Волна и камень

Отбросив детали, последние четыре дня стали самыми спокойными за прошлые, пожалуй, пару месяцев, и Чуя радовался бы безмерно, если бы не был так насторожен. Все слишком гладко, слишком хорошо — Дазай-сан захворал, от него ни слуху, ни духу. Ни единого сообщения за все время, Накахара надеялся, что болезнь заключается не в лежании в больнице с переломанными руками и ногами, потому что другого объяснения столь затяжному молчанию он придумать никак не мог. Да и Мори отчего-то не рвался ни поучать, ни читать нотации. Будто и не отсутствовал Чуя по ночам всю последнюю неделю, по крайней мере Огай сделал вид, что не заметил, оставляя теряться в догадках и подозрениях. Что ж, насколько бы увлекательны не были попытки пробраться сквозь дебри планов Мори и причуд Дазай-сана, Чуя нашел занятие поинтереснее. Ода-сан оказался человеком весьма неплохим, да еще и ответственным, так что он почему-то решил, что в отсутствие официального куратора забота о студенте ложится на его плечи, так что отныне Накахару ждал удивительный мир наблюдательной практики. Звучало, конечно, куда интереснее, чем было на самом деле, но облегченно вздохнули они с Акутагавой оба. Архивариус, потому что Чуя наконец перестанет его дергать по поводу и без, а Накахара потому что иметь дело, хоть и косвенно, с реальными процессами куда интереснее, чем просиживать штаны в попытке структурировать неструктурируемое. Хоть ограничивалось наблюдение в основном слушаниями, где участвовал Ода-сан, а потом обсуждением деталей с ним же, Чуя не жаловался. Он ходил за адвокатом почти хвостиком — не засиживаясь поздно, как это с Дазай-саном происходило — и впитывал все, что тот рассказывал, как губка. Накахара, вопреки расхожему мнению, не был токсичным сам по себе, так что их общение можно было назвать вполне мирным, даже дружеским в силу крайне миролюбивого характера адвоката, стремящегося сглаживать все углы. Выяснилось, что Ода-сан с Дазаем давно дружат, но, как ни странно, за все дни, что Чуя находился с адвокатом вместе, тот ни словом не обмолвился ни о судье в целом, ни о его загадочной болезни. Накахара даже не понял, стоит ли ему что-то подозревать, а если да, то что. По большому счету, он куратору никто, чтобы Дазай-сан отчитывался, но Чуя… волновался. Да, нужно быть честным хотя бы с собой — он переживал. Не было никаких предпосылок недомогания, а тут просто взял и исчез на четыре дня, ни звонка, ни сообщения. Кто так делает? Что должно случится с человеком, чтобы он вот так испарился? Однако, каждый раз, когда Чуя отваживался спросить, Ода-сан с улыбкой уверял, что все не настолько страшно, и Дазай-сан очень скоро вернется, а Накахара не был готов оголять свои переживания перед кем-то третьим и настойчивее не спрашивал. Оставалось только ждать. Ода-сан сегодня с самого утра был не в духе. Злился будто бы, хотя для него подобное — редкость, насколько Чуя понял. С самого утра не выпускал из рук телефон, каждые тридцать минут до нудного дотошно набирал кого-то, спрашивал как дела, и, получая короткий, явно не удовлетворительный ответ, бросал трубку. Да, очень странно. Любопытство пожирало изнутри, но Чуя стоически держался — это наверняка нечто личное, так что он едва ли имеет право интересоваться. Вот и оставалось только таскаться за адвокатом молча все утро, да иногда отлучаться на перекур, чтобы отдохнуть от гнетущей атмосферы. Накахара не жаловался — у всех бывают трудные времена, достаточно и того, что Ода-сан вообще с ним возится. Затушив четвертый за сегодня окурок о парапет, Чуя сверился с часами на экране телефона. Пора идти, если он хочет успеть к началу сегодняшнего слушания. Ничего особенного на самом деле, но он старался присутствовать так часто, как только возможно — опыт лишним