***
Он осторожно касается его лба пальцами. Тэхён спит рядом, такой красивый, такой спокойный, такой уязвимый. Бирюзовые волосы эстетично рассыпались по белой ткани наволочки, голая грудь легонько вздымается от мерного дыхания. И сердце замирает от наблюдения за ним таким. Он нежно гладит его лицо и начинает задыхаться от желания. Придвигается ближе, стараясь не разбудить раньше времени и успеть сделать то, что задумал, склоняется и целует сладкие щёки, нос, губы, и только когда по третьему разу возвращается к губам, отмечая, как болезненно всё трепещет внутри, шепчет: «Малыш, вставай, пора просыпаться, сладкий». Тэхён мычит и начинает ворочаться. «Давай, Тэтэ, просыпайся» — и снова целует, в ожидании наблюдая за тем, как медленно, лениво открываются кофейные глаза, а пушистые ресницы трепещут. — Good morning, sweetheart, — говорит чуть громче наконец, увидев, что Тэхён улыбается ему солнечно-солнечно. Английский благодаря дурацкой Австралии в подкорку въелся. — Доброе утро, — такой охрипший, что крышу сносит. Тэхён прогоняет остатки сонливости и сгребает в объятия, утаскивая к себе под одеяло. Становится безумно тепло и уютно, хочется снова уснуть, уткнувшись лицом в шею, под приятные поглаживания по спине и плечам, под тихое бормотание о том о сём. Кожа горячая и будто шёлковая, к ней хочется льнуть всё сильнее и сильнее. А ещё хочется по-настоящему поцеловать, есть ощущение, что он не делал этого очень-очень давно. Тэхён улыбается, придвигается ближе, но поцеловать не даёт. «Что такое? Почему? Утреннее дыхание или что мешает?» — Тэ… — Прощай, моя первая любовь, — чёрт, опять эта фраза. — Что? — Я говорю, просыпайся. — Тэхён, поцелуй, прошу. — Просыпайся. — Что? — Просыпайся, Чонгук! «Прости за всё и ради бога перестань мне сниться» И на голову обрушивается реальность, с болью, декабрьским холодом, гудящей головой и ноющими от изнурительных тренировок мышцами. Чимин. Снова будит Чимин. Сегодня оставался ночевать и настойчиво будит всё утро. Чимин хороший. — Опять плакал во сне, — раздосадованно бормочет этот пухлогубый малыш и подползает поближе по постели, обхватывает лицо ладонями, спрятанными в рукавах, и вытирает щёки. — Блядство… — Всё в порядке, скоро всё наладится, Гук-и. Вставай, тебе на соревнования сегодня, уже Кёнха звонила. А я в универ сейчас поеду разбираться, как с учёбой быть, все ж учатся давно, а мы на три месяца позже начинаем, нам догонять и догонять. Хоть и впахивали летом на стажировке, пока остальные отдыхали, но кого это волнует. Прости, сегодня подъехать не смогу. — Спасибо, Чимчим, что разбудил. — Давай без хуйни, с чего бы мне этого не делать. И поднимается с кровати, чтобы заботливо приготовить Чонгуку кофе и пару бутеров, а то же вообще есть не будет. А потом за ним заедет Юнги. Они прилетели всего несколько дней назад, Юнги встретил в аэропорту, такой взволнованный был, такой радостный, даже цветы подарил, и Чимин буквально умер от счастья, что всё наконец закончилось. Но только закончилось не всё. Они с Юнги укатили сразу, передав Чонгука в руки родителей, провели прекрасно время, Чимин даже поплакал, рассказывая, как сильно скучал. Они столько целовались, что заболели и распухли губы, обнимались, а потом, совсем как взрослые люди, поехали в отель, сняли номер на двоих под странным взгляд метрдотеля, и всю ночь такое творили, что наутро у Чимина не просто болела задница — ходить больно было. За что Юнги извинялся, конечно, всё утро, но это ведь мелочи по сравнению с тем, что они наконец вместе. Они-то вместе. Они рядом. Юнги его любит. А ещё Юнги, как и Чимин, всё знает. Во всей этой ситуации в неведении остался один Тэхён. По факту, ему можно было рассказать правду три месяца назад уже спокойно, не переживая, что что-то пойдёт не так. Но Чонгук решил иначе и просто отказался говорить. «Приеду и разберусь». Чимин знает — Чонгуку обидно. Тэхён наговорил неплохо там после всего этого. Чимин всё, на самом-то деле, знает. Его первое утро в Австралии началось с того, что он проснулся в общежитии, предоставленном студией, под тихие всхлипывания Чонгука во сне, перепугался до жути тогда и пошёл будить. — Чонгук, просыпайся. Тот вздрогнул, проснулся и смотрел ошалело, а щёки мокрые. — Чё тебе надо? Отвали. — Охуел? — Отвали, серьёзно, — к стене отвернулся. — Тебе, может, въебать? — за плечо грубо обратно развернул, а Чонгук молчал. — Хорошенько так по еблу за то, что так сильно Тэхёна обидел. Пиздануть тебе? — Делай, что хочешь. — Чонгук. — Чё, блять? — Расскажи, в чём дело, мы ж не дебилы, мы видим, что что-то не так. Какого хрена тут вообще я делаю? — Если не дебил, отвали просто, окей? И Чимин отвалил. Чтобы после долгого, тяжёлого дня, наполненного скребущей душу тоской по Юнги и лютыми тренировками в студии современного танца, обнаружить Чонгука опять в слезах с телефоном в руках, на экране которого Тэ плакал на сцене на выпускных. Чимин видел это видео. Это больно, даже если не знать весь бэкграунд. — Ну чего ты ревёшь? Сам же бросил. Хватит сырость разводить, алло. Молчал, плакал. — Ты же разбил тогда телефон в коридоре, когда починить успел? Молчал, плакал. — Да ёбаный рот, ты либо рассказываешь мне сейчас всё, либо перестань, сука, ныть, ему не лучше, чем тебе. Устроил тут, — и встряхнул его сильно, заставив голову затрястись, а телефон на пол упасть. А потом Чонгук сломался и рассказал. Потому что мамы рядом не было. Поддержки не было. А больно нестерпимо просто было. Если ещё и Чимин винил бы постоянно, Чонгук вообще не выдержал бы. Куда делась вся его спесь? Привычка материться? Токсичность и равнодушие по отношению ко всем буквально? Где это всё? — Просто пиздец. Молчал, плакал. — Иди сюда, ёптвоюмать, — и обнял по-дружески крепко. Понимая, что это будут очень долгие полгода. Очень сложные эмоционально и физически. Чимин поддерживал, Чимин не разрешал плакать, Чимин постоянно тащил гулять, посмотреть город, чтобы эти полгода не прошли совсем уж хреново, Чимин натаскивал в английском, Чимин будил, когда слышал, что Чонгук снова плачет во сне, Чимин с пониманием отнёсся к нетерпимости касаний и