Дама Червей

Эйми даже на расстоянии почувствовала, что Гин дёрнулась и сжала кулаки где-то в бездонных карманах. Слабо покачала головой: плохо воспитала девочку. Не смогла, хотя, скорее, просто не успела. Маска вполне удачно закрывала большую часть лица, и изменение эмоций заметить мог только знающий человек. Знающий и опытный… Такими были далеко не все, но для Гин это было плюсом. Их среда ошибок не прощала. Смотреть в испуганные, просящие помощи и выражающие бесконечную боль глаза Ямада долго не смогла. Перевести взгляд на причину этой боли оказалось куда проще. — Провалился, Акутагава-ку-ун? Тот в ответ огрызнулся, но всё равно ощутимо поёжился — правда оставалась правдой. Не столь важно, откуда росли корни. Эйми не считала термин «провалить» задание синонимичным «не выполнить» его, но в их с Акутагавой случае они зачастую оказывались равноценны. «Что ж…» Дазай, определённо, был хорошим учителем. Для Мафии просто бесценным. Сравниться с ним Эйми не могла — это очень било по самолюбию. В добавок ко всему почему-то казалось, что с ней он так жесток не был. Дазай готовил идеального мафиози — своё подобие. Агрессивного, яростного, но, что отличало, преданного. Он растил человека без страха и упрёка, только вот к тому же без совести, осознания происходящего и собственного мнения. Растил человека, который, убивая, не будет чувствовать вины. И Акутагава медленно, но верно таковым становился. Только вот идеальных среди них не было. Ни она — минусов не перечесть; ни Чуя — верный и довольно добродушный; ни Озаики-сан, пусть её и считали демоном; ни Мори-сан — он, как минимум, мёртв; ни сам Дазай никогда не пытались сделать из себя что-то другое. Они просто были… «Ты переоценил себя, Осаму». Дазай за время их знакомства почти не изменился. Его трудно было понять, простить ещё сложнее, а терпеть почти невозможно. Только почему-то когда-то в старом приюте за чертой города, он обнулял способность маленького демона и вытаскивал его из круга таких же задирающих. Обнимал и говорил, что Исчадие ада — дар, а не проклятье. А потом сам смеялся, вводя всё того же маленького демона в ступор. Чего он хотел, Эйми так и не поняла. Ямада любила Дазая. Любила за силу, за решительность, за умение правильно себя повести. Любила за те набегающие порывы нежности, за его помощь и приторно-сладкое «милая». Но она любила того Дазая, который был рядом и помогал. С другим, жестоким и диким, совладать не смогла, сколько ни пыталась. Вот и вышло: глупая Эйми Ямада, любит его добрую маску и презирает злую истину. Возможно, в этом и состояла её вина, за которую приходилось отвечать. Говорят ведь, что если любишь, принимай человека таким, какой он есть. У Эйми получалось плохо. И чем эта драма закончится — предугадать не получалось. Даже Володя уже плюнул на это дело, сказав, что каждый их шаг портит намеченный план. Эйми показательно закрыла глаза и развернулась. Привычно размеренно сунула руки в карманы, вполне удовлетворённо обвела глазами толпу, не находя в ней ни Чуи, ни Озаки-сан, и пошла прочь, явно ощущая на спине взгляд, обвиняющий в предательстве. «Уж прости, милая, но помогать я вам не обязана. А если ничего не предприму, то и меня, и Осборна завтра же расстреляют за предательство». Ей всегда казалось, что она не должна была родиться. Ну, не в этом мире во всяком случае. Находясь среди похожих судеб, Эйми всё равно чувствовала себя белой вороной. Набоков говорил, что в её случае это нормально, а потом ухмылялся, называя ребёнком. Ребёнком… Где уж ей. Только вот сейчас, отходя от места издевательств, от такой обычной для Мафии волны осуждения, Эйми действительно захотелось стать маленькой и, желательно, глупой. Чтобы Дазай прекратил обращать на неё внимание. Вмешиваться в дела коллег не хотелось. Более того, не её ума это дела: исполкомом она не была, к