никогда не будет, жаль упускать то, что само идет в руки. Он размышлял о нервном Ода-сане, новом семестре в университете — его последнем в стенах учебного заведения — о том, куда пойдет и как будет устраиваться в жизни после. Разумеется, не стоило рассчитывать, что отпуск в «Элис» как-то сам собой перерастет в увольнение, и Чуя не питал ложных надежд по поводу того, что цепкие лапы мафии его безболезненно отпустят, но чем дольше слушал, чем больше видел, тем яснее понимал, что он бы хотел жить так, чтобы за себя не было стыдно. Чтобы не вздрагивать от каждого звука, ожидая, когда же тебя заберет полиция, прознавшая о тайных грехах, и не прятать взяточные деньги по оффшорным счетам. Мори бы посмеялся, и Чуя не мог не понимать, насколько наивными звучат его мысли в подобных обстоятельствах. Он не успел даже выпуститься, а уже замешан в наркоторговле. Единственный выход — добиться благословления Огая на уход, но тот слишком много ресурсов вложил в него, чтобы отпускать. Накахара пока не решил, готов ли он бороться. И уж точно он не думал о Дазай-сане, пока спускался по лестнице в зал суда и занимал место на боковой трибуне. На этот раз народу много собралось, и, к сожалению, Ода-сан несколько минут назад огорошил новостью, что сегодня собирается весь день провести за сбором информации по одному делу, так что Чуе придется справляться одному. Разумеется, Накахара просился поехать с ним, но тот отчего-то был непоколебимо уверен, что именно на этом слушании студенту просто жизненно необходимо присутствовать. Внутренний конфликт, преследовавший Оду-сана весь день, на этих словах отступил, так что он даже позволил себе загадочную улыбку, когда похлопал Накахару по плечу с напутствием о том, чтобы он не принимал все близко к сердцу. Чуя тогда не понял, о чем речь, потому что пагубной привычки пропускать чужие тяжбы через себя не имел. Но что-то в Оде было такое, что заставляло сейчас нервно ерзать в ожидании начала, нутром ощущая, что он упускает нечто важное. Беглый осмотр зала ничего не дал. Подавленные, как и обычно в таких ситуациях, слушатели медленно заполняли помещение, рассаживаясь на приличном удалении друг от друга, словно погребенные каждый в своем горе. Чуя еще не знал сути, но уже подозревал, что это нечто серьезнее, чем развод. Вскоре и сотрудники начали подтягиваться, Накахара даже не успел заскучать. Он всматривался в каждое лицо, волнуясь больше обычного и ожидая неизвестно чего, и первый раз сердце екнуло при виде Анго-сана. Секретарь Дазая, редко участвовал в слушаниях без него, отдавая предпочтение бумажной работе. Сейчас он невозмутимо восседал за кафедрой, перебирая свои многочисленные бумажки и то и дело поправляя круглые очки на носу. Накахара нервно впился взглядом в приходящих из задней комнаты для сотрудников людей. Значит ли это… — Встать, суд идет. — Размеренно оповестил Анго-сан, заставив гул шепотков тотчас стихнуть, а Чую занервничать еще больше. — Судья Осаму Дазай. Сам от себя не ожидая, Накахара почти перестал дышать, обратившись в наблюдение, когда дверь открылась и знакомая фигура, с ног до головы закутанная в официальную мантию, заняла положенное место за кафедрой. Дазай-сан с крайне серьезным выражением лица, какое он всегда изображал на работе, медленно оглядывал зал. Выглядел он очень даже достойно звания больного. Несмотря на то, что мантия скрывала все, кроме головы, судья все еще был слишком бледным даже для себя и совершенно точно подавленным. Накахара не мог сказать, как он это определил, но шестое чувство нашептывало, что с куратором что-то не в порядке, хотя внешне он держался как обычно. Не всматривайся Чуя так внимательно, не заметил бы разницы. Наконец, блуждающий взгляд Дазай-сана наткнулся на тот угол, где сидел нервно постукивающий