Мужской интернат

Когда я вошел в класс, пришло запоздалое понимание, что надо вначале постучаться. Застав там двоих парней моего возраста целующимися, я полминуты стоял в ступоре. Один из них, в строгом черном костюме и безупречно начищенных ботинках, был выше ростом и, посадив на парту второго, в футболке с пацифистской символикой и драных джинсах, целовал его и поглаживал по слегка вьющимся светло-русым волосам. Второй, прикрыв глаза от удовольствия, запустил тонкие пальцы в аккуратно подстриженные черные волосы парня в костюме. В голове, неизвестно откуда, взялась мысль, что противоположности притягиваются. Выходя и стараясь не хлопнуть дверью, я добавил к этой мысли, что противоположности должны быть в смысле пола в первую очередь. - А ты, стало быть, новенький? - услышал я и обернулся на голос. Говоривший был, пожалуй, еще выше, чем "человек в черном", как я мысленно окрестил подателя тех странных ощущений, которые вызвала у меня эта парочка в классе. На нем была футболка с обложкой альбома КиШа "Ели мясо мужики", черные джинсы и сникхедовские ботинки, которые, видимо, являлись и уличной, и домашней, и какой угодно обувью. Выбритый под ноль, он производил не самое приятное впечатление. - Да, - киваю. - Жора Жуков, - рокер протянул мне руку. - Джек Лондон, - я пожал сильную ладонь, замечая татуировку в виде черепа на запястье. - А у вас все такие же, как эти? - я кивнул на дверь. Жора бесцеремонно заглянул в класс и вскоре вернулся ко мне. - Не, - он помотал головой, - Некоторые более жестокие. Штирлиц еще не такой садист. - Я не это имел в виду, - как я понял, Штирлиц - это тот, который в костюме, - Я про гомосексуализм. Жуков уверенно кивнул. Я вздрогнул. Не то чтобы я был плохо относился к геям, нет. Я просто их немного боюсь. Я в отношениях полный ноль и могу не понять, когда я кому-то нравлюсь. - И ты тоже? - в это не очень верилось. Жуков не ответил и направился к окну, где я только сейчас заметил худощавого паренька в светлых брюках и рубашке с коротким рукавом. Он стоял, опираясь на подоконник и глядя на улицу светлыми голубыми глазами. Волосы у него были очень светлые, почти белые, сильно вьющиеся. И этот "божий одуванчик" принадлежит Жукову?! Моя жизнь никогда не станет прежней! Воистину противоположности притягиваются! Жора обнял это воздушное создание сзади, мягко целуя в макушку. - Серенький, - прошептал он на грани слышимости, - Иди, познакомься с новичком. Парень посмотрел на него несколько удивленно, затем, заметив меня, покраснел. - Меня зовут Джек, - я подошел к сладкой парочке. - Сережа Есенин, - "божий одуванчик" прижался к рокеру с таким видом, словно пытался спрятаться за его широкой спиной. - Какие вы сладкие, усраться можно, - послышался смешок. Я обернулся и так застыл. Я, конечно, не привык блюсти внешний вид, носил клетчатые рубашки и довольно древние джинсы вкупе с красными кедами, но до такой степени запускать себя! Парень был одет в футболку с некой абстракцией, судя по запаху, ее не стирали пару месяцев, постоянно съезжающие джинсы тоже довольно потрепанного вида и сандалии, напоминающие греческие скорее по возрасту, чем по виду. На голове у него была макаронная фабрика всех цветов радуги, а лицо было покрыто чем-то вроде гари. - Дон Кихот, - представилась эта ходячая абстракция. Я назвал свое имя, но предлагать ему рукопожатие воздержался. В этот момент к нам медленно и степенно подошел немного полноватый парень в светлом костюме и персикового цвета рубашке. Светлые редкие волосы были зачесаны назад, а на лице было написано искреннее негодование. - Дон Кихот! - сказал он тихо, но угрожающе. Дон опустил голову и уныло поплелся в сторону туалета, видимо, умываться. Жуков прыснул. - Если у моего Гама случится инфаркт, Дюма, я лично оторву Кихоту руки, - прозвучал угрожающий голос. Я обернулся на говорившего. Им оказался парень чуть выше и крупнее меня, одетый в безукоризненно белую рубашку, черную кожаную жилетку и кожаные же штаны. На ногах блестели начищенные кожаные ботинки. - Причем здесь твой Гамлет, Макс? - Саша Дюма, а его звали именно так, испугался не то угрозы, не то угрожающего тона "кожаного", в котором я мгновенно признал законченного