рядовым отношения не имела. И то, что Акутагаву сейчас обвиняли несправедливо её не касалось. Мальчик взрослый, сам разберётся. — Что вы здесь устроили? Голоса стихли в ту же секунду. Эйми замерла на месте, не понимая куда, собственно, деться. Дазай выплыл откуда-то из-за поворота прямо на неё. Девушка шагнула в сторону и слегка поклонилась, сейчас почему-то вновь заметив как гармонично смотрятся Чуя и Дазай. — Ну-ну, милая. К стенке не липни, ко мне иди. Кто-то поспешил смотаться, остальные растеклись по холлу, словно минуту назад тут ничего и не происходило. Гин и Акутагава, к счастью, оказались в их числе. Эйми смотрела в пол, снова ощущая знакомую жажду крови. И она принадлежала даже не Дазаю, а доброму, милому Чуе. Чуе, которого она тащила на себе после использования Порчи; Чуе, который вытаскивал её из-под завалов здания и ругал за то, что она решила жертвовать собой из-за простой догадки; Чуе, который неловко улыбался и звал в бар. «Думаю, я должна быть счастлива». Она улыбнулась и подняла на них взгляд. Сильные… Она тоже была такой совсем недавно. Звук удара вопреки законам жанра не наполнил помещение хотя бы в силу огромного размера последнего. Ямада даже как-то не поняла сначала, что били её. Настолько слабым и незначительным это сейчас казалось. Тем не менее выпрямилась она не сразу. Улавливая перешептывания рядовых, затылком чувствуя ухмылку Дазая, она долго смотрела на капающую на пол кровь. И вставала медленно… — За что, босс? — совершенно безразличная интонация, монотонный голос. Вопрос, заданный для галочки. И… И непонимание на лице Накахары. Почти детский испуг, такой несвойственный, непривычный для его образа. Лицо такое же, как тогда, год назад, когда он опрокинул полицию и следователей, чтобы достать хоть какие-то её остатки. «Не переживай, Накахара Чуя. Убить меня не так просто». Кровь текла из обеих ноздрей, и Эйми была вынуждена зажимать нос и запрокидывать голову, чтобы смотреть в лицо Дазая. — Последняя информация была неверной. — Мы же… — Заткнись, Чуя. Эйми выпрямилась и снова улыбнулась. — Я не Бог, я не творю историю. А правда остается правдой, босс, даже если она вам не по душе. Несколько секунд гляделок показались бесконечными. Мучительнее всего было неведение, больнее была постоянная ничья. Жизнь, которая ещё с детства стала войной, тянулась непозволительно медленно. И с каждым новым вздохом раздражала всё сильнее. Раздался звук, похожий на скрип очень старой двери. И Эйми ужаснулась от того, насколько этот звук был ей знаком. Чуя дёрнулся в сторону босса, уже когда Руйко впилась в руку Дазая когтями и забила крыльями, целясь клювом в голову, только почему-то замер, заметив совершенно бледное лицо и испуганный взгляд. Эйми никогда не была такой: когда убивала, и когда сама была на грани смерти, когда умер Мори-сан, и когда Дазай зажал так, что пришлось уходить из Исполнительного комитета… Эйми никогда не выдавала свой страх. — Прочь! Лети прочь, глупая птица, — крик, полный отчаянья крик, человека, который был готов разрыдаться от бессилия. — Улетай! И сова отцепилась от босса в тот момент, когда Чуя достал пистолет. — Остановись! Прогремел выстрел, но пуля расплавилась, не долетев до цели каких-то десять метров. — Жалкое зрелище, — металлический, такой свойственный Дазаю голос. — И самая смешная попытка убийства. Дазай подошёл ближе и схватил её за подородок, заставляя смотреть на себя. — Впрочем, милая, эта птица похожа на тебя. Ямада не ответила, а Чуе, посмотревшему на её лицо, показалось, что она вскоре должна умереть. На лицах людей часто была заметна печать смерти, и в таких вещах Накахара обычно не ошибался. «Не нужна мне её кровь. Не хочу смотреть на её страдания. Я готов взять свои слова обратно». — Пойдем, Эйми. Для тебя важное задание. И Чуя, к несчастью, знал, что это за задание…

