***
Прибытие в столицу прошло, как я и надеялся: тихо и гладко. Поезд, мерно стуча, подошел к платформе, после чего я, хорошо выспавшийся за ночь в поезде, спокойно сгрузился с вагона и направился домой. Настроение, казалось, не могло испортить совершенно ничего — даже толпа, которая уже давно заставила меня в бытность человеком уже давно начать изображать из себя снегоуборочную машину не казалась такой уж раздражающей. Уж не знаю, почему конкретно мое настроение было таким хорошим: потому ли, что я наконец-то поближе к цивилизации, или потому тому, что моей жизни ничего не угрожает? Так или иначе я, мысленно составляя план на день, направился в сторону своей квартиры. Лейтенант вышел за пару станций до Грифенхейма — по ранению ему выдали отпуск. «Интересно, а как там Майор?» — подумал. Архонт говорил, что и участие алмазного пса не будет забыто, но из-за того, что командовать заставой все-таки кому-то надо, с этим будут разбираться позже: когда смену пришлют, — то есть примерно в июле. «Ну то есть как обычно — подождем на попозже, а там, глядишь, и забудется», — я вздохнул. Не сказать, чтобы я с Майором общался совсем уж тесно, но все-таки было немного обидно. Улицы столицы постепенно оживали, пока день постепенно входил в свои права. Многочисленные грифоны сновали по своим делам. Иногда по улице проезжал трамвай, так же забитый грифонами. Я же, напевая про себя какой-то простой, но прилипчивый мотивчик, осматривал город, который так и не успел рассмотреть перед своим отъездом, как следует. И город, надо сказать, впечатлял. Будто сошедший с фотографий прошлого века — самого его начала, — дома в центре города казались достаточно чистыми и ухоженными, а замысловатые фасады, пожалуй, могли бы превратить улицу в эдакую импровизированную галерею искусств. «Это только центр. На окраинах города все несколько менее чисто», — сказал я-грифон. Но на это внимания я не обратил, равно как и на подспудные мысли о том, что все не может быть настолько неплохо. Никаких распоряжений пока что так и не поступило — да и не могло, так что можно было насладиться импровизированным отпуском. С этими мыслями я зашел в свою квартиру. Застоялый воздух тут же неприятно ударил в нос. «Так… отдых — после проветривания», — с этой мыслью направился к окну. Как только то открылось, впуская в комнату свежий прохладный воздух, я, наконец, смог вдохнуть полной грудью. Быстренько стянув с себя форму и спрятав кулон под подушку, падаю лицом на кровать. Перевернувшись на спину, осматриваю комнату. Ничего не изменилось: как я отсюда уехал, так и все осталось. «Вот и вернулся в начало, да…» — поворачиваю голову к крылу, ради интереса поведя им. Как ни странно, несмотря на весь сумбур тех дней, память о том, как я сам же и шуганулся с «лишней» конечности. Следом — первый полет уже нового меня. И как-то все это быстро прошло. Не ожидал такого. Хотя и довольно приятно, надо сказать. Встаю с кровати и подхожу к зеркалу, стараясь отделаться от чувства дежавю. Из зеркала все еще смотрела клювастая альбиносская морда. — Чего злой такой? — спросил я у отражения. Клюв открывался следом за словами. Раскрываю крылья, рассматривая их в зеркале. Крупные белые перья с черными кончиками легонько колыхались на ветру. Из толщи памяти всплыли образы: вот Фердинанд, тогда еще подросток, снова получает палкой по мягкому месту за слишком низкие успехи на тренировках полета. Вернее, совсем никакие успехи: научился более-менее сносно летать он только ближе к совершеннолетию, в связи с чем остальные воспитанники приюта не упускали шанса поддеть книжного червя. Морщусь. Воспоминания Фердинанда были не самыми приятными. Как и ночные мечты о старой-недоброй мести, да… Пробно взмахнув крыльями, складываю их. Что странно, все равно, даже сейчас, когда у меня было время порефлексировать, никаких странных ощущений не было. «Ладно уж. Черт бы со всем этим — я сюда отдыхать пришел или…» — на этот моменте меня отвлек стук в окно. — «Да кто там?» Развернувшись, топаю к окну… и