пальцами по колену студент, сделавший все, чтобы их глаза пересеклись. Он думал, что поймет хоть что-то, хоть одну причину странного нелогичного поведения куратора, когда тот исчез без предупреждения и так же внезапно объявился, но Дазай-сан, едва заприметив рыжую макушку, тут же сделал вид, что в ту сторону вообще не смотрел. Чуя негодовал — как посмел судья его проигнорировать, да еще таким беспардонным образом? Все волнение, бурлящее внутри, ощерилось вдруг шипами злости, и если бы не начавшееся слушание, он непременно бы выяснил все подробности свинского поведения прямо здесь и сейчас. Дазай-сану повезло, что обстоятельства оказались сильнее. Стоит ли говорить, что из первой части слушания Накахара услышал только то, что судили кого-то за непредумышленное убийство. Все. Остальное внимание уделил совершенно беспричинному и крайне бессовестному разглядыванию Дазай-сана, что смотрел куда угодно, но не в сторону Чуи. В его показное равнодушие мало верилось, потому что пару раз он все же выдал себя, кинув взгляд украдкой, тут же отворачиваясь, когда обнаруживал, что студент не отводит от него глаз. Конечно, Чуя не находил ничего интереснее, чем наблюдение за странным куратором, потому что, хоть он и не был самым внимательным человеком в мире, некоторые детали все же отметил. Например, Дазай-сан не слишком уверенно держался. Будто у него иногда кружилась голова, и он терял на мгновение равновесие, вынужденный тяжело опираться на кафедру и кивать болванчиком, чтобы никто не заметил. Или его руки. Нет, не то, чтобы с ними было что-то не так, но Чуе отчего-то показалось странным, что судья обращался с ними так осторожно и неповоротливо, будто они и вовсе ему не принадлежали. В глаза не бросалось, но опять же — Накахара был очень внимателен сегодня. Словом, первая половина заседания показалась бесконечно длинной, и Чую совсем не волновало, что конкретно там происходило, потому что единственное, на что был способен его мозг — замереть в ожидании перерыва, когда он пулей метнется прочь из зала к комнатам для персонала, отыщет Дазай-сана и сделает…что? Вот этот момент он не совсем продумал, но это уже слишком для человека, который и мотивы этих своих желаний бежать и находить не особенно понимал. Как это будет выглядеть в глазах куратора тем более не волновало. К тому времени, как из уст Анго-сана вырвались слова «перерыв полчаса», Чуя сидел как на иголках, полностью уверенный, что с судьей что-то очень сильно не в порядке. Разумеется, из зала он вылетел первый, быстрым шагом бросившись в обход, пока проницательный, когда не надо, Дазай-сан не смылся. И да, Накахаре крупно повезло, ну, или куратор был не в себе гораздо больше, чем предполагалось, потому что нашелся он прилипшим к кулеру в коридоре и жадно пьющим воду из пластикового стаканчика. Первое, что увидел Чуя, это то, что бинтованные руки тряслись так сильно, что капли воды стекали по подбородку, расплескиваясь, но Дазай-сан, казалось, не пил неделю, и его это мало волновало. — Кхм-кхм. — Начал студент, сложив руки на груди и привалившись плечом к стене. Да, не слишком вежливо, но это и не он исчез почти на неделю, бросив подопечного на ни в чем не повинного друга. — Кого я вижу. Мда, совершенно не то Чуя хотел сказать, но вот как раз о словах он и не подумал, пока исходил от злости и нервов на жесткой деревянной лавке. Только сейчас в голову вдруг пришло, что не может он просто заявиться и устроить допрос с пристрастием. Дазай-сан из принципа заартачится. — Чуя-кун. — Судья глупо заулыбался, метким броском отправил стаканчик в мусорное ведро и незаметно натянул широкие рукава мантии ниже. Совершенно естественный жест, но Чуя слишком внимательно пялился на его руки, чтобы не заметить, как криво намотаны привычные