***

Коё сидела возле окна, прикрывая рукавом кимоно лицо; как всегда приторно улыбался чему-то Эйс; склонив голову, стоял сзади очередной его «драгоценный камень»; Чуя опирался на стену и сосредоточеннно думал о смысле жизни, судя по выражению лица. А Эйми безразлично смотрела на горящую синим пламенем руку. Ещё в начале, лет пять назад, обнаружилось, что Исчадие ада кровь обожает. Проблема была одна: это касалось и крови Эйми. Использование способности с открытими ранами на теле могло стать роковым. Тогда кровь загоралась голубым пламенем и устремлялась внутрь организма. Что могло произойти дальше Эйми не знала и знать не хотела. Дазай зачем-то сжимал плечо. То ли делать ему было нечего, то ли он сломать его хотел… Однако, тишина угнетала. — Введите. Эйми поймала краем глаза знакомые растрепанные волосы и пожалела о том, что хотела разобраться поскорее. Побитый, бледный, но с такими же горящими глазами, с такой же дерзкой улыбкой. — Твоё имя? — Владимир Владимирович, — театральная пауза, — Набоков. И тихий шёпот Эйми: — Нет… Дазай улыбнулся и слегка наклонился к ней. — Знаешь его, Эйми? — Да. Ямада заметила, как напрягся позади Володи Чуя, как он поднял глаза на неё и так замер. — У вас трогательная история: встреча, расставание и снова встреча. Почти что европейский роман. Не расскажешь, Владимир Набоков? — Не считаю нужным. Кто-то ударил его в живот. Эйми дёрнулась, но рука Дазая сжала плечо ещё сильнее. — Тихо-тихо, милая. Я же просил вежливо, правда? Может быть, ты расскажешь? — Вы знаете всё, что касается работы. Моя личная жизнь к вам никак не относится. — У тебя не вовремя, да и без надобности зубки прорезались, — ухмылка. — Твоя — относится. И ты это должна понимать. Она закрыла глаза и выдохнула, снова побелев до состояния мела. — Чего ты хочешь, Осаму Дазай? — Ты знаешь. — Эйми, — голос ровный, спокойный и почему-то такой тёплый. Набоков посмотрел на неё и покачал головой. — Он меня не отпустит. Она кивнула, ничего не ответив. — Не отпущу. Но если отдашь, убью быстро и вежливо. Эйми не шелохнулась. Секунд десять она смотрела в пол, после чего подняла голову. Улыбающися Набоков тихо позвал её: — Когда дикое ущелье превращается в курорт, орлы улетают. Дазай тоже улыбнулся, но как-то дико, и лицо приобрело почти звериные черты. Взгляд хищника… — То есть мира не хочешь? — Такого — нет. И вообще, мир — это, знаете, дерьмо. — Хорошо. Впервые за последний час Дазай отпустил плечо Эйми и сдвинулся с места. Он шёл навстречу скрученному Владимиру. Картина довольно несправедливая, если смотреть со стороны, хотя привычная. Что уж, молодые и красивые девушку не поделили. Чуя почему-то почувствовал себя третьим-лишним. Он не чувствовал страха Набокова, более того, по разговору понял насколько они с Эйми Ямадой близки. Хотя почему так кололо сердце он не знал. Вроде бы прошла любовь, завяли помидоры; вроде бы был готов убить её, и вот снова началось. Чуя ещё раз посмотрел на Эйми, на маленькую, худенькую Эйми, которая сейчас почему-то была похожа на ребёнка, и выдохнул. Ему надоели эти мыльные оперы. Тихий голос Эйми разрядкой не послужил. — Исчадие ада… Сожги. Огонь вспыхнул из ниоткуда, поднялся высокой стеной вокруг Набокова и так и не опустился. — Прости… Меня. Владимир из огня снова улыбнулся. Не как раньше — искренне, во все тридцать два зуба, совсем как мальчишка. — Будь счастлива, Ямада Эйми. Дазай замер на месте и не повернулся к ней. — Жестоко. — Смерть для него освобождение, — она подошла и поравнялась с ним. — А для тебя? Что смерть для тебя? — Моя или твоя? — дерзкая улыбка. И снова пощёчина.