с удивлением замираю, видя мерно размахивающего крыльями грифона в форме почтового агенства Грифенхейма. «Точно… не все грифоны предпочитают двери», — отмерев, подхожу к окну и открываю его. — Доброго дня, господин подполковник! — без обиняков начал грифон, своей кислотно-зеленой с редкими синими пятнышками расцветкой вызывающий ассоциации с типично-голливудской химозой. — Вам тут корреспонденция накопилась! Передо мной на пол шлепнулась весьма увесистая, судя по звуку, сумка. — Вот! Распишитесь, пожалуйста! — мне протянули бланк на потертой деревянной планшетке. Тут же было и перо. Второй лапой мне протянули чернильницу. «Интересно… откуда эти перья берут и подойдут ли грифоньи?» — спросил я себя, внутренне поморщившись. Дома я пробовал писать пером и, доложусь, это дело очень большой привычки, и мое облегчение от того, что мне, с моим-то не до конца ясным положением, отчетов почти не приходилось писать, было действительно большим. Расписавшись, возвращаю перо в зажим на планшетке. — Благодарю за работу, — кивнул я почтальону. Тот, странно на меня взглянув, недолго думая, взмахнул крыльями, отправившись дальше. Я же снова посмотрел на простую тканевую сумку, туго набитую письмами и прочей макулатурой. Без лишних проволочек вытряхнув все это богатство на прикроватную тумбочку, я бросил сумку на стул — потом положу в почтовый ящик. Там ее должны забрать. «И что тут у нас?» — кучка получилась весьма внушительной, так что надо бы ее разобрать. «Заместитель министра экономики выразил обеспокоенность взрывом забастовочных настроений в сердце Империи», — гласила передовица одной из газет. Откладываю ее в сторону — будет, что почитать. «Так… газета, газета… еще одна газета», — примерно на пятой газете я начал понимать, что ничего особо интересного в этой кучке нет. За очередной порцией новостей последовал витиевато украшенный конверт, скрепленный — я моргнул — довольно старинно выглядящей сургучной печатью с гербом. «А это точно мне?» — на секунду залип я. Но на конверте четко было написано «Адресат: Фердинанд Доункло, полковник…» и так далее. И это заставило меня нахмуриться: я еще не получил приказа о присвоении чина. А значит, знать об этом может только Архонт, лейтенант… и все. По крайней мере из тех, кого я знаю. Вздохнув, я вскрываю конверт, разворачивая письмо, оказавшееся приглашением. Некий барон Лангшверт интересовался моей поездкой и выражал глубокую благодарность за спасение его отрока. «Это кого я умудрился?» — поморщился я, не сразу понимая, о чем это он. Память Фердинанда молчала. — «Лангшверт… Лангшверт… что-то знакомое». Примерно через минуту напряженных размышлений, до меня, наконец, дошло — так же звали лейтенанта. «Значит, папенька приглашает «спасителя» своего сына на личную беседу», — я отложил конверт так, чтоб он оставался на виду, и фыркнул про себя: «Свататься». Еще одно какое-то приглашение было отложено куда подальше, следом за ним последовало снова пару газет… и еще одно письмо, с печатью департамента кадрового управления министерства обороны. «Этим-то что от меня понадобилось?» — я развернул письмо: «В связи с присвоением Вам внеочередного чина, просим вас, подполковник Фердинанд Доункло, явиться в главный корпус ДКУ МО в Грифенхейме, Аквелиштрассе 34, к третьему часу дня пятого мая года триста первого от основания Империи, для прохождения процедуры принятия новой должности», — гласило коротенькое письмо. «Бюрократия…» — я поморщился. Фердинанд, в силу все-таки не самых высоких чинов, и постоянного нахождения на границе почти не имел с ней дел. Но о ней был все-таки наслышан. И то, что он слышал, ему совершенно не нравилось. И мне, честно говоря, тоже. Так еще и явиться требовалось сегодня, сразу в день приезда. — «А который час?» Я взглянул на часы. На них было полтретьего дня. — Твою же! — я подскочил с кровати и, быстро закрыв окна, принялся одеваться. Это было не так уж и близко, так что выходить требовалось немедля.***
