Невеста короля

Каспиан прибыл в Бобровую Дамбу ещё затемно, и был встречен абсолютно пустым, чёрным городом. Нигде не горело ни одно окно, не было слышно ни единого звука. И пусть рассвет ещё был нескоро, обычно в это время в столице уже начиналась жизнь. Готовились открывать свои лавки торговцы, замковые слуги спешили на службу, ползли домой припозднившиеся в кабаках и борделях гуляки. Теперь же, на протяжении всего пути через город, его встречали пустые, холодные улицы, неярко поблёскивающие после ночного дождя. Только с одного переулка высунулся какой-то гном, но, не признав в темноте короля, тут же юркнул обратно, испугавшись непонятных всадников в тёмных доспехах. Где-то в отдалении залаяла собака. Но на высоком мосту перед замком стояли верные гвардейцы, и они-то, узнав своего сюзерна, вытянулись, несмотря на усталость, и перехватили алебарды в приветствии. Каспиан кивнул им и направился в замок. Во внутреннем дворе начиналась какая-никакая дневная жизнь. Дежурный проводил инструктаж перед сменой караула, по галереям бесшумными призраками сновали редкие слуги, готовясь к очередному печальному дню. Последние не обратили на прибывших никакого внимания, спеша спрятаться с промозглого ночного воздуха в тёплые внутренние помещения, но гвардейцы узнали Каспиана. Моментально выстроились в две шеренги для приветствия, церемонно поклонились. Каспиан бросил им поводья Архангела и, как был, поднялся в тёмный замок. Все обитатели ещё спали, даже вечно жалующийся на бессонницу Трампкин, а у редких слуг, встречавших Каспиана в коридорах, хватало ума отойти к стене и только поклониться, стараясь не привлекать внимания. Каспиан, не останавливаясь, не заходя в свои покои или кабинет, поднялся к комнатам леди Лиллиандиль и отворил дверь. В её спальне горела только одна лампа, освещая тусклым светом столик с зеркалом, кресло рядом и гобелен на стене. Вся остальная комната тонула в темноте. В открытые окна заползал утренний туман. Каспиан бесшумно закрыл за собой дверь, подцепил огонь от лампы на лучину и, пройдя вдоль стен, зажёг свечи. Дошёл до окна, затворил створку, смахнув с подоконника прилетевший ночью лист. Потом закрыл второе окно. Замер, с отстранённым удивлением отметив, что у него трясутся руки. Снял перчатки, несколько раз сжал и разжал пальцы, глубоко вздохнул. И лишь после этого решился повернуться к кровати. Лиллиандиль лежала на покрывалах, одетая в одно из своих многочисленных серебристо-белых платьев. Её руки были вытянуты вдоль тела; золотистые волосы, собранные на одну сторону, покоились на плече и груди. Ноги Дочери Звезды до колен были укрыты серым покрывалом, расшитым серебряными звёздами — то самое покрывало, которое она, следуя телмаринской традиции, вышивала себе на брачную постель. Больше всего Каспиана поразило, каким спокойным, умиротворённым было её лицо. В её губах затаилась едва заметная улыбка; казалось, она просто спит и ей снится прекрасный сон, может быть, о своей жизни на Острове Раманду, или о том, что она стала женой души не чаявшего в ней красивого короля. Но её нельзя было разбудить и спросить, что же она видит. Каспиан не помнил смерти своей матери, но помнил, как его, девятилетнего мальчика, привели к телу короля Каспиана Девятого. Мираз крепко держал его за руку; леди Прюнапризмия, на тот момент только невеста лорда-регента, постоянно поправляла ему волосы; а юный принц смотрел на тело короля и не верил, что перед ним лежит его отец. В маленьком, ссохшемся, абсолютно белом мужчине не было ничего от статного широкоплечего красавца, который сажал юного Каспиана перед собой на коня, поддерживал его руку на соколиной охоте и позволял принцу одерживать над собой верх во время шуточных поединков на деревянных мечах. Смерть, изуродовавшая Каспиана Девятого, не смогла изменить облик Дочери Звезды. Хотя прошло уже несколько дней, её тела не тронул тлен, и в комнате всё ещё царил запах моря и волшебных цветов с далёкого острова. – Прости меня, – одними губами прошептал Каспиан. Вина — вот что он чувствовал к леди Лиллиандиль. С того самого момента, как они сошли с «Покорителя зари» в Нарнии, он постоянно ощущал себя виноватым. Что забрал её от отца, что оставил в столице одну, что постоянно откладывает свадьбу, прикрываясь беспорядками на границах и экономическими неурядицами. А потом, как гром среди ясного неба — королева Сьюзан Великодушная, и