Дневные кошмары

      Под письменным столом дядюшки Отиса прятался целый запылённый мир: здесь небоскрёбами высились стопки книг — вперемешку на французском и латыни, тоскливо подсыхал забытый кусок пиццы и приветственным колокольчиком звякала пустая бутылка из-под пива. Звякающая бутылка беспокоила шестилетнюю Ребекку больше всего: когда прячешься, меньше всего хочешь, чтобы тебя заметили. Облегчая ей жизнь, под окнами пронёсся поезд, пол и стены завибрировали, и задребезжало всё — от посуды в буфете до одинокой лампочки под потолком. Кто бы ни явился сюда среди ночи, может списать звон на приближение ночного состава. Ребекка, сжимая обеими руками серебряный кинжал, наблюдала за громоздкой тенью, туда-сюда расхаживающей по комнате, заглядывая под кровати и открывая шкафы.       Поезд проезжает здесь в два часа ночи, а дядя Отис не возвращается со смены в морге раньше девяти утра. И на грабителя ночной гость не походил: прошёл мимо буфета, не удостоил взглядом и компьютер на столе, и небольшой телевизор. Нет, кто бы это ни был, он искал что-то более крупное, что не могло бы спрятаться между бокалов и книг, зато могло пристроиться в платяном шкафу, в кладовке, за занавеской.       Гость искал… её. — Ребекка! — подтверждая самые страшные мысли, её позвали хорошо знакомым голосом, но так стало только страшнее. Мамы здесь нет и быть не может, она уехала только вчера и обещала забрать её у дяди через неделю: это что-то другое пытается выманить её.       Смотреть мешала не столько темнота — постепенно глаза привыкали, сколько вставшие в глазах слёзы. Гость даже не дотронулся до неё, но страх, что её заметят, схватят за горло и сломают шею, как было с той привезённой в морг девочкой, про которую дядя Отис рассказывал вчера за ужином — душил не хуже настоящих пальцев. А уж если это вампир, то ей точно не справиться: её съедят, как волк — Красную Шапочку, вот только наяву её не достанут из брюха охотники. Поезд удалялся, стук и звон стихали, и всё громче, отчётливее разносился по пустой квартире лихорадочный стук сердца. Ночной посетитель резко обернулся и задрал скатерть. Её заметили, нужно защищаться — Ребекка с визгом прыгнула, занесла кинжал, но руку перехватили, а затем гость легко закинул её на плечо и понёс к выходу. Она кричала, брыкалась, пыталась извернуться, чтобы укусить за ухо, но не могла толком и пошевелиться. Сейчас её унесут, сделают что-то страшное — может, выпьют всю кровь, без остатка, а потом…       — Ну хватит уже! — сказал ночной гость маминым голосом и щёлкнул выключателем. Ребекка притихла, только сейчас сообразив, что под громоздким пальто действительно скрывается знакомая фигура. Не доверяя до конца, она спросила:       — Кто съел Красную Шапочку?       — Бабушка, — развеяла её сомнения мама и поставила Ребекку обратно на пол. — А ты могла бы задать этот вопрос сразу, вместо того, чтобы кидаться на меня с ножом.       В свете, даже таком тусклом, уже ничего не казалось страшным. Мама сняла пальто, и грозный силуэт отправился на вешалку. Затем она присела рядом, посмотрела прямиком в глаза и спросила:       — Что Красная Шапочка принесла бабушке?       Ребекка спрятала кинжал за спину и пробормотала:       — Извини.       Янтарные глаза не улыбались. Мама повторила последний вопрос, напряжённая, как сжатая в кулаке пружина, и её пальцы с силой стиснули плечо. Ребекка опустила голову:       — Ружьё.       Пальцы с облегчением разжались. Мама потрепала её по волосам, слегка ущипнула за щеку и наконец-то улыбнулась:       — Молодец. Когда в мире столько тварей, умеющих менять облик и влиять на сознание, проверка не будет лишней. Так… Теперь расскажешь, что это было?       Она указывала на скрученный плед, накрытый одеялом. Все страхи мигом отступили перед перспективой похвастаться.       — Помнишь, ты говорила, что вампиры могут пить кровь у спящих, так? Я проснулась, когда услышала, как открывают дверь, и сунула подушку и плед под одеяло, как будто там я, а сама спряталась. Вампир пошёл бы к кровати, а я бы убежала, только я бутылку зацепила и испугалась, что услышали, вот.       Проговорённый вслух, этот план показался глупее, чем думалось поначалу. Мама задумчиво покусала нижнюю губу, поправила одеяло, что-то прикидывая. Ребекка давно привыкла к её долгому молчанию, а потому лишь переминалась с ноги на ногу, ожидая вердикта.       — Если бы явился вампир, Бекки, это бы не спасло. Они чувствуют живое тепло, слышат дыхание и биение сердца. Чем больше ты напугана, тем легче найти. Ты бы не спряталась, потому что сразу бы услышали. И не убежала бы — они двигаются куда быстрее смертных.        А как не пугаться, если даже от спокойного, серьёзного голоса, каким мама рассказывает о таящихся в ночи тварях, хочется забиться в угол и разреветься? Ребекка проглотила вставший в горле комок, прижалась к маминой руке, тёплой и безопасной:       — Что мне тогда делать? Если… Если вампир придёт по-настоящему?       — Нужно быть сильной. Достаточно сильной, чтобы дать отпор. — её спрятали в объятиях, и стало куда спокойнее, — Мы с твоим папой сделали всё, чтобы ты могла справиться Бекки. Чтобы они никогда тебя не забрали…       Сон развеялся: вместо захламлённой квартиры дяди Отиса перед глазами проступил белый потолок, украшенный лепниной. Ребекка осторожно села: больно не было. Она чувствовала себя хорошо, как никогда ранее. Слишком хорошо для планировавшей очнуться на том свете. Проверяя страшную догадку, она ощупала шею, но следов укуса не было, только старый шрам, и это радовало и пугало одновременно.       Никаких следов страшной раны. Никаких порезов. За окном только начинают сгущаться сумерки: верхушки деревьев ещё красно-золотые, но внизу, у корней, беспросветная мгла. Полоска неба над лесом выцветала, теряя краски. Наступала новая ночь.       «Я могла заснуть здесь, — уговаривала себя Ребекка, осматривая неприлично розовую комнату, всю в рюшах и оборках, точно её запихнули внутрь шкатулки, — это могло мне присниться. Устала, задремала на пару минут, упала на первую попавшуюся кровать…»       Конец безмятежным мыслям положила прореха на чёрной тунике — точно напротив раны из «сна». А следом — накрепко запертая дверь.       Итак, вампиры не убили её. И даже, если внутренние ощущения хоть что-то значат — не укусили. Ведь нельзя же окончательно обратиться и не заметить этого, так? Ребекка подёргала дверную ручку, хоть и понимала, что вряд ли с этого выйдет толк. Те, кто запер её, наверняка позаботились, чтобы она не выбралась. Но они могли и просчитаться, правильно? Ребекка отошла на несколько шагов — дверь не выглядит особенно прочной, дряхлая, как и всё в особняке: не выдержала оконная рама — не выдержат и петли. Уже разбежавшись, она замерла: нет, это слишком громко, твари непременно сбегутся на шум, а их здесь слишком много, чтобы успеть смыться и добраться до города.       Да и в городе… Что она сделает? Позовёт на помощь? Как-то сомнительно, что здесь каждый второй — охотник и держит при себе пистолет с серебряными пулями. Или, на худой конец, достаточно острый, чтобы обезглавить с одного удара, топор. Нет, выбить дверь — не вариант: даже если получится, она не уйдёт дальше вестибюля. Ребекка покусала ноготь на большом пальце, а затем повернулась к балконной двери. Здесь ведь не особенно высоко… Эта дверь, в отличие от входной, поддалась. Её окутал тёплый, пахнущий цветами и травой вечерний воздух. Ребекка приблизилась к краю, посмотрела вниз: голова тут же закружилась, во рту пересохло. Пальцы до белизны стиснули железные перила.       «Трусиха, — выругалась она про себя, — всего второй этаж. Если не сбежишь — тебя живьём сожрут. Давай же, рохля, ну…»       В ушах стоял звон, на языке застыл железный привкус. Живот скрутило. Ребекка тряхнула головой, отгоняя панические воспоминания, но руки дрожать не перестали. Хотелось, как в шесть лет, забиться под стол, в самый тёмный и пыльный угол, чтобы никто не достал. Она отступила внутрь и снова оглядела комнату: может, здесь найдётся что-то, похожее на верёвку? Стоит проверить, прежде чем рвать по киношной традиции на лоскуты простыню. Только побыстрее, пока солнце полностью не скрылось за деревьями: стоит свету исчезнуть, и вампиры явятся к ней.       Ребекка пошарила под кроватью и не нашла ничего, кроме пыли. Досадно, может, в шкафу… Она распахнула дверцы и вздрогнула от неожиданности. Как-то представлялось, что шкаф будет пустым, так же, как ящики туалетного столика, но внутри висела одежда. Старые, пропахшие лавандовым саше платья.       «Наверняка это мамины, — попыталась успокоить себя она, — старые мамины вещи».       Или вампиров здесь больше, не только те мужчины, но и какая-то неизвестная женщина. Или это вещи жертв, которых запирали в розовой комнате до неё. Девушек выпивали досуха, а платья убитых сохраняли, как памятные сувениры. Последнее представлялось легко, в отличие от того, что странный гардероб мог бы принадлежать матери: она терпеть не могла платья и юбки…       К чёрту всё. Никакой спуск со второго этажа не страшнее того, что с ней сделают, если останется. Так уговаривала себя Ребекка, связывая простыню и одеяло самыми прочными узлами, какие могла вспомнить, и приматывая импровизированную верёвку к более прочной на вид секции перил. Убедившись, что она не расшибётся, даже если прыгнет — «верёвка» заканчивалась в метре от кустов, которые явно смягчат падение — Ребекка перелезла через перила.       Кажется, целая вечность прошла, пока ноги коснулись земли, но закатное солнце всё ещё светило, как прежде: на деле спуск занял считанные мгновения. Ободранные ладони ныли, пальцы никак не желали полностью разогнуться и подрагивали. Длинные тени ложились поперёк двора, рассекали золотисто-алый свет полосками черноты. Через двор, через ворота — вперёд, в беспросветную пасть леса.       В старом мультике про Белоснежку была сцена, где та неслась через тёмный лес, а ветки, обращаясь корявыми старческими руками, хватали её за платье; Ребекку лес не трогал, но от этого не становилось легче. И без всяких художественных преувеличений, здесь было жутко, а любой узловатый корень, попавшийся под ногу, мог бы стать роковым. Если она споткнётся, если задержится — она не успеет до заката.       Страшно было и оттого, что вскоре дыхания перестало хватать. Ребекка притормозила: колени дрожали, а грудь и шею словно сдавливало. Это от страха? Раньше она преодолела бы такой путь без остановок, лишь в конце рухнула бы без сил, а теперь и полдороги не пройдено, а в груди уже колет так, словно внутри забыли парочку осколков. Каждый шаг давался с трудом, и всё же упрямство не позволяло сдаться усталости. Здесь ведь недалеко, и она так легко проделала этот же путь днём…       Лёгкие судорожно сжимались, почти не принимая кислород. Земля начала двоиться и покачиваться, вся пошла цветными разводами и пятнами. Ребекка невольно ощупала шею, готовая ощутить на ней сжимающиеся пальцы, оторвать их от себя, высвободиться из душащих пут. А затем копьём в спину прилетел ледяной голос:       — Стой.       То, что прежде было удавкой, обернулось колючей проволокой; в тело впилась тысяча невидимых игл, а потом всё на миг исчезло, позволяя ей вдохнуть. Ребекка хрипло задышала, а преследователь тем временем неторопливо приближался, полностью уверенный, что она не ускользнёт. Кое-как она выпрямилась, а взгляд тем временем прояснился достаточно, чтобы различить белые волосы и насмешливые голубые глаза.       — Ты…       Он здесь один. Других нет. Возможно…       Ещё не додумав толком мысль, Ребекка со всей силы пнула вампира в коленную чашечку, надеясь скорее выиграть время, чем действительно навредить. Он по-кошачьи зашипел, а затем уже вполне настоящие пальцы легли на её горло.       — Назови хоть одну причину, по которой я не должен свернуть эту чудную шейку прямо сейчас.       От диалога Ребекка предпочла воздержаться, зато клацнула зубами, но укусить смогла только край перчатки. Вампир выругался:       — Вот же псина! Пожалуй, стоит подыскать тебе к ошейнику хороший поводок.       — А тебе, упырь хренов, памятник. Надгробный.       Какая разница, что она скажет? Её всё равно сейчас прикончат, так что можно вывалить полное ведро помоев что на этого ублюдка, что на всех остальных, попутно пытаясь вывернуться из захвата и если не убить, то хоть сколько-нибудь серьёзно испортить настроение. На удивление, вампир не перебивал, слушая с наигранным интересом. Лишь минуту спустя, когда пришлось перевести дыхание, он осведомился:       — Закончила? Знаешь, я надеялся услышать что-то вроде «Спасибо, Этан, за спасение моей никчёмной жизни». Не то чтоб я был слишком высокого мнения о таких, как ты…       — А?..       Он раздражённо вздохнул и вдруг разжал руку: Ребекка отскочила на безопасное расстояние, но не побежала, хорошо представляя, через сколько секунд её настигнут.       — Теперь, пока ты не пытаешься самоубиться, проясним. Что ты вообще знаешь о вампирах? Вот только не ври, что ничего.       Пока она отвечала, он слушал и лениво кивал в такт, смахивая на экзаменатора, размышляющего над оценкой. Это высокомерие здорово бесило, и с большей охотой Ребекка плюнула бы Этану в лицо. «И плюнешь, и не только, — уговаривала она себя мысленно, — но сначала выясни, что ему вообще надо и что за дерьмо тут творится».       Когда словесный поток иссяк, Этан глубокомысленно почесал подбородок, закатил глаза, изображая невыносимую скуку, и уточнил:       — Значит, по-твоему, вампиры охотятся на несчастных маленьких смертных, высасывают за раз около четырёх литров из тебя или пять с лишним — из взрослого мужчины, а тело с дыркой в глотке бросают где-то в подворотне.       — Зачем в подворотне? — мигом вспомнились рассказы дяди Отиса. — Есть куча других прекрасных мест, где можно спрятать труп.       Этан криво усмехнулся:       — Так бывает, верно. Но иногда ещё бывает так, что вампиру, скажем, надоедает постоянно выискивать себе новых жертв. Это утомительно, знаешь ли. И тогда вампир выбирает кого-то одного. Привязывает этого человека к себе, и тот становится его Чашей. У вампира появляется пища, а человек тоже получает кое-что полезное — например, я ни на что не намекаю — шанс не захлебнуться в собственной крови, даже если его проткнуло насквозь куском стекла…       — Погоди-ка! — Ребекка вскинула руки, защищаясь от страшной догадки. — И ты, мм, привязал… меня?       — И до неё дошло, давайте поаплодируем! — Этан развёл руками и поклонился воображаемым зрителям. — Верно. Ты теперь — мой личный мини-бар. Хотелось бы что-то поприличнее, но кто я такой, чтобы отказываться, если само на голову упало!       Шутка была тупее некуда, и всё же он рассмеялся. Ребекка поморщилась: всю сознательную жизнь она предпочитала избегать таких самодовольных типов, будь они тысячу раз обычными людьми. А этот мало того, что придурок, так ещё вампир, и даже не ясно, что из этого напрягает больше.       — Разве… Разве я не обращусь в вампира, если ты меня укусишь и не убьёшь?       Наверное, напрягал ещё и слишком затянувшийся смех: было в нём что-то откровенно больное. Этан присел на одно колено, приподнял её голову за подбородок, дёрнул влево, вправо, словно разглядывал товар на прилавке. Он пытливо прищурился, облизнул губы и шепнул:       — Надеешься? Или боишься?..       