отмазывал в студии не раз, когда возникало недопонимание, почему Чонгук от контактных движений в танцах отказывается. Чимин очень хороший друг. Чонгук никогда бы не подумал, что будет так. Скажи ему кто год назад, что он окажется в ситуации, где не сможет без поддержки никак совсем, из всех людей на Земле Чимин был бы предпоследним человеком, пожалуй, от кого эту самую поддержку можно было бы ожидать. Тот же его терпеть не мог. Хейтил все шесть лет обучения. А сейчас его безопасным местом каким-то непонятным абсолютно образом стал. Чонгук полюбил Чимина всей душой просто, если бы Чимина не было рядом, если бы не эти постоянные попытки поддержать, неизвестно, как бы это всё для Чонгука закончилось. Он не отпустил. Он накрутил себя ещё больше. Сделал себе ещё больнее. Но Чимин не лез во всё это. Просто оставался рядом и не заводил разговоров про Тэхёна, если Чонгук не делал этого сам. Чонгук разрешил рассказать всё Юнги, с пониманием, что тот парень Чимина, и как бы кто такой Чонгук, чтобы запрещать рассказывать и заставлять что-то скрывать. Они и с Юнги неожиданно иногда общались по видеосвязи. И Чонгук безмерно был благодарен этим двоим. Хоть иногда и задумывался о том, что, наверное, его просто жалеют. Но всё равно благодарен был очень. За то, что Чимин каждый грёбаный день говорил ему, что всё будет хорошо. Чонгук даже собрал себя по частям и стал вести себя более спокойно, без истерик и вечных слёз. Ради них. Ради Чимина. Хотя бы потому, что в очередной выходной этот придурок припёрся с тортом и бутылкой виски, заявив, что сейчас они будут праздновать, осталось только найти колу. Это был день рождения Чонгука. Ему исполнилось восемнадцать. А где-то далеко в Корее у Тэхёна начался новый учебный год. Ему тоже уже восемнадцать. А им так плохо всем было на следущий день, кто бы знал. Кёнха — её тоже позвали, чтоб не грустила одна — так вообще накидалась до соплей буквально. И когда она уснула, у Чимина и Чонгука случился очередной откровенный разговор, во время которого Чимин и сказал эту самую вещь, которая заставила с мыслями собраться. — Почему ты меня поддерживаешь? Мы никогда не дружили. Ты же думал, что я дерьмо. Почему? Вдруг мы с Тэ никогда больше не сойдёмся? Для чего ты это делаешь? — Потому что я дерьмо, Чонгук, и ты… вся эта ситуация, и ты рядом, это помогает мне самому на плаву держаться. Юнги так или иначе всегда был где-то поблизости. Шесть лет… шесть лет, Чонгук. Всегда рядом. Мне очень хреново без него, — тянул пьяно, глаза прикрыв. И это был первый раз, когда Чимин свою слабость признал. А Чонгук твёрдо решил, что тоже будет помогать справляться. И так и справлялись полгода вместе. Юнги даже в какой-то момент заревновал, и Чонгук устроил ужасный распиздон по видеосвязи за то, что тот поругался с Чимином, расстроив сильно. Пообещал по роже надавать. Юнги психанул тогда, отключился и пропал на два дня. А потом объявился и так отчаянно извинялся, что Чимчим простил быстро. И хвала богам. Да, так они и справлялись эти долгие сто восемьдесят дней. Ходили на тренировки с крутыми хореографами и танцевали по несколько часов в день, ходили на пары и тренинги с классными спикерами, с именитыми танцорами и продюсерами, вечерами гуляли по ночному Сиднею, болтая обо всём и ни о чём, а иногда молча, каждый тихонько грустя о своём. По выходным зависали в кафешках или ездили смотреть всякую ерунду типа музеев, парков и прочего. Отдать должное Чимину, Чонгук выучил Сидней наизусть за это время. И обязательно покажет его Тэ. Если будет такая возможность. Мама писала или звонила каждый день, отправляла фотки всякие классные, она сама будто бы зажила заново, когда Чонгук в её жизнь вернулся. Занялась организацией туров с подружками. Поразительное количество людей, оказывается, интересуются танцевальной культурой и готовы платить за то, чтобы им устроили пробег по какому-нибудь музею современного искусства, сводили на балет, а потом устроили мастер-майнд с именитой балериной. И когда стажировка была закончена, когда уже пролились слёзы, потому что скучать ребята по тем, с кем познакомились в Сиднее, будут невероятно, когда самолёт взмыл в небо и приземлился на родной корейской земле, Чонгуку начало казаться, что и не было этих ста восьмидесяти дней, которые были достаточно классными на самом-то деле, и в то же время, что прошло лет пять, не меньше. Настолько, кажется, всё вокруг изменилось и все изменились. С отцом он разговаривать не стал, поздоровался в аэропорту вежливо, и всё, а потом поздоровался с Юнги, обнявшись, словно очень хорошие друзья, обнял на прощание зарёванную Кёнху — та очень хотела в Австралии остаться — и уехал с мамой домой. Всё. Дома. Он со всеми встретится в ближайшие дни. Чимин сказал, его Юнги на ночёвку отпустит. С Кёнхой через несколько дней на соревнования. Отец… Ну, неизвестно, что тот должен сделать, чтобы Чонгук вообще с ним начал разговаривать нормально. Так и закончилась эта эпопея со стажировкой. Это блядское яблоко раздора наконец осталось позади, оставив в душе противоречивый след. А потом завертелось. Через день мама записала его к психологу, после одной консультации Чонгука перевели к психотерапевту, они договорились раз в два дня встречаться дома у мамы — она разрешила жить у неё, а сама засобиралась в Японию по своей теперь уже очень успешной работе. Она едва-едва подобрала время, чтобы и сына встретить, и планы не менять. Страшно извинялась, но Чонгук её буквально выгонял, чтобы уже валила скорее, мол, хватит дома сидеть, насиделась за последние годы. Отец всё названивает неистово третий день. Но Чонгук пока не готов ничего от него слушать. Как не готов и к встрече с Тэ. А она предвидится. И очень скоро. Они на одних соревнованиях выступать будут. Нельзя сказать, что он за жизнью Тэхёна перестал следить. Юнги и Чимину запретил рассказывать что-то, запретил рассказывать об отношениях, если они у Тэхёна появятся. Тэ заблокировал его во всех социальных сетях сразу же, а аккаунты позакрывал, даже с фейка палить не получилось бы. Но Чонгук никак не мог не следить, и противореча своим же запретам, стал