Дама Червей

День выдался на удивление прохладным, пусть и не дождливым. Небо было серым, не пропускало ни единого лучика солнца — словно чувствовало, понимало настроение девушки, стоящей тогда в огромной толпе на местном кладбище. Похороны — жуткое, отвратительное и всё же привычное зрелище для неё. Но почему в этот раз всё ощущается так по-другому? Почему кажется, что теперь именно эта смерть разрушила всё, что строилось годами? Судьба и так не стала одаривать Эйми своей добротой и щедростью, но сейчас… Сейчас из жизни ушёл тот, кто впервые сделал ей одолжение, попросив взамен лишь совершенно ненужную и опасную силу, способную как защищать, так и убивать. Эйми смогла подойти ближе к могиле только тогда, когда большая часть людей уже разошлась. Она никого не замечала в этой безликой толпе; все были одинаковым чёрным пятном. Впрочем, как и всегда… Всё тело болело и ныло, требуя отдыха — из больницы её отпустили только утром. Если говорить честно, то вообще не отпускали, никто просто не смог её остановить. А Эйми, не щадя себя, отбросила костыли и села на колени рядом с памятником. Слёз уже не осталось, а все чувства, которые можно — нужно — было испытывать прямо сейчас, будто с грохотом мгновенно упали где-то вблизи, но так и не смогли заставить её хотя бы вздрогнуть. Она смотрела не на могилу, не на выгравированную дату смерти — мимо неё. Голоса других людей не откладывались в голове, она не слышала ни Осборна, ни Коё, не обратила внимания и на подошедшего сзади Чую. Голова кружилась и болела, а сил подняться не было. Яркой надписью на белой стене безрассудства осталось только «вставай» Дазая. И она встала, медленно, неуверенно, но поднялась по первому властному приказу лидера, увы не её, но босса. Даже попыталась выпрямиться, но под грузом накатившего горя и ледяного взгляда, вновь почувствовала, что готова упасть прямо в могилу. Как же ей хотелось, чтобы этого дня не существовало… А ещё лучше, чтобы не существовало её, её жизни. Чтобы люди, отчего-то находящие в ней свет, готовые вставать рядом, забыли о её существовании. Лучше бы она умерла раньше. Впрочем, до заветного дня не далеко, Эйми Ямада в этом уверена. Теперь, когда из миллиона дорог осталась только одна правильная, девушка была готова идти. Сказанное тихо, будто между делом и так, чтобы никто не услышал: «Мафия — для женщин не место», впечатления уже не произвело. Сердце в последний раз жалостно сжалось, в голове последний раз промелькнула мольба разума бежать как можно быстрее, и Эйми застыла. Теперь снова надолго закрылась от всего мира и выкинула вылезшие наружу эмоции в урну. Её жизнь снова потерпела полнейший крах, снова приходилось всё начинать с нуля. И снова всё это из-за её слабости, её эмоций, её чувств. «Это фиаско, девочка моя». Самым правильным было промолчать. Сказать было нечего. Эйми двинулась в сторону машин, но тут же остановилась, ощутив резкую боль в плече. — Я не позволял тебе уходить. Ямада побледнела, зазвенело что-то в голове, пересохшие губы сжались в тонкую полоску. Эйми понимала — бежать некуда. — Дазай! — почти что вскрикнула Озаки. — Молчать! Эйми бы ударила раньше. Но сил не было, как и возможностей. Оставалось только с позором признавать поражение и просить спасти её. Взгляд метнулся в сторону Накахары — она впервые в жизни почти что умоляла его о помощи. Сколь бы унизительным ей это не казалось, она уже пала ниже некуда. Она должна была выжить, хотя бы сейчас… Но Чуя отвернулся, посмотрел так, будто обвинял в предательстве. Потому что подслушанный разговор Эйми и Осборна расставлял всё на свои места, потому что поверить в него было легко и удобно. Он был уверен, что хитроумная парочка использует его в своих целях, и играть роль куклы не собирался. Эйми закрыла глаза. Впервые ей было настолько страшно оставаться одной. Впервые перед ней так явно открылся ужас её положения: слабая и больная она; сильный и уверенный Дазай; безразличный Чуя и бесконечная толпа. Эйми всегда радовалась, когда люди ненавидели её. Потому что ненависть понять куда легче, чем любовь — она однозначна в своём проявлении. Ещё больше её утешало то, когда она равнодушно относилась к людям — где-то в глубине она понимала, что смерть каждого даётся отнюдь не так легко, как должна. Но теперь она прекрасно понимала, что оставшись с Дазаем