***
Она устало прошла к себе домой, не зажигая свет. К ногам тут же пристала грязь, в коридоре, да и в других комнатах пыльно, она не убиралась уже черт знает сколько. Суигетсу уехал за едой в круглосуточный магазин, расположенный в нескольких кварталах отсюда, а она решила, что посещение супермаркета сегодня это выше ее сил. Униформу нужно сдавать в химчистку, она небрежно повесила ее на спинку дивана. Скоро ей вообще не придется ее носить. Эта мысль вызвала чувство досады: на выпускном в академии она даже представить не могла, что ее работа в полиции закончится скандалами и враждой между сослуживцами. Она наивно представляла, что проработает там до глубокой старости, пересажает всех плохих парней за решетку. А потом выйдет на пенсию, переедет в деревню, и будет досиживать свои дни в местном полицейском участке, где самое страшное преступление — похищение куриц на ферме. Она ожидала много интересной работы, и верила, что сделает мир лучше, очищая его от преступности. В итоге работа оказалась рутиной: патрулировать улицы, разнимать пьяные драки, ловить карманников в метро, разгонять пропахшие марихуаной притоны. И так на протяжении года. Затем был переход в «пропавшие», где она искала следы людей, ставших для всех невидимками. Каждый день видеть эти фотографии, приколотые на доске, такие разные, и в тоже время, такие похожие. Встречать родителей, чьи дети исчезли несколько лет назад… Все они смотрели на нее с надеждой, что появилась хоть какая-то ниточка, что сегодня, она, наконец, ответит им на вопрос: " Жив он или нет?» А потом был костер, в котором сгорели ее надежды о великолепном будущем, шрамы от ожогов на ногах, которые так до конца и не сошли. Перед ней возникла карьерная лестница, по которой она отказалась подниматься. Она хотела занять свое место как полицейский, а не как размалеванная проститутка. Ведь на то роковое дежурство ее взяли не потому, что она крутой профессионал, а из-за привлекательной внешности. Тогда она облажалась, и повела себя как круглая идиотка. Если бы рядом с ней не было Какузу, она была бы давно мертва. Тентен осталась в «пропавших» и коллеги не поняли ее выбор. Она перестала носить юбки и пользоваться косметикой. Ушла с головой в работу, игнорируя грубость и обидные жесты в свой адрес. С каждым днем все глубже увязая в этом болоте, она думала, что ищет пропавших без вести людей, чьи лица смотрели на нее с фотографий со стен ее кабинета. Но теперь она понимала, что все это время — она искала себя. Прежнюю себя, наивную идеалистку, не растерявшую веру в людей, чье счастье заключалось в служении обществу. Она отошла к окну, и обхватила себя руками за плечи. Проезжавшие мимо машины выхватывали из темноты светом фар ее ссутулившуюся фигуру. Тентен стояла, глядя через занавеску на темную дорогу, и думала о том, как было бы хорошо, если бы жизнь тоже давала возможность взять задний ход. Тогда бы она отмотала время назад, и не становилась полицейским. Страшно хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда, и быть кем-нибудь другой. Кем-то не такой правильной, не такой зацикленной на своих принципах, не такой беспомощной перед системой, которая в департаменте выстраивалась годами. Быть кем-то другой, а не Тентен из отдела «пропавших». Она прижала ладони к лицу, и, громко всхлипывая, просто разревелась, как маленькая девочка. Мимо по-прежнему проезжали машины, освещая холодным светом фар внутренний двор и стену ее дома. Она не слышала, как хлопнула входная дверь, но знала, что Суигетсу вернулся. Чувствовала его присутствие, что он, молча, стоял в коридоре, но не проходил дальше. Тентен глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, испытывая благодарность Хозуки за его чуткость. Этот был момент ее слабости, который никто не должен увидеть. Сейчас, когда в деле о похищении Кушины Узумаки наметился прорыв, нельзя отступать. Даже если Ибики отстранил ее, она не собиралась сидеть, сложа руки. Ведь она по-прежнему полицейский. Все еще Тентен из отдела «пропавших».***
