В себя я пришла в каком-то маленьком тёмном чулане. Первым делом попыталась встать и оглядеться, но, как только я слегка приподнялась на кровати, почувствовала боль в мышцах, которая бывает, когда не рассчитал силы и решил пройти полноценную тренировку с Гай-саном и Роком Ли.
Упав на подушку, я решила больше не пытаться встать. Зачем? Какой в этом сейчас смысл? Вместо этого решила посмотреть, что с руками. Даже странно что я жива. Потеряв контроль над руной, почувствовала себя в одном из адских котлов.
Поднять руки тоже оказалось задачей не из лёгких, мышцы адски болели.
— Ну действительно, адские котлы — адская боль, что не так? — ухмыльнувшись подумала я.
Спустя несколько минут бессмысленных усилий, у меня всё же получилось поднять правую руку. Осмотрев её, не обнаружила ничего необычного. Рука как рука, даже многочисленных клейм от рун больше нет.
Попыталась с помощью чакры расслабить злосчастные мышцы, дабы побыстрее избавиться от крепатуры. Но нет же, всё не может быть так просто. Я не почувствовала в себе ни капли чакры. Ну, можно поздороваться с чакроистощением.
Издав что-то похожее на сдавленный смешок, я продолжила лежать и смотреть в потолок, прокручивая в голове вчерашние события. И угораздило меня взять в Страну Волн тетрадь с каноном, может, всего случившегося можно было бы избежать, знай я о нападении заранее.
Хотя, какой от меня толк? Как бы усердно я не тренировалась все четыре года, что я в теле Сакуры, я ничего не добилась. Даже сносной физической формы у меня нет. После пяти минут обычного бега я выдыхаюсь, мой максимум десять отжиманий и ни одного подтягивания. Да я даже сюрикены кривенько кидаю! Мне приходиться прицеливаться дольше, чем того позволяет ситуация. Для обычного человека это хорошо, но для шиноби это ужасно.
Все мои победы, которые я когда-либо одерживала были спонсированы хитростью и стратегическим мышлением. Это хорошо для стратега, не для ниндзя, выходящего на миссии. Хорошо для обычного медика, работающего в госпитале, но не для шиноби-медика. Да я могу привести кучу примеров, когда меня подводило отсутствие силы.
Тот же бой с Досу, не будь у меня с собой яда, я бы уже была в отключке, и это если бы он меня пощадил. Да я на трибуны возвращалась, еле переставляя ноги. А упасть и не двигаться не позволила гордость.
Если присмотреться ко всем моим действиям в бою, ко всем моим словам, то я просто слабый медик, которому дальше госпиталя выходить опасно. Не будь я настолько слабой, последняя чакра ушла бы не в руну, а в несколько боевых техник и, возможно, Сикушима-сан была бы жива. Может, я бы успела.
Имея две стихии и остатки чакры Учихи Микото, за все четыре года нахождения в этом мире я не удосужилась выучить ни одной чёртовой стихийной техники. Единственное, что додумалась сделать, это выучить ирьедзюцу, благодаря которому всё ещё жива.
Ходить на обычные тренировки, чтобы развивать мышечную силу и выносливость мне было лень. Каждый раз, когда речь заходила о физической тренировке, я смотрелась в зеркало, видел стройную фигуру и шла дальше, даже не задумываясь, что я шиноби и мне надо бы иметь хорошую выносливость.
Я слаба, и каждый раз свою слабость скрываю под маской безразличия или под напускным хвастовством. Получила достаточно глубокую рану из-за нехватки сил и неосторожности — «Пф, я ирьенин, вылечусь!». Вместо того, чтобы блокировать удар на спарринге, получила огромный синяк — «Я ирьенин!». Сплошное хвастовство и ничего больше. А все мои:
«Пусть я и бесклановая, но я тоже сильна!»
Чистой воды враньё. Я не сильна, я умна и хитра. В схватке один на один с сильным и умным противником, я труп. В паре Сакура vs Шикамару, мне обеспечен проигрыш. Нара рассчитывает каждое движение наперёд, как и я, но он сильнее, знает больше техник, лучше владеет сюрикенами и кунаем.