Относительно простой, на фоне окружающих его особняков, оплот бюрократии встретил меня запахом чернил, бумаги и серы. На входе стоял клерк — уже немолодой, в общем-то, грифон, вечно уткнувшийся в какой-то блокнот. Стоило двери за мной захлопнуться, он поинтересовался: — Цель прибытия? — удостоив меня лишь кратким взглядом, снова уткнулся в блокнот. — Получение нового чина, — ответил я и протянул грифону письмо, которое тот нарочито неспешно взял из моих рук. Пробежав взглядом по нему, он, так и не поднимая взгляда, сказал: — Пройдите в кабинет пятьдесят три. И так и отошел, всучив письмо обратно. Я пожал плечами и осмотрелся… тут же осознав, что где находится этот самый кабинет, не знаю совершенно. А этого клерка уже как ветром сдуло. Так что я, вздохнув, снова посмотрел холл, из которого, помимо лестницы наверх, шли два коридора — влево и вправо от входа. Подойдя к левому коридору, высматриваю первым кабинетом там номер сорок, и направляюсь вперед. Поначалу все шло достаточно гладко: за кабинетом сорок шел сорок первый, и так далее. В коридоре было пусто — то и дело разве что грифоны проходили по нему, неся на спине стопки документов. Среди одной из таких стопок я заметил вполне себе узнаваемый пергамент весьма древнего вида. «Сорок семь, сорок девять…», — досчитав до сорок девятого номера, я в удивлении остановился — следом за ним шел кабинет за номером сто. — Что за… — обращаю взгляд к «четной» стороне, но там все в порядке. Напротив кабинета 47 был кабинет 48. Нахмурившись, прохожу г-образный коридор до конца, всматриваясь в номера на дверях кабинетов. После кабинета с номером 149 начался номер 200. «Кто все это нумеровал?» — прорычав про себя, разворачиваюсь и топаю в противоположное крыло. Меж тем, количество клерков в коридоре уменьшилось — теперь он и вовсе был почти пустым. Выцепив несильно занятого на вид грифона, подхожу к нему и спрашиваю: — Доброго дня! Не подскажете, где находится кабинет пятьдесят три? Грифон темно-фиолетовой расцветки посмотрел, кажется, как на идиота. — Так вам это, — он кивнул в сторону улицы, — в здание напротив. И тут же продолжил идти по своим делам, оставив меня наедине с дернувшимся глазом. Но делать нечего: пришлось идти к выходу и, спешно переходя дорогу, зайти в здание напротив, несколько меньше по размеру. Запах, что характерно, был абсолютно такой же. И вот тут уже было достаточно много грифонов. Среди всей этой пестрой толпы, чьи цвета заставили бы самых ярких попугаев подавиться от зависти, заметил целую кучу лейтенантов, сидящих на скамейках с ошалевшим видом и громадной стопкой бумаг рядом. Неподалеку сидели офицеры рангом повыше — и тоже с кучками бумажек. Уж не знаю, в связи с чем такой праздник бумагомарательства, но размеры кип бумаг, каждая из которых была иногда повыше грифона в холке, особо оптимизма не внушали. «Не нравится мне это», — подумал я, наблюдая закономерность: чем более высокого ранга офицер, тем больше стопка бумажек. Благо, кабинет пятьдесят три я заметил сразу, тут же направившись к нему и ловя спиной сочувственные взгляды. Очереди перед ним никакой не было, так что войти, полагаю, можно. «Ребята, прекращайте. Мне это совершенно не нравится», — поморщился я от продолжавших пилить спину сочувственных взглядов, отнюдь не прибавлявших мне уверенности. Когда до двери злосчастного кабинета была всего пара метров, из-за двери вывалился офицер с погонами майора и с внушительнейшей стопкой бумажных папок на спине. Весьма пухлых папок. Да и вид самого офицера внушал некоторые опасения. Постучавшись, вхожу в помещение, обнаруживая себя в довольно крупном кабинете. Стены слева и справа от входа были целиком закрыты стальными шкафами, один из которых был открыт, открывая свое нутро — множество различных папок. — Фамилия, Имя, Чин? — спросил сидящий за массивным деревянным столом грифон, взглянул на меня, а затем на блокнот в лапах. — Доункло, Фердинанд, Подполковник, — максимально ровным голосом ответил я. — Ага, — грифон кивнул, вычеркнув что-то в блокноте. — Хорошо. Присаживайтесь. Повинуясь указке, сел