Когда он проснулся, в автобусе горел приглушенный свет, а за окном стемнело. Тихо гудел мотор, уличные фонари прорезали своими лучами полумрак салона. Мужчины тихо переговаривались, он хотел перевернуться на другой бок, но услышав, что они говорят о нем, неподвижно замер. — …если узнают, что она мне ухо порезала? — прошелестели слова Бледного человека. — Они могут это предположить, — приглушенно пробасил Гризли. — И будут задавать соответствующие вопросы. Но это чисто формальность, еще одна попытка тебя спровоцировать. У них на тебя собрано целое досье, и они в курсе твоей личной жизни. Им просто нужно убедиться, что ты не любитель маленьких девочек, — он почувствовал улыбку в его голосе. — Очень смешно, — съязвил Бледный человек. — А с ней то, что потом будет? Ты говоришь, у нее уже какие-то проблемы с памятью, и вон, она разговаривает как мальчишка. Там же наверняка психологи, или кто там еще на допросе будет, заметят, что она не в себе. Ее в психушку потом отправят? Он вцепился пальцами в обивку кресла. Ведь Бледный человек прав. Что будет, если кто-то кроме Канкуро узнает о его чудовище? Дядя, Карин, Гаара, и все остальные в лагере? Смогут ли они его понять, принять существо, в котором нет ничего человеческого? Или испугаются, и отправят в больницу, запрут его в еще одной клетке? — Почему в психушку-то сразу? — в голосе Гризли скользнуло недоумение. — Ну да, приставят там какого-нибудь специалиста, пройдет она пару тестов. Будут наблюдать. Сумеет притвориться нормальной — останется в обществе. Если не сможет обуздать свою жажду насилия — дядя найдет, куда ее определить. Притвориться нормальной. Он повторил про себя эту фразу несколько раз. Это его дальнейшая инструкция для выживания. Нужно вести себя так, каким он был до того грязного подвала. Снова носить девичьи шмотки, отпустить волосы. Тогда про них никто не узнает. Он и чудовище будут в безопасности. Чудовище. Раз уж они собираются притворяться нормальными, нужно будет придумать ему имя. Чтобы все было как у людей. — М-да, — протянул Бледный человек. — В этом она профи. Тогда, в душевой, она притворилась мертвой. Мать твою, притворялась! — воскликнул он громким шёпотом. — Я бы в жизни до такого не додумался! Когда увидел, как она встает, то чуть не обосрался, отвечаю! Это ее лицо, с пустыми, мертвыми глазами, оно мне теперь в кошмарах сниться будет! Он улыбнулся, приятно было знать, что Бледный человек испугался одного его вида. Где-то под креслом тихо смеялось чудовище. — Да хватит уже цену ей набивать, — проворчал Гризли. — Тебя-то когда прижали, ты и до Хаку дошел, и остался в живых после встречи с Забузой. Ты побывал в клетке со львом, хоть и не осознаешь этого. Использовал сукцинилхолин в качестве орудия убийства, за тобой был хвост, но ты избавился от слежки. Ты проложил нам маршрут для бегства и достал билеты в переполненной кассе. Девка хороший стратег, у нее есть план, и она старается его придерживаться. А ты у нас мастер импровизации, и умение быстро приспосабливаться к обстоятельствам — порою лучше любой стратегии. Я бы хотел присутствовать на твоем допросе, увидеть его со стороны. Потому, что я уверен — ты справишься. Странно было слышать в его голосе гордость по отношению к Бледному человеку. Он ведь постоянно изводит его жалобами, говорит гадости и разные глупости. Да он просто невыносимый! И