Тот же пример с Ино, которая знала о моей хитрости с бомбочкой. Меня спасла импровизация, и то, что физически мы примерно равны.
Я думала и думала, всё сильнее убеждаясь, что очень слаба даже для обычного генина. Потом вспомнила, какой примерно должна быть канонная Сакура, но персонаж получился довольно странным, ибо я уже мало что помнила из своего мира.
По сюжету Харуно должна была осознать, что слаба и податься в ученицы Цунаде, но как она это сделала и что было дальше мне не известно.
Я продолжала сеанс самобичевания и останавливаться не собиралась. Вскоре от простого «я слабачка», перешла к теме «Будь я сильнее, Сикушима-сан была бы жива». Что самое противное, вспоминая о наставнице, о том, как её убили у меня на глазах, я не ощущала ничего. Пустота, будто из меня высосали все чувства и не осталось ничего. Ни боли, ни горечи утраты, пустота и безразличие.
Когда представила, что из-за лени и нежелания становиться сильнее, генджицу Орочимару сбудется, и все, кто мне дорог умрут, плюнула на крепатуру, через силу, кое-как, села на кушетке, больше не жалея себя и начала разминать мышцы вручную.
Рок Ли, который сейчас лежит где-то в госпитале, смог разрушить защиту Гаары — джинчурики однохвостого — благодаря обычному тайджицу и теперь лежит без сознания, с сильнейшими травмами, а я грущу, что у меня чакроистощение и придётся терпеть боль в мышцах если начну двигаться.
Сикушима-сан учила меня не только шосену и ирьедзюцу, но и обычной первой помощи, если кончилась чакра. А крепатура — это вообще пустяки. Если не вдаваться в подробности, то это ничто иное, как боль в мышцах, после сильных нагрузок, к которым организм просто не привык. Такими нагрузками я загрузила себя, используя руны слишком долго и часто.
Сенсей учила меня, как можно размять мышцы, чтобы уменьшить боль. Без всяких терминов это называется просто — массаж. На разминание всех мышц ушло немало времени, часов у меня в каморке нигде нет, поэтому точно сказать, прошло полчаса или минут десять я не могу.
После всех манипуляций, проделанных с мышцами я встала на ноги. Больно, но терпимо. Оглядела себя и ужаснулась. Вся одежда в крови и грязи, наполовину порванная, от свитера несёт гарью и запахом крови. Почувствовав запах последнего, меня чуть не стошнило, ведь на этом свитере была кровь стольких людей, и не сосчитать.
Сдерживая подступившую тошноту, медленно сняла то, что когда-то называла свитером и отбросила в самый дальний угол небольшой каморки. Теперь я могла оглядеть место, где находилась. Обычная кладовка, в которой стояли швабры, вёдра, тряпки, веники и прочая уборочная утварь. В самом уголке, возле стенки, стояла медицинская койка, на которой я очнулась.
Сомнений не было, я в госпитале. Не будь я реалисткой, то подумала бы, может и Сикушима-сан здесь, в какой-нибудь палате, вся в синяках, ранах и ссадинах, но живая? Но к моему огромному сожалению, я не просто реалистка, я — параноидальная пессимистка.
Не желая больше задерживаться в тёмной кладовке, вышла в коридор. Глаза ослепил яркий солнечный свет, лившийся из окон светлого медицинского коридора, а, стоявший по всему госпиталю, шум больно ударил по барабанным перепонкам. Кто-то шёл, громко топая, вёз неприятно скрипящую колёсиками койку с пациентом, шаркал подошвами сандалей, ирьенины переговаривались друг с другом, обсуждая свои насущные дела и огромную загруженность пациентами.
Решила, пойду-ка, к пункту регистрации, скажу мол со мной всё хорошо, и, тихо-мирно, убегу домой, если он ещё есть.
Я шла к ресепшену, и все взгляды были направлены на меня. Все мимо проходящие считали своим долгом внимательно оглядеть мою перепачканную, изорванную одежду и, мне кажется, такое же грязное и чумазое лицо. Старательно делая вид, что ничего этого не замечаю, продолжала идти, мысленно решая для себя, что с этого дня я начну меняться и любыми способами стану сильнее.