та робкая приязнь к Дочери Звезды, которую он начал чувствовать во время их путешествия к берегам Нарнии, оказалась погребена под давними чувствами к блистательной королеве Древности, чувствами сильными, страстными, которые нельзя было не замечать, но в которых было страшно признаться даже себе. И он продолжал улыбаться Лиллиандиль, говорить о скорой свадьбе, понимая, что брак, который он сам ждал ещё совсем недавно, закончится лишь разбитыми сердцами. А Лиллиандиль, даже не догадываясь о его чувствах к королеве Сьюзан, продолжала так наивно его любить, как любит прекрасная дева из сказок своего благородного рыцаря. Продолжала вышивать свадебное покрывало и рисовать корону, которую наденет на свою свадьбу как королева Нарнии. Каспиану было не в чем себя упрекнуть. За всё то время, что Сьюзан и Лиллиандиль были в замке, он ни словом, ни жестом не изменил своей невесте. У него и мысли не было о том, чтобы расторгнуть помолвку. Он вёл себя благородно, как его учили отец, профессор Корнелиус и леди Прюнапризмия. Но во рту всё равно чувствовался противный привкус горечи, что он предал свою невесту, что он никогда не заслуживал её. Он обещал ей семью, корону и любовь всей Нарнии. Он не обещал ей своё сердце. Нарния подарила ей только смерть. Он смотрел на её тело, на её прекрасное чистое лицо, не дыша, не моргая, потеряв счёт времени. Но когда он поднял глаза, уже наступило утро, и даже низкие тучи над разливом реки уже посветлели. Стараясь не шуметь, как будто он мог потревожить её покой, Каспиан вышел из комнат своей невесты и прошёл к себе. Слугам уже сообщили о его приезде, и его ждали горячая вода, чистое платье, завтрак и несколько свитков, не терпящих отлагательств. Бросив один только взгляд на печати, Каспиан отложил их в сторону, позвал пажа, снял доспех, не спеша умылся, переоделся и, взяв бумаги, направился в свой кабинет. Там его уже ждал Эдмунд. – Трампкин сказал мне, что ты приехал, – сразу начал Справедливый король. – Я заходил к тебе, но тебя там не было. Каспиан кивнул, прошёл за свой стол, положил на него свитки. Гончие, до этого момента мирно лежавшие у ног короля Древности, подорвались со своего места и ткнулись к Каспиану, облизывая ему руки и топчась по ногам. – Я заходил к Лиллиандиль, – ответил он, бездумно проводя пальцем по голове одной из собак. Эдмунд кивнул. – Я получил письмо от Питера, – сказал он. – Я хотел поговорить с тобой насчёт похорон... Каспиан замер. Только тут он понял, что решать этот вопрос тоже должен он; что он, несмотря ни на что, был для Дочери Звезды самым близким человеком во всей Нарнии. – Я думал похоронить её в королевской усыпальнице, – сказал Эдмунд. – Конечно, она ещё не была королевой, но... – Нет, – оборвал его Каспиан. – Не стоит хоронить её рядом с моими предками. Не... не оскорбляй её подобным соседством. Эдмунд кивнул, соглашаясь, но ничего не сказал, ожидая решения Верховного короля. – Во всей Нарнии нет места, которое достойно принять её, – проговорил Каспиан. – Она была звездой. Чужой в этом мире. Звёзды должны гореть. Эдмунд ничего не сказал, но по его глазам Каспиан понял, что король Древности понял его мысль. – Хорошо, – наконец произнёс Эдмунд. – Я скажу Трампкину, пусть он начнёт приготовления. Когда? – На закате, – ровным голосом ответил Каспиан. – Когда зажигаются первые звёзды. Помнишь, как мы увидели её впервые? – Это был рассвет, а не закат, – с печальной улыбкой проговорил Эдмунд, вспоминая, как Люси растолкала их чуть свет и указала на голубую звезду над горизонтом, единственную на предрассветном небе. – Её свет затмевал даже восходящее солнце. – В голосе Каспиана скользила непривычная нежность, будто он и в самом деле горевал по возлюбленной. – Сегодня вечером? – уточнил Эдмунд. – Этого будет достаточно. – Каспиан сел в кресло за столом и, сцепив перед собой руки, уставился на собеседника. – Ты выяснил, кто стоит за этим? – Леди Феломена, – ответил король Певенси. – Ты знал, что она двоюродная сестра лорда Карестера? – Я знал, что она из Нарты, но никогда не вникал, откуда у неё титул, – ответил телмарин. – Значит, Нарта? – Как я и предполагал. Мы перехватили письмо, которое Феломена послала домой. Она пыталась уехать из города, когда Волки выследили её. – Где она сейчас? – жёстко спросил Каспиан. – В темницах под замком, – ответил Эдмунд. – Я старался сохранить всё в тайне. Если