несмотря на все это, рядом с ним сидел тот, кто все это терпел, и даже ставил его выше себя. Они замолчали, заскрипели кресла, Бледный человек что-то прошептал, но он не разобрал слова. — Я все пытаюсь понять, — начал Бледный человек. — Тогда, в каюте, когда она засмеялась, что ее так осчастливило? Победа или смерть того жирного придурка? Это было, ты знаешь… довольно пугающе, — неожиданно признался он. — Может быть, ни то ни другое, — Гризли вздохнул. — Я не знаю, что творится у нее в голове. Из того, что я видел, могу лишь точно сказать, что она нас и за людей не считает, — Бледный человек фыркнул. — Ее сознание вписывает нас в картину мира как каких-то звероподобных существ. Ты для нее что-то вроде призрака, а я на ее рисунках выгляжу как медведь в маске. Ее психика — это треснувшее стекло, надави сильнее и оно рассыплется. Поэтому ей легче принять тот факт, что добраться до лагеря ей помогали сказочные существа, а не ворчливый старик, и хромой дантист. — А подушка? Зачем она это сделала? Мне кажется, будь этих идиотов, напавших на нас больше, она бы все равно их всех положила! — глухой стук, Бледный человек ударил кулаком по сиденью. — Здесь сыграло роль много факторов, — задумчиво ответил Гризли. — Обращение певицы, интервью у дяди и друзей из лагеря… Еще в «Искусстве войны», написанном в пятом веке до нашей эры, говорилось: «Не связывайся с армией идущей домой». Подушка — это самоутверждение, юношеский максимализм. В двенадцать лет даже самому себе не всегда можешь объяснить причины своих поступков. Ему хотелось сказать, что он не прав, объяснить, как все было на самом деле. Но он одёрнул себя — эта тайна только его и Канкуро. — Если она уже так «самоутверждается», — кисло пробубнил Бледный человек, — то, что же дальше-то будет? Начнет людей по кускам распиливать, как тот ублюдок, что чуть не отрезал мне ногу? — Тот ублюдок — коллекционер, — голос Гризли внезапно ожесточился. — Он не страдал психическими заболеваниями, а мучил людей сознательно. У нас у всех был выбор! Ты же хотел посмотреть, как человек умирает, когда был подростком? — Бледный человек угукнул. — Но ты не пошел, и никого не убил, и не преступил бы эту черту до сих пор, если бы не было необходимости. Я тоже сделал свой выбор, когда мне было столько же лет, сколько и ей, — движение воздуха, Гризли махнул рукой, указав на него. — Но, как видишь, я не кромсаю людей направо и налево. Да, я убийца, и я получаю от насилия удовольствие, было бы глупо это не признать. За моими плечами оставлено много трупов. Но покажите мне хоть одного из них, кто не заслуживал смерти! Ему хотелось вскинуть кулак в воздух, и крикнуть «да!», чтобы обозначить свое согласие. Ведь лучше Гризли никто бы не смог объяснить его собственное отношение к тому, что он забрал несколько жизней, и почему это было правильно. Но если он покажет свою реакцию, то больше ничего не услышит, а там назревал интересный разговор. Поэтому, он продолжил неподвижно лежать, уткнувшись лбом в сиденье, притворяясь спящим. — Ты убил человека, когда был ребенком? — удивленно спросил Бледный человек. — Это произошло до или после того, как ты… — Это было уже не в Суне, — нехотя ответил Гризли. — Во время гражданской войны нас эвакуировали в Такигакуре, Коноха стала принимать беженцев намного позже. Гражданская война в Суне между Севером и Югом была около сорока лет назад, если он правильно запомнил даты из учебников по истории. Страна разделилась на два враждующих лагеря. Кажется, причиной конфликта было нежелание одних политиков присоединиться к недавно сформировавшемуся союзу между соседними государствами, созданным Конохой, и страстное желание других примкнуть к