***
Тэхён — настоящий профессионал. Это первая мысль, которая пришла в голову Чонгуку, когда батлы закончились. Само мероприятие проходило в большом репетиционном зале. Все были в костюмах, все на адреналине, кому-то, как Тэхёну и Чонгуку, через две недели выступать на соревнованиях с этими номерами. Кому-то, как Чимину и Юнги, лишь бы отстреляться и зачёты получить по оставшимся профильным предметам. По дисциплине «Бальные танцы» в батлах участвовали пять пар. Каждая пара должна была выходить минимум три раза, показывая минутный отрывок трёхминутного номера, если не вылетает раньше следующего этапа, разумеется. Первая пара слилась в первом блоке, вторая и третья вылетели, проиграв ожидаемо парам Тэхёна и Чонгука, и в финал, естественно, вышли они друг против друга. Чонгука такой расклад не удивил, но и не особо-то обрадовал. Не было желания выяснять, кто из них лучше. Не было этого обычного состояния предсоревновательного, когда знаешь, что должен, и выкладываешься по максимуму. И настроения не было никакого. И вообще ничего не было. Просто уйти хотелось. В эту минуту Чонгук осознал, почему в подобной школе запрещаются отношения между учениками. Как в таком расположении духа делать вообще что-то? Чонгук не смотрел на остальные пары — и так понятно, что вылетят сразу. Чонгук не стал смотреть и выступления ребят в других дисциплинах. Он смотрел только на Тэхёна, когда тот, ловко закрутив партнёршу в руках, вышел на середину зала разносить одну из парочек. И разнёс. И вообще всю толпу разнёс. Чонгук никогда особо не смотрел на него на соревнованиях по бальным и не знал вообще, оперирует ли Тэхён чувствами именно в этом виде танца, или нет. А тут понятно стало — если раньше и нет, то сейчас, то ли просто приняв его, Чонгука, совет к сведению, то ли назло ему же, оперирует. Ещё как. Лица Тэхёна и его партнёрши в некоторых моментах были в такой опасной близости, что Чонгук краем сознания радовался, что выступил первым, ибо после того, что на его глазах развернулось, он бы уже ничего не смог. А Тэхёна то ли не волновало то, что между ними случилось, то ли тот умело клал на это всё болт и танцевал так, что крышу снесло у всех. Все поддерживали, аплодировали, а Тэхён распалялся и такими жаркими взглядами с напарницей обменивался, что Чонгук, позабыв совершенно, что недавно сам стал объектом тэхёновой ревности как раз из-за таких вот взглядов, просто вышел из себя. Он не замечал испуганный взгляд Кёнхи, которая на его сжатые кулаки смотрела. Не замечал, как задумчиво на него взирал Намджун — отец и по совместительству ректор академии, который пытался его взгляд проследить и понять, что у сына с лицом. Ничего не замечал, просто смотрел на Тэхёна и закипал ужасно. «Конечно, Тэхён, давай, засоси её здесь ещё» А потом Чонгук впервые в жизни не справился с эмоциями, выйдя на паркет. Он с Кёнхой, напротив Тэхён с Суран. Слегка запыхавшийся всё ещё, Суран плечом к нему жалась и такой довольной выглядела, что хотелось это её выражение довольное с лица стереть каким угодно способом. Запустили трек, они продолжили танец оттуда, где закончили. Тэхён смотрел на Суран и выписывал па по паркету. Чонгук смотрел на Тэхёна и инстинктивно двигался, забыв к чертям, что это вообще-то соревнование. Тэхён смотрел Суран в глаза и широко улыбался. Чонгук смотрел на него и забывал свои собственные па. Кёнха дергала, заставляя начать уже танцевать, что положено, а не просто ногами перебирать. Лицо у неё было испуганное и расстроенное вместе с тем. Понятное дело. Оставалась всего минута. А Чонгук уже наделал слишком явных и грубых ошибок. Одно — не взаимодействовать с партнёром и чувств никаких не показывать. Совершенно другое — забыть движения. Это всё очень видно. И победители таких ошибок не допускают. Тэхён выглядел растрёпанным и немного задыхающимся, но счастливым. А Чонгуку плевать было, как он сам выглядел, потому что он не мог перестать смотреть. Ни когда они закончили танцевать, ни когда судьи оглашали оценки, ни когда толпа выбрала своего победителя. Просто смотрел на Тэхёна. Тот иногда ловил взгляды и отвечал. Чонгук увидел бы теплоту, благодарность и извинения в глазах… Но видел почему-то издёвку. Он накручивал себя два дня подряд. И когда Тэхён наклонился и что-то на ухо Суран прошептал, Чонгук не выдержал. Решил, что хватит с него. Кажется, в этой ситуации только Чонгуку было не пофиг. Тэхёну вот было наплевать. На то, что между ними недомолвки. На то, что Чонгук переживал. На то, что Чонгук в целом расстроен был ужасно и ему тоже нужна была поддержка. Тэхёну было весело. Тэхёну было классно. Тэхён со своей Суран зажимался почти, того и гляди пососались бы и правда. А Чонгук что? А Чонгук ушёл. «Оставайтесь на вашем "празднике"». Он не поздравил Тэхёна с победой, а просто ушёл под шепотки за спиной, мол, не умеет проигрывать. Мол, не может достойно за однокурсника порадоваться. Тэхён, наверное, был счастлив. Это главное школьное соревнование. Тэхён Чонгука победил. Как и хотел все эти годы. «Я тебя всегда считал своим главным соперником. Я хотел одобрения» Да пожалуйста, Чонгуку было плевать, кто там выиграл. Он чувствовал себя несчастным, обиженным и оскорблённым чужим весельем и похуизмом в свою сторону. И даже если он себе сам это всё придумал… плевать. Тэхён ни одной попытки сблизиться не сделал.***
Чонгук не ответит ни на один звонок отца, лишь напишет сообщение, что не хочет пока разговаривать. Пусть думает, что Чонгук из-за проигрыша расстроен. Не ответит ни на одно сообщение от Тэхёна на следующий день. Надо же, не обиделся, что не поздравил. Пишет. Чонгук, на самом деле, придя в комнату, завалился спать сразу же. Потому что сил никаких не было. Ни моральных, ни физических. На следующее утро проснулся почти в хорошем настроении, но потом вспомнил прошедший день, и оно опять скатилось ниже плинтуса. Вчерашние свои поступки уже казались слишком истеричными. Не стоило вот так убегать на глазах у всего потока. Нужно было поздравить и уйти спокойно. А потом они поговорили бы и всё-всё выяснили. Чонгук сказал бы, что его беспокоит. Тэхён успокоил бы, поцеловал, обнял и спать с собой уложил. Сто процентов так бы оно и было. Чонгук уже почти успел начать сожалеть, не поднявшись с кровати толком, но потом вспомнил эти взгляды Тэхёна на партнёршу, и стойкое ощущение, что тот сделал это назло, в отместку, вернулось, и Чонгук снова распсиховался. Ему не понравился завтрак, и он решил его вообще не есть. Он игнорировал все попытки Джина поговорить, отмахиваясь и негодуя, почему это тот решил вдруг в личное лезть. Потом еле высидел две пары по истории средневековой Европы, на которую вообще-то когда-то сам из интереса записался, как на дополнительные занятия. Обед тоже не особо зашёл, и Чонгук, ограничившись двойной порцией латте с карамелью из автомата, ушлёпал в комнату и завалился снова спать. Так и проспал до самого вечера, и проснулся от телефонного звонка, когда на город уже опустилась ночь.***
На экране его имя. Но Тэхён обычно пишет, а не звонит. И что могло понадобиться посреди ночи… Чонгук бросает взгляд на время. «А, ну не так уж и поздно, всего-то девять» — Алло, — всё ещё хриплым ото сна голосом. — Чонгук, чем ты сейчас занимаешься? «Второй день лежу и из-за тебя страдаю, очевидно же» — Ничем. — Можешь… — выдыхает в трубку странно, — можешь подойти сейчас ко мне? Срочно. «Значит, теперь мы обо мне вспомнили» Но как бы ни настраивался Чонгук на «повыпендриваться», как бы ни доказывал себе, что обижен за вчерашнее, за безразличие, за то, что Тэхён не отвечал, а потом веселился как ни в чём не бывало, что бы ни пытался придумать, не выходит злиться. Он так соскучился уже ужасно. — Могу, а что, случилось что-то? — Давай скорее, ладно? — и отключается, наглец. Чонгук в полнейшем раздрае выползает из-под одеяла и, поёжившись, влезает в кроссовки, не удосужившись даже надеть носки. Уже выходит из комнаты, но тут же возвращается и прям в обуви заходит в ванную почистить зубы. А мало ли целоваться придётся. Он почти надеется, что придётся. Ссориться вообще не круто. На стук никто не выходит и дверь не открывает. Чонгук заглядывает внутрь комнаты. Темно. Тэмина нет. Тэхёна тоже. «И что происходит?» — Тэхён, ты тут? Тишина. — Чонгук? Это ты? — приглушённо из ванной. — Да, я, а ты кого-то другого