На ресепшене вместо старшей медсестры, была Узумаки Карин. После второго испытания Экзамена на Чунина, я, как и обещала, нашла ей наставника, и теперь Карин уже как месяц учится ирьедзюцу. Хоть какой-то от меня толк.
Подойдя к ней, как можно увереннее проговорила:
— Привет, Карин. Я ухожу домой.
Узумаки подняла на меня уставшие глаза. Осмотрев её стол, выявила, что причиной усталости была увесистая стопка бумаг, лежавших рядом с ней. Карин ещё какое-то время смотрела на меня, пока до неё не дошёл смысл моих слов.
— Но, Сакура, — тихо начала она, — ты два дня пролежала без сознания со многочисленными травмами, ожогами и клеймами. Тебе ещё как минимум день надо отлежаться в госпитале.
— Но, Карин, — проговорила с горечью в голосе, — зачем? Я не обычный пациент — я сама ирьенин! — ну, да, конечно, опять завела свою любимую шарманку. — Если что случиться я прекрасно справлюсь сама.
— Сакура! — прикрикнула она, — у тебя чакроистощение. Ты не то что шосен, ты даже крепатуру убрать не сможешь. Не выпендривайся и иди к себе в палату, если с тобой всё хорошо, завтра уже будешь дома!
Я тихо таращилась на Карин. За какой-то месяц она так кардинально поменялась! Вот что делает с людьми общение с ирьенинами. Не найдя, что возразить, понурив голову я с надеждой спросила:
— Может хоть работа какая-нибудь есть? Я так с ума сойду.
Подняв глаза на Узумаки я оторопела, на её губах играла самая злорадная ухмылка, даже злораднее чем у Помидора! А это уже о многом говорило. Карин медленно становиться самым настоящим зверски-аккуратным и изворотливым медиком. Надеюсь это хорошо кончится.
— Конечно есть, — моя собеседница фыркнула и указала на стопку бумаг. — Это истории болезней и заключения о смерти. К ним приложены бумажки с записями ирьенинов, их надо занести в бланки красивым почерком. Справишься?
— Да, но, — я замялась, подбирая слова, — давай заключения о смерти ты как-нибудь сама?
— Её заключения там нет, — сочувственно сказала Узумаки, раскусив мои мотивы. — Его уже заполнили, соболезную.
Почему-то от соболезнований Карин стало противно, будто меня с ног до головы вымазали в грязи. Сжав кулаки так сильно, что костяшки побелели, я наконец подняла голову и, посмотрев Узумаки в глаза, улыбнулась.
— Да, ну, жизнь на этом не кончается. По крайней мере я — тварь живучая, так что не беспокойся.
Пока Карин удивлённо хлопала глазами от моих перепадов настроения, я перехватила с её стола бумаги и попросила ключ от своего кабинета. Узумаки порылась в каком-то ящике и протянула мне маленький ключик с номером кабинета.
Поблагодарив новоявленного ирьенина, отправилась к себе в кабинет с ужасом вспоминая, что ночью придётся вернуться в тёмную каморку, хотя, может получиться уломать Карин, чтобы она не забирала ключ от кабинета на ночь? В нём как-раз тоже кушетка есть. А самое главное — запасная одежда.
Перехватив бумаги поудобнее, я ускорила шаг, дабы побыстрее дойти до кабинета. Кое-как открыв замок и, чуть не уронив все бланки, ввалилась в небольшой светлый кабинетик. Сгрузив истории болезни на стол, порылась в нижнем ящике и выудила из него футболку и штаны.
В госпитале есть помещение для персонала, а в нём, душ. Вот туда нам надо. Предвкушая поток воды, смоющий с меня напоминание не самого лучшего дня в моей жизни, я вприпрыжку отправилась прочь из кабинета и вперёд по коридору.
Оказавшись под тёплыми струйками душа, я наблюдала за тем, как смытая кровь смешивается с грязью и обретает тёмно-бордовый оттенок. Брр, не лучшее зрелище, меня буквально выворачивало наизнанку. Дабы ещё сильнее не испачкать чистый белый кафель я побыстрее помылась и, одевшись, вышла из душа, стараясь не дышать, уж очень сильно пахло кровью. Или мне показалось?