нему. — И… что тогда случилось? — осторожно поинтересовался Бледный человек. — Ты уехал туда с родителями? У вас в Тикигакуре были родственники? — Был один мудак, и я его убил, — Гризли усмехнулся. — Не о чем там рассказывать. Я приехал туда с матерью, и мы были друг у друга. Это все, что мы взяли с собой из Суны, — в его голос все-таки попала капля горечи. — Что, сидел-сидел, а потом взял, и убил? — недовольно пробубнил Бледный человек. — Так же не бывает. И где вы там жили? Черт, в Такигакуре же полно водопадов, там, наверное, дохрена красиво было, да? — Очень, — голос Гризли сочился сарказмом, наверно он в этот момент закатил глаза. — Ты себе какую-то картинку нарисовал в голове, а лагерь беженцев это не сказочный замок у водопада. Там тебе дают пару одеял, предметы первой необходимости, и заселяют в вагончик, размером с половину этого автобуса. Все, живи. Забудь про водопровод, электричество, а чтоб веселее жилось — вот тебе клопы и вши в невероятных количествах. А вместо водопада — пересыхающий в жару ручей, который местные солдаты используют в качестве сортира. Красота, да и только! — он засмеялся и закашлялся. Он тоже про себя смеялся над наивностью Бледного человека, и испытывал чувство солидарности, еще раз убеждаясь, как сильно они с Гризли похожи. — Фу, букашки, — он почувствовал, как бледный человек скривился. — Если ты говоришь, что был одного возраста с этой мартышкой, получается, ты был в каком классе? — он начал считать про себя, наверняка загибая пальцы. — Ни в каком. У нас не было деления на классы. Даже школы нормальной не было. — А как тогда?.. — растерянно спросил Бледный Человек. — Вы вообще, не учились что ли? — Нас собирали под каким-нибудь тентом на улице, учителя рассказывали что-то по памяти. Малышню учили читать и писать, а я то все это умел к тому времени, — хмыкнул Гризли. — Так что, обычно я прогуливал подобные «уроки». — Так ты стал убийцей, потому что пропускал занятия? — в тон ему спросил Бледный человек. — В лагере, конечно, было туго с развлечениями, но я бы никого не стал убивать от скуки, — голос Гризли стал серьезным. — Все началась с обычной человеческой мелочности. Он все так же лежал, стараясь дышать как можно тише, чтобы не пропустить ни единого слова. Он слушал рассказ о республиканском солдате, о беременной женщине, о ребенке, который так и не появился на свет. О маленькой птичке и о мальчишке, поднявшегося к водопаду. И с каждым словом, ему все больше казалось, что история Гризли, это и его история тоже.***
Она зажгла свет, в последний раз утерев лицо рукавом домашней кофты, похожей на растянутую, видавшие виды тельняшку. Суигетсу понял сигнал, и больше не прятался. Он прошел в гостиную, избегая встречаться с ней взглядом, чтобы не замечать ее красные, опухшие от слез глаза. — Вино? — удивленно спросила Тентен, когда Суигетсу вытащил из пакета бутылку. — А почему нет? — он беззаботно пожал плечами. — Ты успешно выступила в вечернем шоу, Учиха ушла в отпуск, моя мамаша отправилась на тот свет, — он поставил вино на журнальный столик. — Да у нас масса поводов, чтобы выпить! Она хотела возразить, сказать, что сейчас не время. Но потом вспомнила разъяренного Ибики, который чуть не разнес ее кабинет, ехидную ухмылку Учихи, Пейна с его пламенными речами, и мысленно послала их куда подальше. Ей действительно нужна передышка, ненадолго отвлечься от всего этого. Поэтому она отправилась на кухню и принесла оттуда два бокала с эмблемой Хогвартаса из Гарри Поттера, которые она купила в каком-то угаре на рождественской распродаже. — Пятьдесят очков Гриффиндору! — торжественно провозгласил Суигетсу, наполняя ее бокал. Тентен улыбнулась: ее жизнь неслась