ждал? — заходит внутрь, по привычке закрывая дверь на ключ. — Иди сюда. — Куда? — В ванную, не тупи. Чонгуку порядком поднадоело стоять орать посреди комнаты. Он подходит к двери, и дурацкое сердце чаще биться начинает. Ну а мало ли что. Зачем бы Тэхёну его в ванную звать? — Случилось что-то? — уже тише, стоя у двери. — Ты свет не включал? — Чонгук окидывает комнату взглядом. Она залита только слабым уличным освещением. — Нет, не включал. — Заходи. Чонгук, недолго думая, поворачивает ручку и проскальзывает внутрь. Темно глаз выколи. Только чувствуется тепло откуда-то, там, наверное, Тэ стоит. — Что происходит? — Чонгук, — почему голос такой странный? Хриплый, низкий больше чем обычно, тихий, вкрадчивый. — Послушай меня, пожалуйста, ты сейчас все свои вопросы и недовольство на потом отложи. Мы всё обсудим, я понимаю, тебе это нужно. Сейчас просто делай, как я прошу, хорошо? — Что? Я не понимаю, чё к чему. — Успокойся. — Я спокоен. — Тогда выдохни, чтобы я слышал. Чонгук демонстративно выдыхает. — Ни разу ты не спокоен. Ладно. Раздевайся. — Что? — и пялится, как дурак, в темноту. — Снимай одежду. И желательно без вопросов. — Окей… — Чонгука долго уговаривать не приходится, он стягивает через голову футболку. Внутри приятное волнение, непонятно, в чём прикол, но начало интересное. Чонгук следует совету Тэхёна и решает пока не выпендриваться. Потом обсудят всё, сейчас тут что-то странно-интересное намечается. — Полностью? — Да. Чонгук перешагивает упавшее на пол бельё. Итак, он полностью голый. И что дальше? — А теперь? — А теперь давай целоваться. И тёплые руки нарочито нежно, но крепко обвивают шею. К груди прижимается чужая. Голая абсолютно. Горячая. А губы тонут в требовательном поцелуе. Чонгук успевает лишь удивлённо охнуть, когда сердце то ли от испуга, то ли от чего-то другого, крутанув кульбит, куда-то в живот падает, но он на поцелуй отвечает почти сразу, прижимает Тэхёна к себе и понимает — тот тоже полностью голый. — Господи, Тэ… — сминает с упоением кожу пальцами. Она гладкая и мягкая невероятно. Тэхён увлекает в новый глубокий и чувственный поцелуй. Они касаются друг друга голые абсолютно. Но это не та смущающая нагота, которая заставляла краснеть и безумно стесняться, как в прошлый раз, когда они лежали под одеялом. Такую наготу не хочется прикрывать, и дело не в том, что света нет. Совсем не в этом дело. Это та нагота, которой хочется касаться, на которую хочется смотреть и не давить в себе желание облизать. Хочется впиваться в каждый сантиметр тела губами и царапать, кусать, трогать часами и вдыхать, как наркоман, его запах. И Чонгук мнёт мягкие бока, слегка царапает, заставляя подрагивать, когда вторгается в рот ещё глубже языком. Это безумно пошло. И развязно. И Тэхён… он льнёт ближе, и гладит, гладит, гладит везде. Руками за шею на себя тянет, заставляя ещё больше распаляться и горячо вгрызаться в губы, перестав стесняться того, что поцелуи такие мокрые. Шумно дышит, словно специально заводит. А Чонгук с ума сходит будто. Сам пугается какого-то утробного рыка, который случайно вырывается из груди, когда в тэхёновы бёдра пальцами вцепляется и в себя пахом вжимает. У Тэхёна крепко стоит, как и у Чонгука теперь, в общем-то. Член упирается им обоим в животы, касаясь чонгукова сочащегося члена, и от этого колошматит буквально. Он испуганно отрывается от губ и, прижав к себе тёплое, такое родное теперь тело, пытается успокоиться. Он очень скучал. Он так боялся, что не сможет больше прикоснуться, как раньше. После того, что случилось. И что Тэхён с ним сейчас творит? С ума сводит, демон. — Я не могу больше просто целоваться, — хрипит Чонгук, демонстративно упираясь членом Тэхёну в бедро. — Чувствуешь? — совсем бесстыдно. — Чувствую, — в ответ тоже хрипло, рукой по рёбрам вниз стекает. — Но я и не говорил тебе сегодня останавливаться, — шепчет на ухо, и первый раз за всё время осторожно ладонью, отчего-то немного влажной, его член обхватывает. Чонгук от удивления шипит и воздух через зубы тянет. — Тэхён… — Тэхён принимается ласкать его, изредка целуя легконько, но мокро, то в плечо, то в ключицы, то в шею, когда Чонгук голову запрокидывает от удовольствия. — Ангх… Боже, что мы делаем? — чувствуя, что напряжение в члене уже почти болезненное, снова за талию Тэ к себе тянет, вынуждая прекратить мучительные ласки пальцами на своём члене. Тот снова руки повыше сцепляет на шее и на носочки приподнимается, мазнув поцелуем по носу. — Подними. Чонгук не знает, зачем, но, подхватив под ягодицы, приказ выполняет. Тэхён с готовностью сцепляет ноги у него за спиной, прижимается крепче, выгибается пошло абсолютно и задницу назад отставляет сильнее. Чонгук старается не думать о том, что они голые. Да, он держит Тэхёна сейчас на руках, твёрдый член Тэхёна зажат сейчас меж их животами, задница в руках такая мягкая и упругая… Нет, Чонгук не может не думать. — Тэ… — Чонгук, я разобрался. — С чем ты разобрался? — С собой? — Я не понимаю, что это значит, — качает головой, словно Тэхён может это увидеть. — Я перепсиховал. Торопил тебя и не дал сделать самое важное. Поэтому мы всё испортили. Никто не виноват. Я знаю, тебе тоже было больно сильно, — перемежая слова нежными поцелуями в лоб. — Тэ… — ну почему он такой? — Не перебивай. Я в себе разобрался. С собой в физическом плане тоже, поэтому сегодня я очень хочу сделать тебе хорошо. — Что это значит? — пускай это значит то, о чём он подумал. Чонгуку стыдно после всего произошедшего этого так сильно хотеть, но оно хочется, что ты с этим поделаешь? — Потрогай там, — просит, снова увлекая в тягучий поцелуй. — Точно можно? — оторвавшись на секунду. — Не бойся, — Чонгук, судорожно выдохнув, осторожно обводит подушечкой пальца слегка припухший сфинктер. А там всё в смазке, вся промежность в смазке. Смазка тёплая и кое-где начала загустевать. Что он тут делал? — Что… — Глубже. Потрогай внутри, — шепчет странным голосом, слегка вниз призывно подаётся. Чонгук в сотый, кажется, раз нервно выдыхает. После прошлой ситуации делать такие вещи куда страшнее. Но Тэхён выглядит в своей просьбе более чем уверенным. Поэтому он осторожно, бережно даже, слегка надавливает на дырочку и… палец входит спокойно. Тут же становится влажно и горячо. Но не узко, не больно, просто горячо. А ещё это шок. И хочется в десять раз сильнее сейчас. — Чувствуешь? Вот так должно было быть, чтобы всё получилось, — горячечно. Дрожит, как листик на ветру. И Чонгук понимает — Тэхён заведён, раскайфован до чёртиков. Ластится нежным котом, всё позволяет, утягивает за собой в тёмный омут. — Что ты делал в ванной, Тэхён? — покрывая щёки горячими поцелуями. — Искал у себя простату, — прижимается доверчиво, слегка насаживается на палец, вбирая поглубже. — Правда? — Чонгук чувствует, что к лицу приливает кровь. — Давай второй, — вместо ответа бёдра приподнимает для удобства. Чонгуку уже не так страшно, он осторожно достаёт один палец и вводит внутрь уже два. Тэхён его рёбра коленками сильнее стискивает и, ахнув, подаётся вперёд слегка. — Больно? — Н-нет… — задрожав ярче. — А теперь немного вот левее пальцем и ниже… Ай, вот она, да, боже… — выгибается. — Вот здесь? Здесь тебе приятно? — Чонгука можно не искать. Он ушёл, уехал, улетел. Осталось только его самое извращённое на свете альтер-эго. — Мне потрогать тебя здесь? — пошло шепчет в ушко, на ходу сообразив, что делать, кусает за мочку уха, языком щекочет нежно хрящики. — Да, Чонгук, вот здесь… ах… — и насаживается натурально на пальцы, сжимается вокруг них сам. Подмахивает бёдрами. Постанывает тихонько. — Как долго ты её искал, Тэ? — хрипит Чонгук. Сдерживаться всё сложнее и сложнее, ему уже почти больно от того, насколько он заведён, от того, насколько сильно пальцы хочется на кое-что другое заменить. — Недолго, дольше растягивался. — Растягивался, чтобы найти? — Я растягивался для тебя, Гук-и, я же говорил, сегодня я хочу сделать… ммм, да, пожалуйста, посильнее… я хочу сделать… сделать тебе хорошо, — заходясь дыханием — Чонгук вошёл во вкус и натурально дразнит плотный узелок пальцами. — Не понимаю… — прикусывает плечо. Тэхён совсем с цепи срывается, насаживается ещё сильнее, шумно выдыхая, руками что есть силы за плечи цепляется. Правда так нравится сильно? — Сегодня… давай сделаем это… давай сделаем по-настоящему, я