***

/Flashback/.

— Неожиданный гость, — Чуя ещё раз скучающе осмотрел Гин. — И зачем же ты пришёл? Он облокотился щекой на руку и придал лицу максимально скептичное выражение. Гин согнулась пополам и заговорила. Настолько быстро, что Чуя не понял в начале. — Пожалуйста, помогите Ямаде-сан. Он был так удивлен, что даже с кресла встал. О игре, которую решил играть, Накахара и думать забыл. — Ты девушка, что ли? Гин приподняла голову. — Вы не знали? Вопрос был риторическим. По его выражению лица всё было ясно. Гин решила внимания на этом не концентрировать, поэтому вернулась в принятое полминуты назад положение. — Я попрошу ещё раз. Помогите Ямаде-сан. Немного отошедший от шока, Чуя снова сел и взялся за голову. — С чего бы? Она заболела, умерла? Что должно произойти, чтобы я помогал ей с чем-то? Гин почувствовала явную неприязнь к этому вопросу и замялась, но всё-таки сказала. — Босс убьёт её. Вы понимаете? — Просто так не убьёт, — равнодушно отозвался он. — А если причина есть, то спорить не с чем. Решения босса абсолютны, даже если это Дазай. Гин сделала несколько шагов назад и, словно не понимая, покачала головой. — Вы не были таким, Накахара-сан. — Ямада-тян тоже раньше не убивала людей, которых я уважаю. Он демонстративно отвернулся, почувствовав к, как оказалось, девочке презрение. Тоже скачет вокруг Эйми. Он не удивится, если однажды она умрёт по вине Ямады. Или из-за неё, может быть. — Извините меня, Накахара-сан. А что вы сделали, чтобы спасти Мори-сана? Вам ли было не знать о такой возможности? — Чего? — такой наглости Чуя не ожидал. — Вы никогда не замечали, что каждый провал, каждую неудачу в Мафии всегда скидывали на разведку? Ямада-сан не спорила никогда. А вы шрамы разведчиков видели? А знаете, что каждый второй с задания не возвращается? А потому что чаще всего он оказывается тем, кого убивают вместе с жертвой. Так что сделали вы, чтобы изменить Мафию? Гин покраснела. А Чуя слушал её, пытаясь понять, с чего такое словесное недержание. Ребёнок несколько лет не говорил и на нём теперь пытается норму за это время отработать? Нет, смысл в её словах, конечно, был. Но то, что ему нотации читала какая-то малолетка, терпеть готов не был. — Замолчи. Замолчи и уходи, пока я не дал тебе по заслугам. Считай, что это награда за смелость. Она нахмурилась и почему-то представила себе горох, бьющийся об стенку. — Вы ничего не понимаете, Накахара-сан. Совсем ничего.

/Еnd flashback/.

Чуя действительно не понял Гин во время первого и последнего их разговора и сейчас ощущал себя полным дураком. Выйдя из кабинета минут через десять после Эйми он обнаружил, что она ещё не ушла. Ямада стояла в конце коридора возле открытого окна и доверия почему-то не вызывала. «Не хватало ещё одного суицидника на мою голову». Однако к ней он не пошёл. Сейчас не пошёл. В этот момент твёрдо решил, что не будет вмешиваться. Только вот проклятая Эйми Ямада грохнулась в обморок у него на глазах, и Чуя, сам не зная почему, бросился к ней. Побежал так, словно она умрёт, если он не окажется рядом, словно она стала самым дорогим для него человеком. Может, так и есть? Это не было важно. — Не начинай. Только не снова! И он опять нёс её на руках, прижимая к себе. И опять чувствовал, как невыносимо быстро бьётся сердце.