удалось, то в Нарте ничего не знают. Хочешь с ней поговорить? Глаза Каспиана почернели. – Я о ней больше слышать не желаю, – отрезал он. Эдмунд криво усмехнулся. – Это твой приговор? – Она пыталась убить короля, но в результате покушения погибла Лиллиандиль. Она убила самое светлое, самое чистое, что было в этой Нарнии, – медленно сказал Каспиан. – Как ты думаешь, каким может быть мой приговор? – Я понял, – кивнул Эдмунд. – Разреши мне сначала поговорить с ней? – Делай, что считаешь нужным, – сухо кивнул Каспиан, уже переключаясь на свитки на столе. Справедливый король встал, сделал шаг к двери, но неожиданно остановился и повернулся к телмарину. – Ты хоть что-нибудь к ней чувствовал? – резко спросил он. Каспиан не сразу понял, о чём идёт речь. – Она была моей невестой, – ответил он. – Это не ответ. Король-телмарин расцепил руки и откинулся на спинку своего кресла, смотря в глаза своему другу. – Что ты хочешь от меня услышать? Пальцы Эдмунда непроизвольно сжались в кулак. – Она любила тебя, – бросил, как обвинил. – Она последовала за тобой, мечтая, что станет твоей королевой — не Нарнии, не телмаринов, а именно твоей. Она мечтала стать такой, чтобы ты ей гордился. Настоящей королевой. Она хотела... Он осёкся. Каспиан молчал. Рано или поздно эти обвинения должны были прозвучать. – Сейчас это уже неважно, Эдмунд, – вздохнул он. – Она мертва. Ей уже никогда не стать королевой. Ты не представляешь, насколько дорога она мне была... – И всё? – горько усмехнулся король Древности. – Дорога, да? – Она должна была стать моей женой! По-твоему, я бы попросил её поехать со мной, если бы ничего к ней не чувствовал? Её смерть — такая же трагедия для меня, как и для тебя. Но я не имею права бросать всё на алтарь горя и мести. Идёт война, Эдмунд. На войне бывают невинные жертвы. Справедливый король смотрел на него так, будто не верил его словам. – Как вы... – Он замолчал, облизнул губы и отвернулся, подбирая слова. – Я так не могу. Как вы так можете, ничего не чувствовать? Ты, Питер, Сьюзан? Создаёте из себя, – он взмахнул рукой, – каменные изваяния, запрещая себе чувствовать, и не думаете, что кто-то... может полюбить этот камень. – Это значит быть королём, и ты тоже должен это знать! – повысил голос Каспиан. – Мы не люди. Мы — олицетворение короны. Что бы ни случилось, мы в первую очередь — корона. И только в последнюю — люди. – Да пропади она тогда пропадом, эта корона! – в сердцах воскликнул Эдмунд. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь ветром за окнами и треском поленьев в камине. Два короля смотрели друг на друга, обвиняя друг друга... в чём? В том, что не чувствуют, и наоборот — что позволяют себе чувствовать? – Я сожалею, Эдмунд, – наконец произнёс Каспиан. – Я вряд ли смогу простить себя, что привёз её в Нарнию. Но это моя вина, мой грех. Не обвиняй себя в том, что не смог её уберечь. Продолжать разговор дальше было бессмысленно. Эдмунд развернулся и, не говоря ни слова, вышел из кабинета. ~~~~ Подземелья замков, тем более королевских, были не теми помещениями, о которых рассказывали архитекторы, строители, а тем более хозяева. Подземелья древнего Кэр Паравэла простирались на добрые десятки миль, превращая скалу под замком в отдельный мир, настоящий муравейник, испещрённый тоннелями, штольнями, галереями и переходами. Мало кто мог точно сказать, как далеко тянутся невидимые ходы; кое-кто из Нарнийских животных говорил, что они идут и под морем и выходят на поверхность в подводных пещерах, которые охраняли молчаливые, неулыбчивые тритоны. Иногда, шептались Древние нарнийцы, тритоны и русалки заплывали по подземным рекам вглубь утёса, и пугали служанок, набиравших воду из колодцев. Мало кто спускался в подземелья по своей воле, а потеряться под замком ничего не стоило. Подземелья Дамбового замка не могли похвастаться такой масштабностью и количеством легенд, но в чём они превосходили подземелья Кэр Паравэла, так это в количестве сгинувших в них людей. Темницы и камеры были обычным делом в королевских замках, но никогда ещё королевский замок телмаринов не видел столь необычного гостя в подземельях, как один из королей Древности, король Эдмунд Справедливый. Помимо Волка и Тигра короля Эдмунда сопровождали три гвардейца-телмарина. Один шёл впереди, освещая тусклый путь факелом. Два других замыкали процессию, неся в руках два стула и укрытый белоснежной скатертью