бинты. — Какими судьбами? — Это вы мне скажите. — Сделав шаг вперед, Накахара почти ухмыльнулся, потому что куратор отступил на шаг. На лице его сияла бессмысленным дружелюбием улыбка, пока судья делал вид, что ничего выходящего за рамки не произошло и не происходит, но это ровным счетом ничего не значило. — Не я же исчез на неделю. Еще шаг, и Дазай-сан отступает. В голову внезапно пришла мысль, что кабинет Ода-сана находится отсюда буквально через две двери, что невероятно удобно. О том, зачем он так настойчиво желает уединиться, Накахара подумает потом, после того, как выяснит все, что собирается. — Всего на четыре дня, Чуя-кун! — Наигранно воскликнул Дазай-сан, пока Накахара наступал, оттесняя его дальше, что, вероятно, выглядело крайне забавно со стороны, потому что судья возвышался над ним больше, чем на голову. — Коротышка переживал? Застаревшая злость шевельнулась внутри, как и всегда, когда кто-нибудь смел шутить про его рост, но Дазай-сан давил на больную мозоль весьма прицельно, а Чуя, видно, общался с ним слишком долго, чтобы этого не заметить. Пусть подавится своими манипуляторскими замашками. — Да. — Мурлыкнул он, придвинувшись едва ли не вплотную, и Дазай-сан не нашел ничего лучше, кроме как прижаться к стене. Ну, как к стене — к двери, потому что прильнул-то к нему Чуя не просто так, а отпирая нехитрый замок, который Ода-сан обычно использовал, когда планировал еще в этот день вернуться, и уже в следующее мгновение они оба провалились внутрь, но, если Накахара равновесие с легкостью удержал, тут же захлопнув за ними дверь, то Дазай-сан, ничего подобного не ожидавший, неуклюже отступил назад на пару шагов и, неловко взмахнув руками, повалился на спину. Накахара не успел ни позлорадствовать, ни пошутить, оборванный раздавшимся с пола шипением. Удивительно, раньше за судьей подобных реакций не водилось, и Чуя удивленно на него уставился, сдвинув в непонимании брови, пока не заметил выставленные по инерции ладони, на которые куратор как раз и упал. Ага, значит, с руками точно что-то не так. — Дазай-сан… — Начал он, приближаясь и присаживаясь на колени рядом с куратором, но сделать ничего не успел. Дазай-сан всегда отличался быстрым реагированием. — Ахаха, Коротышка-кун, откуда в таком маленьком человеке столько коварства? — Ухмыльнулся он. Чуя хмыкнул — слишком много подзуживаний на тему роста в одном предложении. Он, конечно, злобный, но не тупой. — Я плохо на тебя влияю. — Хуже некуда. — Накахара кивнул, протянув руку, но судья вскочил, не дав тронуть себя и пальцем. — Что с вами не так? — Все в порядке. — Я же вижу, что нет. Чуя вновь наступал, а куратор вновь пятился, но Накахара был слишком предусмотрительным, чтобы оставить путь к двери свободным, так что судье ничего не оставалось, кроме как отступать вглубь кабинета. Они оба знали, что через пару секунд он наткнется на стол. — Нечестно, Дазай-сан. — Вкрадчиво начал Чуя, когда судье стало некуда убегать. Поставив руки по обе стороны от него, Накахара почти чувствовал контроль над ситуацией. Почти, потому что Дазай-сан все еще возвышался над ним, словно гигант и физически мог оттолкнуть в любой момент, никто не удержал бы. — Я вам рассказывал о своих проблемах. — На самом деле нет, Коротышка-кун. — Наигранно хихикнул судья. — Просто я умный и сам догадался. — Я не хочу озвучивать свои догадки. — Чуя медленно выдохнул. Он не должен реагировать на подначки. Дазай-сан все это нарочно. Может, тогда и вмешиваться не стоит, раз куратор настолько против? Накахара внимательно вгляделся в надтреснутую клоунскую улыбку перед собой. Судья выглядел не просто не до конца оправившимся, как показалось издалека, а полностью разбитым, уставшим и измотанным. Синяки под его глазами будто нарисовали темной гуашью, а