на жесткий деревянный стул, устраиваясь поудобнее. Грифон меж тем потянул за какую-то ниточку рядом с его столом. На той стороне неприметной двери, которую я сначала и не заметил за шкафами, послышался звоночек. — Так… подполковник Фердинанд Доункло, — меж тем, продолжил он явившемуся молодому клерку. Тот кивнул, отчего его длинная «челка» из перьев болотно-зеленого окраса покачнулась, и принялся шариться в одном из стоящих тут же железных шкафов. Через минуту весьма внушительная папка была передана грифону. Тот, натянув на клюв небольшие очки на цепочке — я был более чем уверен, что для них есть свое название, которого я не знал, — принялся читать. — Приказ о получении внеочередного чина… есть, причина… есть, — на этом слове он покосился в мою сторону. Еще несколько раз пробежавшись взглядом по страничкам, он отложил папку и обратился к стоящему тут же помощнику: — Принеси, пожалуйста, комплект документов номер тридцать три, — и поправил когтем очки. Тот кивнул и вышел из помещения через все ту же дверь в подсобку. Сам же бюрократ непонятного ранга — а таблички на двери не было — сидел и молчал. Молчал и я, думая, за каким таким лядом вообще брал с собой местный паспорт и еще несколько важных документов. Впрочем, все разрешилось, когда служащий вкатил тележку, доверху груженную документами. — Ваш паспорт и военное свидетельство, пожалуйста, — опустил в когтистую лапу требуемое. Быстро ознакомившись, грифон кивнул и начал, под мой ошалевший взгляд сгружать с тележки девять все тех же бумажных папок, туго набитых. — Значится… — грифон выложил первый «пакет». — Это документы в отдел офицеров, участвующих в боях, кабинет номер двести сорок три… И таким образом, монотонным лекторским тоном и нарочито неспешно, чинуша сгрузил на стол настоящую гору документов, кажется, больше меня ростом. «Куда я ввязался?» — я смерил взглядом всю эту стопку, посмотрел на грифона. — Ну чего вы смотрите? У меня вон, очередь стоит перед дверью, не задерживайте, — сварливо сказал он, снимая с клюва очки. Все еще совершенно ошалевший, я вышел из кабинета, про себя думая, а стоило ли оно вообще того. Присев тут же, на лавочке, я взял в руки предусмотрительно выданные мне перо с чернильницей и взялся за первый документ. «Прошение о присвоении внеочередного военного чина в составе Имперской Армии», — гласил заголовок длинного двадцатистраничного документа. Хорошо хоть, что его не надо прописывать целиком. Довольно быстро заполнив этот документ, я взял в когти следующий, которым оказалась точная копия предыдущего документа. «Что?» — встав с лавочки, я подошел к кабинету и, постучавшись, вошел. — Прошу прощения, но тут какая-то ошибка, — чинуша заинтересованно поднял на меня взгляд. — у меня два экземпляра «Прошения о присвоении…» Грифон изменился в лице, злобно проворчав: — Опять вы, военщина, — нахохлившись, он посмотрел на меня. — правило семи копий создано не просто так. Каждая копия передается в один из кабинетов, куда вы разносите свои документы. «Семи?!» — я дернулся. — А теперь вон! Не мешайте работать, — чинуша показательно уткнулся в свой блокнот, явно давая понять, что беседа окончена. Вернувшись за стопку документов, я вздохнул, снова принимаясь читать. Спустя сотню страниц бесконечного текста я уже с интересом косился на висящий в кобуре пистолет. — Что?! — я вгляделся слезящимися от постоянного чтения глазами в лист бумаги. — На каком это языке?! В общем, с документами я провозился до самого вечера.***
Раздавшийся стук в дверь выдернул из воспоминаний, заставив поморщиться и мысленно послать незваного гостя куда подальше. Но вдруг прибывшее известие самым настоящим образом не терпит никаких мелких или больших отлагательств? «Твою-то ж дивизию, я даже думать начинаю канцеляритом», — встряхнув головой, все-таки встаю с кровати и вяло направляюсь к входной двери. Открыв ее, с удивлением обнаруживаю грифона, которого, вообще-то, здесь быть не должно. — Ну здравствуй, Фердинанд, — ответил гость, а я же мысленно простонал.