стол. Спустившись на несколько уровней вниз и пару раз повернув меж ржавых решёток темниц, гости наконец остановились перед клеткой, чья единственная узница сидела в дальнем углу на куче соломы, которая одновременно служила и постелью. Шедший первым гвардеец вставил факел в стену и открыл решётку, впуская Справедливого короля. Эдмунд вошёл внутрь и огляделся. Оранжевый свет факела осветил небольшое каменное помещение с невысоким потолком и цепями на стенах, к которым, слава Аслану, не стали приковывать пленницу. Пахло сыростью, гнилью и человеческими отходами. Поморщившись, Эдмунд вопросительно посмотрел на гвардейца, и тот, спохватившись, убрал грязное ведро из отхожего места в углу камеры. Леди Феломена больными глазами наблюдала за происходящим. Сейчас в ней ничего не осталось от того лоска, которым она смущала леди Лиллиандиль и раздражала королеву Сьюзан. Она выглядела древней старухой. Её волосы спутались в паклю; дорожное платье, хоть и хранило остатки былой роскоши, превратилось в изношенное тряпьё. Женщина близоруко щурилась на свет факела и то и дело тёрла глаза грязными руками. – Должен сказать, подземелья телмаринов мало отличаются от подземелья Кэр Паравэла, – постановил наконец Эдмунд. – Правда, готов поспорить, кормят здесь ещё хуже. Господа, будьте любезны. Он кивнул стражникам, и те внесли в камеру стол и стулья. Установив их по центру, они поклонились и вышли, скрывшись за поворотом. У решётки остались лишь Нарнийские Звери, но и они смотрели в другую сторону. Эдмунд театральным жестом сдёрнул со стола покрывало, открывая блюда с сэндвичами, холодными закусками и свежими овощами и фруктами. – Уверен, вы голодны, леди Феломена, – сказал он, отодвигая себе стул. – Присаживайтесь. Бывшая штатс-дама, не проронив ни слова, с трудом поднялась со своего места, сделала два шага и вцепилась в спинку стула. Эдмунд, надкусив грушу, с интересом наблюдал за ней. В нём не проснулось ни капли жалости при виде, во что превратилась блистательная когда-то леди. Он мог простить предательство, мог закрыть глаза на ошибку — но когда жертвами становились его близкие, Справедливый король не знал пощады. Женщина голодно оглядела стол, потянулась за сэндвичем — но тут же испуганно отдёрнула руку. Эдмунд рассмеялся. – Вы так боитесь, что мы, нарнийцы, сыграем по вашим правилам? – фыркнул он. – Вам ли не знать, чем мы отличаемся от вас, телмаринов. Мы никогда не наносим ударов в спину. Мы сражаемся открыто, честно, давая противнику шанс. – Он с наслаждением вонзил зубы в сладкую мякоть груши. – Скажите, какой шанс вы оставили леди Лиллиандиль? Разве она заслуживала подобной участи? Поверив, что всё это какая-то жестокая шутка короля Древности, Феломена взяла кусок мяса с сыром и аккуратно надкусила его. Медленно прожевала его, и лишь потом заговорила. – Она не должна была погибнуть. Вы знаете это. Мне жаль. Эдмунд фыркнул и отбросил на пол огрызок. Рука запачкалась соком, и он вытер её накрахмаленной салфеткой, чувствуя, как слипаются пальцы. – Избавьте меня от вашего лицемерия, – со скукой сказал он. – Вам и дела до неё нет и не было. – Зачем вы здесь? – спросила женщина. – Только для того, чтобы ткнуть меня в мою ошибку? И вы больше ничего не спросите? – Видите ли, госпожа. Я не думаю, что вы можете что-то знать. Вы получили приказ, не смогли его исполнить, попались — дело с концом. Думаю, кто бы ни стоял за вами, он предусматривал такой вариант, так что не стал сообщать вам чего-то, чем вы можете выкупить свою жизнь. – Так вот что со мной будет? – только и спросила Феломена. – Я сгину в этих подземельях? – Признаю, король Каспиан был весьма однозначен, когда говорил о вашей судьбе, – кивнул Эдмунд. – Я смог убедить его, что вам следует дать шанс хотя бы заговорить. Женщина вытерла руки о своё грязное платье и взяла в с тарелки очередной сэндвич. – Вы правы. Я мало что могу вам сказать. Но я не сожалею о своей попытке. Я сожалею, что она не удалась. Если она ставила своей целью задеть его, у неё это не получилось. Эдмунд поднял со стола ещё одну салфетку, промокнул губы. Взял со стола чайник и разлил чай по чашкам. – Чаю, леди Феломена? – предложил он. – Знаете, там, откуда я родом, обычное чаепитие — целый ритуал! Чай — это идеология того мира! Из-за чая начинались войны и свершались революции. Можно ли подумать, что это всего лишь напиток, чтобы утолить жажду? Но