Зайдя в кабинет я уже села за стол, собираясь заняться бумагами как обнаружила, что на столе банально нет ни одной ручки. Порывшись во всех ящиках, смогла обнаружить только печенье и пакетик какого-то чая. Радуясь, что нашла старую заначку, пошла к Карин, у неё на ресепшене есть всё, от ручки, до скрепки и никому не нужной кнопки.
Ещё на подходе к Узумаки я заметила огромное оранжево-жёлтое пятно. Приглядевшись, узнала в нём Наруто, который о чём-то спорил с Карин, а может и что-то клянчил, уж слишком попрошайническое у него было лицо.
— Какие люди и без Учиховской охраны! — ухмыляясь протянула я.
— Вот видишь Карин, ты прекрасно знаешь где она, даттебайо, — насупившись упрекнул вторую Узумаки джинчурики.
— Сакура, а ты чего это прохлаждаешься? — обиженно спросила Карин. Что-то у них произошло, пока меня не было.
— Ручка, — только и сказала.
Карин прекрасно поняла, что я имею ввиду, и вытащила из-под стойки ресепшена банку с ручками, их там было больше пятидесяти точно. Оглядев каждую придирчивым взглядом, остановилась на обычной — но главное — удобной чёрной ручке.
Когда уже собиралась уходить, резко обернулась к джинчурики, улыбаясь как Чеширский кот:
— Наруто, — протянула, — ты идёшь со мной и рассказываешь самые последние новости.
— Эй, — воскликнула Карин, поправляя очки, — а работать кто будет?
Махнув на неё рукой, я подхватила Наруто под локоть и мы, смеясь как идиоты прошествовали в мой кабинет, где я предложила чая с печеньем. Узумаки конечно же согласился, ещё бы, чтобы он, и отказался от еды. Пока я готовила угощение, неприкрыто пялилась на джинчурики.
— Сакура, ты чего на меня так смотришь, даттебайо? — полюбопытствовал Наруто, принимая чашку горячего чая.
В ответ на его вопрос, показала указательным пальцем на его лицо. На лбу и щеках были пластыри, скрывающие какие-то ссадины.
— А, это, — понимающе протянул Наруто и начал достаточно длинный рассказ, иногда прерываясь на чай.
Как оказалось, во время нападения Орочимару и его пешек на Коноху, бой Помидора и Гаары не закончился. Джинчурики однохвостого окончательно сошёл с ума и захотел убить Учиху, дабы доказать, что он живой, как-то так. А Наруто пошёл за ними следом, чтобы помочь сокоманднику, который в одиночку бы не справился точно, ибо Собаку-но начал обретать форму однохвостого. Но конечно же, какая драка без проблем? На пути у Наруто и Саске встали брат и сестра Гаары, которых я чисто по-человечески понимаю, но честно говоря немного осуждаю за это действие, потому что именно от того, победят Гаару или нет зависели жизни не только моих сокомандников, но и многих других людей. Но сейчас не об этом.
На помощь Узумаки и Учиханутику подоспела команда номер восемь, задержавшая Темари и Канкуро, тем самым, позволившая, Наруто и Саске догнать Гаару. Потом, по словам Узумаки начался самый «фарш». Они с Помидором атаковали Гаару, пытаясь хоть как-то его ранить, но, Собаку-но довольно быстро принял форму Шукаку- однохвостого. Тогда, не вовремя выбравший время для атаки чидори Учиха, полетел в ближайшее дерево, проехавшись по которому и осел как, цитата: «сопля».
Тогда, Наруто призвал огромного жабьего босса по имени Гамабунта. Этому приёму его научил Джирайя-сан — Жабий Санин. Узумаки в деталях рассказывал, как безжалостный жабий босс нападал на Шукаку, мотая бедного пассажира в разные стороны. А самое эпичное было, когда Гамабунта превратился в Девятихвостого Лиса, заточённого в самом Наруто. Потом, жабий босс велел Узумаки растрясти Гаару, ушедшего в транс на голове Шукаку.
