Мечты колдуньи с флейтами

Пропадая в лесах и собирая шорохи, узоры коры, Нигами искала идеал сутками напролёт. Иногда находила и мчалась в мастерскую, пилить, резать, писать и переписывать. Требования к идеалу, впрочем, она имела не слишком высокие. Если приходилось подолгу кроить и резать записи, она даже чувствовала себя лучше - словно вкладывала в мелодию или узор ещё больше себя. Первую работу, которую не хватило терпения целиком украсить, она в восторге побежала продавать и в итоге подарила. Вторую она повертела в руках... И отложила в дальний угол с пометкой "начерно". За первую было уже стыдно. К третьей Нигами боялась подступиться. Она искала и ждала. Вдохновения, нескольких свободных дней, каких-то чудес, что позволят взять резец в руки и работать непрерывно с фанатичным блеском в глазах. Быть может, так получится творение, великолепное в своей целостности и завершённости, без единой потерянной мысли. Нигами искала и ждала. Не спала ночами, слушая крики сов, перелистывала труды колдунов-музыкантов, сбивалась с ног в поисках режущих память образов. И когда находила, дожидалась - падала без сил, засыпая у станка и оставляя свечи догорать в подставках. Упускала шанс и снова принималась рыскать. Шли недели и месяцы. Заготовка лежала на верстаке, и, когда Нигами решила взять себя в руки и начать хоть что-то делать, оказалось, что она рассохлась и растрескалась. Все идеи, вращавшиеся вокруг этого кусочка древесины с определённым узором жил, канули в небытие. Нигами выбросила заготовку и отправилась в рощу Ками-но-Мори за новой. Наверное, она прогневала духов, безжалостно срубив, разделав и отбросив десяток юных деревьев. Ей было наплевать. Она сама была в небывалом гневе. На идиотов-родных, которые требовали внимания и отнимали время, на селение, которое поручало задания, отнимавшие время, на саму себя, что не смела отвоевать себе время с боем. Принесла выбранную палку в мастерскую, очистила от коры, заровняла сучок. Скоро в селении стали искать безумца, посмевшего так испоганить священную рощу. И к тому времени, как нашли, Нигами успела горько порыдать. От страха, что её поступки хуже, чем ей кажутся, а главное - от страха, что опять не закончит работу. Она была согласна хоть на что-нибудь, на любую свистульку, лишь бы та, наконец, вышла из-под её резца. Гнев ушёл и она теперь раскаивалась о нём, осталась злость лишь на саму себя. Ожесточённо работая лезвием, Нигами едва заметила старейшин, пришедших, объявивших о каком-то наказании и удалившихся. Кажется, они её поняли. Кривоватая флейта тёмного дерева покрылась узором молний, рождавшихся в голове почти без прообраза, а вокруг отверстий и мундштука венками завились лепестки. Нигами на половине работы решила, что гроза в саду - прекрасное украшение. Ювелирно, по принципам потоков магии, вколотила в углубления мягкий металл. Не успев покрыть лаком, на рассвете обвешалась амулетами, умчалась в горы и уселась под птичьим гнездом. Поднеся флейту к губам, Нигами заиграла песнь, сочинённую под кроной вишни в ритме падения в воду её лепестков. Птенцы, звавшие родителей пронзительным писком, смолкли. Они едва дышали, закатив блестящие глазки и положив клювики на спинки друг другу.