хочу, только правильно. На кровать, пойдём на кровать… Чонгук повинуется, он не может не. Торопится, открывает ногой дверь и подходит с Тэхёном на руках к кровати, в глаза заглядывает, наконец увидев хоть частично лицо. — Одеяло? — мало ли захочет прикрываться. В комнате относительно светло от фонарей на улице. — Нафиг его. Чонгук усмехается, высвобождает пальцы под недовольное мычание, сдвигает одеяло подальше и укладывает разнеженного Тэхёна на подушки. Буквально разнеженного. Движения плавные до безумия, краснеет щеками — всё-таки немного смущается, руками нет-нет, да прикоснётся хотя бы невзначай, глаза пьяные, взгляд туманный, волосы в беспорядке, губы и ресницы дрожат. И он правда хочет. Иначе такую бешеную эрекцию не объяснишь. Член у Тэхёна стоит, увеличился в размерах, венки выпирают, головка сочится обильно предэякулятом. Очень хочет. Чонгук устраивается сидя у Тэхёна между ног, силясь успокоиться, чтобы не набрасываться, целует его коленку, сжав руками его ноги. Тэхён наблюдает из-под ресниц, на секунду прикрывает глаза, ощутив тёплые губы на своей коже. — Ты такой красивый, Тэхён, такой красивый, безумно просто, — склоняется, упирается руками в матрас и смыкает губы на его соске. Тэхён всхлипывает. Чонгук обводит твёрдую бусинку языком, сжимает губами, вырывая полустон, перебирается ко второму, ласкает, целует нежно грудь, ползёт с поцелуями по животу. — Чонгук, я буквально на грани уже. Не мучай, — комкает в ладонях простынь. Член, словно в подтверждение его слов, дёргается от усилившегося от ласк чувствительной кожи сосков кровотока. — Предлагаешь начать? — отрываясь от своего увлекательного занятия, смотрит снизу вверх. — Да, — глаза блестят лихорадочно. — Этого точно достаточно? — В этот раз точно, клянусь. — Боишься? — Чего мне бояться? — улыбается снисходительно. — Того, что больно сделаю. — Ты не сделаешь. — Но сделал же. — Это и моя вина была тоже. — Ты очень красивый. — Так сделай меня ещё и полностью твоим, — и тянет повыше, заставляя над собой нависнуть. Чонгук уже было решается попробовать. И вспоминает. Презиков-то не взял. Он не собирался сексом заниматься. На поцелуи разве что рассчитывал. — Чёрт… у меня нет резинок с собой. — И у меня нет. — Что же… — Я чистый. — А у меня никогда не было секса. И у нас медкомиссия действующая. — Тогда давай так. — Уверен? — Думаю, да. Чонгук рвано выдыхает, нависает сверху, чтобы глаза в глаза, и приставляет головку ко входу. Наверное, это очень пошло выглядит со стороны. — Я постараюсь нежно, — смазанно целует влажные припухшие губы. Пальцы входили спокойно. Смазки дохрена и больше. Значит, получится. Тэхён не стал бы врать, что достаточно подготовился. И осторожно толкается головкой, ожидая вспышки боли… но её не следует. Как и не происходит этого, когда Чонгук, задержав дыхание, входит до середины, а потом и полностью, описав дугу поясницей. — Ух… — рвано выдыхает. — Если больно, сразу говори, слышишь? — Тебе самому не больно? — Нет, мне… узко и горячо, но не больно, как в тот раз, — качает головой, прислушивается к собственным ощущениям. — А мне побольнее, чем с пальцами, — честно отвечает Тэхён. — Вытащить? Ещё растянем? — обеспокоенно. — Нет, дело не в том, что растянули мало, дело в том, что у кого-то слишком пока для меня большой, — усмехается, зажмурившись. — Извини, — серьёзное. — За размер члена, да ладно? — Ну… — Мне нужно просто постараться расслабиться, — выдыхает, стараясь справиться с паникой от ощущения совершенно потрясающей наполненности. Приятно, немного больно, а возбуждение всё сильнее и сильнее сворачивается клубком в животе. — Дыши со мной. — Что? — Я говорю, попробуй дышать со мной вместе, — шепчет, и добавляет: — Носом. — Почему только носом? — Потому что губы будут заняты, — склонившись пониже, что у Тэхёна тут же вызывает едва заметную гримасу от не совсем приятных ощущений. — Давай, попробуй, — и осторожно, трепетно даже, накрывает губы своими, целует так нежно, аж щемит в груди и глаза щиплет, словно в первый раз Чонгук его вот так касается. Так боится за него, за то, что ему будет больно, за то, что удовольствие не сможет доставить, что эта забота чувствуется буквально в каждом прикосновении, в каждом взгляде, вздохе, в каждом слове. Тэхён выдыхает последний раз и на поцелуй отвечает так же нежно, стараясь дышать так же размеренно, как и Чонгук. Воздуха на самом деле становится маловато от того, что рот занят. Но от этого не хуже ни разу, недостаток кислорода моментально расслабляет голову, а ощущение, что у них в прямом смысле сейчас одно дыхание на двоих, приятной тяжестью давит на ту часть мозга, которая отвечает за чувство привязанности, выработку окситоцина и заставляет сердце трепетать в груди. А ещё доходит до обоих наконец. Всё. Занимаются сексом. Любовью занимаются. По-настоящему. Тэхён кричать сейчас готов, как сильно он Чонгука любит. Как сильно любит эти нежные безумно касания. Господи, как хорошо, что они друг у друга вот так вот появились. Как без него вообще? Да даже вспомнить сложно. Он упирается пятками Чонгуку в ягодицы и на пробу осторожно надавливает, заставляя покачнуться, когда натяжение внутри ослабевает. Тот отрывается от губ, смотрит из-под ресниц вопросительно. Тэхён едва заметно кивает, гладит по плечам, которые от напряжения и приятных ощущений уже начинают легонько дрожать, и устраивает руки на чонгуковой шее. Чонгук словно успокаивается. И легонько толкается внутрь. И чёрт, это почти приятно. — Давай, не останавливайся… — шёпотом. И Чонгук не останавливается. Продолжает двигаться, наращивая скорость, неудобно упирается локтями в подушку. Ноги тут же затекают, а спина начинает ныть от непривычного напряжения. Но он не останавливается, закусив губу. Потому что Тэхён сказал не останавливаться. Потому что Тэхён пятками на бёдра периодически давит, направляя, подсказывая, как будет лучше. Потому что Тэхён больше не выдыхает звучно, не хмурит брови, справляясь с неприятными ощущениями, Тэхён тихонько поскуливает и помогает, подмахивая. Наконец-то тоже хорошо? Потому что Тэхён притягивает ближе, впивается поцелуями в плечо, пока какой-нибудь особенно чувственный толчок не заставляет оторваться, вырывая из груди тихий стон. — Давай, быстрее, Чонгук, ах… пожалуйста. Чонгук повинуется, ускоряясь, стараясь брать теперь уже поглубже, когда стало понятно, что не от этого Тэхёну было больно, не сдерживает тихого стона сам и чувствует, что приятные ощущения в этом определённо есть, да такие, что спина периодически покрывается мурашками, внизу живота тепло-тепло и безумно приятно, а ещё скручивается что-то, готовое вырваться наружу. Совершенно не похоже на ощущения, когда делаешь это сам, своей рукой. Это какой-то новый уровень блаженства. — Что-то… в этом есть… определённо, — задыхаясь бормочет, пытаясь развернуть лицо Тэхёна к себе носом. — Ах, да, господи… — приподнимает выше бёдра. Чонгук рискует и толкается сильно, вызвав влажный абсолютно шлепок. — Вот сюда, да, Чонгук, да, — горячечно шепчет Тэхён, извиваясь, и ещё сильнее на себя тянет. Кажется, правильно сейчас попал. — Сюда? — проникает под тем углом, который понравился Тэхёну, и тот дёргается в руках, почти что вскрикнув. Его пробирает сильная дрожь. Это почти пугает. — Господи, да, сильнее, пожалуйста, — просит плаксиво, продолжая дрожать от каждого толчка. «Почему он, сука, такой красивый? Почему он сейчас словно, блять, всё искусство мира в одном человеке? Почему?» — Хорошо, хорошо, сейчас, — Чонгук впивается в его губы, влажные невероятно и холодные, своими. А ещё они мягкие и отзывчивые. Через пару толчков Тэхёна выбрасывает куда-то из сознания, он вцепляется пальцами Чонгуку в плечи. Чонгук отдалённо соображает, что, кажется, Тэхён их царапает сейчас, но продолжает наращивать силу и темп. Пространство вокруг заполняют пошлые, влажные, хлюпающие звуки, возникающие, когда тела соприкасаются, и Чонгук чувствует, что скользить внутри стало совсем легко, а ещё пугает ощущение, что, кажется, он скоро кончит. Вот так быстро? Только во вкус вошёл. А Тэхён стонет. Сладко-сладко, так приятно слуху, что Чонгук готов уши зажать сейчас руками, потому что ещё пара этих нежных стонов, и он точно спустит. — Отпусти, — тихонько в губы, продолжая теперь уже медленно двигать бёдрами. Тэхён открывает глаза, смотрит