Соратник

      Демон желания — не рогатая баба с фиолетовыми сиськами. У демона желания рыжие волосы, вызолоченная солнцем кожа, серые глаза, в которых хочется утонуть. В пути, в маленьком лагере, где шестеро постоянно трутся бок о бок, и лишь двое — девушки, невозможно как следует блюсти приличия и то, что Алистеру удается мельком увидеть — он не подглядывает, упаси Создатель, но… — бросает в жар и заставляет сбиваться дыхание.       Она не является в снах: зелье, которое по-прежнему варит Морриган, действует исправно, но в краткие минуты между бодрствованием и дремой видения бывают порой столь яркими, что он закутывается в одеяла с головой, боясь, что остальные все прочтут по его лицу.       Алистер сам не понимал, когда он успел в это вляпаться, где, на каком повороте она превратилась из просто спутницы, с которой приятно поболтать, в ту, единственную, чья улыбка, обращенная к нему, заставляет расплываться до ушей, и от чьего мимолетного прикосновения сердце ухает куда-то в низ живота.       Что с этим делать, он тоже не знал. Аббатство — не лучшее место для воспитания подрастающего мальчика, и когда его сверстники тискали девчонок на сеновале, он учился убивать малефикаров и слушал выговоры за неподобающее рвение. По ночам общая спальня наполнялась скабрезными историями, но Алистер крепко сомневался, что их следовало принять за руководство к действию. К тому же, некстати распустив руки, можно было и вовсе без них остаться. В буквальном смысле.       Впрочем, это было не страшно, куда страшнее казалось сделать что-то не так и окончательно лишиться надежды по собственной глупости. Куда страшнее, чем все порождения тьмы и Архидемон, вместе взятые.       Спросить тоже было не у кого. Стэн болтать бы не стал, но и дельного совета от него ждать не стоило: суждения кунари нередко приводили Алистера в полное замешательство, а брачные обычаи могли и вовсе оказаться уму непостижимы. Что мог посоветовать Огрен, Алистер знал и так. Морриган? О, гадюка своего не упустит. Откровенничать с убийцей не хотелось, а Кусланд… Достаточно было представить, как тот посмотрит, долго и пристально, а потом задаст прямой вопрос с обычной деликатностью гномьего тарана. И что прикажете ему отвечать? Правду? Так засмеют же...       Однажды на краю поляны, где они остановились, Алистер видит мелкие белые цветы. «Милость Андрасте» — называла их мать-настоятельница. Такие же росли у мельницы в Редклиффе, и, вот... Он помнит каждый их разговор, и что она, как и он, тоскует по матери. Так что можно будет сделать вид, будто он вовсе не имел в виду ничего этакого, просто напоминание о матери, просто…       Как раз ее очередь дежурить «на кухне», и Алистер напрашивается помочь с посудой. Отдирать закопченый жирный котелок песком — то еще удовольствие, но Алистер изо всех сил оттягивает разговор. И лишь когда делать у ручья уже нечего, и она начинает собирать посуду, достает из-под плаща заготовленный букетик. Помятые цветы выглядят жалко, и ему становится нестерпимо стыдно, но Лелиана ахает, будто он принес настоящее сокровище. Заготовленная речь вылетает из головы и он бормочет:       — Они называются «Милость Андрасте» Ты говорила, что твоя мама…       Лелиана сует нос в букет, поднимает глаза.       — Правда, тот самый запах...       Она порывисто целует его в щеку и Алистер запоздало вспоминает, что не брился уже дня три.       — Я колючий… — говорит он, чтобы хоть что-то сказать.       — Вовсе нет, — Лелиана гладит по щеке, смотрит снизу вверх, будто чего-то выжидая.       Он перехватывает ее пальцы, целует, не отводя глаз от ее взгляда: оттолкнет? Нет?Она мягко высвобождает ладонь и Алистер успевает испугаться, прежде, чем она обвивает его шею и тянется к губам.       А плащ оказывается весьма кстати.