один на один, она непременно проиграет. Что оставалось делать? Оставалось следовать правилам Дазая, перестать притворяться всемогущей и дать ему то, что он так хочет. Стоит убить Гин, чтобы не мучилась — защитить её Эйми теперь не сможет. Полностью игнорировать Акутагаву, Коё, Осборна. Хотя Дазай, конечно, знает о их значимости для Эйми. Поэтому так просто отмазать дорогих людей уже не получится. Надо будет признать, что её вендетта более не имеет смысла и только надеяться, что Осаму Дазай никого не убьёт. «А потом вспороть себе живот или скинутся в реку, чтобы, наконец, избавится от ужасов этой проклятой жизни, — мысли совсем не правильные показались тогда выходом из ситуации. Всё ведь просто: не будет Эйми — не будет ненависти Дазая». — Дазай-сан, простите, — спокойный, с ноткой иронии голос прошиб электрическим током. Эйми вдруг почувствовала, что её взяли за локоть. — Ямада-сан белая, как мел. И вся шатается. Если она немедленно не отправится в больницу, то умрёт. Вы же не хотите, чтобы Ямада-сан умерла? — вопрос, произнесённый столь наивно, разозлил. Дазай не раз заявлял о том, что не переносит Эйми, не раз грозился прибить, а Осборн прекрасно это знал. Неужели он считает, что ему позволят поступать так, как самому вздумается? Эйми не хватило решимости повернуть голову в ту сторону, где Осборн и Дазай с одинаковыми полуусмешками сверлили друг друга взглядами. Она только попыталась расслышать слова, заглушаемые шумом в ушах. — Разумеется, нет, — выдавил он так слащаво, что можно хоть целую бочку заполнить ненавистью — ненавистью лишь к ней, этой несчастной девушке. — Позвольте. Эйми пошатнулась и почувствовала, что совершенно перестаёт видеть мир вокруг себя, знает, что теряет сознание и равновесие. И только слабые звуки продолжают долетать до неё. — Что же вы, Ямада-сан. Как можно было сбежать из больницы в таком состоянии? Ноги не чувствовали опоры, а Эйми уже было всё равно, почему так происходит. На последнем усилии воли она выдохнула «дурак» и снова провалилась в беспамятство. «Осборн с ними, это понятно. Но нельзя, не может человек, даже если это Эйми Ямада играть настолько правдоподобно. Ей плохо, ей больно, она ненавидит Дазая и не признаёт его. Он всё ещё хочет её убить. Теперь, без Мори-сана, это будет просто. Накахара Чуя, ты идиот!» Растерянный взгляд попытался найти ответы хоть в ком-то из окружающих. Но Коё прикрыла нижнюю часть лица веером, не выражая глазами никаких эмоций, Гин спокойно, хотя, может, чуть-чуть дёргано отвернулась к могиле, а те из разведчиков, которых на похороны пустили, были настолько ошарашены, что даже не скрывались за привычными масками безразличия. Дазай улыбался, глядя в спину Осборна, несущего Эйми на руках… Только вот попытки понять, что здесь происходит, слишком явно заглушались одной единственной мыслью: «Это должен был сделать ты». Эйми очнулась только в машине, слишком резко для своего нынешнего положения развернула голову и тут же чуть не вскрикнула. — Не столько активности, Ямада-сан. Не так быстро. Осборн хмыкнул, повернув руль чуть влево. Эйми прибить его была готова за эту самодовольную улыбочку. Благо, ему мозгов хватило самому за руль сесть. — И зачем? — Мне казалось, вы просили о помощи, — он хмыкнул. — Но не меня, я полагаю. — Спасибо, — Эйми почему-то засмеялась. — Мы с Руйко в тебя верили. Наблюдая за тем, как меняется выражение лица Эйми, Осборн чуть было не хохотнул. Больная, она слишком сильно походила на ребёнка и дула губки в точности так же. — Мне ничего не будет. Дазай-сан, конечно же, понял, что это я удалял записи. Он не станет ничего делать. Эйми прикрыла глаза и кивнула, нехотя соглашаясь, что выводы вполне логичны. — Накахара-сан слышал наш разговор в палате. Он считает вас и меня предателями, как и Дазай-сана. Простите, что не сказал раньше. Но я решил, что так лучше для вас и для… — он не успел закончить. — Я понимаю. И я рада, что могу на тебя положиться. И оба замолчали надолго. Эйми, надеясь осознать то, что ждёт её в ближайшем будущем, Осборн, с упоением наблюдая за умиротворенным лицом. И никогда в жизни он не скажет ей, что успел сохранить копии записей, на которых виден Дазай в день убийства. Никогда не скажет, что Осаму об этом догадывается. Будет молчать просто ради того, чтобы она жила спокойно хотя бы сейчас.