Узумаки конечно послушался Гамабунту, но чуть не свалился, благо, Учиха вовремя опомнился и, поняв, что к чему, стал отвлекать однохвостого, пока Наруто не добрался до Гаары, которому врезал прямо по мордашке. Когда Собаку-но пришёл в себя, Шукаку исчез, осыпавшись песком на землю. Так что мои ещё совсем зелёные сокомандники, не без помощи Гамабунты, но можно сказать самостоятельно победили джинчурики и его биджу. Это ли не достижение?
— А с Помидором что? — заинтересовалась я, действительно, где он? Может его песком завалило? Хотя, его завалит. Потом бедный песок ещё доплатит, дабы Учиху побыстрее выкопали.
— Валяется дома и психует, что решающий удар нанёс я, даттебайо, а не он, — ответил Наруто.
— Это как раз в его духе, — ухмыльнувшись, произнесла я. Джинчурики лишь фыркнул.
— Ещё Хокаге, — Узумаки замолчал, уже гипнотизируя пустую кружку, в которой совсем недавно был чай. Спустя долгое молчание он продолжил, — умер.
Подавившись печеньем, я закашлялась, а спустя минуту надрывных кашлей и несколько хлопков по спине от Наруто, сипло спросила:
— Что?
Джинчурики рассказал во всех подробностях, которые ему были известны. Но их было так мало, что всё что я смогла понять, так это то, что во время нападения на деревню, Орочимару напал на Хокаге, установив какой-то непроницаемый барьер, через который никто не мог пройти. Под конец боя, Сарутоби-сан применил технику четвёртого, что-то связанное с Богом Смерти и хотел забрать с собой на тот свет душу Змеиного Санина, но что-то пошло не так, поэтому он лишил Санина рук на всю оставшуюся жизнь, пожертвовав собой.
Не найдя, что сказать я лишь присвистнула. Посмотрев на время, поняла, что пора занимать бумагами, Наруто сразу же всё понял и, решив не мешать, хотя я его уговаривала остаться, попрощавшись, ушёл.
Оставшись наедине с бумажной волокитой, я бухнулась за стол, вооружилась ручкой, и пошла работа. Аккуратно заполняя бумаги, надеялась, что жертв немного. Чуть позже мне рассказали, что всех жителей деревни, не являвшихся шиноби успели вовремя эвакуировать. Поэтому потери были только в рядах шиноби и АНБУ.
***
Проснулась я от стука в дверь. Сонно разлепив веки и, поняв, что я уснула прямо в кабинете, едва закончив разбираться с документами сипло крикнула, выплёвывая волосы изо рта:
— Войдите!
В кабинет, аккуратно оглядываясь по сторонам, зашёл Кизаши. Посмотрев на меня, он фыркнул и бухнулся на небольшой диванчик, стоявший в углу.
— О, привет, то-сан! — поздоровалась я, вскакивая из-за стола и подходя к нему, дабы обнять. Жив, слава Ками-сама.
— Ну привет, Сакура-чан! — сильно сжимая меня в объятиях, так что рёбра чуть не сломались, поздоровался Кизаши.
— А теперь, — начала я, вдыхая побольше воздуха, — что с ка-чан? Где вы были во время нападения? Ран нет? Что с лавкой? А с домом? Вы то сами как?
— Помедленнее, — посмеиваясь над моей нетерпеливостью, попросил то-сан и начал рассказывать всё по порядку.
В итоге я узнала, что во время нападения на Коноху, родителей вообще не было в деревне. Они резко решили, что надо бы съездить в столицу, дабы найти поставщика товаров. Вернулись они на следующий день, когда нападение было полностью отражено.
Направившись домой, они обнаружили лишь обломки когда-то достаточно большого дома, так семья Харуно стала бездомной. Ха. Но, нам повезло, то-сан сказал, что вместе с лавкой они с Мебуки купили и квартирку над ней. Хотели сделать двухэтажную лавку, но теперь мы просто будем там жить. Футоны в этой квартирке имеются и две комнаты есть. Которая с балкончиком, будет моя. А другая родителей. Кухня уже сделана, только в гостиной голые стен, но ничего это мы быстро исправим.
Ка-чан сейчас в нашей новой квартире готовит что-то вкусненькое и ждёт поставки товара в лавку. Как-то так.