искать пути, как это можно делать. Если бы Чимин пароль от своего акаунта в твиттере не дал, Чонгук бы точно с ума сошёл. Но тот дал. И Чонгук таки наблюдал. А Тэхён, кажется, изменился. А ещё, кажется, не совсем один сейчас. Чонгук не знал, что ему делать с этой информацией. Потому что ему-то до сих пор больно. У него-то до сих пор надежда живёт внутри. Он каждую ночь, засыпая, выдумывал сценарии, как они однажды встретятся, Чонгук всё расскажет, извинится, Тэхён возьмёт обратно все болючие слова, которыми кидался в спину в их последний день, и всё наладится. И всё будет так, как они мечтали. Сейчас спесь подсбилась. И стало правда непонятно, что делать и как. Написать? Позвонить? Организовать вечеринку по случаю возвращения Чимина, где они «случайно» встретятся? Все идеи кажутся плохими. Да и соревнования, на которых Тэхён точно будет выступать, на днях. Чонгук туда тоже успел в последний момент вписаться в список участников. Вот там встретятся. И будет понятно. Поэтому всё время с момента приезда Чонгук только и делал, что просто ждал дня соревнований. С расчётом на то, что вот увидит он Тэхёна и поймёт. Сто процентов поймёт, что делать. И как бы, получается… дождался. Уже сегодня. — Я ушёл, не опоздай! — Давай, пока, — выбираясь из-под тёплого одеяла. Чёрт, какая у мамы красивая квартира-то. Ставшее обязательным «Доброе утро» ей в чат. Кружка кофе, приготовленная Чимином, душ, прохладный достаточно, чтобы хоть немного голову остудить, банка энергетика кофе вдогонку, так уж и быть, один бутер, и хватит на сегодня утренних ритуалов.***
Тэхён укладывает волосы, сбрызгивая лаком. Ему так похуй сейчас. Это первые соревнования с последних школьных. Он тренировался, как ненормальный. Готовился, собираясь выйти на паркет на городских уже во взрослой категории, уже не как школьник, он поменял партнёршу, нашёл новую в секции по бальным в универе, Сонгыль её зовут. Вроде бы ничего такая. Танцует хорошо. Но Тэхёну так похуй, он даже возраст не уточнял. Танцуют и танцуют, ему с ней не любовь на паркете изображать, он больше таким не занимается. И на соревнования похуй, и на напарницу похуй, и на всё, если честно, почему-то в последнее время похуй. bogom: Я просто вообще не вижу отдачи. Я чёт пытаюсь, пытаюсь, и всё колом. Уже заебало. Тэхёну глаз режет этот блядский мат. Лишнее напоминание о том, что когда-то кто-то его чувства вроде как уважал и не матерился при нём. tae: Ничем помочь не могу. bogom: Я приеду посмотреть соревнования. tae: Да не утруждайся. Блокирует телефон и откидывает его подальше на диван в гримёрке. Он уже опаздывает невозможно, но, извините, вчера у них была очень важная встреча с бухлишком у Юнги. Там Чимин прилетел. Юнги порхает, как бабочка. Но вчера почему-то свободен у него вечер был. А ещё он прилетел. Тэхён старается не думать об этом. Но типа… как? Тэхён ничего о его нынешней жизни не знает, он узнал от Юнги случайно, что Чимин с ним вроде как неплохо общается. Обидно стало. Но Чимин взрослый человек, и их разрыв никак на отношение к людям влиять не должен. Поэтому нет ничего странного в том, что тот с ним общается. Пускай. Они договорились с Чимином встретиться на днях. Тэхён скучал всё-таки. Ничего о нём теперь не знает. Не знает, как он борется со своей проблемой, чему научился на стажировке, как вообще его здоровье. Ничего не знает. Да и не должен. Он ведь не нужен ему совсем. Его ведь использовали и выбросили. Почему он должен что-то о нём знать. Тэхён не просто так его везде заблокировал. Не для того, чтобы он не мог за ним следить, а для того, чтобы самому не следить за ним. Так проще. Так легче. Наверное? Ничего он о нём не знает. Как не знает и того, что он сегодня тоже выступает на соревнованиях. Не знал, точнее, пока в самом начале сам не увидел его, выходящим на паркет под руку с неизменной Кёнхой. И это… больно. Потому что как бы, что? Откуда Чонгук тут вообще взялся? Какого хрена появился сейчас? Какого хрена это всё вообще? Почему появляется так же неожиданно, как и исчезает? Почему ранит одним лишь своим присутствием где-то? Не улыбается, как обычно, как-то по-особенному тепло, но отстранённо общается с Кёнхой, а ещё совсем не смотрит по сторонам. То ли как раньше избрав позицию не обращать внимания на конкурентов, то ли просто избегая вероятности встретиться с Тэхёном взглядом. Тэхёну требуется несколько секунд, чтобы просканировать лицо, знакомое такое до жути, и даже издалека понять всё от и до. Он знает. Знает, что Тэхён здесь. Поэтому так старательно не смотрит вокруг, когда пары выходят на паркет, представляясь. А Тэхён вот не может не смотреть. Говорят, когда умираешь, перед глазами пролетает вся жизнь. Что тогда происходит сейчас с Тэхёном? Он явно не умирает. Но его жизнь, сосредоточенная когда-то в одном единственном человеке, сейчас мелькает стоп-кадрами на обратной стороне век — Чонгук очаровательно улыбается и смотрит на него сияющими карими; красные щёки и растерянный взгляд после того, как поцеловал случайно; капелька пота, стекающая по виску, когда нависает в темноте над ним, а сам в этот момент в нём; нежно поджатые во сне губы, когда пришёл поспать ненадолго; Чонгук прижимает к себе в танцевальном классе, за окном ночь почти, а он жарко дышит в шею… И Тэхёна в мурашки бросает от того, насколько это фантомное ощущение сейчас реальным кажется. Чёрт. Больно. Тело наливается свинцом, ноги ватные сразу же, внутри замирает всё, и будто бы и не было ничего. Не было расставания ужасного, не было этих шести месяцев, когда ни слуха ни духа, будто и не существовало ни самого Чонгука, ни их любви. Это противоречиво, потому что вот она — причина преждевременного взросления, жгучей, преследующей везде и всегда, боли внутри, которая давит, давит, давит постоянно где-то в груди. Вот она, по паркету бесшумно уходит, под ноги глядя. А ещё Чонгук чужой. Ощущается как чужой. Вроде бы как когда-то был твой каждой клеточкой. А сейчас чужой. И это рвёт на части. «Посмотри на меня» Тэхён отчаянно хочет, чтобы Чонгук на него посмотрел. Буквально дыру в нём взглядом цепким выжигает, надеясь, что тот