удивлённо, руки с плеч убирает, но быстро забывается снова, отвернув голову вбок и, закусив губу, шумно дышит. Чонгук не просто так отпустить попросил, он тут же входит максимально глубоко, так что получилось немного даже грубо. Тэхён выгибается, зажав себе рот ладонью, вздрагивает всем телом. Чонгук подхватывает его под коленками и перемещает его ноги к себе на плечи. Вот теперь это точно выглядит очень пошло со стороны. Но кого бы это волновало. Рукой перехватывает воспалённый от возбуждения член и скользит по нему ладонью. Он понятия не имеет, как долго Тэхён может этим заниматься, не кончая, а вот за себя точно знает — ему чуть-чуть осталось, долго у него не получится. Ну, может, это только в этот раз. Потом подольше будет. Поэтому сейчас лучше Тэхёну первому, а потом уже самому. Поза оказывается очень удобной, чтобы одновременно продолжать толкаться и ещё и рукой двигать. Чонгук впечатывается губами в лодыжку, немного приподнимается на коленках и принимается яростно вбиваться глубокими размашистыми толчками, рукой периодически водит по стволу вверх-вниз. Тэхён стонет от приятных ощущений в новой позе и будто бы понимает, что Чонгук пытается сделать, снова помогает, подмахивая. — Давай, давай первый, я больше не смогу, — шепчет, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не начать вдалбливаться ещё сильнее, так как хочется безумно, но если на поводу у себя пойти, то тогда точно не успеет Тэхёна первым до финиша довести. — Иди ко мне, — а Тэхён убирает ноги с плеч, неловко скользнув ими вниз по коже, покрытой испариной, и тянет, за руки схватив, заставляет навалиться сверху и крепко руками за шею обнимает, ногами сдавливает бока. — Давай, Гук-и, не сдерживайся, — такой возбужденный, что удивительно, как вообще говорит связно. И Чонгук не сдерживается, конечно. Позвоночник в таком положении под поистине поразительными углами изгибается, но оно того стоит. Тэхён тепло дышит куда-то в щёку около уха, стонет, прикусывая кожу, трётся членом о пресс и, кажется, тоже уже очень близок к финалу. Последние быстрые, влажные, сильные толчки похожи на что-то невероятное. Чонгук слышал, конечно, что секс с любимым человеком — это приятно очень. Но не думал, что это вот так. Особенно, жарко, безумно, каждый вздох и стон — сиропом на душу, влажное горячее тело такое манящее, несмотря на то, что вот оно — касайся сколько хочешь. Чонгук взрывается изнутри. По венам разливается сладкая нега. Конечности сводит, прошибает дрожью и мурашками. И ему становится так хорошо, как ещё никогда не было. Уши заполняет какой-то странный звук, Чонгук не сразу соображает, что это его собственный стон, он с силой прижимает к себе Тэхёна, силясь перестать трястись, но его накрывает и накрывает волнами. Спустя несколько секунд доходит, что он изливается, и не куда-то, а внутрь, и это пугает. Он дёргается подняться, но Тэхён удерживает, продолжая крепко обнимать. Чонгук словно в прострации с трудом вспоминает, что тут вообще происходит, вспоминает, что Тэхён ещё не кончил, по инерции, собрав себя в кучу, делает ещё пару толчков, отметив, что ощущается это всё странно немного, внутри мешает собственная жидкость, хлюпает ужасно пошло. А Тэхён внезапно от этих незамысловатых чонгуковых попыток прийти в себя и хоть что-то сделать тоже начинает дрожать. На самом деле Тэхёна накрыло, ещё когда он только почувствовал, как тёплая влага внутрь бьёт, и вот сейчас, когда Чонгук во время всего этого действа ещё и снова толкаться пытается, на живот внезапно брызгает что-то тёплое, и Тэхён протяжно хнычет, а Чонгук, которого оргазм немного отпустил уже, ещё сильнее вжимает его в себя, снова толкается пару раз, не обращая внимания на все эти звуки неловкие, заставляет дёргаться инстинктивно и всхлипывать. — Вот так, отлично. У нас получилось, Тэ, — шепчет, принявшись покрывать беспорядочными заполошными поцелуями его щёку и ту часть шеи, куда может достать. Ему хочется ещё хоть что-нибудь сказать, но Тэхён замолкает, даже стонать перестаёт, громко дышит и голову откидывает на подушку, видно, что успокоиться пытается и дыхание выровнять. Хочется поцеловать в губы глубоко и нежно, но тот отвернулся, а к Чонгуку неловкость, отсутствию которой он поражался вначале, вернулась сторицей. Стало стыдно немного. И вообще в целом. И перед Тэхёном. И страшно, что Тэхён скажет, что жалеет. Или окажется, что было больно, или не так приятно, как Чонгуку, или вдруг Тэхён вообще заплачет, как в прошлый раз. Что тогда делать? «Господи, между нами такое произошло» Поверить сложно. Чонгук молчит, позволяя Тэхёну прочувствовать всё то же, что и он. Надеясь, по крайней мере, что тот чувствует то же самое. Позволяя прожить этот момент молча, если так хочется. А потом чувствует, что становится неудобно находиться внутри. — Я сейчас выт… — Давай, — выдохом. Чонгук приподнимается и осторожно выходит, и вот это, пожалуй, достаточно неприятные ощущения. Тэхёну, судя по тихому шипению, тоже не совсем приятно. А дальше всё смазывается в одну большую неловкость. От странных звуков, издаваемых сокращающимися мышцами сфинктера, до вытекающей спермы, от краснеющих моментально от стыда щёк Тэхёна до Чонгука, старательно делающего вид, что ничего не происходит, от неприятно начинающей холодить кожу животов остывающей спермы до момента, когда Чонгук, пытаясь передислоцироваться, влезает в неё рукой с неуместным «ой, блин». Чонгук понятия не имеет, что делать после секса, что говорить после секса, как себя в целом вести после секса. Поэтому решает, что нужно просто Тэхёна поцеловать, и дальше понятно станет. Но Тэхён приходит в себя первым и осторожно выбирается из-под него, натягивая на себя угол простыни. — Нам нужно в душ. Ты сначала иди, ладно? Полотенце на сушилке возьми, тёмно-синее такое, — в глаза не глядя. — Да… хорошо. Я быстро, — лишь бы уже просто ответить и сделать хоть что-нибудь. Чонгук поднимается с кровати, неловко чмокает-таки Тэхёна в мокрый лоб и быстро уходит в ванную, зацепив по пути полотенце. И чёрт его знает, тёмно-синее оно или нет.***
— Это что такое? — смотрит грозно из-под чёлки, смешной невероятно, в эту простынь замотанный. — Это ноги. — Я вижу, что это ноги. Почему босиком? Лето на дворе? — Я не успел… — Как это ты не успел? — Я спал, ты позвонил, разбудил меня, я побежал сразу. Тэхён смотрит на него ещё с полминуты, и взгляд смягчается. В конце концов, если разбудил, то это простительно. — Ладно. Чтоб я вышел, и ты в носках был. — Я не хочу в комнату идти одеваться, — тянет капризно. — Никто и не заставляет, ты знаешь, где тут шкаф, — подходит и мимолётом в губы чмокает, после быстро скрывается за дверью ванной. Чонгука на тридцать процентов отпустило беспокойство и неловкость. Всё нормально будет. Сейчас поговорят, и будет сто процентов. Тэхён не засиживается в душе и выходит оттуда спустя десять минут, с мокрыми волосами и отстранённым выражением лица. Останавливается на середине комнаты, вперивая взгляд в Чонгука, который уже отрыл в шкафу свежую простынь и перестелил постель, заправил всё одеялом и, накрыв пледом, сидит сверху, в носках и в тэхёновой толстовке. — Не против же? — смотрит как-то странно, кивает вниз, подбородком на толстовку указывая, а Тэхён недоумевает про себя. Что Чонгук там себе надумал, что решил, будто он против будет? Он разве вообще когда-то был против? — Конечно нет. Ты чего, — Чонгук встает и из-за спины ещё одну толстовку вытаскивает, подходит, через голову надевает осторожно, чтоб ему тепло после душа было. Тэхён позволяет одеть себя и помочь просунуть руки в рукава. Странно, обычно всё наоборот. А Чонгук ничего не говорит, обнимает, к себе крепко прижимая, носом запах волос мокрых вдыхает и осторожно утягивает с собой на кровать, усаживает на колени. — Так нормально? Ничего не… — Чонгук, со мной всё хорошо. Мне почти не было больно, у меня сейчас ничего особо не болит. Может, поболит немного завтра, может, не очень удобно будет сидеть, как в прошлый раз, но сейчас всё хорошо, выдохни, — улыбается снисходительно. И Чонгук правда выдыхает и тихонько усмехается. — Ну так что ты… думаешь насчёт этого всего? «Неловкие разговоры после первого секса, я так понимаю, обязательны. Ну ладно» — Мне понравилось, — и краснеет. — Правда? — голову вбок склоняет. Тэхён руками шею обвивает. — Ну