лицо заострилось, что странно всего за четыре дня. — Я хочу помочь. — Чуя сделал шаг ближе, чуть пнув куратора по коленям и, что удивительно, тот развел их без лишних комментариев. Теперь прятать руки ему стало некуда — Накахара стоял слишком близко, чтобы Дазай-сан мог увильнуть, но он не спешил. Глаза в глаза, юноша пытался вести себя собранно, а не как обычно, потому что, несмотря на полное непонимание того, что происходит, ситуация виделась серьезной. Да и судья будто заново к нему присматривался. Без обычных своих клоунских замашек и резкой смены настроения на неоправданно противоположное. Он вглядывался в лицо Чуи, высматривая то ли подвох, то ли признаки шутки, но соль в том, что тот не шутил. Он правда волновался, и уже то, что Дазай-сан об этом узнал, говорило о значимости намерений. Наконец, Чуя не выдержал. Куратор не спешил ни запрещать, ни позволять ему что-либо, так что Накахара решил не спрашивать. Медленно, опасаясь непонятно чего, он провел по бинтованной руке от локтя к запястью, подсознательно стараясь избегать участка скопления вен. Он не хотел делать предположений и надеялся, что окажется не прав в том, что напридумывал, но Дазай-сан мог легко вырваться — Чуя не держал. Однако, он не двигался, завороженно — или равнодушно, тут как посмотреть — наблюдая за движением чужой ладони, когда Чуя осторожно обхватил тыльную сторону его запястья и чуть поднял, заставляя широкий рукав соскользнуть. Накахара не сдержал болезненного звука, хотя ему больно уж точно не было. Бинты, неряшливо обернутые вокруг руки несколько раз, создавали впечатление спешки и совершенного хаоса, да к тому же частично пропитались кровью. Совсем свежей, потому что выглядело все это мокро и крайне мучительно. Хорошо, что ткань не успела прилипнуть, потому что похоже, Дазай-сан занимался именно тем, о чем Чуя думал. Чесался язык спросить, а лучше отчитать, да так, чтобы больше не возникало желания маяться такими глупостями, но Накахара сдержался, подспудно осознавая, что это не то, что куратору сейчас нужно. Раз уж Чуя сам навязался, он собирается проявить понимание, или хотя бы тактичность. Шоковой терапией, какой лечил его судья, пользоваться точно не станет. — Дазай-сан. — Тихо начал юноша, невесомо накрыв чужое запястье ладонью. Не больно, нет, но почему-то показалось, что так он лучше всего выразит поддержку. Дазай-сан не отшатнулся, только нечитаемо уставился в глаза. — Бинты нужно сменить, мы же не хотим занести инфекцию, да? Откуда взялось дурацкое «мы», как в разговоре с ребенком, Чуя понятия не имел, но думать об этом не стал. Судья, тяжело вздохнув и что-то беззвучно проворчав, медленно кивнул. — Я могу надеяться, что когда вернусь, вы все еще будете здесь? Вновь кивок, и Чуя мчится в смежный санузел. Кажется, где-то тут у Оды-сана были бинты. При вскрывшихся обстоятельствах Накахара даже не хотел думать, зачем адвокат их хранил, но сейчас его запасы оказались как нельзя кстати и, захватив еще бутылку антисептика и ватные диски, он поспешил обратно. Желание ругаться и выяснять отношения пропало где-то по дороге, так что, раскладывая все на столе, Чуя готов был не реагировать даже на подначки. — Может быть немного больно. — Предупредил он, вновь подхватывая руку судьи и поднимая рукав до локтя. — Расслабьтесь. Хотя, Дазай-сан и не напрягался особо, будто его вовсе не волновало, будет больно или нет. Учитывая, что Чуя об этом думал, может, правда не волновало. Что же такого случилось, что этот самодовольный клоун решил сотворить подобное? Все оказалось хуже. Накахара был осторожен и даже нежен, снимая окровавленные бинты слой за слоем, но чем больше оголялась рука, тем сильнее он закусывал изнутри щеку, стараясь никак не выдавать степень своего шока внимательно наблюдающему