почувствует и в ответ посмотрит. В то же время боится этого ужасно. Начинаются соревнования, поднимается гул, музыка грохочет, люди переговариваются, а Тэхён не может перестать разглядывать, ведь Чонгук в ложе напротив. Стоит, смотрит на то, что на паркете происходит. Изменил стрижку немного, тёмные, красивые и очень мягкие — Тэхён помнит — волосы теперь нежными прядями падают по бокам, открывая лоб, а раньше была достаточно короткая чёлка. Похудел немного, но выглядит всё равно потрясающе, костюм, как обычно, простой и стильный, чёрный в этот раз. А ещё Чонгук… в перчатках. Серьёзно, перчатки? Это как вообще? Почему это? И внутри всё ещё больше начинает замирать и трепыхаться, когда он зачем-то принимается в лицо вглядываться. Что там найти пытается — непонятно. А потом случается. Он смотрит. В глаза самые. Встречает взгляд и замирает. Тэхён теряет возможность мыслить, всё тело отказывает, и невозможно ни голову отвернуть, ни взгляд отвести. И не верится. Вот так? Сейчас? Парализует буквально. И всё страхом сковывает. А почему так? Тэхён просто смотрит. И понятия не имеет, почему Чонгук в свою очередь глаз не отводит. И действительно будто бы и не было этих ста восьмидесяти дней. Всё так же больно до слёз. «Чего ты смотришь? Я же тебе не нужен был, отвернись» А тот, словно в ответ или просто здороваясь, кивает ему легонько и взгляд паркету возвращает, руки отчего-то за спину спрятав моментально. И шум возвращается. А ведь не сразу-то и понял, что всё вокруг будто затихло, когда он в Чонгука глазами впился. И боль возвращается и топит снова. Тэхён внезапно чувствует, что задыхается. Захлёбывается буквально болью. Больно, больно, больно. А потом возвращается злость. Дикая, необузданная, такая, что воспитанный и хороший Тэ готов идти сейчас и бить кого-нибудь голыми руками долго, пока собственные костяшки в мясо не превратятся. Больно. А потом Чонгук из поля зрения пропадает. Тэхён во времени теряется в попытках его снова выглядеть. Летят часы, и очередь выступления подходит очень быстро, а ведь он один из последних. Несмотря на то, что на сами соревнования Тэхёну было похуй, он безумно ждал возможности выступить и отпустить. Первые соревнования без него от слова «совсем». И вот, пожалуйста. И так происходило со всем, что бы Тэхён ни делал эти полгода. Поступил и начал новую жизнь, чтобы отпустить. Но нет, эти коридоры напоминают те коридоры, эти танцклассы напоминают те танцклассы, это, в конце концов, тот универ, куда они планировали поступать вместе. Он, как это ни стрёмно, особенно для танцора, пристрастился к алкоголю, достаточно быстро, учитывая, что на законных основаниях (совершеннолетний, как-никак) смог его покупать не так давно. Но каждая пьянка с Юнги или одинокий вечер в собственной комнате под вино, с трудом пронесённое, чтобы мама не спалила, заканчивались тем, что он вспоминал его. Вспоминал постоянно, колупал мозги Юнги, который с достоинством всё выслушивал и ни слова лишнего ни разу не сказал. А Тэхён вспоминал, возрождал в голове его образ, чтобы не забывать ещё дольше, и уже начал было подумывать последнее время, что наслаждается этой болью, в том плане, что старается сохранить это всё в памяти, старается оставить себе хотя бы что-то от него. Даже если этим «что-то» будет тупая, гнетущая боль и дыра в груди размером со Вселенную. С болью проще. С болью легче. Лучше, чем вообще ни с чем. Он начал с месяц назад новые отношения зачем-то. Пак Богом. Хороший, наверное, парень. Вот только у них с Тэхёном совсем не растёт. Тот хочет быстрее и ближе, а Тэхён держится за него зачем-то, но близко совершенно не подпускает. И вот сейчас всё в конкретной такой огромной заднице, а ничего с этим не поделаешь. Ему бы в себе разобраться. Отпустить уже прошлое. Но нет. Он только Богому больно делает, да себя ещё глубже закапывает. И что вот сейчас делать, ему тоже непонятно. Его и так за эти полгода ни разу не отпустило. А теперь ещё и увидел его. И проще, ожидаемо, не стало. Он… он красивый. Он такой чужой сейчас, но такой его невозможно. Это больно и это злит. А потом Тэхён выступает. Выступает, вкладывая в движения всю свою боль и злость, оттанцовывает чувственно, и словно начинает злиться ещё больше. Так яростно выписывает па по паркету, что напарница смотрит с опаской, а когда трек подходит к концу, выдыхает облегчённо. Подумать только. Мягкий, хороший, нежный Тэхён теперь уже девушек пугает, просто танцуя. А дальше что будет? Внезапно просыпается ещё и какой-то острый психоз. Ударить кого-то хочется всё больше. Хочется вообще всего и сразу. В драку влезть, в обморок упасть, наорать на кого-нибудь, просто убежать так эффектно, чтобы все заметили… Что бы ещё сделать? И главное, зачем? Привлечь внимание? Увольте, просто некуда эмоции отрицательные девать. Вообще некуда. По крайней мере, так он себя оправдывает. На самом деле желание привлечь внимание болезненное просто. Но открытым остаётся вопрос: привлекать внимание как бы чтобы что? Ну, увидит Чонгук, что Тэхён психует. И что? Подумает — придурок просто. Поэтому он, силясь успокоиться, опускается на сиденье, не разговаривает ни с тренером, ни с Сонгыль, а они не то чтобы и горят желанием. Отсаживаются подальше. Он глаза прикрывает, сидит, дышит загнанно, ощущая, как испарина на лбу потихоньку остывает и неприятно холодит кожу, высыхая. Окружающий шум снова глохнет. А он сам не понимает, что именно так разозлило. Да всё, наверное. Тэхён не замечает, что шалость удалась. Не замечает, что чтобы выступление посмотреть, Чонгук поближе подошёл и видел всё прекрасно. Если остальные, кто близко не стоял, пыл этот расценили как эмоциональность и чувственность, то Чонгук Тэхёна как-никак знает и смотрит сейчас внимательно-внимательно. С такой болью щемящей во взгляде. Но Тэхён ведь не видит. Сидит психует. А Чонгук смотрит, смотрит и окончательно на что-то решается. А потом он выступает. И Тэхён, как бы ни не хотел, не может не смотреть. Жадно вцепляется взглядом в силуэт на паркете. Запоминает каждую чёрточку, каждое движение плавное, отмечает, что Чонгук с Кёнхой стали намного профессиональнее