***

— Почему ты пришёл, Чуя? Чай, приготовленный заботливой сестрицей, тронут не был. Накахара ни разу не посмотрел ни на неё, ни на стол. — Если за советом, то мне нечего тебе сказать, — девушка села напротив и тяжело выдохнула. — Ты сам должен понять, что ты чувствуешь и решить как поступать дальше. — Я запутался. Запутался окончательно и бесповоротно. Он снова обхватил голову руками. Эйми злой никогда не была. Безразличной и холодной — несомненно. Но она помогла Дазаю убить Мори. Ради чего помогла? Этого Чуя не мог понять. — Ты совсем не знаешь её, потому не понимаешь. Огай знал, что Дазай убьёт его однажды. И Эйми много раз просила его сделать хоть что-то. — Она была заодно с Дазаем. Вы не знаете, сетрица. — Знаю. Удивленный Чуя поднял на уставшую Коё глаза и замер. — Да, знаю. Но Эйми делала всё, чтобы предотвратить эту смерть. Да и после неё, тоже. — То есть, вы за неё. — Этот ребёнок слишком много страдал. Не мне её осуждать. Чуя раз сотый за время нахождения в кабинете Коё тяжело выдохнул и откинулся на спинку кресла. — Сестрица, раскажите всё, что можете рассказать. — Она не должна была появиться в Мафии. Мори-сан, ещё будучи информатором, говорил, что нашёл очаровательного мальчишку с интересной способностью. Этим мальчишкой был… — Дазай, — рыкнул Накахара. Озаки кивнула. — А потом вдруг притащил Эйми. Она была странной. Относительно нормально разговаривала только с Огаем, но и его не любила. Эйми не владела способностью: беспорядочные, совершенно неконтролируемые выбросы энергии. — Тогда, старый босс научил её? Коё надолго замолчала, но всё же кивнула. — Если это можно так назвать. — То есть? Она как-то странно на него посмотрела и не в своей манере ответила вопросом на вопрос. — Ты железную деву и дыбу видел? — Да. Дазай любил играться с ними раньше. — Остатки от уроков старого босса. Немой вопрос буквально повис в воздухе, и Коё незамедлительно ответила на него: — Да. Чуя пустым взглядом посмотрел на собственные руки. Слухи до него доходили. И эти слухи, к его ужасу, оказались правдой. Говорили, что способность из Ямады Эйми выбивали. Старый босс считал, что огонь может выйти наружу только таким способом. Однажды он приказал явиться Огаю, и Мори вышел оттуда злым, с Эйми на руках. Она после этого долго лежала в больнице. Потом туда попал и Дазай. Выходя, он сказал, что убьёт босса. Убьёт в этой самой комнате. И Мори с Дазаем своё слово сдержали. Она снова замолчала на несколько минут и повернулась к окну. — Он несколько раз вырывал ей руки и ноги. А потом заставлял Акико Ёсано лечить её. И начинал заново. Эйми молчала, каждый раз отворачивалась от нас и уходила прочь, — Коё замолчала, видимо вспомнив что-то жуткое и неприемлемое. — Она боялась. Ей хотелось прятаться, ей хотелось жить. Но ещё больше ей хотелось, чтобы никто не пострадал по её вине. И Исчадие ада пробудилось, но пробудилось слишком поздно.

/Flashback/.

