***
С момента попадания Акутагавы в Портовую мафию прошло чуть больше недели. Всё бы хорошо, только после тренировок с уважаемым Дазай-саном ходить было настолько «трудновато», что иногда приходилось отлёживаться в лазарете. Что было ещё хуже: Дазай за любую ошибку называл ничтожеством. Другие члены Мафии в это дело не лезли. Более того, Рюноске часто замечал презрительные и насмешливые взгляды на лицах, которых даже не запоминал, и всякую секунду ожидал удара сзади. Люди смеялись даже не в лицо — в спину. Некоторые осуждали за детство беспризорника, за воровство, за ту же самую ничтожность и неспособность сделать что-то; другие — угрюмо качали головой, понимая несправедливость происходящего, и жалели. Жалели… И никто из них не хотел понимать, что от этого мальчишки отличается примерно… Ничем? Давило на остатки самолюбия осознание полной беспомощности и слабости. Сидящий рядом Дазай, его высокомерный взгляд и боль от сломанных костей — всё это сливалось в одну единую картину страха за собственную жизнь. И Рюноске Акутагава с каждым днём всё лучше понимал, что в борьбе с собой, со своей силой, с Дазаем, он забывает о сестре — это пугало. Но каждый день, обещая найти Гин, он только откладывал это обещание на следующий день. Потом ещё раз на следующий. И ещё, И ещё… Рискуя однажды не выдержать (а к этому он шёл верно и, вопреки жанру, очень быстро), он всё чаще задумывался и о смерти, и о самоубийстве; забывал о боли, о шрамах, о переломах, и только настойчивее и настойчивее звал способность. — Поистине, человеческая жизнь исчезает вмиг, что росинка, что молния. Мужской голос его тогда совсем не напугал. Признаваясь честно, он и не знал толком, послышалось ему или нет. Хотелось плакать, но слёз не было. Ощущение боли стало уже настолько привычным, что сейчас казалось незначительным — мальчик не знал, как выглядит жизнь без этого ощущения. Боль всегда вытаскивала рассудок из помутнения. Боль помогала чувствовать себя живым. Только важно ли это? Поджав под себя колени, он, не моргая, как дикий зверь, уставился в стену, не замечая ничего вокруг себя. Сжимая всю имеющуюся волю в кулак, он старался биться до последнего и не сдаваться. И, если оценивать объективно, сам факт его выживания можно было считать успехом — Эйми так и считала. Однажды, случайно застав Дазая за последствиями тренировки с Акутагавой, она только пожелала мальчику удачи: шанс на жизнь при таком раскладе стремился к нулю. И тем не менее он жил. Пару раз поймав падающего без сознания паренька прямо посреди коридора, Эйми всё же не стала ничего делать — её не должны были касаться его проблемы. Но почему-то оставить этого она так и не смогла. — Акутагава-кун? Он явно с трудом поднял голову и не сразу узнал её. Смутно осознав, что встречал эту девушку раньше, он выдал первое пришедшее в голову женское имя: — Эйми Ямада-сан. Она зачем-то кивнула и присела рядом с ним, заглядывая ему в лицо и стараясь оценить масштаб трагедии. Рюноске, в свою очередь, осматривал её: бледная кожа и чёрные волосы с крашенными ярко-красными концами, такой же глаз (второй рассмотреть не получилось). Взгляд холодный, но не стеклянный — не такой, как у Дазай-сана. Этот взгляд определённо принадлежал человеку, и Акутагава ухватился за него, стараясь вновь не провалиться в бессознательное состояние. В этом взгляде он не видел сострадания и жалости, не видел ненависти или презрения. И почему-то чувствовал, что от неё подножки ждать не стоит. Акутагава успел заметить, как к ней относятся: Эйми Ямада (Дазай на вопрос о её должности лишь хмыкнул и с какими-то презрением высказал всё, что думает о ней) оказалась исполкомом Мафии и командиром разведки. Её боялась добрая половина Портовой мафии. Слухи о ней ходили ещё более неприятные — о них Рюноске и думать не хотел. Потому что в итоге именно эта незнакомая и чужая Эйми Ямада оказалась самым необходимым ему человеком. — Что вы тут делаете, Ямада-сан? — Думаю, у меня тот же