с прошлых соревнований, па отточены до идеала, много интересных связок и сложных поддержек. А Чонгук, сука, такой красивый, что сдохнуть хочется. Эти волосы безумные, эти движения неистовые, эти взгляды, это тело. Зачем так больно-то, блять? Зачем? И кто бы мог подумать, что закончится всё вот так. Тэхён смеётся истерично до слёз, смеётся, перекрикивая всеобщий гул, напарница с тренером испуганно смотрят и подходить боятся, а он руки в кулаки сжал и смеётся, смеётся, смеётся. Потому что серьёзно? Серьёзно, блять? Перепутал шаги? Чонгук, ты серьёзно, блять?! А потом всё закручивается в вихрь какой-то, Тэхён словно находится в состоянии аффекта, даже вспомнить потом не сможет, как дальше события развивались, как были объявлены результаты, как он забрался с Сонгыль на вторую ступеньку пьедестала почёта… Чонгук с Кёнхой остались где-то за пределами первой тройки. Тэхён не принял награду, уставился в толпу людей, выискивая яростно взглядом этого еблана в перчатках, вот ему сейчас нужно лицо разбить сто процентов. Не видно. Куда подевался? А потом Тэхён психует окончательно и срывается прямо с церемонии награждения в гримёрку, не дождавшись окончания, только с одним желанием — свалить отсюда подальше и не появляться больше никогда ни на каких соревнованиях. Пошло оно всё. Просто пошло оно всё. И почти успевает ретироваться, но нет же. Богом в гримёрке ждёт. Вот только его сейчас не хватало. — О, Тэхён. Поговорим? — Не хочу. — Ну что за дела, долго мне за тобой бегать, это уже слишком! — Не бегай, отвали, если не нравится. — Эй, я ведь поддержать приехал, ты не охуел ли? — Я просил об этом?! Мне сейчас твоё лицо страдальческое из-за того, как тебе тут скучно, вот прям не нужно, окей? — Тэхён, давай нормально поговорим, что, блять, происходит? — подходит, за плечо хватает, сжимает до боли. Тэхёну опять слух режет, и он бесится ещё сильне. — Отпусти. — Не отпущу, нормально давай поговорим, — а плечо, между прочим, действительно больно. — Я сказал, отпусти меня, мать твою! — дёргается, а Богом пальцы всё сильнее сжимает, и непонятно совершенно, чего добивается вообще сейчас. — Тэхён… — Тебе вроде бы ясно сказали отпустить. Тэхён синхронно со своим, кажется, несостоявшимся парнем оборачивается шокированно. Потому что это, ну… его голос. — Ты вообще кто? Не лезь, блять. — Отпусти его, иначе я позову охрану, — подходит, крепко перехватывает запястье Богома, заставляя плечо выпустить. Тот дёргается, руку вырывает и отскакивает от Тэхёна. — А знаешь что, Тэхён, вот заебало, я себе за месяц уже весь мозг с тобой выебал! Успокоишься — позвонишь, я бегать больше не собираюсь! — и вылетает из гримёрки, хлопнув дверью. Чонгук отступает на шаг назад. И отводит взгляд, руки в перчатках за спину прячет. Тэхён инстинктивно потирает плечо — саднит немного. А Чонгук странным взглядом это движение прослеживает, и что-то в его глазах темнеет. — А Кёнхе бы поменять напарника, второй раз её подставляешь, — начинает Тэхён чужим голосом. — Я извинюсь перед ней. — Ты поддался мне сейчас, чтобы показать, насколько я слабый, — не спрашивает даже в этот раз, утверждает. И закипает внутри невероятно. — Я поддался тебе, чтобы показать, насколько ты сильный, — отвечает куда-то в пустоту. Снова не смотрит. И Тэхёна прорывает. Слишком долго он всё это копил. Слишком долго пытался топить в алкоголе, повседневности и других людях то, что невозможно утопить. Чонгук посмеялся над ним. Просто в очередной раз посмеялся. В мгновение ока сокращает между ними расстояние, и Чонгук успевает лишь удивлённо охнуть, когда его грубо хватают за грудки, толкают назад и впечатывают в стену, больно ударив спиной и затылком о холодный бетон. — Да что ты говоришь, — шипит Тэхён, которого от злости рвёт на части. — Тебе мало было унизить меня один раз? — бьёт о стену ещё раз, посильнее. — Что это было, Чонгук? Зачем ты меня ещё больше в грязь втаптываешь? Тебе мало того, что ты со мной уже сделал? Зачем? Ты ещё мало у меня, по-твоему, отобрал? — кричит уже почти, пальцам больно от того, насколько сильно он рубашку в руках сжимает. — Нет же, я… я сделал это, чтобы показать, что ты молодец. Ты очень сильный, Тэхён. Ты смог это всё пережить, смог двигаться дальше, смог вырасти профессионально ещё больше и правда сегодня потрясающе выступил, ты достоин первого места, а не второго, я просто уступил, потому что должен был, — морщится от неприятного ощущения в затылке. Ему очень хочется Тэхёна обнять. Успокоить. Но тот его, кажется, убить сейчас планирует. — Какие мы благородные… — выпускает, ещё раз толкнув, и отступает назад, смотрит с таким отвращением и презрением, что холодок по спине ползёт. И слёзы снова просятся. Разве он, Чонгук, заслужил, чтобы на него вот так смотрели? — Тэхён… — Заткнись, — собирается вещи забрать и просто уйти. — Пожалуйста, давай поговорим. — О чём ты собрался разговаривать? — разворачивается разъярённой фурией, волосы, давно синий пигмент потерявшие и сейчас уже далеко не такие яркие, как раньше, облачком вздымаются и опускаются обратно. — Нам о многом, на самом деле, нужно поговорить. — Да поздно уже, — усмехается издевательски. — Ну да, ты же меня уже заменил, — и Чонгуку внезапно обиднее, чем до этого, становится. Он распинается тут. На гордость свою наступил. Пришёл. На всё забил. А Тэхён что? — Что ты сказал? — глаза расширяются невозможно. — Этот парень… вы встречаетесь, да? Быстро ты. — Ты ещё смеешь мне говорить что-то по этому поводу? — Думаю, я имею право. — Ни черта ты не имеешь, — снова приближается, глаза блестят опасно, пальцем тыкает по-киношному жутко прям. — Ты использовал меня, вытер ноги о мои чувства и бросил здесь одного, стоило только возможности появиться, ты же меня никогда… И тут настаёт очередь Чонгука не сдерживаться. — Закрой рот! — Тэхён испуганно замолкает, он изменился, конечно, посмелее стал, но открытого проявления агрессии по отношению к себе по-прежнему терпеть не может, теряется как-то. — Замолчи, слышишь, — отталкивает руку, которой тот тыкал, легонько. — Ты даже не попытался выяснить, что не так. Ты поверил такому бреду, такому