— Ямада Эйми. Девочка повела головой куда-то в сторону. — Проваливай. Мутно-оранжевое свечение покрыло руки, даруя тепло. Огонь Эйми убивал её саму и сейчас вызывал только отвращение. — Ты жестока. Я же люблю тебя. — Для «любви», — она хмыкнула, — мы, пожалуй, слишком срослись друг с другом, и слишком слабы связывающие нас узы. Кровь тонкой струйкой стекала от волос к подбородку, залепляла левый глаз, но сил вытереть её не было. — Я не хочу приказывать тебе. Я прошу помощи. — Глупая. Способность никогда не появлялась в нужный Эйми момент. Даже когда босс сломал ей позвоночник, она будто смеялась над своей хозяйкой и пряталась всё глубже. Эйми это чувствовала. А потом вдруг огонь появлялся, и отогревал холодные руки. И способность снова говорила с ней. — Озаки-сан. Коё замерла на пороге, но вскоре всё же вошла. Эйми кивнула и тихо засмеялась. — Моя способность не любит боль, поэтому выбивания этой силы ничем не помогут. Ничем… Озаки молчала, не совсем понимая, что можно на это ответить. Эйми медленно переставала быть человеком, превращаясь в куклу-марионетку. Она жила, как тогда думала Коё, только ненавистью к одному человеку. Так Коё Озаки больше никогда не ошибалась. — Уходите. Уходите прямо сейчас. Но Коё не ушла. Чувствуя себя совершенно беспомощной, она стояла над полулежащей на полу Эйми и не знала, что может сделать. — Поздно. — Вот где ты прячешься, — скрипучий голос старого скряги. Коё заметила, как Эйми передёрнуло и поклонилась. — И ты, Коё, здесь. Очень удачно. Эйми встала с пола медленно и нехотя. Мягко отряхнула рукав пиджака и посмотрела на мужчину. Ухмылялся… Он видел, что её било мелкой дрожью и наслаждался тем, что его боялись. — После того, как избавимся от лишних частей тела, будешь наблюдать за тем, как я убью её. — Кажется, в прошлый раз вы сказали, что раз все конечности на месте, выполнить задание мне ничего не помешает. А теперь? Он ухмыльнулся и кинул в стену с такой силой, что Коё послышался — или нет — треск костей и камней. — Озаки Коё, ты следующая. Эйми издала какой-то глухой, похожий то ли на кашель, то ли на непротяжный, нервный смех. — Заглохни, дед. Она с уже не лежала, а стояла, засунув руки в карманы. Всё сильнее покрывало тело оранжевое свечение, и волосы на голове немного шевелились. Он сделал ещё шаг с сторону Коё, всё больше расплываясь в улыбке. — Вот оно. — Следующий шаг станет последним. Стекла из окон моментально разлетелись на мелкие осколки; каким-то слишким жидким стал пол. А каждый язычок пламени, вырывавшийся откуда-то из недр организма Ямады, издавал звук, очень похожий на взрыв. — Я убью тебя. — Ты не можешь, — зашелестел в голове голос способности. — Прикажи мне ещё! Твой хозяин я, а имя тебе Исчадие ада. — Так уже лучше. Огонь был призван уничтожать всё на своём пути. И он душил босса, не позволяя пошевелиться. Эйми действительно переставала быть Эйми. Мори влетел в комнату минуты через две. Испуганный, запыхавшийся, он почти сразу закричал: — Остановись! — Молчите! За его спиной показался Дазай. Повел носом и усмехнулся: — Кажется, жареным запахло. — Она умрет, если её не остановить. — Не трогайте, — скучающий голос. — Сама справится.

/End flashback/.

— Мне больше нечего тебе сказать. Ты должен знать всё то, что произошло дальше. Он даже не кивнул в ответ. Молча встал и пошёл в сторону двери. Обернулся только тогда, когда Коё снова заговорила: — Каким бы ни было твоё решение, запомни: любовь второго шанса не даёт. Он кивнул и так же тихо скрылся за дверью. — Ну и что, Огай, оставил меня для разборок с детьми? Что делать дальше прикажешь?