под откос так же стремительно, как вино подступало к краям бокала. Но с алкоголем и в хорошей компании это превращалось в захватывающий перформанс. — Тут где-то есть рыба, — Суигетсу озадаченно смотрел на два одинаковых контейнера с едой на вынос. — Но я забыл, в каком из них что. — Спасибо, но не беспокойся об этом, — Тентен подняла свой бокал. — С нашей беготней мы скоро забудем, как выглядит нормальная еда, — она выпила вино залпом, как лекарство. Пару бокалов спустя, она сидела на диване, утопая в подушках. Мозг постепенно заволакивало алкогольным туманом, тело было расслабленно, а она тщетно пыталась вспомнить, когда в последний раз испытывала такое спокойствие. «Что-то с рыбой» досталось ей, но после дегустации они с Суигетсу поменялись тарелками. Суигетсу рассказывал ей, что сегодня Джуго приводил в дежурку обдолбанного чудилу со сломанной рукой, который говорил всем, что он «архитектор планет». Что Джуго пришлось пристегнуть его к себе наручниками, чтобы он не сбежал, пока они ждали медицинскую бригаду, чтобы его определили куда следует. -… все рассказывает, как он там эти космические полюса строил, и нас еще в свой бред вплетает, боже, — он отпил из своего бокала. — Полтора часа позора! Я уже хотел взять пластырь и рот ему заклеить! А, вчера еще был прикол, — он поставил бокал на стол. — Какие-то малолетки залезли в дом, и обмотали деда скотчем! — он перемешал воздух ладонями. — А там несколько слоев, эти дураки, патрульные, начали его отдирать, и чуть скальп мужику не сняли! Тентен не выдержала и расхохоталась. Вино расплескалось, оставляя на груди алые пятна, но она не могла остановиться — богатая мимика Хозуки и жестикуляция делали его рассказы вдвойне уморительными. Она утирала слезы в уголках глаз, допивала вино, и думала о том, что однажды Суигетсу осчастливит какую-нибудь девушку или парня своим чувством юмора. — Почему ты до сих пор одинок? — спросила она, внезапно осознав, что за все время их совместного проживания, ее сосед — симпатичный, заботливый парень, так и не устроил свою личную жизнь. Суигетсу разлил остатки вина по бокалам, прежде чем ответить. — Потому, что, — он сложил ноги по-турецки, и сел напротив нее, — я «бедный богатый мальчик», — он показал пальцами кавычки. — Мои отношения заканчиваются после того, как люди узнают, кто мой отец, и кем я работаю, — он взглянул на нее поверх своего бокала. — Все ждут, что у меня будет спорткар, огромная вилла с бассейном, и куча денег. А когда узнают, что я живу на свою зарплату медэксперта, их желание со мной общаться как-то угасает, — он усмехнулся. — И потом, моя работа. Тебя вот, — он указал на нее пальцем, будто прицелился из пистолета, — не напрягает сидеть рядом со мной, зная о том, что несколько часов назад я вскрывал трупы, а кого-то это напрягает. Кто-то не хочет, чтобы я к ним прикасался, зная о том, что эти самые руки, — он растопырил пальцы свободной руки, — недавно перебирали чужие внутренности в поисках инородных тел. Люди странные, — он пожал плечами. — Они спрашивают, есть ли у меня фотографии трупов, и когда я отвечаю: «Да, есть», то все, как один, начинают кричать: «Покажи!» Показываю, и начинается: «Иу!» — он скривился, и заговорил писклявым голосом, — «Какой ужас! Ты что, извращенец, зачем такое фотографируешь?!» — он закатил глаза. — Думают, что я по ночам дрочу на эти фотографии под одеялом, — Суигетсу, ухмыляясь, покачал головой. — А мне просто так удобнее составлять описание поврежденных тканей, для отчетов по вскрытию, — он вздохнул. — Чтобы строить со мной отношения, нужно, в первую очередь любить не меня, а мою работу. Тентен кивнула в ответ на это исчерпывающее объяснение, в ее жизни