дерьму откровенному, поверил, что после всего, что было, я мог поступить вот так. Во всё поверил и просто меня отпустил. Даже не попытался, ничего не попытался. Ты понятия, Тэхён, не имеешь о том, как всё было на самом деле. Ни малейшего. — Ч-чего? — Да ничего. Я не собираюсь слушать опять дерьмо на ровном месте. Я тебе помог только что, если ты не заметил. Иди догоняй своего парня. У нас, я так понимаю, конструктивного диалога не выйдет. — Какого диалога? — В ходе которого мы бы выяснили, как так вышло, что мы друг другу в любви клялись, а ты вот так вот просто поверил в то, что все эти месяцы враньем сплошным были. Мне даже думать страшно, кем ты меня, получается, считал, раз во всё это поверил. Я пошёл, — руки в сдающемся жесте вскидывает. — Подожди, что ты имеешь ввиду? — Тэхён теряется. — Уже ничего, Тэ, — и от того, как нежно это «Тэ» с губ срывается, у Тэхёна разбивается внутри всё. Там ещё есть чему разбиваться? Одно стеклянное крошево ведь. — Подожди, почему ты меня виноватым делаешь? Ты бросил меня… — заполошно головой отрицательно качает. — Я никого виноватым не делал. Я понимаю, что больно сделал, понимаю, что нужно было объяснить сразу, как появилась возможность. Но мне тоже было больно слушать о том, какой я, извини за мат, тут по-другому не скажешь, пидорас, хотя ничего тебе плохого не сделал. Ты ведь даже разбираться ни в чём не стал. Я винил себя, как ненормальный, что всё вот так вышло. Но судя по тому, что я видел, тебе не до меня и не до выяснения прошлых проблем. Я один тут, походу, не смог отпустить, — из голоса пропадает та незначительная агрессия, что была. «Извини за мат…» — Почему ты меня виноватым делаешь? Ты меня бросил, — трясёт головой потерянно. Всё, вообще ничего теперь не понятно. — Ты повторяешься, Тэ, — и сердце на куски разбивается. Чонгук, чтобы глупостей не наделать, просто срывается куда-то тут же из гримёрки. И исчезает. Снова. Не так оно всё должно было быть. Не так. Тэхён стоит посреди комнаты поражённый и обескураженный. Снова этой тупой болью прибитый. Он ведь засыпал и сценарии в голове всякие придумывал, как они встретятся, как его Гук-и скажет, что, мол, заставили, или что-то в этом роде. Что пришлось, что выбора не было, и Чонгук всё это время ждал, чтобы вернуться. Он старался отпустить, старался забыть, но не мог перестать думать. Не мог начать ненавидеть и понять, почему не может, тоже не мог, как ни старался. И сейчас не может ненавидеть. Потому что вопросов в голове прибавилось. А тот факт, что он Чонгука увидел, услышал, прикоснулся к нему, хоть и грубо… это просто ножом по едва переставшей кровоточить ране, чтоб открылась и начала кровить и болеть ещё больше. Что происходит? Почему поддался опять? Почему Чонгук разговаривал так, будто все эти сценарии дебильные в голове — правда? Почему? Почему так больно-то, мать вашу?***
На носу Рождество. С момента соревнований и неожиданной встречи с Чонгуком прошёл плюс-минус месяц примерно. Тэхён очень долго думал, послал к чёрту свои попытки общаться с Богомом и перестал ему писать и звонить. Однако не сказал ничего конкретного, мол, ничего не вышло — расстаёмся. Просто замолчал. Почему? Не знает сам. За всеми этими зимними хлопотами и завершением учёбы перед рождественскими выходными время пролетело катастрофически быстро. А так как Тэхён настолько на этой всей ситуации зациклился, то даже не заметил, как быстро пролетели дни, как не заметил и того факта, что в университете на первых курсах двух других факультетов прибавилась парочка студентов. А ещё он отчего-то, лелея свою «обиду», откладывал встречу с Чимином аж целый месяц, на что друг, кажется, почти обиделся по-настоящему. И вот сегодня она наконец должна состояться. Тэхён сидит в уютной полупустой, несмотря на то, что уже вторая половина дня, кафешке на Мёндоне. Пьёт латте с солёной карамелью, и этот вкус тоже больно делает. Он уже потерялся в себе, в мыслях, в воспоминаниях, в попытках забить и возненавидеть, в том, что делает больно, а что нет. И как назло, начались эти моменты: вот этот кофе Чонгук больше всего любил, вот эти энергетики поглощал в огромном количестве раньше, а вот такой у него был крем для рук изначально, а вот похожую толстовку так и не вернул, уехав, а вот это их фильм один из любимых, что вместе смотрели, а вот куча шоколада, кстати, Чонгук его не любит, а вот эти песни… дурацкие совершенно две песни, запретите людям использовать их в тик-токе, Тэхён устал на них натыкаться, а потом позорно слёзы непонимания и обиды ночью глотать. В Сеуле неожиданно под конец декабря выпал снег, кружится волшебно, с крыш падая от ветра. Красиво. «А вот когда мы с Чонгуком впервые нормально поговорили, тоже снег шёл… Чёрт» Хочется ударить себя по лицу. Вокруг неторопливо плавают официанты, разнося пирожные и кофе немногочисленным посетителям, мягкий свет, красивые рождественские украшения повсюду. А у Тэхёна даже настроения новогоднего нет. Вообще нет желания ничего отмечать, а он и не будет. Семье не до этого. Отец с матерью разводятся. Он бы сказал «наконец-то». Но… сейчас это как-то особенно тяжело воспринимается. И так в любви разуверился, а тут ещё и это. С другой стороны, хорошо. Он остаётся пока жить с мамой в их квартире. Отец съезжает, но это опять же постоянные скандалы. Бабушки тоже возмущены. Сложно всё, в общем, дома. Не до праздников. — Ну, привет, друг, который со мной видеться не хочет, — слышится полное тепла и лёгкой обиды сверху откуда-то. И у Тэхёна согревается внутри всё. Он скучал по Чимину. Очень скучал. Чимин, несмотря на их ссоры периодические, таким уютным и нужным всегда был. Как без него и его подъёбов неизменных столько времени получилось прожить — непонятно. — Приве-е-ет, — пищит, поднимаясь, друга в объятия сгребает. Тянет носом его такой знакомый и родной запах. — Господи, мелкий, как я скучал, — сжимает ещё крепче. — Кто ещё мелкий… Ой! Раздавишь, — усмехается Чимин. И Тэхёну приходится его из рук выпустить. Красивый такой. Волосы светлые — обесцветил, затонировал. Серёжки в ушах. Одевается по-прежнему супер. Свитер, брюки, пальто пушистое