если на еду высокородная пленница ещё была согласна, то от чашки чая она отдёрнула руку так, будто тонкий фарфор обжигал, подобно раскалённому железу. Эдмунд опять рассмеялся. – Вы всерьёз боитесь, что это чай из ваших запасов? Да бросьте, госпожа, я же нарниец. По-вашему, я способен на убийство ядом? И в подтверждение своих слов он сделал глоток из своей чашки. – Удивительно, как в разных мирах есть такие одинаковые вещи, как, например, чай? – философски задал вопрос Эдмунд. – Или, скажем, пудинг. – Он осторожно подул на напиток перед тем, как сделать следующий глоток. – Хотя, должен признаться, нарнийские повара гораздо умелее, чем повара из Хендон-хаус. Феломена нерешительно взяла в руки свою чашку, принюхалась, сделала маленький глоток. – Зачем вы здесь, ваше величество? – спросила она. – Не для того же, чтобы рассказать мне о вашем мире? Эдмунд внимательно следил за ней, и в его карих глазах не было ни капли того веселья, что играло раньше. – Вы правы, – кивнул он. – Я здесь, чтобы сказать вам, что вы уничтожили самое прекрасное, самое светлое, самое доброе создание, что ступало на нарнийскую землю с тех пор, как моя младшая сестра впервые вышла из шкафа. – Она бы никогда не стала королевой, – ответила Феломена. – Она всегда была бы чужестранкой. Как и вы, и ваши брат и сестра. – И поэтому её стоило убивать? – Я не желала ей смерти! – воскликнула женщина. – Я не думала о ней! – Тогда подумайте о ней сейчас, госпожа, – сухо произнёс Эдмунд. – Потому что, наверное, это последнее, о чём вы успеете подумать. Он со стуком поставил чашку на стол. – Белоснежный арцед, – проговорил он. – Удивительный цветок. Яд, от которого нет противоядия, если не принять его прежде. Он убивает своих жертв мягко, стремительно, погружая в сон — и это единственная причина, почему с вас не сдерут кожу живьём, а после не прогонят по улицам города. – Король Эдмунд привстал со стула и навис над собеседницей, но у той не хватило сил даже поднять голову. – Чувствуете усталость, что вы хотите спать? Но я не буду желать вам спокойного сна. Последнее, что увидела Феломена, были горящие ненавистью глаза молодого короля, услышала его безжалостный шёпот: – Горите в преисподней. Эдмунду хотелось думать, что смерть Феломены была справедливой, что больше он не будет о ней думать. Но правда была в том, что он не чувствовал ничего. Ни облегчения, ни укора совести. Он вспомнил слова Каспиана, что короли и обязаны ничего не чувствовать — но легче от этого не становилось. Вместо понимания и принятия накатила волна презрения к себе. Пусть казнь Феломены была справедливой, она должна была умереть — но Эдмунд, несмотря на предупреждение Каспиана, превратил суд в собственную месть. Он чувствовал себя совершенно разбитым и опустошённым. Было бы время — он приказал бы принести из погребов бочонок вина и напился бы до беспамятства. Но приближался закат. Он переоделся, совершенно не обращая внимания, во что облачает его гвардеец, вызвавшийся быть его оруженосцем. Мальчишка — даже младше его — протянул ему его мечи, но Эдмунд покачал головой: куда он пойдёт с оружием за спиной? Его двойные мечи — не церемониальное оружие вроде Риндона или Триумфа, с ними не проводят придворных церемоний. Это орудие убийства для войны, а Эдмунд шёл не на поле брани. Людей в замке осталось немного, но те, кто были, уже собрались на вершине восточной башни, где был подготовлен погребальный костёр для Дочери Звезды. Эдмунд встал рядом с Каспианом. Казалось, даже природа горевала по прекрасной леди, которой уже не суждено было стать королевой Нарнии. Дождь, моросящий весь день, к вечеру прекратился, даже облака рассеялись, открывая темнеющее небо. На западе, за замком, угрожающе алел закат. Ветра не было, и в тишине можно было разобрать журчание воды внизу. Четыре солдата — человек, минотавр, фавн и кентавр — вынесли из замка носилки, на которых лежала леди Лиллиандиль. Её тело было облачено в светлое платье и убрано осенними цветами и жёлтыми и красными листьями, словно напоминанием о её любви и близости к природе. Шедший за носилками лорд Трампкин нёс перед собой аккуратно сложенное серебристое покрывало со звёздами. Гном то и дело хлюпал носом и часто моргал, сдерживая слёзы; его зубы мелко стучали. Минотавр Креос, следовавший по пятам за Трампкином, держал в могучих руках глиняный горшок с толстыми стенками, в котором трепыхалось