была аналогичная ситуация. — У тебя ведь тоже отношения только с работой? — Суигетсу был весьма проницательным, и не заставил себя ждать встречным вопросом. — Да, — Тентен откинулась на спинку дивана. — Постоянные связи требуют внимания и много времени. Не все готовы к тому, что я не появляюсь, дома сутками, а еще может выйти и так, что я вообще не вернусь со службы. Последний ее бойфренд испарился так же быстро, как дым от того костра, на котором ее чуть не сожгли, когда узнал, что она попала в больницу. Встречаться с полицейским — это не только красивый мундир и громкие звания. Это еще и постоянное знание того, что прямо сейчас, твой избранник может находиться в смертельной опасности, а кто-то из его коллег может возникнуть на пороге со скорбным лицом и печальной фразой: «Мне очень жаль». Какое-то время они молчали, вперив задумчивый взгляд в стол, пребывая каждый в своих мыслях. Вопрос Суигетсу вернул ее к тому, что она по-прежнему полицейский, и дело, которым она занимается, все еще не раскрыто. — Нужно работать, — вздохнула она, и ушла в свою комнату за ноутбуком. Суигетсу принес свой, и, обмотавшись проводами, гостиная превратилась в маленький штаб. Суигетсу искал психиатрические клиники, расположенные в Конохе и за ее пределами, а Тентен направляла им запросы, чтобы выяснить, в какую больницу из префектуры Канто был переведен Тоби. Минутная стрелка постепенно приближалась к четырем часам утра.***
— Ничего себе, — пробормотал Бледный человек, услышав о том, какой бесславный конец постиг республиканского солдата. — И что ты делал потом? — автобус подпрыгнул на кочке, заставив его тихо охнуть. — Притворялся нормальным? — Просто жил, играя собственную жизнь, — спокойно ответил Гризли. — Каждый день играл отведенную мне роль, скрывая свои наклонности. Я был сыном, был мигрантом, был студентом… Сейчас вот играю роль старика. Когда-нибудь, сыграю и роль мертвеца, черт возьми! — он усмехнулся. — Я всю жизнь думал, что научился у зла, и могу противостоять ему и внутри себя и снаружи. Но ты чуть не остался без ноги, напротив нас спит малолетний серийный убийца, и я понимаю, что нихрена, я на самом деле, не понимаю. И никогда не узнаю, что стоит у истоков зла… — А полицейский? — перебил его Бледный человек. — Его ты тоже «играл»? Возникла пауза, мотор начал тарахтеть, и он изо всех сил напрягал слух, склубочившись в своем кресле, чтобы ничего не пропустить. — Нет, — послышалось в ответ. — Это единственная роль, которую я никогда не играл. Я не смог стать полицейским в Тикигакуре, поэтому, переехал в Коноху. — Почему? — тут же оживился Бледный человек. — Ты завалил экзамены? — Потому что, плохо притворился нормальным, когда поступал. А выпускной экзамен был несложным, — хмыкнул Гризли. — Правда? — усомнился Бледный человек. — Неужели стать полицейским так просто? — Правда. Нужно знать право и иметь хорошую физподготовку. Еще тебе задают задачу, и ты должен ее решить. Какое-нибудь старое дело, с измененными именами и датами. Мне досталось то, в котором женщина сообщает полиции, что ее ребенок пропал, когда она вышла на пять минут из дома, чтобы забрать из машины забытое молоко. Дома беспорядок и следы крови, у соседа-наркомана находят окровавленную одежду, а сам он лежит под кайфом. Вот вам опись предметов и показания свидетелей, расскажите, на что обратите внимание, как будете вести работу. — Да, а че тут рассказывать? — самодовольно ответил Бледный человек. — Этот нарколыга во всем виноват! — Вот те, кто так ответил, — Гризли засмеялся, — экзамен и не сдали. Он закусил губу, что не рассмеяться тоже. Наверняка в этот момент у Бледного человека было ужасно глупое лицо, и страшно хотелось