садиста и уже успел пожалеть незнакомого мне Гамлета. - Да он, небось, гримируется после вашей очередной игры. Так, господин Горький? - выдвинул теорию Жора. Макс Горький фыркнул, отводя непослушные жесткие волосы назад. - Вчера было воскресение, - возразил он. - И что это значит? - не понял Жуков. - То, что перед "очередной", как ты говоришь, игрой я честно сводил его в кино, - тоже мне достижение, - На столь любимую им историческую мелодраму, - со значительным видом заметил он, - Дикая бредятина, на мой взгляд, но он заслужил. - Какой ты добрый, Макс, просто ужас, - в нашем кругу возник еще один, точнее еще два человека. Везет мне сегодня на странных людей. Восхищавшийся "добротой" Макса парень был одет красную рубашку, красные же джинсы, красные же кеды. Самое смешное, что его волосы тоже были выкрашены в красный. Спасибо, глаза были не красные, а зеленые, но я все равно окрестил его про себя "аленьким цветочком". Второй, которого красноволосый держал за руку, похоже, едва ли понимал, что вокруг него куча народу. Одет он был примерно так же, как я, разве что кеды были синие, а рубашка белая в темно-зеленую клеточку. Короткие черные волосы были слегка взлохмачены, серые глаза смотрели куда-то в пространство. - Я Виктор Гюго, а это Максимилиан Робеспьер, на Макса не отзывается, - пояснил "аленький цветочек". - А что это с ним? - немного обеспокоенно спросил Жуков. - Представь себе, он думает, тебе этого, к сожалению, не дано, - даже я съежился от холода этого голоса. Его источником был высокий худощавый парень в черной водолазке и джинсах. Его длинные черные волосы были убраны назад и собраны в хвост. Пронзительный взгляд его карих глаз прожигал насквозь. - У нас новенький? - он подошел ко мне ближе, - Мое имя - Оноре Бальзак, - он протянул мне руку. - Джек Лондон, - я пожал его холодную ладонь. - Знаешь, Джек, - говоря это, парень с красивым именем Оноре смотрел куда-то за мою спину, - К тебе сейчас подкрадывается нечто, называемое "Наполеон Бонапарт". Не смей лапать Джека, император недоделанный, - сказал он уже не мне. Я оглянулся на него. Парень был огненно-рыжий, еще более рыжий, чем я сам, высокий, довольно накачанный, одет был этот "император недоделанный" в красную толстовку и довольно поношенные джинсы. - А то что? - Наполеон состроил наглую рожу. - А то не дам, - безапелляционно заявил Бальзак, чем ввел меня в полнейший ступор. Все попытались над этим посмеяться, но в этот момент в нашу толпу влетел худощавый парень с длинными каштановыми кудрями и в розовой (!!!) водолазке с сердечком. Глаза мои вылезли на лоб. Это нечто было вырвано из толпы Максимом Горьким, и именно в тот момент я понял, что это и есть тот самый Гамлет, жертва игр Макса и любитель исторических мелодрам. - Гам, что случилось? - строго спросил он. - Что случилось?! - Гамлет закатил глаза, - Да меня чуть Кондратий не хватил! - Небось Дона увидел, - предположил Гюго. - Не драматизируй, - приказным тоном заявил Горький, и Гамлет, видимо, решив не усложнять, перестал делать скорбное лицо, - Я обещал вырвать Дону руки, если твое нежное сердце не выдержит такого зрелища, - на полном серьезе заявил он. - Зачем? - не понял Гам. - Затем, что твое нежное сердце принадлежит мне, - какой он, оказывается, собственник, - И доводить тебя до истерики дозволено только мне. Обладатель нежного сердца обреченно кивнул, решив не выяснять отношения на людях, и повернулся ко мне. - Гамлет Датский, - представился он. - Джек Лондон. В этот момент Оноре Бальзак, решив, видимо, не утомлять Наполеона своим пронзительным взглядом, подошел к Робеспьеру и щелкнул пальцами у него прямо перед носом. Тот удивленно моргнул, затем посмотрел на Бальзака, потом, заметив вокруг кучу народу, посмотрел на Виктора Гюго, как на своего злейшего врага, затем выхватил Оноре из толпы и отвел к соседнему подоконнику. - Оноре, я начал читать книгу, которую ты мне вчера дал, - сказал он, доставая из сумки книгу, в которой я узнал китайский трактат "Чжуанцзы", - Я немного запутался. - В чем же? - "Как постичь, не является ли незнанием, то что я назову знанием?", - процитировал сероглазый, которого я тут же обозвал про себя "философом", - Он