пламя. Никто не проронил ни слова, когда носилки установили на костёр. Аромат цветов был настолько сильным, что заглушал запах масла. Каспиан и Эдмунд взяли у Трампкина покрывало и, расправив его, накрыли им Лиллиандиль. На миг, готовясь скрыть от глаз собравшихся её чистое лицо, Каспиан замер. Казалось, он не мог пересилить себя, не мог проститься с наречённой — но никто не знал, что на самом деле творилось в душе у молодого короля, а Каспиан не спешил делиться своими переживаниями даже с Эдмундом, сам верный своему запрету на чувства. Отступив назад, короли взяли факелы и, запалив их у преклонившего колено Креоса, поднесли их к погребальному костру. Хворост с треском занялся огнём, и аромат цветов стал таким сильным, что, казалось, в этом сладком благоухании можно было утонуть. Погребальный костёр вспыхнул во мгновение. Горячее пламя взметнулось ввысь, и на цветах на короткий миг выступал сок, казавшийся слезами. Несмотря на жар, никто не смел сделать и шага назад, не смел отвернуться, но огонь был настолько ярким, что он скрывал прекрасный силуэт, укрытый брачным покрывалом. Лишь столп искр вознёсся к небу, и на миг королям показалось, что искры соткали образ леди Лиллиандиль, прекрасной и печальной. Улыбнувшись мужчинам кроткой улыбкой, полной горя и тоски, её образ рассеялся, растворился в сумеречном небе. И в этот миг на западе вспыхнула первая вечерняя звезда. Где-то на замковой башне стукнул колокол. Стоило его эху стихнуть, как с другой стороны, словно в ответ, затянулась медленная, печальная мелодия одинокой нарнийской флейты. Костёр быстро прогорал, и уже нельзя было разобрать ни силуэта невесты короля, ни серебра с такой любовью вышитого покрывала, ни цветов. Оставались лишь угли да зола, и лишь сладкий аромат шиповника стоял в безветренном воздухе. – Эд, – тихо позвал друга Каспиан. Король Эдмунд оторвался от погребального костра и посмотрел на телмарина. Но Каспиан смотрел не на Эдмунда, не на огонь перед ними — его взгляд был устремлён наверх. Подняв голову, Справедливый король увидел кружащего над замком грифона. Они оба понимали, что это значит. – Иди, – кивнул Эдмунд. – Я подойду позже. Каспиан хотел возразить, что ни один из них не имеет права покидать церемонию, пока пламя не затихнет, но остановился. Кивнув, он сжал локоть Эдмунда и, скрытый за спинами придворных, вышел на башенный мост. Увидев его, грифон спикировал вниз и приземлился на галерею замка. – Ваше величество, – крылатое создание поклонилось, разведя крылья в сторону. – Они подходят. Армия, не менее трёх тысяч голов, всё люди. – Катапульты, тараны, требушеты? – только и уточнил Каспиан. – Нет, мой король, – ответил дозорный. – Только армия. Мечи, копья. У них нет даже лучников, иначе бы я не вернулся. Всё горе, все печали отступили. На смену им пришла холодная, жестокая ярость. – Как далеко они сейчас? – С два десятка лиг, государь, – ответил грифон. – Они будут здесь завтра. – Завтра утром, вечером? – Ближе к вечеру. Среди них большинство пешие, конных не больше четверти. – А пешие не могут быстро передвигаться, – согласился Каспиан. – Я благодарю тебя за информацию. Ступай отдохни. Ты ещё понадобишься сегодня. Грифон ещё раз поклонился, вспрыгнул на каменное ограждение галереи и взмыл в небо. Сделав круг над восточной башней, он вернулся к замку и скрылся за его стенами. – Ничего хорошего, я полагаю? Каспиан повернулся к Эдмунду. Все их разногласия сейчас отходили на задний план. Сгорели в погребальном костре Дочери Звезды. – К нам приближается армия, – ответил Верховный король. – Завтра к вечеру она будет здесь. – Да они даже не дают нам... – Эдмунд осёкся, поняв, что теперь уже глупо говорить о своём горе. – Они ожидали, что я буду мёртв, – сказал он. – Что городской гарнизон обезглавлен. Что руководить обороной некому. Каспиан недобро усмехнулся. – А вместо этого в городе теперь два короля, которые слишком хорошо знают, что значит нападать на Дамбу, – медленно проговорил он. От его кровожадной улыбки у Эдмунда спина покрылась мурашками. Однажды он уже видел такое выражение на лице своего друга — через мгновение лорд Актолион лежал мёртвый на полу тронного зала. – Сообщить на Каменный Мост? – спросил он, стараясь отвлечься. – Да, – кивнул Каспиан. – И я напишу Гленсторму. – А Питеру и Сьюзан? – Думаю, им сообщат нарнийцы, – ответил тельмарин. – Представляю, в каком