Леди Грейнджер

      — Возможно, — прошептала Гермиона ему в рот, дергая за ремень. — Но помирать — так с музыкой.       Love and War. Fleurie.       Гермиона резко открыла глаза. Ее уже начали раздражать эти гребаные сны, в которых она что-то делала с Драко Малфоем. Целовала, обнимала, давала пощечину (хотя насчет этого она была не против), соблазняла (а вот это ей вообще не понравилось). И если в первые разы это ее немного смущало, то теперь вызывало лишь раздражение и легкую зависть, потому что Гермионе из сна можно было хоть убить его, и ничего бы ей не было. Еще она могла трогать его где угодно, когда угодно и за что угодно. Это тоже было довольно…интересно.       В любом случае, это не давало снам повода появляться в ее голове спустя неделю после случившегося.       В этот раз первым ушел Драко. Он провел большим пальцем по линии ее подбородка и посмотрел ей в глаза так, что у нее возникла потребность опять его поцеловать. Вот только теперь ею не двигала какая-то игра. Он не вернулся обратно в гостиную, и Гермиона думала, что он пошел к Пэнси. Тогда, правда, она сомневалась, что он пошел к ней, чтобы снять напряжение.       Гермиона, чтобы занять свои мысли чем-нибудь другим, все же узнала, когда будет матч по квиддичу, и — какая прелесть! — он был именно сегодня. Его перенесли с начала ноября на середину октября, пока была хорошая погода. Они с Малфоем еще до того разделили свои обязанности по украшению Хогвартса к Хэллоуину, поэтому Гермиона спокойно отдыхала, сделав все в рекордно короткие сроки.       Вот теперь у нее не было никакого нормального аргумента, почему это произошло. Конечно, она могла бы сказать, что это было всего лишь влиянием игры, но ей так надоело оправдывать свои действия. Даже если они ей не нравились, ей надо было научиться принимать их. Как говорил один маггловский писатель (иностранный, поэтому его имя она никак не могла запомнить): «Главное, самому себе не лгите».*       Ей правда хотелось его поцеловать.       В отличие от прошлых разов, когда она (и он) делала вид, что ничего не случилось, в этот было по-другому. Она избегала его. Игнорировала его присутствие. Не то чтобы он пытался как-то выйти с ней на контакт или поговорить, но иногда ей казалось, что он рассматривает ее слишком внимательно. А потом будто раздумывает, чтобы подойти, и в последний момент передумывает. Их прикосновения к телам друг друга сломали что-то; огромная глыба льда — айсберг — начала медленно таять. И от этого Гермионе было не по себе. Она знала, что Малфой тоже это чувствовал и тоже не понимал, что с этим делать. Однако, если Гермиону никогда не загоняли ни в какие рамки, то Драко был менее податлив эмоциям, у него внутри было что-то наподобие панциря, который рос по мере того, как взрослел он сам. Его мышление не могло измениться быстро.       В четверг, когда у них была единственная пара, на которой они стояли вместе, Гермиона думала не идти. Она правда хотела прогулять урок, только чтобы не встречаться с ним. Конечно, ее внутренняя невозмутимость — и принципы — считали иначе. Все занятие она старалась сидеть максимально далеко от него, смотря на свои руки, стол или на профессора, у которой, видимо, было достаточно и своих проблем, поэтому она ограничилась лишь объяснением новой темы и заданием. И его нужно было делать поодиночке. Что ж, кажется, в тот день ее молитвы были услышаны, так что, быстро все сделав, она выскочила из кабинета, как заяц, бегущий от охотника. Разумеется, Драко за ней не шел, не бежал, да она и не ожидала этого, просто ей нужно было как можно скорее оказаться в дали от него.       Малфой тоже был молчалив и задумчив. Периферическим зрением Гермиона видела, как ловко он орудовал палочкой, но его руки были напряжены, и вены отчетливо проступали на бледной коже. Гермионе это напомнило призыв стихий, только вены у нее на руках тогда почернели. Сейчас, думая об этом, она даже смогла бы назвать это эстетичным.       