вопрос — ты в крыле разведчиков под моим кабинетом валяешься. Он осмотрелся по сторонам, но, не заметив никого, удивленно посмотрел на неё. — Тебе повезло, — ухмыльнулась она, поднимаясь. — Вставай и заходи, иначе помрёшь тут, чего доброго. — Я никому не скажу, — тихо, сам не зная зачем ответил Рюноске, подразумевая её голос. — Да мне плевать как-то, — она обернулась и прищурилась, — если честно. Он не встречался с ней с тех пор. Слышал, что Ямада-сан уходила и на задания, и просто пару дней не появлялась в Мафии. Дазай-сан радовался и скучал одновременно — о «тёплых» отношениях этой парочки судачила вся Мафия — было скучно. Убеждённый в том, что сильный пожирает слабого, Дазай всегда вёл себя так, как считал нужным. Он не брал во внимание ни нормы морали, ни мнение окружающих людей. Но встречая на пути достойного противника — а в данный момент им не посчастливилось стать именно Эйми Ямаде — Дазай наконец не чувствовал скуки и развлекался по полной программе. Только вот Эйми в его планах, кажется, участия принимать не хотела.***
— Рюноске, — послышался дрожащий голос. В дверном проёме появилась девочка, совсем худенькая и маленькая на вид. Эйми, показавшаяся за ней, аккуратно подтолкнула Гин к Акутагаве, стоящему в нерешительности. Влетела в комнату Руйко и, покружившись над головой Акутагавы, вернулась на плечо хозяйки, стоящей в дверях и внимательно наблюдающей за происходящим. — Не думаю, что у вас много времени. Гин обернулась к ней и сделала несколько неуверенных шагов в сторону брата, а потом бросилась ему на шею. Тот крепко обнял в ответ — всё же она была на улице. Одна… Он не знал сколько времени прошло, но плачущая на его плече Гин всё не затихала, а он продолжал обнимать её, не зная, как правильно выдохнуть. Эйми опиралась на стену и от нечего делать подбрасывала в воздух кинжал, а потом ловила его на разной высоте. Спокойствие… Такое долгожданное, граничащее с отчаянным чувство. Но когда раздался звук открывающейся двери, Рюноске быстро сообразил, что прийти сюда мог лишь один человек. — Так-так, — протянул Дазай не предвещающим ничего хорошего голосом. — Какая чудная картина! Акутагава вздрогнул и по инерции отодвинул Гин, загораживая её плечом. Только вот сила Дазая чувствовалась даже на расстоянии и от этого давления мальчика самого трясло. Эйми только теперь с безразличным видом повернулась к парню, сложив руки на груди. — Ах! Ясно. Твоих рук дело, радость моя? — мотнув головой Эйми и устремляя на неё испепеляющий взгляд, спросил Осаму. Девушка спокойно кивнула, даже не обратив внимания на явную, мягко говоря, неприязнь. — Зачем ты её сюда приволокла? Девчонка мне не нужна. Слишком маленькая. — Я много говорить не люблю, обсуждать с кем-то свои решения — тем более, — самым равнодушным, даже скорее беспечным тоном произнесла Эйми. Рюноске побледнел ещё больше: Дазай, медленно повернувшись к ней, направил всю ненависть именно на Эйми. Они стояли, выдерживая игру в гляделки, минуты две, которые показались брату и сестре вечностью. Затем Дазай цокнул языком, развернулся и вышел, нарочно громко хлопнув дверью, но так и ничего не сказал. Эйми вопросительно приподняла бровь, усмехнулась. Простояв ещё секунду, она так же направилась к выходу. — Спасибо, Ямада-сан, — послышался сзади тихий голос Акутагавы. Эйми остановилась, повернула голову, через плечо, внимательно осмотрела двоих подростков, кивнула и поспешила выйти. Уголки губ при этом еле заметно поднялись, что не осталось незамеченным более внимательной от природы Гин. — Спасибо? — Эйми подняла взгляд на потолок и пожала плечами. Забавно, её чуть было не растрогало детское личико и «спасибо» — непостижимо и недопустимо для разведчика. Она горько улыбнулась. Непривычно и странно, но интересно… Эйми большую часть времени проводила в одиночестве, но даже тот узкий круг людей, с которыми приходилось общаться, старалась не подпускать к себе близко. Сказать, что это получалось хорошо было трудно, но выглядело так — для начала достаточно. Забыв о том, что сама ещё ребёнок, Эйми валила на себя проблемы городских и даже международных масштабов. А сейчас… Благодарность. В первый раз настоящая, искренняя благодарность. Она могла бы спасти её года три назад, но сейчас уже поздно. «Поздновато исправлять меня, ребята».***