бешенстве они будут. – Питер в курсе, – только и сказал Каспиан. – А Сьюзан? – Я не говорил. Может быть, Питер ей сообщил. – А она бы тут не помешала, – заметил Эдмунд. – Командовать лучниками. Об обороне и защите городов она знает побольше нас всех вместе взятых. Каспиан повернулся к нему с таким видом, что Эдмунд испугался. В глазах Верховного короля стоял самый настоящий ужас, будто одна только мысль о том, что Великодушная королева может участвовать в обороне города, была для него невыносимой. – Благодари Аслана, что её здесь нет, – отчеканил он. И тут же успокоился, уставившись Эдмунду за спину, на мост. Справедливый король обернулся — к ним, растирая руки, подходил Трампкин. – У нас есть меньше суток, – сообщил Каспиан своему советнику, не дожидаясь вопроса. – Потом к нам придёт армия Алатана и, очевидно, Нарты. Красный гном пожал плечами и прислонился к перилам. – Вы, телмарины, всегда так предсказуемы? – пробубнил он. – Иногда, – без тени иронии ответил Каспиан. – И у нас есть время подготовиться. Я сейчас отправлю сообщение Гленсторму, чтобы он был готов. Собери старейшин города, нам надо приготовиться ко встрече. Ему не надо было уточнять, кого они собирались встречать. – Прикажете закрыть ворота? – поинтересовался Трампкин. – Нет, – покачал головой Каспиан. – У нас есть преимущество — мы хорошо знаем город. Пусть они войдут, как крысы в мышеловку. Остановить их в лабиринтах улиц будет проще, чем встречаться с ними на открытом пространстве. – А с чего ты взял, что они не знают город? – справедливо спросил Эдмунд. – За исключением лорда Элвуара, почти никто из Алатана не бывал в Дамбе, – ответил за своего короля Трампкин. – Необходимо поставить баррикады на основных улицах, – продолжил Каспиан. – И облить их маслом. Лучники подожгут их, когда придёт время. – Слишком рискованно, – возразил король Певенси. – Ты не боишься, что мы сожжём сам город? – Город каменный, здесь нечему гореть, – усмехнулся Трампкин. – В этом телмарины молодцы, строили на славу. К тому же последние дни было сыро, шли дожди — даже осенняя трава и листва сейчас так просто не вспыхнут. – Мы пустим их по тем улицам, где будет удобно нам, – согласился Каспиан. – А тех, кто решит отступить, выйти из города, встретят Гленсторм с Нарнийцами. Эдмунд молчал, обдумывая план Каспиана. Битвы на узких городских улицах не были похожи на честный бой двух армий. Подобная ловушка была грязной, жестокой, кровавой — так однажды поступила Сьюзан, перебив пиратов в стенах солнечного Аркоуза. От этого плана за лигу несло телмаринской безжалостностью — и, наверное, Эдмунд возразил бы, но стоило ему вспомнить умиротворённое лицо Лиллиандиль, как всё в нём начинало желать для её убийц самой страшной смерти, какую только можно представить. – Ты рискуешь, – заметил он, постукивая указательным пальцем по нижней губе. Король-телмарин усмехнулся, его чёрные глаза недобро блеснули. – И я слышу это от человека с именем Певенси? – парировал он. Эдмунд вздохнул. Он никогда не шёл на необдуманный, непросчитанный риск, как и Сьюзан. Питер и Люси — вот кто могли поставить на отчаянный план, и одержать победу. – Отдохни, – тихо сказал ему Каспиан. – Завтра у нас начнётся война. ~~~~ Сьюзан уже собиралась готовиться ко сну, когда Орвис доложила ей, что прибыла Птица из дозорных и сейчас разговаривает с королём Питером. Не став слушать дальше, лишь накинув на плечи куртку, Сьюзан выскочила из своего шатра и, миновав поляну, влетела в шатёр брата. Питер стоял у стола, разговаривая с Ястребом. При виде сестры он кивнул Нарнийцу и откинул полу шатра, позволяя дозорному вылететь. – Что случилось? – на выдохе спросила королева. Питер не спешил отвечать. – Армия Алатана выступила на Бобровую Дамбу, – сказал он, расстёгивая жилет. – И, возможно, кто-то ещё. По предположениям дозорных, там две с половиной или три тысячи людей. Нарнийцев нет. Сьюзан похолодела. – Каспиан и Эдмунд в Дамбе, – прошептала она. – Их надо предупредить... – Уже предупредили, – успокоил её Питер. – Первым делом дозорные сообщили им, а только потом отправили вестника к нам. – Как далеко армия от города? – Это пешие, они не могут быстро передвигаться, – пожал плечами король. – Птицы дают им не менее пятнадцати лиг. Если они не будут идти ночью, что вряд ли, они подойдут к городу не ранее завтрашнего вечера. – Думаешь, они остановятся на ночлег? – Им надо