***

Парадокс: одни и те же события совершенно по-разному воспринимаются каждым человеком. Впрочем, уж где-где, а в Портовой мафии над этим точно никто не задумывался. Для них смерть — рутина, а вот личные интриги сотрудников — скорее, исключение из правил, которое это же самое правило и подтверждает. И, наверное, именно потому в одном из городских баров, несмотря на произошедшее, стояла относительно спокойная — насколько это возможно для людей такой профессии — атмосфера. Такова уж их роль — быть бесчувственными и внимательными. — Помните, что на кладбище было? Дазай-сан и Ямада-сан опять повздорили. Босс вёл себя странно, будто бы обвиняет её в чём-то. — Что значит «будто», друг мой? Ясное дело, он считает, что именно Эйми Ямада причастна к убийству Мори-сана, — на лице средних лет мужчины не промелькнуло никакой эмоции. Он только с чуть наигранным безразличием сделал добротный глоток. — Что скажешь, Лэнт? Лэнт, человек молодой, но, любящий сплетни больше всех в Мафии, неопределённо пожал плечами. — Я предпочту промолчать. В присутствии некоторых, — едко добавил он, косясь на Агни. — И правильно сделаешь. Врежу по самое небалуйся, если начнёшь чушь молоть, — Агни привычно повела головой в сторону, вздёргивая нос. Эйми Ямаду она не особо любила, но точно уважала больше Дазая. Поэтому вполне разумно выбирала меньшее из двух зол. — Вот видите, друзья. Разведчики уже и тяфкать не боятся. Хотя ещё неизвестно, что с ними будет. Вот возьмут вас и расформируют, как только вину капитана докажут. — Очень на это надеюсь, — добродушно откликнулась Агни. — Ведь тогда ты сдохнешь на первом же деле, попав в засаду. Так что, флаг тебе в руки, дружок. — Да ладно, Агни, — Лэнт тихо скрипнул зубами и попытался скрыть раздражение. — Эйми… — Для тебя Ямада-сан. — Хорошо-хорошо, Ямада-сан странно себя вела с того самого момента, как получила должность капитана. Не убили её только потому, что Мори-сан её вытаскивал из переплётов. Агни улыбнулась улыбкой истинного маньяка, поднялась из-за стола и медленно подошла. — Лэнт, друг, скажи, раз ты так увлекаешься биографией моего начальника, то, определённо, должен знать сколько дел она провалила за четыре года? Лэнт закатил глаза и промямлил что-то невнятное. — Ни одного, Лэнт. Ни одного! Слышишь? Агни стукнула ладонью по столу и, быстро развернувшись, вышла прочь. Терпеть сил больше не было. — И все же грядет грандиозный скандал, друзья… — протянул Лэнт, — Выпьем же!