***

Эйми очнулась уже в почти родном больничном крыле. Голова болела страшно, но паршивее всего было на душе. — Очнулась. Эйми повернула голову и посмотрела на сидящего на стуле Чую, но ничего не ответила. — Ты спала всю ночь, так что ничего важного не пропустила. Он внимательно осмотрел её, пытаясь найти хоть намёк на того человека, у которого просто взяли и выдернули руки. Но ничего такого не заметил, да и раньше не замечал. Только почему-то Эйми вдруг перестала казаться холодной, а собственная жизнь — сложной. Девушка провела рукой по лбу отодвигая чёлку куда-то за ухо. К чёрту эту жизнь, к чёрту эту Мафию, к чёрту Дазая, вообще, всё к чёрту. — Эйми, у тебя глаз голубой, — удивления столько, будто только что тарелка рамена с ним заговорила. — Сам ты голубой. Чуя улыбнулся и пересел на её кровать. — Скажи, ты больна чем-то? Ямада посмотрела на него вопросительно. — Врач сказал, что у тебя слабые сосуды и что ты очень перутомилась. Велел сегодня отлежаться. Она покачала головой и попыталась сесть. Разговаривать с ним, смотря снизу вверх было как-то неприятно. Зато наблюдать за тем, как он долго думает, выбирая слова, — вполне. — Зачем ты пришла в Мафию? — Зачем? Думаешь, меня спросил кто-то? — Нет. Но Дазай говорил о больном брате. Эйми отвела взгляд куда-то в сторону и усмехнулась. Чуя, пытающийся обходными путями разговорить её, был забавным. И прежний заботливый Чуя был куда приятнее. Чем уж вызвана была такая честь, Эйми не знала. Почаще в обморок стоит падать — сразу нужной всем становишься. — Дазай? — она всё же тихо засмеялась, закрывая глаза рукой. — Был у меня брат. Но нынешний босс его убил. Эйми закрыла глаза и перебила Накахару, который хотел сказать ещё что-то. — Ничего не говори, Накахара Чуя. Я не хочу вспоминать прошлое или обсуждать настоящее. Хватит с меня спектаклей. Он послушно замолчал, не совсем понимая, что делать дальше. В голове всё смешалось, и картинки последних нескольких дней мелькали перед глазами, путаясь и расплываясь. Следом за молящей о помощи Гин появлялись представления дыбы и Эйми; проплывала задним фоном ухмылка Дазая и слова Владимира Набокова. И всё горело. Горело алым пламенем. — Чуя… Он повернулся и тут же замер. Эйми обнимала его крепко-крепко и говорила почти таким же голосом, каким прогоняла недавно Руйко. — Чуя, ты должен выжить. Обязательно должен. Не пытайся спасти меня, ты не сможешь. Ты сам потонешь в этой пучине, если полезешь за мной. Прошу, я прошу, не надо ничего менять. И точно так же резко она отпустила его и поднялась с кровати, игнорируя попытку её остановить. — Готовьтесь к глобальной войне, Накахара-сан.

***

— Рю? Акутагава обернулся неохотно — и столкнулся лицом к лицу с обеспокоенным, добрым взглядом сестры. Вот бы не видеть такого волнения на её лице, вот бы спасти — мечтал он, но вновь провалился. Сил хватило лишь на то, чтобы покорно опустить голову. — Я в порядке. — Врёшь, братик, — приторно-ласково обратилась к нему Гин. — Больно ведь. Нестерпимо больно. Акутагава не отвечал: сам знал, сам боялся этой боли. Но ничто в мире не пугало его так сильно, как возможность оказаться бесполезным. И сейчас, кажется, этот момент настал: мир, и без того шаткий, рушится прямо на его глазах, а он стоит на месте, не в силах сказать ни слова на справедливые обвинения. — Ничего мне не нужно. Я справлюсь. Сделаю всё, что могу. — Сам не сможешь, неужели не понимаешь? Неужели не чувствуешь? Гин говорила тихо, но отчаянно, напористо, словно пытаясь докричаться до брата — докричаться до того, кто отказался слушать других, отказался от помощи. Но почему, почему же он должен нести это бремя один? — Я всегда справлялся сам, — резко изменился в лице Рюноске. — Всегда. Справлюсь и сейчас. Никто не нужен, никто не будет рядом, никто, никто и ничто. — Всегда? — Всегда! Гин покорно сжала руки и опустила голову; глянула исподлобья — и забормотала быстро-быстро: — А как ты думаешь, сам ты после тренировок с Дазай-саном доходил до врача? Правда так уверен в этом? Он никому не обязан — повторяет себе ежедневно, но забывает о самом простом: о том, кто спас его, его сестру, когда весь свет, кажется, был против. И этому человеку он нужен. По-настоящему. — Это она была? — Да. — Да откуда ты знаешь? И Гин улыбается слабо, шепчет напоследок, будто боясь, что у стен, серых и мёртвых, есть уши: — Я её ученица и твоя сестра. Я должна была знать. «И должна была помочь,» — читает Рюноске по губам.