— А насчёт тебя мы сначала не переживали, — неожиданно начал то-сан, — в доме ты быть не могла. Поэтому оставалось несколько вариантов. Либо у кого-то из мальчишек ждёшь нас, либо в госпитале. Мебуки сразу рванула в госпиталь, сказала «Чувствую, она там», — передразнивая ка-чан, поведал Кизаши, на что я лишь усмехнулась, — Карин рассказала нам про твои травмы и про, — то-сан немного замялся, но сразу же продолжил, — Сикушиму-сан.
Я выдавила из себя что-то вроде: «Да всё нормально, не беспокойся» и сразу же перевела тему.
— А все наши вещи же остались в доме. Что с ними делать будем?
Кизаши, обрадованный тем, что можно обойти достаточно шаткую тему, начал во всех деталях расписывать, как они с ка-чан рылись в обломках дома, в поисках уцелевших вещей. Сказал, что они смогли вытащить почти всё, не считая конечно мебели.
Я почти не слушала его, только вникла в общую суть повествования и погрузилась в свои мысли. Вчера мне было противно от самой себя и того, какая я слабая, я была готова об стенку расшибиться лишь бы стать сильнее, да я и сейчас хочу стать сильнее. Но это уже другое чувство. Я не чувствую абсолютно ничего при упоминании сенсея. Даже пустоты нет, самое настоящее ничего, и это пугает.
Когда то-сан закончил я ответила что-то, особо не отягощённое смысловой нагрузкой и попросила помочь мне донести бумаги до ресепшена. Кизаши сразу же взял огромную стопку документов и отправился к Карин, а я же слегка прибралась в кабинете и, выскользнув в коридор, закрыла его на ключ, который чуть позже отдала Узумаки вместе со всей документацией.
***
Спустя неделю, после нападения на Коноху, организовали похороны Хокаге и всех, кто погиб в тот день. Всего несколько минут назад, ярко-голубое небо, затянуло серыми тучами, будто само небо было в трауре по умершим. В воздухе запахло озоном, что предвещало дождь. Я стояла между Наруто и Помидором в самой гуще людей, пришедших почтить память умерших. Родители тоже были где-то в этой куче народа.
Я стояла и пялилась на огромный каменный постамент, на который возложили портрет Хокаге и всех погибших. Среди них была и Сикушима-сан. Обычно серьёзная, на фотографии она улыбалась, радуясь чему-то. Найдя в самых дальних рядах Акихито, смотревшего на фотографию ирьенина опустевшим мёртвым взглядом, уже собиралась отвернуться, как он посмотрел на меня и вымученно улыбнулся. Я ответила тем же, неискренней улыбкой, хотя до сих пор ничего не ощущала. Ни скорби, ни сожаления, ни той самой, тягучей пустоты.
Начался дождь. Вскоре на выступ, рядом с постаментом погибшим, вышел неизвестный мне шиноби и начал свою прощальную речь, которую я не слушала. Не хотела слушать. Единственное, за что уцепился мой слух, так это за фразу:
— … они все умерли героями, поэтому мы не можем грустить, мы должны радоваться тому, что их постигла столь достойная шиноби смерть. Умерших не вернуть и… — шиноби всё продолжал, а я начала что-то ощущать.
Какое-то щекочущее чувство внутри, то, которое обычно заставляет смеяться в приступе истерии и переходит в долгий надрывный плачь, после которого задыхаешься ещё несколько минут, судорожно пытаясь вдохнуть воздух. Пока у меня получалось его подавлять, выдать меня могло слишком глубокое дыхание, помогавшее мне сохранить самоконтроль.
«Она мертва, — пронеслось в голове, — Сикушима-сан умерла. Ты больше никогда её не увидишь, её больше нет».
— Нет, — тихо повторила я, так чтобы никто не услышал.
Под конец речи шиноби, возвышавшегося рядом с постаментом, раздались всхлипы, обернувшись в их сторону я увидела Конохомару, захлёбывающегося в слезах, и Ируку, пытавшегося успокоить внука, почившего Хокаге. Смотря на Конохомару я тоже хотела разрыдаться, но, закусив губу, начала мысленно повторять, словно мантру:
«Ты не можешь. Не здесь. Не при всех. Ты шиноби».