***

Сколько прошло времени с тех пор, как Осборн покинул её, оставив наедине с собственными кошмарами? Час, полтора, два? Или целые сутки? Но за окном всё ещё не темнело; минуты тянулись так долго, что казались бесконечными. Стук в дверь больничной палаты был неожиданным и даже немного напугал Эйми. Она сидела, но сидела на холодном полу возле стены, будто не собираясь возвращаться обратно в кровать. Сил на это уже не было — хотелось забыться, спрятаться от всего мира, надеясь, что всё это — просто очередная глупая детская игра или шутка. Впервые Эйми ловила себя на мысли о том, что не готова мириться с реальностью. Казалось — в чём же проблема? Смерть и раньше не была для неё чем-то из рамок вон выходящим. Смерть близких — неприятность, которую надо пережить, не более. Или… Что толку обманывать саму себя? Эйми не была бесчувственной. Она играла, умело играла на эмоциях других, манипулировала, создавала образ непоколебимой девушки — словом, делала всё, что угодно, лишь бы самой поверить в этот спектакль. За маской жить проще. Жить в принципе проще, когда никто не видит твоего истинного лица. Стук повторился — кажется, посетитель и впрямь был настойчивым. Но Эйми знала: не в том она виде, не в том состоянии, чтобы с кем-то разговаривать. — Я вхожу! — послышался чей-то голос из-за двери. Голос до боли знакомый — такой звонкий, такой выразительный обычно и такой скорбящий сейчас. «Только не он». Эйми, не задумываясь, повернулась — и столкнулась с холодным, равнодушным взглядом голубых глаз. Не было сил поздороваться, не было сил сказать хоть что-то — теперь, когда она враг для всех вокруг, это просто не имеет значения. Но даже сейчас, зная обо всём, она затаила обиду в душе: неужели он поверил? — Всё нормально? — подойдя ближе, спросил Чуя. — Ты почему здесь? Эйми подняла голову, но ничего не сказала и даже не пошевелилась — так и продолжила смотреть на него, не выражая никаких эмоций и даже не стараясь дать ответ. Пустота — вот, с чем сейчас эта девушка невольно ассоциировалась у Чуи. Он стоял и наблюдал за ней сверху, пока она, всё также сидя на полу, не отрывала от него взгляда, словно надеясь найти поддержку, опору. Чуя теперь казался ей другим — а он знал и будто наслаждался этим. Так казалось. Где же теперь всё то, что неразрывно связывало их невидимыми тонкими нитями? На их смену пришло нечто другое — нечто, которое они не могли уничтожить. Всепоглощающая. Неразрушимая. Пустота. — Прекращай, — внезапно резко обратился к ней он. — Я ведь знаю. Знаю всё. Никакой реакции. — Что, даже не попытаешься оправдаться? Я думал, у вас с чёртовым Дазаем это общая черта. Вы друг друга стоите. На что же надеялся Чуя, так подло насмехаясь, зная, что никому не сможет этим помочь? Он и сам понимал: ничем, ничем ему теперь не заполнить пропасть в собственной душе. Вот и отрывался, вырывал боль из груди, как мог, надеясь, что сможет найти виноватого. Виноватую. — Ты ничего обо мне не знаешь, — прошептала Эйми. Эта тихая фраза словно на мгновение вернула Чую из мира жестоких фантазий в не менее жестокую реальность. На мгновение он ужаснулся, испугался самого себя: как он может стоять, видя, что ей плохо? Как он может так нагло манипулировать, отыгрываться на ней? Плевать, кто такая Ямада Эйми и что она задумала — раньше всё было иначе, и сейчас он должен ей помочь. Он же её старый друг… — Ты тоже ничем не лучше, — вдруг продолжила говорить Эйми — чётко, будто смотря прямо в душу и читая все тайные мысли. — От Дазая заразился таким проявлением чувств? — Не неси чепухи. Я не понимаю тебя. Никогда не понимал, если честно. Жалость — вот оно, непозволительно и непростительное для него чувство. — Тебе и не надо. Только зря погубишь себя. — Опять загадками говоришь, — горько усмехнулся он, приложив руку ко лбу. — Какой же я идиот, раз не могу отгадать их. — Раз за разом ведёшься… А потом