естественно. Зачем мне врать? — Ффух, я так рад, — лбом в щёку тычется. — Я так боялся. — А у тебя как ощущения? — Честно, не знаю. Я такого в жизни не испытывал. Не оргазм, я имею в виду… Просто, ну, вот такого ощущения, которое у меня сейчас. Как будто что-то точно изменится, и странный какой-то мандраж и в то же время спокойствие какое-то, я фиг знает. — Тебе понравилось? Ты хотел бы повторить? — улыбаясь, спрашивает, уточняя предыдущий вопрос. — Мне? Мне очень! — голову вскидывает. — Ты такой красивый был, Тэ… — Был, а сейчас нет? — забавляется состоянием лёгкой прострации Чонгука. — Нет, нет, и сейчас, я имею в виду… Договорить не дают уже ставшие родными и такие безумно любимые губы, которые с безусловной нежностью накрывают его собственные и целуют, целуют, целуют. Так сладко и приятно, что моментально негативные эмоции отступают. — Тэхён… я так люблю тебя… Прости меня, — оторвавшись с трудом. После таких нежных поцелуев беспокойство отступается ещё примерно процентов на тридцать. — А я люблю тебя, и за что мне тебя прощать? — избегая слова «тоже». — Ну, за прошлый раз. — Даже слышать ничего не хочу, там просто всё вышло, как вышло, никто не виноват. Не смей больше за это извиняться, не то я тоже начну. — Хорошо, тогда за вчерашнее. Прости, что не поздравил, повёл себя, как мудак последний. Ты самый лучший, и выступил очень достойно, ты был просто потрясающим, я очень тобой горжусь и поздравляю с победой, прости, что с опозданием, — в щёку чмокает, потупив виновато глаза. — Кстати, об этом. Что вчера произошло? Ты сам не свой был. — Да просто настроения не было. — Нет уж, рассказывай. — Это очень стрёмно будет звучать… — и живот урчит на всю комнату, Чонгук натурально пугается этого звука и виновато на Тэхёна смотрит. — Ты когда ел последний раз? — Только не ори. — Чонгук. — Мне сегодня ничего в кафетерии не понравилось, я только кофе пил. — Я тебя убью сейчас, — таким спокойным голосом, словно не убить грозится, а о погоде болтает. Встаёт с колен, открывает ящик стола, вытаскивает молочный коктейль с клубникой в бумажном пакетике и шоколадный батончик. Спасибо маме, натащила за последние недели ерунды всякой. — Вот ешь теперь, мне пофиг, что ты сладкое не любишь, — вручает еду и обратно усаживается на колени, приобняв за плечи. Чонгук смотрит благодарно, и правда проголодался за день, ещё и после того, что тут было, голод в разы усилился. Он на самом деле сладкое не уважает, но молочные коктейли любит, да и сейчас пофиг, что есть. Шелестит упаковкой и надкусывает. — Я слушаю. — Я заревновал. — Чего? — Заревновал. И обиделся, — с полным ртом. — И как это вообще произошло, позволь спросить? К чему ревновал? К паркету? — Да просто… — отпивает из пакетика. — Я сам тебе про чувства втирал, сам себя на паркете так же веду. А потом у нас первый раз не получилось. Я расстроенный был, ты мне не отвечал, я перепугался, что это всё, всё испортил, вынудил, и всё такое… А потом тебя увидел на соревах, блин, ты на неё так смотрел… клянусь, я стоял и мысленно орал тебе «пососитесь». Вообще не понимаю, что на меня нашло, в прошлый раз тебя ругал за это, и пипец, сам… — Чонгук, с ума сошёл? Какое «пососитесь»? — смотрит строго. — Я сказал же, это будет стрёмно звучать. Я не видел тебя толком никогда ни с кем на паркете, не наблюдал. Тут увидел, как оно там между вами искрилось, и всё, меня переклинило, что ты это в отместку, что тебе весело, а мне плохо. Решил, что тебе пофиг на меня, и всё, вообще танцевать не смог. — Я смотрел на тебя, когда ты выступал отдельно, смотрел, любовался, думал «вот это мой парень, сучки». И потом смотрел, пытался понять: сильно ты расстроился или нет, а ты убежал. Мне чуть-чуть обидно стало, но я как-то решил пока не лезть, сегодня уже писать начал. Чего ты там напридумывал? — Тэхён, ты что, сказал «сучки»? С каких пор ты ругаешься? — почти давится остатками шоколадки, смотрит отчасти восхищённо. — Я чтоб добавить эмоциональности, больше ты от меня такого не услышишь. — Ва-а-ай, это было очень круто. — Боже, ты даже этим восторгаешься, — усмехается, отнимая пустые упаковки, убирает на тумбочку. — Прости, ладно? Я испугался, перепсиховал и натворил делов немного. — Не извиняйся. Я честное слово ничего назло не делал, вспомнил просто, что ты мне говорил про чувства, и давай исполнять там, это даже весело оказалось. Клянусь, и не думал, что задену. Да и я тоже виноват, что не отвечал, тебе тоже больно было, тоже поддержка была нужна, а я сам с собой разбирался. Пробовал всякое… — Всякое это какое? — Такое, что сегодня у нас получилось, — смотрит ехидно. — Мне интересно, — смотрит испытующе. — Даже не думай, ничего не расскажу, может, потом, когда ты решишь снизу попробовать. — Ну-у-у, — губу обиженно выпячивает. — Не-е-ет, сказал, — и ладонь на щеке устраивает. — Мне было очень хорошо сегодня с тобой, — уже серьёзнее. — Ничего же теперь не изменится между нами? Всё будет так же хорошо? — А что может измениться? Разве что ты меня бросишь, потому что мы вроде как всё попробовали. — Ты что, дурак? — Ну а что? Мало ли. — Во-первых, ничего и не всё попробовали. А во-вторых, я никогда в жизни тебя по своей воле не брошу. — Ого-го, какие слова. — А ты как думал. — Ничего мы не попробовали… о чём ты там ещё думаешь, извращенец? — Сам извращенец, я вообще-то про свидание. — Свидание? — Ну да, а что. Я очень хочу. — Поздновато? Нет? — Почему это? Думаешь, переспали, и всё, дальше только жениться и совместная старость и пенсия? — С каких пор мы так спокойно об этом говорим? — Очевидно, с этих. Тэхён внезапно прыскает со смеху. — Чего ржёшь? — Чонгук смотрит непонимающе. — Я тебе такой говорю «у тебя слишком большой», а ты такой «извини» с таким серьёзным фэйсом, — и прогорает со смеху опять. Чонгук тоже смеётся. — Ну а что я должен был ещё сказать, я сам не понял, чё ляпнул, а ты подкалываешь сразу, зараза. — Ой, кора, пипец, — вытирает выступившие на глазах от смеха слёзы. — Выходит, мы с тобой не подходим друг другу, не для моего замочка твой ключик, получается, — и снова заходится. — А ну заткнись, — принимается щекотать придурка любимого. Тэхён искренне смеётся, притягивая к себе за шею. А Чонгука отпускает беспокойство окончательно. Всё хорошо. По-другому и быть не могло. — Стой, погоди… а ты куда Тэмина дел? — Попросил поотсутствовать. — Ты? Мистер интеллигентность? — Ну, мне очень нужно было. — Боже, ты не перестаёшь удивлять, зефирочка моя любимая. — Зефирочка? — Волосы. Краска подсмылась уже, нежно-бирюзовые такие, похож на зефирку. — Зефирки розовые. — Ну, не все же. — Надо, кстати, покраситься будет, — смеётся тихонько. — Чтобы не быть зефиркой? — Да, хочу себе милое, но крутое прозвище, «зефирка» не подойдёт. — Крутое? — Угу. — Мне нужно подумать. — Подумай-подумай. — Точно не болит ничего? — Давай будем считать этот раз нашим первым, и в стопятьсотый раз повторяю: ничего пока не болит. Пока разговаривали, щипать немного начало. А в целом нормально. — Этот раз будем считать первым? — Да. И он был потрясающим. Чтоб ты понимал, в куче всего, что я прочитал, очень часто упоминалось, что снизу редко кончают в первый раз. Ты смог довести. Так что всё. У нас был потрясный первый секс. Мы всё попробовали в школе. Я нас поздравляю. — Звучит пипец смешно. — Ну, это жизнь. — Забавная жизнь. — Пусть лучше забавная, чем дерьмовая. — Тэ, ты чё, во вкус вошёл? Не выражайся, тебе не идёт совершенно. — Простите, извините, чувствую себя бэд-боем просто после всех этих дел. — Ой, помолчи, умоляю, у меня уши от такого вянут, — смеётся искренне. Тэхён такой забавный сейчас. А потом Тэхён, который в отличие от Чонгука с самого утра на ногах и днём не спал, устраивает голову у него на плече, их разговоры становятся тише и всё больше ни о чём, нежные поглаживания через одежду делают Тэхёну очень тепло и убаюкивают, а мерный приятный голос кажется лучшим звуком на свете. — Спи, уже еле глаза открываешь, — прижимает к себе покрепче. — В душ надо… — Уже ж сходил. — А, точно… — Вот ты чудо, — губами ко лбу льнёт. А потом Тэхён доверчиво засопит на плече, а Чонгук натурально умрёт в который раз внутри. Настолько это мило и приятно. Он ещё посидит с Тэхёном на руках полчасика, украдкой целуя то тёплые губы, то родинку на носу, то в щёку, а потом осторожно переложит его на кровать, тщательно укроет и заботливо заведёт будильник. И утопает в свою комнату лежать и пару часов прокручивать всё это в голове, кусать губы, улыбаясь, и завидовать самому себе. Потому что ну разве можно в семнадцать такое испытывать? Разве бывает вот так?***