Дазай-сану. А тот взгляд не отрывал, готовый в любую минуту рвануться назад, сбежать отсюда прямо так, если на лице Чуи появится хоть одна неправильная эмоция. Юноша понятия не имел, что судья считал неправильным. Юноша позволил себе едва слышно выдохнуть, откладывая дрожащими пальцами старый бинт. Конечность в его ладонях была…изувечена. Новые раны, липкие и кровоточащие, едва зажившие и снова вскрывшиеся от падения, они влажно истекали сукровицей. Хорошо, хоть резал поперек и неглубоко, но однако три раза — кто вообще калечит себя вот так? Внезапно снизошло понимание, отчего Дазай-сан вечно ходил бинтованный — вся рука до самого локтя оказалась покрыта десятками старых кривых шрамов, словно причудливая белесая татуировка рассыпанных по коже совершенно хаотично. Некоторые были совсем маленькими, некоторые толстыми, словно жирные гусеницы, но один превосходил все их вместе взятые. Длинный и неровный, он начинался у самого запястья и заканчивался на сгибе локтя, пересекая руку вдоль прямо по вене. Нанесший его явно стремился к смерти, а после, оказавшись спасенным, ничуть не заботился о том, чтобы следить за ранами должным образом. Шрам зарубцевался широкой уродливой полосой, словно искалеченная змея заползла на руку и умерла в страшных муках, навеки взбугрив кожу своим трупным ядом. Чуя ужаснулся, даже его рука дрогнула так, что Дазай-сан ощутил. — Я сам это сделал. — Глухо и пусто произнес он, неискренне ухмыльнувшись. Накахара не знал, что сказать. Он боялся даже дотрагиваться, опасаясь причинить пусть фантомную боль, хотя едва ли Дазай-сан чувствовал прикосновения хоть где-то, кроме открытых ран. Он собирался ответить несколько раз, но все слова, готовые вырваться изо рта, казались слишком неприглядно грубыми. Неподходящими. Он не умел иначе. — Я понял. — Наконец выдохнул юноша, опомнившись, и, мотнув головой, принялся лить антисептик на ватный диск. — Вот сейчас точно будет больно. — Мне все равно. — Пожал плечами Дазай-сан, склонив голову на бок. Он не кинул ни единого взгляда на собственные раны, словно и вовсе боли не ощущая, находя Чую гораздо более интересным. — А мне нет. — Накахара поджал губы, почти ощущая на своих запястьях огненное жжение, стоило дотронуться до открытого рубца антисептиком. Дазай-сан не дрогнул. — Почему? Чуя не ответил. Если бы он знал, почему, то ситуация была бы менее неловкой, но даже он от своих действий немного терялся, а судья выглядел так, будто обрабатывать его раны — самое закономерное, что Накахара мог сделать. — Простите. — Тихо произнес студент, завязывая аккуратный узел, когда закончил бинтовать, и взялся за вторую руку. — Я не хотел, чтобы вы упали. — Это не сделало все сильно хуже. — Хохотнул Дазай-сан. Похоже, он приходил в норму. Ужасный длинный шрам на второй руке повторял тот, что Чуя уже видел, и он не знал, каким же мазохистом надо быть, чтобы творить с собой такое. На фоне этого мелкие рубцы уже не вызывали бурной реакции. — Сделало. — Возразил Накахара. — Мне жаль. — Оно того стоило. Чуя не стал спрашивать, что именно имелось ввиду, но судья, кажется, немного пришел в себя. По крайней мере уже не выглядел таким ужасающе отстраненным и настороженным, как прежде. Даже мелодию какую-то напевал, покачивая в такт ногой. Не вполне уверенный, нормально ли такое поведение в их обстоятельствах, Чуя, тем не менее, позволил себе немного расслабиться, только сейчас обнаружив, насколько напряжен был все это время. Будто Дазай-сан собирался откинуться прямо здесь. Не сдержавшись, он нервно хохотнул от собственных мыслей. — Что-то смешное, Коротышка-кун? — Тут же оживился куратор, но Чуя не был настроен поддерживать полуагрессивный диалог, который тот явно пытался начать. Завязав узелок на другом запястье тоже, он, не