на него посмотреть. А еще, поднять руку, как в школе, чтобы дать правильный ответ, ведь все было действительно просто. — Да в смысле?! — возмутился Бледный человек, и Гризли стал смеяться громче. — Нет, подожди! Он же живет рядом! И у него нашли одежду! Хватит ржать, тут все сходится! — Ничего там не сходится, — ответил Гризли, переведя дух. — Если бы ты сначала взялся за опись предметов, то увидел бы, что никакого молока в доме не было. Недолгое молчание было прервано возмущенным «э-эй!», теперь Бледный человек был не согласен с ситуацией в целом. — Так это мамаша его убила? И вещи соседу подбросила? — Гризли угукнул. — Да как так, это же ее ребенок! — Ты тоже был чьим-то ребенком, и ни у кого ничего не дрогнуло, когда тебя запирали в ледяном сарае и морили голодом, — холодно отозвался Гризли. — Не кровное родство делает мать — матерью. Мужчины замолчали. Он задумался об этих словах, обо всем, что тут услышал, но не успел прийти ни к каким выводам — автобус неожиданно остановился. — Мартышка, подъем! — Бледный человек потряс его за плечо. — Приехали! Он вскочил, и принялся обуваться. Чудовище, встряхнувшись, вылезло из-под кресла, и он вспомнил, что хотел дать ему имя. Хируко, мысленно обратился он к нему. Вот мы и дома.***
Девчонка сразу выпрямилась в своем кресле, и у Какузу возникло подозрение, что она и не спала вовсе. Это было конечная остановка, на которой вышли только они трое. Уже стемнело, возле этой самодельной, наспех сколоченной остановки не горел ни один фонарь. С одной стороны дороги раскинулось огромное, голое поле, а с другой — территория ограниченная высоким проволочным забором. Они двинулись вдоль сетки на свет прожекторов, там должен быть контрольно-пропускной пункт. Кушина уверенно шла впереди быстрым шагом, обогнав их на несколько метров. — Хидан, пока не узнаем обстановку, лучше помалкивай, — предупредил Какузу. Изо рта вырывался пар, похоже, этой ночью будут серьезные заморозки. — Я понял, — раздраженно отмахнулся он. Ему было тяжело идти, его хромота становилась все заметнее. Он стянул с головы шапку, и утер ей лицо. — Что ты понял? — огрызнулся Какузу. — Хидан, я серьезно, вообще не открывай свой рот. Там, по ту сторону изгороди, действуют другие правила. Одна осечка — и могут пристрелить, приняв за нарушителей границы. А уже потом будут разбираться, кто-что-кого-почему. Хидан пробурчал что-то невнятное, и Какузу, заметив, что они постепенно приближаются к полосатому шлагбауму, нагнал девчонку. — Ты помнишь, как зовут вашего старосту? — обратился он к ней. — Сразу на территорию лагеря нас не пропустят, нужно будет позвать его сюда. — Ринго, — ответила она, не сводя глаз с шлагбаума. — Амеюри Ринго, одиннадцатый сектор. Вскоре дорога начала снижаться, а обочины повышаться. За сеткой, в свете прожекторов стали видны узкие траншеи обшитые досками и мешками с песком. Возле одной из них Какузу заметил старую, облезлую табличку, с надписями на двух языках: Катакомбы. Только пригнувшись. Каску не снимать. Боевые действия в этом районе уже давно не шли, но наследие этих времен будет еще долго бросаться в глаза. Они притормозили, чтобы дождаться Хидана, который заметно отстал, и проклинал обсыпанную щебнем дорогу. Возле ворот развивались сунийские и республиканские флаги, был слышан смех, и звук работающего телевизора. Когда они подошли к въезду на территорию лагеря, из будки сразу вышли два вооруженных солдата, стоявших на посту. Они потребовали назвать имена, Какузу и остальным пришлось терпеливо ждать с поднятыми руками, пока их обыскивали. — Мы тут не миграционное ведомство, — пробасил невысокий солдат со стрижкой под горшок. — Возвращайтесь туда, откуда пришли, ночью