— Чонгук, ты уверен, что это нормально выглядит? — Успокойся, ты придаёшь слишком много значения всякой ерунде. — Ну, блин… — Уф, вот тут ты особенно горяч был, блин, меня до сих пор триггерит от этих ваших взглядов. Если не будешь на меня смотреть так же ближайшие сто лет, я за себя не ручаюсь. Чонгук упирается задом в подоконник и приобнимает Тэхёна за талию, устроив подбородок на плече, прям в коридоре. Наконец прислали видеоотчёт с батлов. На себя Чонгук смотреть отказался, а вот выступления Тэхёна они решили-таки посмотреть. — Так, всё, отлипай, мне кажется, на нас смотрят, — подаётся вперёд, Чонгук удерживает. — Вот посмотри вокруг, видишь, все вокруг обнимаются, это нормально. Люди — существа тактильные. Не отлипну, отвали. — Как я могу отвалить, если ты меня держишь? — Я не держу, я обнимаю, — обиженно. — Ну не дуйся, — поворачивается в глаза посмотреть и с трудом подавляет в себе желание чмокнуть в щёку хотя бы. — Что такое? — Ничего, — отворачивается, улыбнувшись. — Ну коне-е-ечно, ничего-о-о, — поворачивает голову и легонько дует в шею. — Чонгук, прям в коридоре, ну ты, конечно… — задрожав от мурашек, разбегающихся по телу из-за тепла на коже, и осторожно, стараясь сделать это как можно незаметнее, потирается ягодицами о его пах. — Тэ, твою мать, — шипит Чонгук. — Что такое? — Ничего. — Ну коне-е-ечно, ничего-о-о, — передразнивает. — Так, а ну пошли отойдём, — от себя отодвигает и, зацепив за рукав, тащит по коридору. — Куда? Зачёт по философии через пятнадцать минут, алло! — Успеешь пофилософствовать, — затаскивает за угол, петляет по узким проходам, Тэхён с удивлением осознаёт, что особо и не ходил никогда по этим академским закоулкам. — А мы куда? — Во-о-от сюда, — быстро орудует связкой ключей, Тэхён моментально вспоминает, где видел эту связку, и его затаскивают внутрь какого-то помещения. — О, что это за класс? — Не знаю, но сюда точно никто не придёт, тут не бывает пар, — защёлкивает замок и оборачивается с маниакальной улыбочкой на лице. — Эй, нет-нет-нет, у нас зачёт, мы не можем и мы опоздаем, и вообще… — Что за ботаник такой, зачёт, зачёт, — бормочет Чонгук и наступает, Тэхён испуганно пятится назад, пока не упирается задом в парту. — Попался, — упирается руками в крышку парты, заперев его в кольце рук. — Попался, — сдаётся и улыбается в ответ, перестав строить из себя недотрогу. Чонгук легко подхватывает его и усаживает на столешницу, Тэхён сцепляет ноги у него на пояснице и тут же целует. — Пять минут, — оторвавшись, — всего пять минут, и пойдём. — Не трать время, — впивается в его губы своими. Ползёт руками по бёдрам, Тэхён в ответ пальцами в волосы зарывается. Чонгук целует жадно, прикусывая, и с каждой секундой всё больше распаляется, начиная в этой своей привычной манере не просто целовать, а буквально накидываться, будто хочет вобрать в себя побольше. Тэхён забавляется его ненасытностью и то и дело хихикает в поцелуй. Отведённые пять минут заканчиваются катастрофически быстро, он сам, увлёкшись, с трудом отрывается, покрывает влажные припухшие губы Чонгука успокаивающими поцелуями-бабочками, легонько, невесомо почти. — Всё, всё, тормози, разогнался, — Чонгук не слушается и, перебравшись руками на его бока, сминает их, заставляя слегка выгнуться, целует в шею настойчиво, кусается. — Гук-и, всё, тормози, ффух… — Тэ, ну ещё пару минут, — беспорядочно целует в щеки, пока Тэхён его лицо ладонями не ловит, останавливая. — Слушай, вот такая ненасытность — это сто процентов грех. — В какой такой религии? — Я думаю, во всех. — Мне пофиг, я атеист, — порывается снова поцеловать. — Не-не-не, всё, нам идти пора. — Ну мне ещё хочется, — канючит. — Мне кажется, мы какой-то ящик Пандоры открыли. До этого всё более-менее нормально было, а сейчас реально двадцать четыре на семь хочется, — усмехается Тэхён, Чонгука от себя мягко отодвигает и спрыгивает с парты. Но, сам не в силах удержаться, тут же притягивает обратно, пальцами ягодицы сжимает, а тот руками шаловливыми рубашку из-под ремня его брюк вытаскивает и просовывает под неё ладони, оглаживая поясницу. — Один маленький засосик, и пойдём, м? — смотрит жалобно. — У меня только всё прошло, я перестал под Стива Джобса косить и пошёл наконец на учёбу, как человек, в рубашечке, а ты из меня опять бомжа делаешь, — усмехается. — Давай уже, целуй, — ему и самому-то хочется, если честно, безумно. Он бы вообще всю шею в синяках предпочёл, отказавшись навсегда от одежды с открытым воротом. Чонгук спускается нежными поцелуями почти до воротника и втягивает кожу в рот, заставляя задрожать и резко вдохнуть — у Тэхёна, как обычно, земля из-под ног уплывает. Потом отпускает и едва касается губами уже расцветающий микрокосмос засоса. — Доволен, садист? — выдыхает Тэхён блаженно. — Более чем, — облизывает губы показательно, вот же вампирёныш. — Побежали, опаздываем теперь. На то, чтобы закрыть дверь и миновать петляющие коридоры, уходит добрые минуты две драгоценного времени. До начала пары пять минут, а ещё до аудитории дойти надо. И всё бы ничего, Чонгук шагает быстро, буксируя Тэхёна, который пытается заправиться на ходу, но стоит только вынырнуть в большой коридор, как Тэхён, увлёкшись своей рубашкой, врезается в кого-то. — Айщщщ! — Прос… А, Чимин, — приходится остановиться. — То есть если Чимин, то можно и не извиняться, что ли? — Да. — Совсем офигел. — Пойдём, Чонгук. — Подождите, вы что… сосались, что ли, где-то по углам? — Чимин окидывает подозрительным взглядом. У Тэхёна губы просто припухли немного, а вот Чонгук палится сразу со своей нежной кожей — губы красные, контур размылся. — Мне кажется, они вообще трахались, — усмехается Юнги, кивая на мятые полы так до конца и не заправленной рубашки. — Ой, не твоё дело вообще, пошли Чонгук, ну опоздаем же. — Тэ, постой, пожалуйста, — внезапно выдаёт Чимин и за рукав хватает. Тэхёна на части рвёт. С одной стороны Чонгук за руку тащит, с другой Чимин, сверху ответственность и понимание, что до пары минуты три, не больше. И что? И куда? — Что? — Можем поговорить? — Чимин, зачёт по философии вообще-то. — Я две недели назад в первом потоке сдал. — А мы нет! — Тэ, прости меня, пожалуйста, и поздравляю с победой, я был не прав, я козел, я очень тебя люблю и скучаю по тебе, пожалуйста, подумай, я всё осознал и больше не буду тебя обижать, — речитативом, чтобы успеть всё сказать. Так даже лучше. И неловкости меньше и на потом разговор откладывать не надо. — И материться при тебе, — добавляет последнее, взглядом в Чонгука стрельнув. Рукав выпускает и поднимает руки в сдающемся жесте. Тэхён смотрит, пожалуй, с целую минуту, пока Чонгук не соображает, что времени совсем не осталось, и за рукав не тянет настойчивее. — Мы… я приду попозже, поговорим, ладно? — мягко почти. — Ладно, — улыбается Чимин. Облегчённо как-то, словно отмучился, словно так долго хотел подойти, и вот, всё просто решилось. — И, Тэ… — пальцем себе на ворот указывает. Тэхён непонимающе своей шеи касается. — Что? — изогнув вопросительно бровь. Чонгук заглядывает через плечо, бормочет тихое «бли-и-ин, его видно» и быстро заботливо застегивает две верхние пуговицы. — Побежали, — тянет. — Пока, — бросает Тэхён уже на ходу, и Чимин понимает — разобиделся. А ещё ловит себя на том, что стоит улыбается, как дурак, смотря им, убегающим по коридору, вслед. Чонгук перехватил за запястье Тэхёна и, громко топая ногами, увлекает куда-то за угол. Уже безбожно опаздывают. Но двоим лучшим ученикам наверняка это простят. — Они такие милые, — строит умиляющуюся гримасу Чимин. — Удивительно, но меня от этого даже не тошнит, — усмехается Юнги. — А ты не милый. Я обиделся, — задирает нос и вышагивает обиженно по коридору в сторону общаг. — Я тебе не Тэхён, на меня не пообижаешься, я из тебя это быстро сам знаешь что, — и хлопает легонько по заднице, убедившись, что в коридоре нет никого.***