зная, что делать, замер в напряжении, опустив голову и комкая в руках окровавленный ватный диск. — Да ладно тебе, Чуя-кууун, посмотри на меня. — Протянул судья, заглядывая в лицо, так что Накахара посчитал за лучшее подчиниться. А то мало ли, еще начнет руками его трогать, а ко второму раунду перебинтовывания Чуя был морально не готов. — Поплачешь за меня? А то мои слезные железы, кажется, атрофировались, но вот ты это умеешь, я точно знаю. О да, он провоцировал. Четко и со вкусом, но у Накахары до сих пор перед глазами стояли ужасные рубцы и кровоточащие раны, так что он смотрел на пытающегося шутить Дазай-сана молча. — Ты принимаешь все слишком серьезно, Чуя-кун. — Судья сокрушенно покачал головой, но взгляд его оставался наигранно веселым. — В следующий раз и близко тебя не подпущу. — Следующий раз?! — Вскинулся Чуя. — Тихо-тихо. Шутка. — Дазай-сан поднял ладони, якобы сдаваясь. — Сейчас опять начнет кровоточить, не напрягайте руки. — Только если Чуя меня обнимет. — И ладони протянул, паршивец, совершенно проигнорировав только что сказанное. Что ж, похоже, хорошие объятия нужны были Накахаре гораздо больше, чем Дазай-сану, потому что он не раздумывал ни секунды прежде, чем преодолеть разделявшие их сантиметры и прижаться к сидящему на крае стола судье, обхватив руками за спину. Понимание, что делать такое, наверное, не стоило, и выглядело это странно, пришло уже через секунду, но Дазай-сан, конечно, давно научился читать его мысли, так что резко свел ноги, зажав юношу между ними и несильно прижав к себе руками. — Если станешь дергаться, мне будет больно, Чуя-кун. — Манипулятивно-весело произнес он, щекой потираясь о рыжие кудри уткнувшегося в плечо Накахары. Что ж, Чуя и не собирался. Он был слишком занят тем, чтобы унять бешенное сердцебиение и привести в порядок растрепанные чувства. Что выходило в голом остатке? Он, словно влюбленная школьница, бросил все свои дела, чтобы поухаживать за идиотом, занимающимся селфхармом. Такое разве что в дешевых романах встретишь, а ведь Чуя их даже не любил. Зачем он вообще пришел? Да теперь еще и явно его успокаивают, несмотря на то, что единственная пострадавшая сторона — Дазай-сан. Чуть повернув голову, взглянул в лицо судьи, искоса глядевшего на него с лукавой улыбкой, будто ожидая, что Чуя выкинет нечто эмоционально-грубое в своей обычной манере. Дазай-сан выглядел…лучше. Все таким же уставшим и осунувшимся, но более стабильным, что ли. Если вышло помочь хоть немного, Накахара не собирался рушить это своим вредным характером. Он может быть ответственным, когда нужно. — Расскажете? — Неожиданно даже для самого себя попросил Чуя. Глупо. Очень глупо. Кто он такой, чтобы спрашивать подобное и тем более ждать ответа? Какой-то случайный студент. Едва ли то, что происходило и происходит сейчас, делает его хоть сколько-нибудь ближе к Дазай-сану. В сущности, это судья знал о Чуе почти все, не наоборот. От шокирующего осознания, что на самом деле это так и есть, юноша вдруг напрягся. Ему и в голову не приходило узнать о кураторе больше того, что написано в интернете. Если Чуя пришел к мысли, что Дазай-сан ему вроде как… небезразличен, а учитывая последние события и собственные действия, назвать это иначе язык не поворачивался, проявлять такое равнодушие не очень правильно. Не то, чтобы Накахара не хотел узнать, но начинать знакомство с вопроса о самовредительских наклонностях было глупо даже для него. — Ох! — Вдруг воскликнул Дазай-сан, достав свой телефон. — До конца перерыва три минуты. Мы совсем засиделись. Спасибо, Чуя-кун. Накахара едва ли успел осознать, как нагло от него сбегают, когда судья клюнул его губами в макушку, задержавшись на секунду, и, вывернувшись непонятно как, был таков. Чуя получил очевидный ответ на свой вопрос.