— Запомни, Гин. Никогда нельзя давать волю эмоциям, а уж слабости показывать тем более. Жалость, доброта, привязанность, любовь, нерешительность, сочувствие — забудь. Иначе ты не выживешь, — сказала Эйми. Большинству было бы странно увидеть Ямаду такой многословной, ей и самой было неприятно изменять привычкам, но общаться с Гин кивками было, во-первых, глупо, во-вторых, бесполезно. — Ямада-сан, а вы, вы никого не любите? У вас же есть друзья, вы к ним не привязаны? — Слушай меня внимательно, — она отвела взгляд, будто не хотела объяснять настолько простые вещи. — Для нас не должно быть понятия «друг» или «близкий». Знакомый, партнёр, коллега — кто угодно, но не друг. — А если… — В ином случае… — перебила Ямада, нарочно растягивая слова, будто бы подчёркивая всю их значимость. — Всё очень плохо закончится. — Нужно скрываться? — Всегда, — Эйми кивнула. — По-другому никак. — Я постараюсь! — Постарайся, — Эйми кивнула и слабо улыбнулась. — Постарайся в образе немого мальчика. Гин не переспросила, но удивленно посмотрела на неё. — Как бы сказать, — Эйми откинулась в кресле и прикрыла глаза, начиная показательно загибать пальцы. — Первое: болтун — находка для шпиона. Чтобы не сказать лишнего, лучше не говорить вообще — тебе точно. Гин виновато опустила голову, тут же пообещав себе держать эмоции под контролем и больше никогда не прыгать на Ямаду-сан. — Второе: в нашей среде парнем быть легче. Это я тебе говорю уже не только, как учитель, а как девушка, служащая в Мафии. Предрассудки привлекают лишнее внимание, часто нездоровое, — молчание. — Поэтому, пока тебя знают немногие и пока ты не можешь защитить себя как следует, изображай мальчика. Теперь понятно? — Так точно! — Гин вытянулась, но скрыла радость, вновь вызывая у наставницы слабую улыбку. — Добро пожаловать в Портовую мафию, Гин Акутагава. — Позаботьтесь обо мне, сенсей! Гин оказалась преданной и старательной девочкой. И пусть она была бы счастливее, если бы не оказалась здесь, судьбу изменить было нельзя. Решив и за себя, и за Гин, Эйми взяла на себя ответственность и помогала ей всем, чем только могла. И Гин очень быстро убедилась, что в этом жестоком мире выжить ей поможет только Ямада Эйми. Даже Рюноске однажды взял за плечи и сказал: —Держись за Ямаду-сан. Она не предаст и не бросит. С тех самых пор они стали слишком похожими. Посмотришь на Гин — сразу скажешь, что она имеет отношение к Эйми Ямаде. Дазай, замечавший это не один раз, закатывал глаза; подобное его раздражало. Напускная доброта, хорошее отношение, похвала. Как-то неправильно это… В их мире, в их ситуации. — Неужели ты думаешь, что не лишишься всего этого однажды, Эйми? — спросил он, как-то догнав её в просторном коридоре. При любых встречах он пытался заговорить с ней. Обычно искал её, когда она оставалась в одиночестве, ну, то есть, мог заняться поисками в любое время, свободное от совещаний. Но Ямада… Ничего не говорила, никак не реагировала на провокации. Протянув ему стопку документов, тяжёлых между прочим, она медленно пошла рядом с ним, разминая затёкшие уставшие руки. «Осаму Дазай — прошлое. Забудь. Не оборачивайся назад». Чего же ей лишаться? — Ты не подходишь для всего этого. Неужели не ясно? Ты… — Жалкая? — тихо усмехнулась она. — Я знаю. Ты уже это говорил. — Но… Девушка перебила: — Я тебя не боюсь. Мне больше нечего терять. А всё то, что было раньше, уже не вернуть, — выхватила бумаги, развернулась и пошла дальше быстрым шагом, будто стараясь отдалиться от этого страшного и жестокого человека. — Не вернуть, но я могу уничтожить всё. И я не оставлю тебя в покое, — тихо проговорил он ей вслед.