сожалеешь и срываешься, — Эйми опять прислонилась к стене и, запрокинув голову, невидящим взглядом уставилась на серый потолок. Какое безумие — рассматривать стены, когда смерть, с которой уже нет сил бороться, ходит где-то рядом. На потолке ведь ответов на нужные вопросы никогда не будет — их придётся искать самим. А мелкие царапины, линии… Это имеет значение для тех, кто смотрит на детали. Она не смотрит. Она идёт — продолжает идти по головам, стараясь не смотреть в ту пропасть, куда падают мёртвые. — Ты права, — еле слышно пробубнил Чуя. — Но это не значит, что ты можешь так просто об этом говорить. Ты… Ты поступила так… Так подло! Ни с кем не посчиталась, ни о ком не подумала! — Не подумала? Почему-то именно я всегда должна думать, Чуя, — зло проговорила она сквозь зубы, сжимая кулаки. Готовилась защититься? Боялась и ненавидела саму себя — или Чую, который сейчас напоминал ей обо всём этом? — Ты не я и никогда не был в таких ситуациях. Ему ничего не докажешь и ничего не объяснишь. Уж такой он человек — человек, не терпящий предательства. — Как и ты, Ямада-тян. Ты тоже не была на моём месте. Эйми не видела, как он вышел из палаты — на глаза почему-то вдруг навернулась слёзы. Снова. Кто же знал, что она, бесчувственная убийца, способна на такое? Мори-сан её бы не похвалил за это…

***

Коё рассеянно смотрела в окно, думая о том, что никогда не жалела о своём выборе. Свет приносил боль, а тьма зализывала старые раны. В конце концов здесь она встретила тех, кого полюбила, тех, о ком могла заботиться. И, честно, большего ей не было нужно совершенно. «Огай ушёл спокойно, без страха и мучений. Но всё же его можно ненавидеть за то, что он оставил нас в такое трудное время». И всё же где-то дорожка Озаки свернула не туда. Никак она не ожидала, что при своей силе, статусе и положении будет трястись от страха в уголке — и вовсе не от страха за свою жизнь. А осознание того, что трепещет она перед мальчишкой оставляло ещё больший противный осадок. «Осаму Дазай… Что ж, не худший вариант». В дверь постучали, а Коё слегка вздрогнула, забывая о мучающих мыслях. Привычное доброе и тёплое «войдите» показалось слишком приторным и неубедительным даже ей, кто-то за дверью помялся — тоже услышал и понял. Но всё же пружина скрипнула (Коё сделала пометку попросить смазать её) и через узкую щёлочку в кабинет юркнула девушка, тут же прижимаясь обратно к двери. Голова была опущена, плечи судорожно вздымались — она, видно запыхалась, а такие опрятные и красивые обычно волосы висели какими-то клочьями. Коё аж с места поднялась. Девушка никогда и ни к кому не стучалась. — Эйми, кто тебя выпустил из лазарета? Но голос замер, вновь оставляя помещение в тишине. «Неужели опять сбежала?..» Эйми Ямада не запыхалась от быстрого бега. Нет, Эйми Ямада дрожала и почти рыдала, шепча что-то невнятное. — Эйми? — голос женщины дрогнул, и она медленно и неуверенно подошла к Ямаде. — О Боже! Та еле-еле стояла на ногах, но через силу выдавила из себя приветливую улыбку, и тут же, шатаясь, сделала шаг навстречу Коё. К кому, к кому она теперь могла прийти — теперь, когда всё кончено? У кого ей просить защиты, кроме как у старшей сестры? — Озаки-сан… — Пойдём, пойдём! — легко подхватив её, Коё, не скрывая волнения в голосе, подвела её к стулу. Эйми, не собираясь ни церемониться, ни притворяться, что всё в порядке, тут же уселась на него и быстро опустила голову, не в силах взглянуть женщине в глаза. Женщине, которой сейчас так одиноко… Женщине, которой сейчас, как и ей самой, угрожает неслыханная опасность. Эйми не знала этого наверняка, но чувствовала, осознавала — и, конечно же, попросту догадывалась. Один ответ у неё был, но нужен был совершенно другой; не так важно, кто убил — теперь важно, как выжить самой. Или уже не стоит? Нужна ли нынешней Портовой мафии такая боевая единица, как Ямада Эйми? — Озаки-сан… Я… — не