Вместо ответа она рванулась вперёд — на этот раз почти вцепилась наглецу в нос. Щеку обожгла пощёчина:       — Сиди тихо. В конце концов, ты не сможешь уйти, если я не разрешу. Начнёшь задыхаться, терять силы, а мне придётся опять тащиться за тобой в и волочь обратно в дом. Хотя, может, стоило бы дать тебе отлежаться рожей в грязи ночь-другую…       От стремительного удара о дерево всё на миг потемнело. Рука в чёрной перчатке стиснула горло до хруста — в паническом приступе показалось, что внутри что-то ломается. Её держали над землёй за шею, как тряпичную куклу, и оставалось только упираться в сухую кору, обдирая и без того саднящие ладони.       — Ты ничего не сможешь мне сделать, идиотка: ни прикончить, ни уйти далеко, ни даже серьёзно ранить. Связь будет только крепнуть, а вместе с ней — мой контроль над тобой. А вот я… — кривая ухмылка прорезала мертвенно-бледное лицо. — Я много чего с тобой могу сделать. Захочу, скажем, чтобы ты мне сплясала — хоть руки и ноги себе переломай, всё равно будешь танцевать.       Глядя в будто остекленевшие прозрачные глаза, Ребекка тяжело сглотнула. В том, что это чудовище может прикончить в любой момент, она не сомневалась. Одежда, лицо — Этан ничем не отличался бы от обычного парня, но безумный взгляд выдавал в нём создание ночи куда ярче, чем оскаленные клыки.       — Я из-за тебя пропускаю веселье, так что не двигайся. Не хотелось бы снова зашивать.       А затем клыки вонзились ей в плечо, острые и тонкие, как швейные иглы. Она не шевелилась, скорее из-за накатившей слабости, чем из страха новой раны. Сознание билось и кричало, что нужно драться, ударить его хорошенько вон той симпатичной корягой, располосовать ногтями лицо, кричать…       Ага, а потом он в одно движение порвёт ей глотку. Спасибо, за последние сутки из неё вытекло достаточно крови.       Этан ослабил хватку, отстранился, вытирая губы. Ребекка тяжело опустилась на землю. Радостно чавкнула грязь, но испачканные джинсы сейчас волновали меньше всего. Она потянулась к укусу, ощупала края. Голова закружилась, стоило почувствовать выступающую влагу. В воздухе разлился запах чего-то медицинского, руку перехватили и чуть не силой вложили в напряжённые пальцы лоскут ткани. Спирт. Серьёзно?! Ещё бы перед укусом протёр, чтоб добавить к кровяному коктейлю пару-тройку градусов.       — Прижми. Подержишь, пока кровь не остановится. Ну так что теперь? Пойдёшь назад или тебя тащить?       Он сильнее — тут никаких сомнений. И ему нужно, чтобы она вернулась в дом. Если сопротивляться — её снова запрут на ключ, но, если прикинуться покорной… Ребекка вскинула голову, стараясь придать лицу настолько гордо выражение, насколько это возможно для кого-то, сидящего в грязи и невольно кривящегося от боли:       — Сама пойду.       — Да неужели? Вот так просто? — он походя потрепал её за щеку, как маленькую девочку. — Возможно, ты соображаешь быстрее, чем кажется. А станцуешь?..       — Непременно, — покивала Ребекка, и про себя добавила: «На твоей могиле». Этан довольно хохотнул: звериная жестокость стекла с лица, и теперь он снова походил на самодовольного балбеса. Особенно когда вслух принялся размышлять, что надо будет на очередной вылазке в город подобрать ей подходящий костюмчик. Она не прислушивалась к его бреду, уже сейчас строя планы. Найти записи отца, узнать суть его исследований. Быть может, там найдётся что-то полезное, скажем, о том, как прикончить вампира во сне — и тогда в её доме не останется ни одной кровососущей твари.       Перед носом пощёлкали пальцами, привлекая внимание:       — Эй! Ты, надеюсь, не глухая?..       После всего пережитого от столь детского дурачества Ребекка неожиданно для себя самой усмехнулась:       — Ага, а ещё дура и кровь у меня невкусная.       — Насчёт первого не знаю, а вот кровь у тебя… Вкусная. Очень. – Этан облизнулся, странно замялся, как школьник, впервые в жизни отвесивший сомнительный комплимент, и торопливо подпихнул её в спину. За новым изгибом тропы их приветствовали знакомые ворота. Ребекка упрямо стиснула зубы.       Однажды им с мамой уже пришлось бежать. Но на этот раз не она, а поганые вампиры уберутся прочь. И лучше бы — на тот свет.