И она помогала, ровно до того момента, когда мне надо было идти к постаменту. Выйдя из толпы людей и направившись к серому камню, плюнула на свою мантру. По щекам тонкими обжигающими ручейками потекли слёзы, я корила себя за проявленную слабость. По меркам шиноби — я не ребёнок, у меня нет права на слёзы. «Шиноби не плачут» — гласит одно из законов ниндзя.
Подойдя к каменному сооружения серого цвета, само по себе навевающего не самые радужные мысли, я, вздохнув, положила первый цветок рядом с фотографией Сикушимы-сан, чувствуя, будто часть меня канула в небытие и обещая себе оставить все свои слёзы и слабость вместе с этой розой на постаменте.
— Простите меня, Сикушима-сан, — глотая всхлипы, еле слышно прошептала, — я буду по вам скучать.
Вторую, такую же белую, как первая, розу, я положила рядом с фотографией Хокаге, мысленно прощаясь и с ним. Всё же смерть лидера огромная потеря для деревни.
После меня пошла Ино. Я же встала рядом с сокомандниками, решив, что, если я не могу скрыть слёзы, так и не буду пытаться, зачем мучить себя ещё больше. Тем более я услышала горестные всхлипы где-то сбоку. Это был уже не Конохомару, кто-то тоже оплакивал одного из погибших.
Решив, что это будет последний раз, когда я показываю на людях свои слёзы, вытерла щёки от влаги, коря слёзные железы за то, что они решили излиться водопадом именно сейчас. Но лишняя вода, не была особой проблемой, в горле стал ком, а внутри я ощущала пустое пространство. То место в моей душе, которое занимала сенсей исчезло. Оно пустое и его надо чем-то заполнить, но чем?
В душу будто нагадили, а затем искромсали жалкие остатки кунаем, причиняя ещё большую боль. Обняв себя за плечи, я слегка сгорбилась, устремляя взгляд в землю и понимая, что так кажусь ещё жальче, как же противно.
Похороны всё продолжались. Кто-то подходил к другим портретам и ложил рядом с ними цветы, в знак памяти, но, все неизменно шли к Хокаге, как к главному почившему. Мои сокомандники стояли и смотрели куда-то в даль, игнорируя постамент и всё происходящее вокруг. Я в очередной раз размазала слёзы по лицу и всхлипнула.
Наруто, похоже думавший, что рядом с ним рыдает Конохомару, которого кстати Ирука-сенсей увёл с похорон минут десять назад, резко обернулся ко мне — что я поняла по тому, как повернулись его ноги — и безэмоциональным голосом спросил:
— Сакура-чан, ты чего плачешь, даттебайо?
Подняв на него глаза и снова вытерев слёзы, попыталась что-то сказать, но начала задыхаться в всхлипах, которые душили меня, будто повешенную. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, боковым зрением увидела Помидора, обернувшегося на несвязную речь и всхлипы. Понимая, что ничего сказать не смогу я указала сокомандникам на фотографию Сикушимы-сан, вспоминая, что так и не сказала им о её смерти. Да и, собственно, зачем?
— Это… — сменив безэмоциональность на удивлении, тихо проговорил джинчурики.
— Твоя сенсей, — продолжил за него Учиха.
Кивнула, подтверждая, что на фотографии Сикушима-сан. Я уже почти успокоилась, когда Наруто попытался меня обнять, но я сразу же шарахнулась от него в сторону, едва не падая на Помидора, из-за чего получила растерянный взгляд Узумаки. Вытерев последние слёзы и глубоко вдохнув, сказала хрипловатым голосом:
— Не надо, Наруто. Не хочу, чтобы меня жалели, — улыбнувшись продолжила. — Тем более в её, — на секунду замялась не в силах выговорить, но, поборов ком в горле сказала, — смерти есть моя вина. Это я не успела её защитить, — заметив, что Узумаки собирается что-то возразить, сразу же перебила его, не дав и начать, — Я слишком слаба. Пока она защищала нас обеих, я кое-как смогла защитить себя, — слёзы снова потекли ручьём, но голос не дрогнул и улыбка осталась, я радовалась, что приняла решение, — но теперь, я стану сильнее и защищу всех кто мне дорог.
Клянусь!