поднимая взгляда, тихо начала она. — Я так не хочу… — Что именно? — не изменяя своей манере разговора, мгновенно отреагировала Коё, стараясь не выдать собственной тревоги. Но дрожь, еле заметная дрожь опять говорила сама за себя. Что же они, прежде сильные девушки, могут противопоставить настоящему монстру? — Я знала, на что шла, — вдруг продолжила Эйми. — Я знала, всегда знала, что это мир равнодушия и злобы. И не надеялась на то, что смогу здесь что-то исправить! — неожиданно воскликнула она с особой злобой. — Я убивала, но готова была умереть… — Как и все мы. — Как и все мы… — эхом отозвалась она и, склонившись, запустила пальцы в волосы. — Но я не могу. Больше не могу. Коё ничего не ответила — лишь вздохнула, словно обдумывая то, что всё же должна была сказать. Утешить? Приласкать? Что нужно сделать для того, чтобы подарить безопасность той, что до сих пор осталась маленькой и беззащитной девочкой-сироткой? Эйми сидела молча, думая о чём-то своём. Прятаться за маской отныне было бессмысленно. Дазай — чёртов иллюзионист — умел срывать с неё любое фальшивое обличье. — Я чувствую, что осталось немного, — вдруг заговорила она, не поднимая головы. В голосе слышались горькая усмешка и плохо скрываемый страх. — Подумаешь, чуть-чуть потерпеть… Мне не привыкать. — Ты не можешь умереть сейчас, — уверенно ответила ей Коё, отводя взгляд в сторону. Видеть девушку, что всегда казалась — только ли казалась? — сильной и смелой, настолько сломанной… Как же это было тяжело! Как же хотелось отбросить всё, забыть о произошедшем и хоть на миг почувствовать на себе светлый взгляд судьбы! Но нет, так нельзя: они обе выросли во тьме. Свет их погубит. Или… Или уже погубил? Глупое, глупое стремление! Глупая надежда, глупая боль, что рвёт сердце на части! Они обе знают, что не имеют права на эмоции. Этот момент, эта минута — непозволительная роскошь, которой завтра уже может и не быть. Коё и опустилась на колени и взяла её за руки. Слёз уже не оставалось — как и слов, что сейчас были просто-напросто лишними. Они жалели о многом — о том, чего не успели сказать, о том, чего сказать не могли. Такова их жизнь — не пора ли смириться? Опустошение, боль — вот их верные спутники. Надо просто привыкнуть и уничтожить в себе всё человеческое, разорвать и душу, и страдающее сердце на мелкие части — так думала Эйми, понимая, что никогда не сможет этого сделать. Это не в её силах. — Озаки-сан, почему меня так стараются защитить? — прошептала она, смотря в пол: разноцветная мозаика расплывалась, руки поневоле дрожали, а губы еле-еле шевелились. Коё ответила не сразу: некоторое время она, не говоря ни слова, продолжала глядеть куда-то в сторону. Всё это здание, этот кабинет — её убежище; так почему же она вынуждена прятаться и бояться? Почему ни у неё, ни у Эйми больше нет сил сражаться? — Ты дорога тем, кто так поступает. Иначе это было бы бессмысленно. — Я наверняка проклята, — заметила Эйми. — Зачем же стараться помочь тому, кто уже не жилец? — Мы все уже наполовину мертвы, — честно призналась Коё. — И лишь потому ищем спасения в других. Ищем тепло, свет, недоступные нам… — Как отвратительно… — секундное молчание. — Знаете, я рада, что хотя бы Чуя успел спастись, что хотя бы он решил от меня отдалиться. Это прекрасно. Она с непониманием посмотрела на Эйми: та, сжав пальцы, нервно постукивала ногой по полу. Растрёпанные длинные волосы, красные от недосыпа и слёз глаза, безумный и полный сожаления взгляд, дрожащие плечи… Не такую Эйми Ямаду знали в Портовой мафии. Не в такой Эйми Ямаде Портовая мафия нуждалась. — Чуя… Чуя, как мальчишка, влюбился! — неожиданно для самой себя закричала она, будто не думая о том, кто может их услышать. Теперь это не казалось таким важным — и Эйми, давая волю злости и горю, вдруг громко зарыдала. — Влюбился… А я, словно тварь последняя, никого не люблю! И никогда не полюблю!