серое. Уютный. А потом они, как ни в чём не бывало, усаживаются за столик и начинается долгая беседа обо всём на свете. Тэхёну и невдомёк, что о большинстве вещей, о которых он Чимину рассказывает, тому уже спец-агент-любимый-парень поведал. Чимин рассказывает о стажировке, о том, как у них протекало общение на расстоянии с Юнги, о родителях. И заявляет, что вообще-то учится сейчас в том же вузе, что и Тэхён, на факультете английского языка и литературы, как и хотел, всё получилось, так как взяли в резерв в начале года. У Тэхёна сначала отваливается челюсть, мол, «и ты молчал?!». Но Чимин парирует «так ты и не спрашивал». А у Тэхёна язык аж горит спросить «а он? он тоже?». У Тэхёна, на самом-то деле, очень много про Чонгука вопросов. Просто… как их задать? Чонгук на соревнованиях их подбавил ещё несчётное количество. Тэхён губы кусает, но и слова вымолвить не может по этому поводу. И потому затихает как-то загнанно-грустно. — Спроси, я же вижу — хочешь, — миролюбиво предлагает друг и кофе из чашечки отпивает. Он что, экстрасенс? — Что? О чём? — неловко усмехаясь, едва кофе не захлебнувшись. — О нём. Я расскажу то, что могу, — голову склоняет вбок и в глаза заглядывает понимающе. — Да нет, мне плевать, как там он и что, — врёт бесстыдно. — Это ты зря, конечно, — вздыхает Чимин, делая вид, что поверил. — Ничего не зря. Мы вон на соревнованиях пересеклись, он меня виноватым будто бы выставил и убежал. Нормально вообще? — А может, задуматься стоит, возможно, ты чего-то не знаешь? — отрывается от разглядывания молочной пены на кофе, возвращая другу взгляд. — А ты теперь его друг, и что-то, получается, особенное знаешь? — бросает обиженно. — Может, и знаю. — Ты в курсе, что это предательство? — Не думаю. Не веди себя, как ребёнок. Ваши отношения — не мои. Я не обязан его ненавидеть только лишь потому, что его ненавидишь ты. Да и Юнги тоже знает. Тэхёну орать хочется внезапно, что ничего он Чонгука не ненавидит. Просто не получится у него ненавидеть. И это, знаете ли, тоже проблема. Потому что хотелось бы. И Юнги тоже предатель, получается. А Тэхён уже и такому не удивляется, в целом. — Да что знает, о чём речь? — глаза закатывает. Начинает закипать. Что они тут все знали и от него скрывали, что происходит вообще? — Чимин? Ответишь? — Это не у меня нужно спрашивать, а у него, — а у Тэхёна почему-то его глупое сердце заходиться бешеным темпом начинает внезапно. Какое-то предвкушение внутри поселяется. И, казалось бы, откуда? Глупое сердце. Знает что-то? Догадывается? А может, стоило и мозгу тогда рассказать, а то как-то нечестно. — У Юнги? — У Гук-и. «Гук-и… Прекрасно, теперь даже так» — Да какого фига? Что я должен спрашивать? Меня бросили, алло. Напомнить, как? Гук-и… тоже мне. — Поговори с ним. Он расскажет, как всё было, Тэ. Поверь, тебе не будет лишним это услышать, — смотрит серьёзно. И когда дебильный распиздяй Чимин таким непонятным и загадочным стал? — Чимин, мне обидно, что после всего ты с ним дружить начал. Я думал, мы лучшие друзья. — Я по прилёте почти разбил ему лицо в качестве твоего лучшего друга. Наорал один раз даже. Но он рассказал всё… и, ну, сложно было не поддержать. Ты мне ещё спасибо скажешь. — Да с чего бы? — бросает будто бы равнодушно, но ломается. — Ай, блин. Я не понимаю… — лицо в ладонях прячет. Плакать хочется. Он догадывался, что что-то не так. Особенно после соревнований. Но какой-то внутренний блок не давал просто взять и выяснить. Тэхён всё ещё жалеет себя безумно. Ему себя очень жалко. Любому было бы жалко. Если бы с ним тоже поступили вот так. — Так не занимайся тут со мной хуйней, а иди и поговори. Завтра Рождество, в конце концов. Скоро Новый год. Разберись со всем этим дерьмом и оставь в старом году, — кажется, Чимин сюда его уговорить на разговор с Чонгуком пришёл, а не как к лучшему другу. Вот только Тэхёну уже не семнадцать. Он уже хапнул дерьма в этом деле. Он уже не готов простить всё абсолютно, как тогда. — Я… я пойду домой, мне что-то не очень, — качает головой и лицо от друга прячет, из-за стола поднимаясь. — Я кину его адрес эсэмэской. — Не нужно… Не нужно мне этого. Потом с тобой пообщаемся, — бросает уже на ходу, но звук пришедшего на айфон сообщения таки догоняет вместе с усталым вздохом Чимина.***
— Мам, мне снова больно. — Что такое, милый? — подходит и усаживается рядом на диван. — Дело в том, что… ну, помнишь, был парень, мы расстались ещё? — Чонгук. Да. Ну разумеется, помню, — ещё бы ей не помнить, Тэ изменился ужасно, в себе замкнулся и столько плакал поначалу. Ей, как матери, очень больно за него было. Естественно, она его первую любовь и первую боль помнит. — Он, в общем, бросил меня тогда некрасиво. И сейчас… мы недавно встретились случайно, он заявил, что что-то там было не так, неоднозначно, и вся вот эта ерунда, мол, я не должен был его словам верить. Виноватым меня вроде как выставил, в общем. Я забил, конечно. А сегодня вот с Чимином встретился, и он тоже мне говорит, что там всё не так просто, и нужно поговорить. — Ух… сложно. А основная проблема в чём? — Я хочу поговорить. — Так поговори. — Я просто боюсь, что… я люблю его, наверное, до сих пор. А если то, что он скажет, окажется не тем, что я хочу услышать? — Ты не узнаешь, пока не попробуешь, малыш. Если бы нам всегда говорили только то, что нам хочется слышать, жить было бы слишком легко, — говорит как-то грустно и понимающе. «Не узнаешь, пока не попробуешь» Запретите Вселенной флэшбеки. — Я просто… не верю в любовь, знаешь? — Тебе всего восемнадцать, родной, тебе ещё рано разочаровываться в таких вещах. — Ну, просто… вы же развелись с папой. — Это другое, поверь. — Почему другое? — поворачивается, смотрит странно. — Не в том плане, что у нас пара была гетеросексуальная, а у вас нет, если ты об этом. Не злись. — Не злюсь. — Ну я же вижу, нахмурился сразу. Успокойся, — улыбается миролюбиво и пальцем Тэхёну морщинку, меж бровей залёгшую, разглаживает осторожно. И правда ведь. Нахмурился. — А о чём ты тогда? — Просто у нас с твоим папой не получилось. Не получилось, и всё. Ничего интересного нет в этой истории. Но это не