вашим размещением и регистрацией заниматься никто не будет! — Еще раз повторяю, — Какузу уже терял терпение, — этот ребенок, — он указал на Кушину, — живет здесь! Это Кушина Узумаки! Вы же смотрите телевизор? Позовите сюда старосту из одиннадцатого сектора, и она подтвердит это. Или мы будем стоять тут до утра, а к этому времени тут уже соберется толпа журналистов. Будет международный скандал, вы этого добиваетесь? Какузу напирал на ответственность за последствия, и вскоре неповоротливый солдат сдался. — Сходи, позови эту бабу, — велел он своему спутнику. Тот кивнул, и, повесив автомат за спину, направился в сторону рядов тускло освещенных палаток, которые тянулись к линии горизонта. Он отсутствовал уже минут двадцать. Хидан уже весь истомился стоять, а тем более, стоять в молчании. Он, то запрокидывал голову к небу, то смотрел себе под ноги, время от времени выискивая взглядом солдата, которого отправили в одиннадцатый сектор. Кушина спокойно стояла, сунув руки в карманы куртки. Ей больше не о чем беспокоиться. Она была дома. -… знаю, какой мальчик? Какая девочка? Я всю дорогу пытаюсь разобраться в том, что ты мне тут наговорил, — послышались голоса, приближающиеся из полумрака, со стороны лагеря. — Вы на своем языке говорите с рождения, а внятно выражать свои мысли так и не научились! — судя по говору с сильным акцентом, Амеюри была с севера Суны, и была достаточно борзой, чтобы надрать зад пришедшему за ней республиканцу. Когда она подошла к шлагбауму, то в свете прожектора Какузу увидел невысокую женщину с длинными, неубранными рыжими волосами. На ней было потрепанное, зеленое кимоно, из-под которого виднелись камуфляжные штаны и рубаха, с нашивками сунийской армии. Похоже, что она служила в женской боевой части, но во время эвакуации госпиталя оказалась здесь, где и застряла, без возможности вернуться в строй. — Этот? — удивленно спросила она, и солдат, приведший ее сюда, кивнул. Она перелезла через шлагбаум, и подошла ближе. — Амеюри, это я, — Кушина, подошла к ней, говоря на сунийском. Амеюри склонилась к ней, чтобы лучше разглядеть ее лицо. — Это я, Кушина. Мне пришлось притвориться мальчишкой, чтобы добраться сюда, поэтому я отрезала волосы. Помнишь ту ночь? — Амеюри нахмурилась. — Когда я спасла Карин от одного из них? — она кивком указала на стоявших неподалеку солдат. — Помнишь? Та удивленно распахнула глаза, а потом резко прижала девчонку к себе, выдохнув: «О, господи!» — К нам приезжал твой дядя, — ответила Амеюри, разжав объятья. — Мы думали, что окончательно тебя потеряли! — она повернулась к солдатам. — Пропустите нас сейчас же! Доложите вашему командующему, пусть он свяжется с Пейном! Она нашлась! Кушина Узумаки нашлась! Солдаты озадаченно переглянулись, Амерюри, не дожидаясь, пока они поднимут шлагбаум, помогла Кушине перебраться под ним, и, держа ее за руку, повела к лагерю. — Эй! — громко крикнула она. — Кушина здесь! Она нашлась! Наша девочка к нам вернулась! Что тут началось! Люди стали выскакивать из своих палаток, все загалдели, заулюлюкали. Где-то в глубине лагеря забибикали клаксоны, какой-то здоровенный мужик усадил девчонку себе на плечи, и шел с ней между рядами, чтобы все могли ее видеть. Со всех сторон кричали: «Нашлась! Нашлась!», всюду был такой гомон, как на концерте певицы. Хидан, устав стоять, прислонился к его плечу. — Наконец-то мы от нее избавились, — выдохнул он. Какузу кивнул, и закинул Хидану руку на шею, наслаждаясь моментом. Неизвестно, когда еще они смогут постоять вот так. Может, это вообще последняя ночь, которую он проводит с человеком, который ему дорог. Когда вдалеке послышался шорох лопастей вертолета, он устало прикрыл глаза.