С Гарри они общались как обычно, однако он, видимо, тоже много думал о том, что произошло. Они часто собирались с ним по вечерам в их комнате, обсуждая книги, магию и различные теории возникновения этих «четырех начал». Для нее это было отличным предлогом не идти в гостиную. Там она всегда могла столкнуться с Малфоем. Гарри сказал, что тоже чувствовал то ощущение силы. Несокрушимости. Превосходства. Он считал, что, если эти книги попадут в плохие руки, то этот человек сможет запросто уничтожить весь мир. Оказывается, Волдеморт пошел по совершенно неправильному пути. Стихии не были особо привередливыми, им нужна была лишь подпитка и вежливое обращение. Взамен же они могли дать тебе все.       У Гермионы периодически стала болеть голова, и она не понимала, с чем это связано, потому что несмотря на то, что в Шотландии была пасмурная погода, она привыкла к этому с детства. Все эмоции стали более громкими, но сами слова у нее получалось блокировать. Она поэтому и услышала профессора Лэндгдон. Та, хоть и держала свой разум всегда закрытым за семью замками, иногда, когда она хотела, чтобы Гермиона заглянула в ее голову, могла опустить блоки. Но в этот раз случилось, кажется, что-то слишком плохое, поэтому она замуровала все свои мысли, оставляя лишь шлейф озабоченности, злости и раздражения. Это ощущалось, будто Гермиона хотела прочесть ее мысли, но они были размыты, словно в тумане, не давая себя увидеть. Лишь чувства, которые они отражали.       Поэтому она не оставалась наедине с профессором. Гермиона знала, что та хочет с ней поговорить, но ее слишком беспокоили эмоции, которые она испытывала. Теперь Грейнджер чувствовала себя просто каким-то вором в законе, который скрывался сразу от двух людей. Блейз и Дафна были заняты друг другом, особо не обращая внимания на людей вокруг. Гринграсс все же заметила — хотя Гермиона и не сомневалась, — как Ханна смотрит на Блейза, поэтому поцеловала его в Большом зале, специально дождавшись, чтобы Эббот точно увидела. Возможно, это было немного жестоко, особенно взгляд, которым Дафна наградила Ханну после, но зато это сработало.       Гермиона встала с кровати. На часах было пять утра, и она искренне не понимала, как смогла встать в такое время. Если бы не уроки, она бы вставала только днем. Однако заснуть больше не получилось, да и она сама как-то не очень хотела возвращаться обратно в свой сон. Она надела на свою пижаму халат и, взяв палочку, вышла в гостиную. Она посмотрела на магический календарь, который висел там и поняла, что сегодня у них с Бобом должна была быть годовщина. У нее в руках была книжка, которую она взяла в библиотеке. В ней рассказывалось о значении разных символов в магии, в том числе и Уробороса. Гермиона знала примерное его понятие, но все же до конца она не могла понять, почему его изобразили на том листе. Конечно, стихии могли символизировать бесконечность и бессмертие, но те книги, что она читала, олицетворяли Уроборос как что-то светлое, невинное.       Первые упоминания об этом символе были найдены в древневавилонских и египетских летописях. Его объясняли, как центральную точку Вселенной, соединяющую все стихии. Египтяне также наделяли этот символ оберегающими свойствами: именно он контролировал баланс между царством мертвых и царством живых.       Средневековые алхимики использовали символ Уробороса для обозначения множества истин. Частым было также изображение Уробороса совместно с философским яйцом — одним из важнейших элементов для получения философского камня. Алхимики считали Уроборос отображением циклического процесса, в котором нагревание, испарение, охлаждение и конденсация жидкости способствуют процессу очищения элементов и преобразования их в философский камень или в золото. Для алхимиков Уроборос был воплощением цикла смерти и перерождения — одной из ключевых идей дисциплины; он олицетворял законченность процесса трансформации, преобразования четырех элементов. Таким образом, Уроборос являл течение жизни, колесо бытия.       Однако не все считали его символом, посланным свыше. Скандинавы, например, полагали, что, когда наступит конец света, этот змей уничтожит всех людей и богов.       — Доброе утро, — Гермиона подпрыгнула и выхватила палочку, разворачиваясь в сторону звука. В кресле, которое стояло в углу и было немного спрятано в тени, сидел Кристофер. Он совершенно не выглядел как человек, который недавно проснулся или хочет спать: уже переоделся в обычные брюки и черную рубашку. На груди у него свободно болтался слизеринский галстук. — Не хотел тебя пугать, но ты меня не замечала уже долгое время, — сказал он. Гермиона подняла брови. Она не заметила присутствие другого человека в комнате. Хорошо, что она только думала, а если бы решила поговорить с самой собой?       — Я задумалась, — виновато произнесла она и улыбнулась. Кристофер растянул губы в ответной улыбке, хотя ей показалось, что он не особенно хотел это делать.       — Сейчас очень рано, — сказал он. — А ты не спишь. Неужели хочешь сделать домашнее задание?       — Нет, — Гермиона усмехнулась. — Просто…проснулась, — она опять усмехнулась, но уже своим мыслям, которые напомнили ей про столь чудесный сон.       — Что ты читаешь? — спросил он, когда Грейнджер села в кресло рядом. Она закусила губу, скептически глядя на Кристофера. Она никому не показывала эту книгу, хотя она даже и не была опасна, — просто могли начаться вопросы, которые ей были ни к чему. Но Кристофер не выглядел как болтающий человек.       — Я…вот, — она протянула ему фолиант. Он взял его с серьезным выражением лица и прочитал название, полистал страницы, а потом посмотрел на Гермиону опять. И снова ей показалось, что она увидела что-то странное. Какую-то эмоцию восхищения и жадности.       — Древние символы магического мира? Зачем тебе это нужно? — спросил Сэлвин.       — Ну, мне было интересно, — Гермиона невинно пожала плечами. — А почему ты не спишь?       — Мне надо было сходить в теплицы, проверить как там одно растение.       — Интересуешься травологией? Тогда тебе к Невиллу, — Гермиона усмехнулась.       — О нет, копание в земле не входит в список вещей, которые мне нравятся, — он в притворном ужасе расширил глаза. — Для заклинания. Это будет…можно сказать, эксперимент.       — Для какого заклинания? Полива растений?       — Нет, — он хохотнул. — Я…как бы сделал это растение похожим на человека. Ну, на генетическом уровне, — Гермиона изумленно подняла брови. — То есть оно остается растением, но магия будет воспринимать его как человека. Ну или гибрида человека с кем-то, — он задумчиво почесал затылок.       — И для какого заклинания могут понадобиться такие сложности? — спросила Гермиона.       Кристофер внимательно на нее посмотрел.       — Для моего.       — Что значит «для твоего»? — она наклонила голову. — Ты создал его сам?       — Да. Почти. Я все еще не уверен, что не напутал что-то в формулах и арифмантике.       — Вау, — выдохнула Гермиона пораженно. — Я…даже не знаю, нужно ли тебе что-то говорить.       — Не надо, — он с улыбкой покачал головой. — Ты, при желании, тоже сможешь создать заклинание. Да взять хотя бы тот артефакт.       — Он почти иссушил нас с Малфоем, — фыркнула она.       — А никто не говорил, что создание чего-то — это легко, — произнес Кристофер, проницательно глядя ей в глаза.       — А что это будет за заклинание? — спросила Гермиона. — Оно настолько опасное, что сначала его нужно проверить на неживых предметах?       — Оно… — Кристофер нахмурился и отвел взгляд. — Не думаю, что оно прям очень опасное, но… — он покачал головой, — к светлой магии его вряд ли можно отнести.       — И когда оно будет готово? — Гермиона следила за каждым движением Сэлвина, отмечала любые признаки чего-то подозрительного.       — Ну…как я говорил, я должен сначала проверить его на ошибки. Потому что одна ошибка повлечет за собой другую.       — В хаотическом мире трудно предсказать, какие перемены возникнут в данное время. Ошибки нарастают одновременно с его течением.       — Вау, — Кристофер восторженно посмотрел на нее и улыбнулся. — Очень…умная…фраза?       Гермиона хохотнула.       — Прости. Иногда я могу говорить непонятно, словами, которые вычитала в книгах.       — Нет, что ты, — он покачал головой. — Никогда не извиняйся за свой интеллект. За то, что ты в чем-то превосходишь других. Наоборот, это они должны просить прощения за то, что недостаточно хороши для тебя.       