Две недели до соревнований пролетели, как один день. Настало время обязательных экзаменов, и студенты академии с трудом совмещали подготовку и репетиции. Особенно тяжело приходилось бальникам. Школьные экзамены у Тэхёна и Чонгука были сданы или проставлены автоматом давно. А вот с государственными пришлось попотеть. Но шесть лет обучения не прошли даром, они давно научились работать в мультизадачности и правильно распределять время. Находить время друг на друга, правда, стало сложнее, но выход нашёлся — занимались вместе. И первую неделю всё шло отлично, не в пользу учёбы, конечно, чаще всего они уединялись где-нибудь и отнюдь не книжки штудировали. Но потом заявились Чимин с Юнги, сообщили, что палятся ужасно, и потому предложили заниматься вместе. Мол, и подтянут друг друга, и меньше соблазна будет. Тэхён с Чонгуком не смогли отказать. В конце концов, Тэхён и Чимин помирились, и отношения нужно налаживать. И вот он — конец апреля. Через десять дней объявят победителей в розыгрыше стажировки, через тринадцать выпускные выступления, а через семнадцать дней у Тэхёна день рождения. Будущее кажется теперь таким близким и таким волнующим, что почти пугает. Заставляет сердце почти трепетать.***
Последние для ребят соревнования по бальным танцам в качестве школьников. Безумно волнительно. Они ждали этого почти год. Десятки репетиций, сотни часов, проведённых в танцевальных залах, миллионы потраченных нервных клеток. И всё должно сейчас прийти уже к своему итогу. И каким он будет, известно только госпоже удаче. Но Чонгука сейчас не волнует удача, не волнуют соревнования особо, он стоит, вперив взгляд в ложу, в которой разместилось жюри, и глазам своим не верит. «Какого хрена? Просто какого хрена?» Нет, у него не было жгучего желания выяснять, кто из них с Тэхёном лучше. Он вообще с ним соревноваться не хотел. Это необъективно. Для Чонгука лучшим всегда будет Тэ, что бы тот ни говорил. Самый лучший, самый красивый, самый любимый. И побеждать его в честном бою особого желания не было. Но сейчас помимо этого появился огромный риск отобрать победу в ни разу не равной схватке. И риск этот уже лет так двадцать семь носит имя — Ли Бона. Балерина с двадцатилетним опытом. Одна из лучших выпускниц КНУИ, победительница нескольких международных соревнований, действующая танцовщица Национального театра Кореи, она же судья на ежегодных всекорейских соревнованиях по бальным танцам среди школьников. Или же, если опустить все регалии, папина краля, как Чонгук привык её называть. Такая вся именитая и крутая, такая вся из себя великая балерина. И такая безмозглая, что просто невозможно. Ну а как иначе, кроме как безмозглостью, объяснить тот факт, что она стоит сейчас в этой самой судейской ложе, расфуфыренная, как обычно, и машет ему рукой остервенело. «Чё ты мне машешь? Господи, когда вы от меня отъебётесь?» Чонгук не машет в ответ. Судорожно соображает, как. Как ему сейчас поступить? Он не сможет смотреть Тэхёну в глаза, если выиграет. Что бы там ни было, борьба не будет честной, Чонгук в этом на сто процентов уверен. Промолчать и не сказать о том, кто был в жюри, он тоже не сможет. И как поступить? Да очень просто. Выиграть должен Тэ, и всё тут. Именно поэтому Чонгук спокойно принимает тот факт, что с тем, что он собрался сделать, ему явно не занять даже топ-три сегодня. И он испортит всё Кёнхе. За это становится заранее очень стыдно. Чонгук обещает себе перед ней извиниться. Она правда очень хорошая девчонка. Красивая, забавная, болтливая немного, но не глупая совершенно, с ней есть о чём поговорить, и если бы у Чонгука не было этого прикола с прикосновениями, порядком уже затрахавшего за последнее время, несмотря на то, что у него есть Тэхён, они бы очень классно продолжали общаться. Да, как девушка она ему не нравилась никогда, но это просто, наверное, в силу того, что он не совсем по девушкам. Она талантливая очень, и всё у неё будет классно, но ему, Чонгуку, обязательно нужно будет извиниться перед ней за батлы и за сегодня. — Кёнха. — Да, что такое? — оборачивается с улыбкой, поправляя шнуровку на корсете. — Мне нужно посоветоваться. — Что случилось? — Чисто гипотетически, если бы в жюри сейчас сидела твоя мама, мы выиграли бы сейчас, ты бы смогла потом относиться к этой победе так же, как к остальным? — Что?.. — растерянно. — Там твоя мама? — Нет, моей мамы там нет. — Тогда к чему вопрос? — хмурит тонкие бровки. — Просто вопрос, очень нужен ответ. — Не смогла бы, наверное. Это нечестно же, обычно такого не допускают. Поэтому, я думаю, не было бы такой ситуации, — улыбается, мило поджав губы. — Я тебя понял, спасибо. А потом начинаются соревнования. Всего тринадцать пар. Все ребята примерно их возраста из разных танцевальных студий, находящихся в разных городах страны. Чонгуку становится немного не по себе. Хотя обычно он не волнуется особо перед соревнованиями. Тэхён отдельно со своим тренером, Чонгук с Кёнхой слушают наставления Хосока и тренера по бальным. Если честно, Чонгуку сейчас хотелось бы находиться рядом со своим парнем. Разговаривать со своим парнем. А потом выйти и танцевать со своим парнем, но не так всё просто. Он по десятому кругу, кажется, обрабатывает руки антисептиком. И кто делает их такими ядерными? Уже немного щиплет, Тэхён потом увидит, будет ругать. Хочется, чтобы всё это побыстрее закончилось. Чонгук пропускает выступления остальных пар. Пропускает мимо ушей болтовню Кёнхи о том, что ребята из студии The tree выглядят крутыми и достойными соперниками. Чонгуку в целом дела нет абсолютно до того, крутые они или нет. Ему натурально наплевать, кому сегодня проигрывать. Главное, чтобы не напрасно всё было. В Тэхёне он не сомневается, остаётся только дождаться конца и найти потом в себе силы перед Кёнхой извиниться. Выступление Тэ уже вот-вот, через одну пару. Они обмениваются взглядами, у Чонгука он ободряющий, кричащий о том, как сильно любит и желает победы, у Тэхёна какой-то странно смущённый, но не менее чувственный. А потом Тэ танцует. А Чонгук плавится и плавится. Глупый мозг, ну зачем ты это делаешь? Зачем отключаешь инстинкт самозащиты — Чонгук перестаёт обращать внимание на людей вокруг совсем. Зачем посылаешь электрические импульсы по всему телу — Чонгуку больно почти от созерцания, но невозможности прикоснуться к Тэхёну сейчас, но с другой стороны, спасибо тебе, глупый мозг, за то, что Чонгук хотя бы на три минуты может отвлечься от своих мыслей дурацких. Даже не проклинает мир несправедливый, в котором они с Тэ не то что вместе выступать не могут — посоревноваться банально не получается честно. Тэхён красивый до безумия просто. Недавно уезжал из академии ненадолго и вернулся с окрашенными заново волосами — ярко-синими. Какая у него классная мама, раз позволила такое наваять. Теперь скользит по паркету с этими своими волосами, которые красиво лоб открывают, уложенные и зафиксированные лаком, виляет бёдрами, обтянутыми теми самыми облегающими брюками костюма, в такт музыке… рубашка эта колышется, подойди, задери только, а под ней спина (Чонгук точно знает, охуенная ну просто невозможно) — целовать, целовать, целовать каждый сантиметр. Губы свои облизывает, смотрит из-под ресниц на Суран томно. Движения плавные, отточенные, доведённые до идеала, лицо — чувственное невероятно. Взгляды — расплавиться в лаву по температуре немыслимую и застыть навсегда твёрдым камнем. Сегодня Чонгук не ревнует. Ему просто не к кому и не к чему. Тэхён его весь. Целиком и полностью. На тысячу и один процент. Конечно, горячо и страстно на Суран смотрит, но Чонгук знает прекрасно — только на него Тэхён смотрит с настоящей страстью, настоящей любовью, настоящими нежностью и трепетом во взгляде. Актёр, конечно, прекрасный. Но Чонгук-то знает. Тэхён его весь. Выступление заканчивается чертовски быстро. Чонгук смотрел, не отрываясь, и уже буквально успел стать очень хорни к концу. Тэ с лёгкой испариной на лбу и над верхней губой (языком собрать бы, если честно) возвращается в свою ложу, снова дарит взгляд и восторженную улыбку, Чонгук возвращает, а помимо забивает на всё болт и показывает пальцами сердечко мимолетом. Тэхён тянет в ответ губы в ещё более широкую улыбку и, перекрикивая общий гул голосов, бросает им с Кёнхой, выдвигающимся поближе к сцене, своё хоть и тонущее в шуме, но такое важное для Чонгука «файтин». Для того, чтобы идеально отработать номер на паркете ровно на восемьдесят процентов, удача не нужна. Да и для того, чтобы под конец позорно «перепутать» шаги, не критично, но заметно более чем, потому что Кёнха, привыкшая к хореографии, запуталась сама немного и создала заминку, тоже удача не требуется. Уровень соревнований достаточно высокий. Такие ошибки выкинут их в конец таблицы. Один единственный член жюри не сможет заставить остальных глаза на это закрыть. По крайней мере, Чонгук надеется, когда видит минуты через две Ли Бону, размахивающую руками и что-то доказывающую остальным судьям. Но впереди ещё две пары. Результаты будут потом. Никакого волнения о результатах, никакого привычного соревновательного трепета, ничего подобного. Чонгук просто запыхался, сердце в глотке стучит. Кёнха расстроенная рядом плетётся, а он ищет, ищет взгляд Тэхёна. Вот он. Смотрит. Очень странно смотрит. Догадался?***