ведь говорил об относительности названий? Я перестал их слушать - "Чжуанцзы" я знал почти наизусть и не имел желания слушать споры по этому поводу. Вскоре я заметил парня в цветастой футболке, который попытался прервать эту дискуссию и тут же пожалел об этом. Бальзак и Робеспьер, не сговариваясь, развернулись и познакомили глаза парня со своими кулаками, тут же вернувшись к своему разговору. Тот отшатнулся и чуть не упал, но был немедленно заключен в объятия еще одного,которого я в начале не заметил. Его я тут же окрестил "друидом". Он был одет в зеленую толстовку, коричневые вельветовые штаны, глаза были ярко-зеленые, темно-русые волосы по длине достигали середины спины и были заплетены в не очень аккуратную косичку. - Жан Габен, - кивнул он мне, представляясь, - Это Том Гексли, - добавил он, имея ввиду светленького худенького парнишку, которого он прижимал к груди. - Привет, - всхлипнул Том, не стремясь покинуть теплые объятия Жана. - Жан, а что это у тебя на голове? - ехидно улыбнулся Гамлет, имея ввиду, конечно, неаккуратность прически. - Волосы, - ответил тот, ухмыляясь. Гамлет возвел очи к небу и обиженно отвернулся. Жуков хихикнул. Дюма озабочено осмотрел Габена и остался недоволен. - Если ты имеешь ввиду мою косу, то ее плел Том, - вздохнул он. - Так переплети ее, - посоветовал Гюго. - Мне лень, - заявил Габен ультимативным тоном. Ничего себе аргумент. Впрочем, на Сашу, которого я за запах окрестил "домохозяйкой", он не произвел решительно никакого впечатления, поэтому он принялся наводить красоту в волосах Габена. Через пять минут Жан мог похвастаться идеально заплетенным колоском, впрочем это ему тоже было делать лень. - Я не выспался сегодня, - пояснил он, - С Томом хрен выспишься. - Неправда, - попытался возразить Гексли, но Габен мягко уткнул слегка покрасневшее лицо в мягкую ткань своей толстовки, намекая тем самым, чтобы тот заткнулся. В этот момент из класса вышел "человек в черном", Штирлиц, кажется, так его назвал Жора Жуков. Оглядев наше сборище, он направился ко мне. - Отто Штирлиц, - представился он официальным тоном. - Джек Лондон, - я постарался добавить в голос как можно больше официальности, так что мой собеседник остался доволен. - Штирлиц, что за внеплановые потрахушечки, да еще в общественном месте? - шутливо-официальным тоном заявил Наполеон, за что Отто немедленно пробил ему пресс и с чувством выполненного долга направился в туалет, причесываться. - Федя, меня обижают! - в ответ на этот крик из класса высунулся партнер Штирлица, и его темные глаза округлились, но тут же пришли в нормальное состояние. - А, ты, наверное, произнес словосочетание "внеплановые потрахушечки", Нап, - он улыбнулся, - Ты же видел, как Жоре уже за это влетело. Нап фыркнул и зашел в класс, довольно грубо вытолкнув оттуда парня, которого я обозвал "хиппи". - Так, что тут у вас? - я увидел высокого худого парня в простых брюках и белой рубашке, - Почему Гам выглядит, как после истерики? - Потому что там Кихот в туалете, - ответил Гамлет, - Достоевский не в классе, потому что Бонапарт произнес словосочетание "внеплановые потрахушечки", Штирлиц в туалете, поскольку внеплановые потрахушечки, Гексли с синяками, потому что дискуссия, - все это очень напоминало отчет, - Я в гриме, потому что плановые потрахушечки, Габен с колоском, потому что с утра его причесывал Гексли, Кихот отмывается от гари, потому что как всегда, а это новенький, - Датский закончил отчет и указал на меня. Вновь пришедший переварил полученную информацию, после чего удовлетворенно кивнул и посмотрел на меня. - Теодор Драйзер, - назвался он, - Не обращай внимания, у нас с Гамлетом есть договор, что если я пропускаю какие-то события, то он вкратце рассказывает мне о них с объяснением причин происходящего. - Джек Лондон, - я широко улыбнулся, и Теодор с неким запозданием ответил мне неуверенной улыбкой. В нем не было ничего сильно особенного, просто прямые светлые волосы, подстриженные в дурацкую стрижку под горшок, просто серые глаза, смотрящие в мои пристальнее, чем другие. Все очень просто... Но как говорил очень уважаемый мной Альберт Эйнштейн: "Вы думаете, все так просто? Да, все просто. Но совсем не так..."