Гермиона чуть улыбнулась. Никто никогда не говорил ей чего-то подобного. Конечно, она никогда не стеснялась того, что знает чуть больше людей ее возраста; но когда она начинала говорить на какую-то более углубленную тему, они просто переставали ее понимать. Поэтому она начала закрываться. Из друзей у нее не было таких, которые смогли бы поддержать…например, теорию Хаоса.       — Кстати все сложные системы, как и люди, зависимы от начальных условий, и небольшие изменения могут привести к неизвестности.       Может, и были.       Гермиона перевела ошарашенный взгляд на Кристофера. Он сидел с совершенно невозмутимым видом, смотря ей в глаза.       — Ты знаешь, — она чуть наклонила голову, — про теорию Хаоса?       Он кивнул.       — Все точки, изначально близкие между собой, в будущем имеют значительно отличающиеся траектории.       — Поэтому любое небольшое изменение настоящего направления может привести к изменению в его будущем поведении, — она перевела взгляд на огонь, который уже горел, когда она вошла. — Никогда не думала, что найду такого человека, который сможет понять… — она запнулась, — о чем я говорю. — Гермиона улыбнулась.       — Что ж, я отличаюсь от других, — он тоже улыбнулся. — По крайней мере я всегда так считал.       — Думаю, все так про себя считают.       — Да, — Кристофер немного растянул гласную. — Люди глухи ко всему, кроме похвал. Единственный способ развлечь их — это сидеть и слушать их рассказы.       — Все люди в какой-то мере эгоистичны.       — Но не все имеют достаточную силу, чтобы это признать.       — Да. Это так, — она вздохнула.       — Ты ведь не просто так пришла сюда? — поинтересовался он. — Что-то тебя тревожит.       Гермиона затрясла головой.       — Нет, — она на секунду прикрыла глаза, — нет. Точно не тревожит. Просто…сегодня…       — Особенный день, я прав? — он не спускал с нее взгляда, и у Грейнджер появилось ощущение, что он сейчас заглянет в нее, в самую ее сущность.       — Да, — она грустно усмехнулась. Как легко ее, оказывается, разгадать. — В какой-то мере да.       — И что же произошло?       Гермиона посмотрела на него.       — Я…У меня был…       — Парень? — подсказал Кристофер.       — Да. У меня был парень. Маггл.       — Он не знал, что ты ведьма.       — Да, — повторила Гермиона. Кристофер помогал ей. Ей было трудно это рассказывать не потому, что Боб ее бросил. Выгнал. А потому, что он ее испугался. Ведь отец предупреждал, что маггл не пара волшебнице. Это вшито в нутро, внутрь тебя. Даже если ты веришь, что все будет по-другому, ты ошибешься. — Я подумала, что он должен знать. Поэтому я показала ему все. И он испугался.       Кристофер молчал, но в его глазах проносились вихрем эмоции. Возможно, он был зол. Гермиона не могла точно сказать, поскольку от него всегда исходила такая…сумеречная аура. Она подозревала, что он тоже использует темную магию вкупе с окклюменцией, поэтому понимала, что его мысли для нее скрыты надежно. Из-за этого-то она и удивилась, попав в его голову не так давно.       — Он был в полнейшем шоке, — продолжила она. — Он сказал мне уходить, — это еще мягко сказано. — Я думала, он поймет. Думала, что могу ему доверять. Но я ошиблась.       — Потому что магглы никогда не будут наравне с нами, — сказал Кристофер жестким голосом. Гермиона удивленно на него посмотрела.       — Да, у них нет магии и…много чего, что есть у нас…да, — Гермиона выдохнула, признавая поражение. — Тушé, — возможно, он сказал это слишком грубо, но смысл был тот же. Конечно, каждый волшебник — даже магглорожденный — знал, что он отличается. Маггл никогда не поймет того, что подвластно магу.       — Он поступил очень глупо, из-за чего потерял тебя.       — Может быть, — Гермиона усмехнулась. — Все предупреждали меня, но я не слушала. Хотя, я не думаю, что каждый поступил бы так же.       — Они завидуют нам.       — И это нормально, — возразила она. — Когда мы видим что-то, чего у нас нет, мы начинаем это хотеть.       — Я уверен, что они бы начали ставить на нас эксперименты, если бы смогли поймать.       — Такое было, есть и будет всегда. То, что неизвестно — пугает. Поэтому люди пытаются найти объяснение.       — Посмотрел бы я на них, если бы их приложили Круциатусом.       Но ответить Гермиона не успела, потому что в гостиную вошла младшекурсница. Она удивленно на них посмотрела, но ничего не сказала и вышла за портрет. Наступило утро, все начали просыпаться.       — Ты чего так рано встала? — к Гермионе подошла Дафна. — Привет, Кристофер.       — Я, пожалуй, пойду, переоденусь, — он скрылся в спальне мальчиков. Гермиона проводила его взглядом, недоумевая, зачем: он и так уже был одет.       — Так, — протянула Дафна, — и о чем вы говорили? Одни, освещаемые лишь свечами? — она понизила голос.       Гермиона закатила глаза.       — Не говори ерунду, — сказала она. — Мы встретились случайно, — Гринграсс понимающе закивала, — да. И разговаривали о теории Хаоса, — раздраженно добавила Грейнджер. Воодушевление тут же стерлось с лица Дафны.       — Понятно все с вами, — она фыркнула. — Нет, чтобы сходить на свидание. Теория Хаоса, — проворчала она.       — Кристофер мне не нравится, — усмехнулась Гермиона, идя в комнату. Потому что ей действительно нужно было переодеться.       — Почему? — Дафна пошла за ней. — Он красивый, — она начала загибать пальцы, — умный, как мы только что выяснили. Я думаю, он довольно силен, он чистокровен…       — Я, наверное, сейчас, тебя удивлю, — заговорщически произнесла Гермиона, — но меня не особо волнует чистота крови.       — Ха-ха, да ладно, — она расширила глаза. — Он…кажется загадочным.       — И что? — Грейнджер зашла в ванную комнату.       — Всем нравятся загадочные парни! — воскликнула Дафна. — Да неужели он тебе не нравится, Гермиона?       — Он должен нравится мне только потому, что загадочный? — улыбнувшись, спросила Гермиона, выходя из помещения.       — Ну, не только, — она цокнула. — Я же перечислила тебе его достоинства. И это только те, которые видны. А представь, что скрывается внутри, в его личности, — Дафна подмигнула подруге.       Гермиона остановилась, внимательно посмотрев на нее.       — Влюбленность не появится только из-за того, что он весь такой хороший. Такие искренние чувства взрываются в тебе неожиданно, в самый неподходящий момент. К самому неподходящему человеку.       Любое чувство — это мысли, только такие, которые человек не в состоянии осознать. Поэтому они влияют на сознание, создавая переживания. Как только человек осознает эти мысли, он начинает ими управлять.       — Это уж точно, — пробормотала Дафна.       — Готова к сегодняшнему матчу? — перевела тему Гермиона.       — Конечно. Я уверена, мы победим когтевранцев и выйдем на финал с Гриффиндором. По-другому и быть не может, — она гордо вскинула голову, выходя из гостиной.       Грейнджер хохотнула.       — И тогда начнется битва гигантов.       Дафна фыркнула и бросила на Гермиону ухмыляющийся взгляд, всем своим видом показывая, что победа будет за Слизерином.

***

      Гермиона зевнула и обвела поле скучающим взглядом. Было пасмурно, хотя дождя не было, однако ветер дул отнюдь не приятный. Она получше укуталась в зеленый шарф, который взяла с собой, как накидку на обычную водолазку. Белую. Гермиона решила, что она не должна просто висеть в шкафу.       Дафна, Блейз и другие слизеринцы, участвующие в матче, уже ушли в раздевалки. Болельщики кричали слова поддержки, держа плакаты, и это очень действовало Гермионе на нервы.       — Привет, — к ней подсел Кристофер. — Я так и думал, что найду тебя здесь.       — Мои друзья играют. Я не могу пропустить матч в библиотеке, — Гермиона вздохнула, — к сожалению.       Сэлвин засмеялся чистым и глубоким смехом.       — Нет-нет, я имею в виду, что знал, что ты не играешь.       — Оу, — она заправила прядь за ухо. — Да. Знаешь, мне не нравится высота. И эта палочка, которую все называют метлой.       Он опять засмеялся.       — Чувство полета всегда привлекает, — произнес Кристофер. — Ты взлетаешь и чувствуешь, как под ногами исчезает земля, и дух захватывает, когда смотришь вниз. А там остаются густые пушистые облака.       — Почему же ты сам тогда не летаешь? — спросила Гермиона.       — Это не совсем для меня. Хотя я умею и не боюсь это делать, — он подмигнул ей. Со стороны могло казаться, что они флиртовали, но Гермиона чувствовала себя так, будто вела разговор с братом. Или с Блейзом. С близким человеком, который поймет буквально с полуслова.       — Что ж, мне легче взорвать Хогвартс, чем сесть на метлу, — невозмутимо сказала Гермиона, разглядывая ногти. Кристофер усмехнулся.       — Итак, всем здравствуйте! — раздался голос Ли Джордана, который должен был комментировать матч сегодня. Ну, собственно, как и всегда. — Сегодня у нас состоится первый матч сезона, который открывают… Когтевран и Слизерин! Все мы знаем, что змейки уползут быстрее, чем прозвучит свисток, — тише добавил он, спровоцировав волну смеха всех факультетов — громче всех, конечно, смеялись гриффиндорцы — кроме Слизерина. — Все, профессор МакГонагалл, молчу. Давайте же поприветствуем наши команды!       С разных входов вылетели две команды, одетые по цветам своего факультета. Слизеринцы покружили вокруг своих трибун, чем вызвали еще бóльший гомон. Они смотрелись эффектно — даже Гермионе пришлось это признать. Она невольно позавидовала тому, как красиво смотрится на них форма.       Около ряда, на котором она сидела, вдруг пролетел вихрь. Поморгав, она узнала в этом вихре Малфоя. Он ухмылялся. На нем была та же форма, ничего необычного, но Гермиона поняла, что ей сложно отвести от него взгляд. Ей не хотелось отводить от него взгляд. Зеленая мантия развевалась от порывов ветра, открывая взору зеленую спортивную кофту. Она тоже немного натянулась, обрисовывая фигуру. Малфой не был качком, не имел груды мышц, но его тело было подтянутым, без единой прослойки жира. Он крепко сжимал метлу ногами, поставив их на специальные бортики, руки в перчатках расслабленно лежали на древесине, иногда поднимаясь, чтобы поправить растрепанные волосы или помахать кому-нибудь. Гермиона фыркнула, когда какая-то девушка покраснела из-за того, что Малфой ей улыбнулся.       Наивная.       Она думала, что это улыбка? Нет. Гермиона видела его настоящую улыбку. Когда все лицо преображается, начинает искриться светом, а зубы оттягивают нижнюю губу. Неосознанно.       Капитаны команд — Терри Бут и Майлз Блетчли — подлетели друг к другу, чтобы пожать руки. При этом когтевранский вратарь скривился так, будто ему сломали руку. Кстати, вполне возможно, что так и было.       — На поле выпускаются бланджеры, и три, два, один, игра началась! — в воздух взлетел квоффл, который тут же перехватил Люциан Боул, отлетая в сторону. — Охотник Слизерина действует молниеносно! Он уводит мяч, передавая своей напарнице, Дафне Гринграсс. Напиши мне, детка! Извините, директор, да, продолжаю.       Гермиона со страдающим выражением лица следила за игрой, не вникая в то, что говорил Ли. Несмотря на то что Слизерин отобрал мяч, у них не получалось попасть в кольцо. Вратарь Когтеврана хорошо отбивал все голы.       — Скучаешь? — прошептал Кристофер, наклонившись к ее уху.       — Я взяла книгу. Так что следующие два часа проведу с пользой, — она усмехнулась. — А что будешь делать ты?       — О, я, пожалуй, посмотрю. Мне интересна стратегия Когтеврана. Может быть, я смогу потом как-нибудь помочь нашей команде.       — На каком факультете ты учился в Америке? — спросила Гермиона. — Это ведь была школа Ильверморни?       — Да, — Кристофер кивнул, и ей показалось, что он немного напрягся. — Я учился в Рогатом Змее.       — Расскажи мне про свою школу, — попросила она. — В книгах о ней говорится не так много. Как проходила твоя церемония распределения?       — Ну, — он нахмурился, вспоминая, — школу основала Изольда Сейр, мечтавшая учиться в Хогвартсе, и немаг — то есть маггл — Джеймс Стюард для двух приемных сыновей. Их мраморные статуи украшают входные двери, войдя в которые можно оказаться в круглой комнате. Остальные студенты смотрят на первокурсников с деревянного балкона, который опоясывает весь верхний этаж. Больше там ничего нет, только четыре фигуры, символизирующие четыре факультета: Рогатый Змей, Пантера Вампус, Птица-гром и Покваджи. По очереди всех призывают в центр, ступить на символ гордиего узла.       — Это невероятно сложный узел, завязанный, согласно древнегреческой мифологии, фригийским царем Гордием, — произнесла Гермиона, напрягая свою память. Кристофер кивнул.       — Если несколько фигур проявляют благосклонность к студенту, выбор остается за ним. Довольно редко — где-то раз в двадцатилетие — бывает так, что все четыре факультета открывают свои двери одному волшебнику. Как и случилось у меня.       — Что? — Гермиона удивленно на него посмотрела.       — Да. Они все были согласны на меня, — он усмехнулся. — И я выбрал ум.       — Так ты тоже, оказывается, избранный, — она игриво толкнула его в плечо.       — Я сам не ожидал, — Кристофер улыбнулся. — Помню, как все вытаращились, а я — мелкий мальчик — выбрал не Вампус, куда хотело много ребят. А те, кого выбрали другие факультеты еще говорили, что я глупец, потому что упустил такую удачу. Такой выбор.       — И Энтони Голдстейн передает пас Падме Патил, — продолжал Джордан, — она уверенно ведет его к воротам Слизерина и огибает первого защитника, Грэхэма Монтегю! Впереди у нее еще преграда в виде… Драко Малфой заметил снитч! Ловец Когтеврана, Роджер Дэвис, не отстает, они идут с Малфоем практически одинаково! Но…нет, Малфой вырывается вперед — уверен, что это из-за метлы… Ау, — профессор дернула его за локоть. — Ладно, итак, Падма кидает квоффл в кольцо, уверенно уворачиваясь от бланджера. Загонщики, почему же вы не смотрите? И…нет! Какая жалость, Забини отбивает!.. Мяч у него, он бросает его…непонятно, кому он дает пас. Он…падает. Черт!       Гермиона посмотрела в сторону Блейза, тоже замечая, как он выгнулся на метле, дергаясь. Его руки были крепко сжаты на древке, а по телу проходили судороги, одна за другой.       — Блейз! — закричала она. Он дернулся в последний раз и его суставы разжались. Он полетел вниз. К нему сразу же рванула Дафна и Малфой, но они были в совершенно других концах поля.       — Арресто Моментум! — воскликнула МакГонагалл, замедляя падение. — Матч завершен!       — Врач! Позовите врача! — Дафна, успевшая спуститься, растолкала всех людей и оказалась у Блейза. Она положила его голову себе на колени, гладя ладонями лицо. Его лицо посерело, несмотря на темный цвет кожи. Гермиона сбежала с трибуны, подлетая к другу.       — Что случилось? — спросила она, взволнованно осматривая Забини. Его глаза были закрыты, а тело дергалось в каких-то конвульсиях.       — Я не знаю, — прошептала Дафна. — Ничего такого с ним не было.       Гермиона начала гладить ее по спине круговыми движениями, нахмурившись, думая о том, кто мог это сделать. Возможно, ему подмешали что-то в еду? Она обвела взглядом стадион, на котором почти не осталось людей. Старосты Когтеврана быстро среагировали, уведя всех обратно в школу. Гермиона заметила Кристофера, который спокойно спускался по ступеням, однако его лицо было серьезным. Грейнджер перевела взгляд на преподавательскую трибуну и заметила профессора Лэндгдон. Она была напряжена, внимательно глядя на Блейза.       Она была слишком напряжена.       Гермиона сжала челюсти от посетившей догадки. Она убьет ее. Если это связано с ней — а это связано с ней, — она убьет ее. Констанция вздрогнула и встретилась глазами с Грейнджер. Та сосредоточила все свои силы, эмоции, особенно гневные, направляя их на профессора.       «Черт, неужели… Не должно было быть так…это похоже на… Я убью его…»       — Мразь, — прошептала Гермиона, поднимаясь с колен.       — Гермиона, — слабым голосом позвала Дафна, но она ее не услышала, направляясь уверенным шагом к профессору. Женщина заметила это, и ее лицо приобрело немного панический вид.       «Правильно, сучка, бойся».       Констанция оглянулась, а потом зашла за ткань, покрывавшую трибуну. В противоположную сторону от лестницы.       «Ну нет, так просто ты от меня не уйдешь», — зло подумала Гермиона и достала палочку, ускоряя шаг. Она наложила на себя чары невидимости и заглушку на шаги. Наверное, это было глупым решением, потому что Констанция была вампиром, а значит, могла учуять ее. Но у Гермионы не было времени об этом думать.       