значит, что любви не было. Изначально она была, и ух какая. Если бы её не было, не родился бы у меня такой чудесный малыш, — по волосам, недавно заново в бирюзовый выкрашенным, треплет. — Ну-у-у, тоже мне аргумент, — дует губы, совсем как ребёнок. — У нас с ним всё, правда, всегда было сложно, не бери в пример, серьёзно. — А кого брать в пример тогда? У меня никакого, получается, нет. — Никого не нужно. Не нужны никакие примеры. Старайся на своём опыте учиться. Пиши свою историю. Ни на кого не оглядывайся. «Звучит как лозунг» — То есть думаешь, нужно поговорить, даже если расстроюсь ещё больше? — В крайнем случае, это точно поможет отпустить, — улыбается, снова по голове гладит. Тэхён губу закусывает. Наверное… она права? — Ффух, ладно, я ещё подумаю. Пойду полежу. И он пойдёт полежит. Изгрызёт себя мыслями, а губы зубами. Пропялится на заветный адрес что-то около часа. Десять тысяч раз себя отговорив ехать разговаривать. Потому что, ну… это странно. Да и поздно уже. Да, вечер поздний. Поздно уже. Тэхён не должен никому ничего. Хотел бы — сам бы пришёл поговорить. Хотя Чонгук пришёл тогда в гримерку. Нет. Поздно уже. Сотни раз сказал себе, что уже поздно, чтобы обнаружить себя в итоге вышедшим из такси у высокого многоквартирного дома. А потом и у заветной квартиры. И всё. Смелость заканчивается. Стоит, смотрит на дверь дурацкую. Ну почему она не может открыться сама? А нет, может. Тэхён не знает, сколько простоял в размышлениях. И сколько проторчал бы вот так ещё. Но внезапно замок щёлкает, открываясь, и Тэхён с перепугу даже думает позорно спрятаться за углом где-нибудь, но лишь отходит в сторону, чтобы пропустить… парня. Довольно симпатичный молодой человек выходит из квартиры и, едва не столкнувшись с Тэхёном, неловко улыбается, кивает и проходит мимо. А потом Тэхён видит его. Смотрит так удивлённо. Растрёпанный, в свитере сером и синих спортивках, совсем по-домашнему. Чимин не сказал, что адрес дал? Или не ожидал, что Тэхён воспользуется? — Тэхён?.. — Я, эм… — Проходи, — не даёт договорить, в сторону отступает. Тэхён проскальзывает в светлую квартиру. Чонгук запирает дверь, стоя так невыносимо близко, что на секунду Тэхён забывает даже, что кое-что между ними есть, мешающее просто подойти, уткнуться в шею и не отходить никогда больше. Но ощущение рассеивается, когда Чонгук отходит подальше. А Тэхён внезапно… не знает, о чём говорить. Стоп, здесь правда только что был парень? «Нет, нет, нет, пожалуйста» — Он… красивый, — выдавливает наконец из себя. Чонгук непонимающе хмурит брови. Потом до него доходит, видимо, заторможенно пальцем на дверь указывает с немым вопросом во взгляде. Тэхён кивает, рвано дыша отчего-то. — Ну да, наверное… он мой психотерапевт. Как-то не рассматривал. — Оу… — к списку важных дел в новом году добавляется обязательная пощёчина себе за тупость невероятную. А ещё камень с души хотя бы один падает. — Ты как тут?.. — «оказался» остаётся не озвученным. — Не знаю. — Это как? — Чимин адрес дал. — Ну да, больше некому было. — Расскажи мне, Чонгук, — выпаливает, сдаваясь, никаких слов не хватает, чтобы описать, насколько уже это всё надоело. Недосказанность эта, ощущение вины непонятно за что. — Расскажи уже и мне тоже. Это всё касалось лишь нас двоих, но знают все, кроме меня, в итоге. — Что рассказать? — Чимин сказал, что тебе есть что рассказать. — Ну вот у него и спроси тогда, — отворачивается. — Пожалуйста… сколько можно меня мучить? — голос тихим становится. Тэхён внезапно чувствует себя очень слабым. Его сильная, уверенная в себе личность кричит, запертая где-то в глубине души, выпуская наружу ту самую сломленную часть. — Если я что-то сделал не так, объясните мне уже кто-нибудь, что именно я сделал? Неужели я настолько плохой, что такого отношения заслуживаю? Чего вы меня друг к другу шпыняете? Я же тоже… человек. В конце-то концов. Мне так больно было всё это время. Я не поверил, конечно, что ты всё мне врал. Но… но мне обидно было, что вот так грубо меня оставил и ни строчки больше не написал. Я так пытался возненавидеть, Чонгук, изо всех сил. Но почему-то никогда не получалось. Я не могу сам себе объяснить это. Не понимаю, почему не могу ненавидеть. Объясни хотя бы ты. Пожалуйста. Завтра Рождество, я хочу уже отпустить это всё до Нового года. Я так устал, — запрокидывает голову и глаза прикрывает. «Не понимаю, почему не могу ненавидеть» А Чонгук рассыпается на мелкие осколки. И ругает себя изо всех сил. Ну зачем они и правда вот так с ним? Тэхён разве в чём-то виноват? Почему вообще так некрасиво всё вышло? Прав был Чимин, говорил ведь, что рано или поздно придёт прояснить, нужно только подтолкнуть. И что сейчас? Правду всю рассказать? И если да, то дальше-то как? Это не подходит ни под один из сценариев, что Чонгук у себя в голове рисовал. А ещё так больно от этого всего. Вот же Тэхён, рядом. Обнять бы. А поговорить и потом можно. Поцеловать бы. Не отпускать бы больше. Красивый ну просто невероятно. В этом коричневом пальто и строгих ботинках, совсем как взрослый, а ведь раньше Чонгук наблюдал его в одних лишь худи. Цвет волос, слава богу, вернул. На соревнованиях они почти белые были. А сейчас вот опять бирюзовые. Красивые очень. Под глазами синяки небольшие. Учится, наверное, день и ночь. Чонгук тоже. В параллельной группе. Совсем как тогда, но Тэхёну это навряд ли известно. Всё такие же ресницы пушистые, всё такой же милый носик с родинкой, всё такие же кофейные удивительно глаза, что прикрыл сейчас, всё такие же идеальные по всем параметрам губы, мягкие и сладкие настолько, — Чонгук помнит — что охереть просто. А вот улыбку Тэхёна он не видит. Она тоже такая же? Сто процентов такая же. Он просто обязан всё сегодня сделать для того, чтобы хотя бы раз её увидеть. А ещё… Чонгук, жадно разглядывая красивое и по-прежнему любимое до безумия лицо, потихоньку начинает думать о том, как не выпустить Тэхёна отсюда больше. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Осталось только… хуеву гору всего решить. М-да. — А ты всё такой же, Тэ, — тихонько так. Тот в ответ головой качает, мол, «нет, совсем нет…»