— И первое место присуждается Ким Тэхёну и Хван Суран из Сеульской академии искусств имени Чхве Сын Хи! Суран ликует, Тэхён сдержанно улыбается, принимая награду и поздравления от главного судьи соревнований. Хосок, радостно рукоплеская любимым студентам, стоит рядом с их тренерами и изредка бросает странные взгляды на стоящего чуть пониже, на ступеньке второго места, Чонгука. Чонгуку стыдно перед ребятами из студии The tree, Кёнха говорит, они были шикарны. Перед ней зато извиняться не особо-то и нужно теперь, не много они потеряли, заняв второе, а не первое место, но ребятки из The tree второго места явно заслуживают куда больше, чем Чонгук, который ошибся, хоть и намеренно. Но это даже лучше. Перед Кёнхой не так стрёмно, Тэ выиграл честно абсолютно, и он, Чонгук, ничего не испортил. А Бона стоит, смотрит таким взглядом извиняющимся, и на секунду он почти забывает, почему злился и всё затеял, но потом вспоминает — судя по тому, что сейчас он незаслуженно вторую ступеньку занимает, не зря боялся и портил выступление осознанно. Не объективно она судила. Просто очередной раз пытается отношения наладить. Только таким образом это, мать твою, не делается. Как можно такими вещами заниматься? Награждение заканчивается быстро, участники разбредаются по гримёркам, ребята снова принимают поздравления от тренеров и Хосока, обмениваются дружескими рукопожатиями, и чем дальше, тем яснее для Чонгука — Тэхён что-то понял. Вопрос только, что именно. Смотрит испытующе и ни разу больше не улыбнулся. — В гримёрке, — бросает его синеволосый чемпион напоследок и удаляется вслед за остальными. А Чонгук поражается — почему хочешь всегда как лучше, а проблем потом разгребаешь в сто раз больше? Это же ебануться можно. Вот что ему сейчас говорить?***
— Чонгук, как это понимать? — Что понимать? — Я не тупой, я три года за тобой наблюдал, знаю все твои движения, знаю, как и где ты обычно ошибаешься, знаю, где не дотягиваешь. В том, что касается соревнований, я могу энциклопедию «Особенности и типичные ошибки Чон Чонгука на соревнованиях по бальным танцам» написать. И что это было? Перепутал ноги? Ты можешь врать тренерам, Кёнхе, Хосоку, а мне не надо, — смотрит тяжело из-под ресниц. Чонгуку льстит такое отношение. Льстит, что Тэхён следил за ним все эти годы. Льстит, что изучал. Льстит, что знает его от и до. Но что говорить сейчас, непонятно. Правду? — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Я хочу знать, зачем ты это сделал. — Что сделал? — Ты поддался мне сейчас, чтобы показать, насколько я слабый? — взгляд свинцом наливается. — Я поддался тебе, чтобы показать, что тоже могу быть слабым. — Не понимаю. — Считай это подарком. — Мне не нужны такие подарки. Это слишком дорого. Мне такое не нужно. Ты должен был честно посоревноваться со мной. Я столько лет к этому шёл, хотел, чтобы ты признал, как соперника, и что в итоге? Ты просто лицом меня ткнул в мою слабость. Это оскорбление, а не победа. Чонгук, мне неприятно. Как ты мог так поступить? Ты же знаешь меня. Зачем ты так со мной? — Во-первых, я сам буду решать, какие подарки делать. — Чонгук… — Во-вторых, прости за это, но я не мог по-другому поступить. Тут никак честно посоревноваться не получилось бы. — Не понимаю, Чонгук, — всплёскивает руками, смотрит уже не так жёстко, как до этого. — Ли Бона. Третья слева сидела в жюри. — Ага, и? — Это та самая краля отца, про которую я тебе рассказывал. — Да ладно… — Да. — И? — О каком объективном судействе может идти речь, если она набивается в матери уже несколько лет? Так руками мне махала в начале… глупо было полагать, что будет судить, как всех. Я не против посоревноваться, я вижу, что тебе это важно, это помогает тебе двигаться вперёд. Но если бы я выступил, как обычно, я бы выиграл, и не потому что объективно лучше, а потому что в жюри она. Я должен был отобрать у тебя победу вот так? Как я потом смотрел бы тебе в глаза вообще? — Рассказал бы правду… — И что? Ты бы перестал со мной разговаривать. Зачем говорить правду после того, как всё испорчено? Если можно исправить всё заранее. — Откуда ты знаешь? Может быть, она не стала бы. — Тэ, каким тогда образом я на второе место забрался, отобрав его у ребят, которые выступили идеально и ни разу не ошиблись? — бросает уже раздражённо, потому что устал жутко. Тэхён смотрит долго. Думает. — Чонгу-у-ук… — тянет убитым совершенно голосом. Ну почему такой важный для них день должен закончиться вот так? — Ну, прости ещё раз, — разводит руки в стороны. Настроение ни к черту. Ещё и Тэ обижен и ругается. — Ты всего этого достоин, ты был самым лучшим. И легко бы меня победил. — Ты же даже не смотрел особо на остальных, откуда знаешь, что я был лучшим… — подходит ближе. — Мне было на кого смотреть. — Почему всё должно быть так сложно? — обвивает потрясающе тонкую талию руками — в повседневных оверсайз шмотках Чонгука и в его, Тэхёна, толстовках её обычно не видно совсем. Тычется носом в щёку. — Потому что это я. Со мной, как видишь, постоянно всё сложно, самого бесит. Я не хотел портить этот день, правда. — Ничего страшного, у нас ещё много соревнований впереди, нам ещё четыре с лишним года в универе учиться. И потом тоже ничего не закончится. Успеем ещё насоревноваться. — Ну да, с другой стороны. Тэхён нащупывает его руку. Гладит костяшки. Хмурится непонимающе, и смотрит на покрасневшие руки. Заметил. Шепчет своё «ёлки-палки» и покрывает пострадавшую кожу лёгкими поцелуями. — Ты очень сильный и вообще самый лучший. Мир тебя не заслуживает. — Ой, ну ладно тебе, — отнимает нехотя ладонь, обхватывает руками свои плечи. — Ну серьёзно, кто бы ещё так поступил? Любой забил бы, да и всё. — Я просто не хочу потерять из-за такой мелочи свою первую любовь, — наклоняется, выдыхает, обласкав тёплым воздухом. Тэхён тут же вперёд подаётся, поддаваясь на провокацию. Он весь день хотел этого безумно. Чонгук такой классный в этом костюме, так двигается невероятно, даже когда просто ходит, на его бёдрах буквально весь тэхёнов мир держится, когда он на Чонгука смотрит. А ещё Тэхён постоянно его хочет. И это пугает. Очень не плавный получился переход от влюбленности и привычки удовлетворять себя в душе пару раз в неделю до постоянного пошлого желания трогать везде, чувствовать Чонгука на себе, в себе… тоже везде. От нежности до пошлости, от тёплой привязанности до жгучей страсти, от милых поцелуев по вечерам до жарких ласк за каждым углом и при любой возможности. Подумать только, а несколько недель назад для Тэхёна засос на шее был действительно чем-то очень интимным. Чонгук накрывает губы своими, успокаивающе перебирает волосы на затылке, влажно, сладко целуя, отрываясь, чтобы с новой силой впиться и утопить в своей нежности. Тэхён льнёт к нему, подаётся навстречу, заставляет прогнуться, за талию притягивая. А ещё наплевав на то, что они в гримёрной большого концертного зала. Вокруг полно людей, которые просто-напросто не поймут. Но им всё равно на все обстоятельства, есть только они двое. Их любовь и желание ею друг с другом делиться без остатка, словно её кому-то не хватает. А её и не может хватать, её всегда хочется больше. У Тэхёна мир на осколки рассыпается. Потому что хочется целовать, целовать, целовать. И это так прекрасно. Ведь есть только они двое. И Чон Хосок, который зашёл поторопить, потому что школьный автобус уже вот-вот должен отходить. — А что тут происходит, я стесняюсь спросить? У Тэхёна мир на осколки рассыпается снова. Но уже не потому, что он очень хочет целовать своего парня. А совершенно по другой причине.