Она зашла за трибуну, осторожно ступая по сухой траве. Дождя не было долгое время, и все листья начали шуршать.       — Гоменум Ревелио, — едва слышно прошептала она. Едва заметное свечение устремилось вглубь темного леса, видневшегося впереди. Шустрая. Гермиона побежала за магией, стараясь не цепляться за суки и корни деревьев. Она понимала, что если профессор захочет спрятаться, то Грейнджер никогда ее не найдет. Что ж, хорошо, что у нее было преимущество.       Она собрала всю свою ярость в центре груди, а потом отпустила, давая распространиться по венам с кровью. Поднялся ветер, и Гермиона почувствовала силу, концентрируемую в руках. Она покрепче сжала в ладони палочку, чтобы лучше направлять магию.       «Помогите мне найти ее. Пожалуйста».       Ее захлестнуло похожее чувство, как когда они делали это с Гарри, только в этот раз оно было намного слабее. Впрочем, для того чтобы найти одну маленькую мерзкую вампиршу хватит. Она закрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. Ее слух вдруг уловил звук. Чье-то сердце. Оно билось гораздо медленнее, чем человеческое, но его было слышно. Потом дыхание. Слегка сбитое, его явно пытались сделать как можно тише. Гермиона только собралась шагнуть, как тут же оказалась прижата к дереву.       — И как давно? Как давно у тебя получается? — прошипела Констанция, вдавливая ее в кору. Ее кожа побледнела еще больше, клыки удлинились.       — Не имею ни малейшего понятия, о чем Вы, — процедила в ответ Грейнджер. Она резко крутанулась, меняясь с профессором местами. — Но, знаете, мне было плевать, когда Вы нападали на меня, — она сжала ее горло, — или когда в школе появился этот странный вампир, — Лэндгдон выглядела удивленной, — но Вы напали на моего друга. И это…       — Стоп, — она нахмурилась, — ты думаешь, это я напала на твоего дружка?       — А, ну наверное, я! — зарычала Гермиона. Стихия, отвечающая за ярость, пришла в действие. Сбоку кора начала гореть.       — Я не трогала его! — раздраженно воскликнула Констанция и дернула плечами, замечая огонь. — И отпусти меня.       — Я не верю Вам, — Грейнджер показалось, что она слышит, как кровь течет по венам. Она чуть сжала пальцы, нащупывая трахею. Как легко ее сломать…       — Глупая девчонка! — фыркнула Констанция. — Ты не удержишь стихию сама. В одиночку. Уже сейчас твою головку посещают странные мысли. Именно поэтому вызов стихий происходит с напарником.       Гермиона дернула головой, понимая, что профессор права. Она отпрыгнула от нее, и огонь, почти дошедший до макушки Лэндгдон, потух.       — Докажите. Я видела все в Ваших мыслях. Вы собрались убить Блейза.       Констанция засмеялась.       — А не надо лезть туда, куда тебя не приглашают, — она приставила острый ноготь к горлу Гермионы. Почему она раньше не замечала, что у профессора такие длинные ногти? — Я думала не про твоего дружка.       — А про кого?       — А вот это тебя уже не касается, — отрезала Констанция.       — Касается, — взвилась Грейнджер. — Пострадал мой друг! Я имею право знать.       — Никто его у тебя не отбирает, — спокойно сказала профессор. — Просто еще не время.       — Да у вас всегда «не время»!       — Как давно ты вызываешь стихии? — спросила Констанция, проигнорировав предыдущую фразу. Она пыталась выловить Грейнджер целую неделю, но та ускользала у нее из рук, словно вода.       — Я… — Гермиона закачала головой. Может ли она раскрыть Гарри? — Я не одна это делала, — осторожно сказала она.       — Что это значит? — Констанция подняла бровь. — Ты рассказала кому-то? Да ты хоть знаешь, какие это сведения?! — Лэндгдон взревела, за горло прислоняя ее к другому дереву. — Да ты…ты должна быть благодарна за эту честь…       — Я благодарна! Мне, конечно, очень приятно, что я избранная и должна спасти мир, но это не так-то просто. Спасать мир сложно, — Гермиона оттолкнула ее от себя. — И я…       — Гермиона, что происходит? Я почувствовал какой-то всплеск магии, похожий на тот. С тобой все в порядке?       Синеватый олень растворился в воздухе.       — Поттер, — выдохнула Констанция.       — Гарри, — подтвердила Гермиона.