пересечь лес, – напомнил Питер. – Телмарины скорее откажутся от войны, чем ступят в лес ночью, даже сейчас. Сьюзан облизнула губы, пытаясь побороть дрожь. Её колотило от страха за брата — и за Каспиана. – Сью? – Питер заметил её состояние и положил руки ей на плечи. – Успокойся. Мы ничего не можем сделать. – Не можем? – Он взорвалась и резко скинула руки брата. – Телмарины, может быть, и не пойдут ночью через лес, но я пойду! Где Алакорт? Необходимо, чтобы он немедленно поднял армию, и мы сегодня же выступаем! – Сью, стой! – Питер опять схватил её за плечи и силой удержал на месте. – Мы никуда не пойдём. Отсюда до Дамбы два с половиной дня пути, даже если мы загоним коней. Выступать сейчас — верх безрассудства и глупости. – Предлагаешь бросить их на произвол судьбы? – не поверила девушка. – Город беззащитен, Пит! У них нет армии! Там осталась только половина замкового гарнизона, мечей триста, не больше! Даже вся королевская гвардия сейчас здесь! – У них есть армия, – тихо сказал король. – Где, по-твоему, Гленсторм и нарнийцы? – О, – только и произнесла королева. – Эдмунд и Каспиан предполагали, что случится что-то подобное, – признался Питер, отпуская сестру. – Весь этот войсковой сбор — это всего лишь пыль в глаза, отвлечение внимания и проверка лояльности лордов. Генерал Гленсторм собрал нарнийцев у Асланова кургана. Это не меньше двух тысяч солдат — Звери, создания магии, Древние нарнийцы. Они ждут приказа Каспиана. От Кургана до города несколько часов пути, и Гленсторм наверняка уже выступил. Ты права: телмарины могут бояться идти по лесу ночью, но не нарнийцы. – Так это ловушка... – прошептала Сьюзан. Она не знала, чувствует ли облегчение, что Каспиан и Эдмунд не остались одни против армии лордов, или гнев, что они держали свой план в тайне от неё. – Почему мне не сказали? – Именно поэтому, – ответил Питер. – Потому что ты бы не отпустила Каспиана одного, зная, что он направляется на войну. – А ты только рад меня не пустить? – вспыхнула Сьюзан. Красивое лицо Питера перекосилось, как будто она ударила его. – Это было решение Каспиана, – сказал он. – Он, не я, хотел, чтобы ты была в безопасности. Я знаю, что мне не уберечь тебя. И твой фокус с Алатаном только тому подтверждение. – Если бы я не последовала за тобой в Алатан, тебя бы убили, – напомнила Сьюзан. – Возможно, – со всей серьёзностью согласился Питер. – Но ты не понимаешь главного. Мы все готовы пожертвовать ради друг друга жизнью. Но мы, как бы мне ни было неприятно это признавать, смирились с этим. Ты, я, Эдмунд. А Каспиан — нет. Он не может допустить, чтобы ты была в опасности. – Поэтому лучше держать меня в неведении?! – Мы готовы на всё, лишь бы защитить тех, кого мы любим, – сказал Питер. – Я не трепетная дама, которая не может постоять за себя! – разозлилась Сьюзан. – Я тоже сражаюсь! Напомнить, сколько войн я прошла?! – Сколько бы войн мы ни прошли, это не значит, что одна-единственная не станет последней! – повысил голос король. – Я понимаю, мне не отговорить тебя от участия в войне. Я слишком хорошо знаю тебя. Но позволь хотя бы Каспиану оберегать тебя, пока это возможно. – Никто никого не может уберечь, – с горечью заметила его сестра. – Лиллиандиль была в безопасности. Её оберегали Эдмунд и замковый гарнизон. Она мертва. – Вот именно! Война ещё не началась, а мы уже потеряли того, кто нам дорог! Поэтому, если есть хоть одна возможность уберечь друг друга, хоть малейший шанс — не отказывай ему в этом. Невысказанные слова повисли в воздухе. Он любит тебя, – мог сказать Питер. Любит до такой степени, что готов отказаться от тебя, лишь бы ты была в безопасности. Он уже потерял Лиллиандиль, но, хоть она и была его невестой, её смерть не была для него столь страшна, как возможная гибель Сьюзан. Сьюзан бы этого не поняла. Она хотела сражаться рядом с теми, кого любит, хотела иметь возможность защитить их непосредственно на поле боя. В этом они были похожи с Люси. – Если с ним что-нибудь случится, – медленно проговорила она, не уточняя, кто это — он. – Если Каспиан, или Эдмунд, падут в городе, ты меня не удержишь, – предупредила она. – Будь уверен, я не останусь в стороне. Ты не сможешь меня отослать. Никто, даже Аслан, не сможет меня удержать. – Если с ними что-нибудь случится, – поклялся Питер, – я буду стоять рядом с тобой и вместе с тобой потребую ответа за их смерть. Даже перед Асланом. ~~~~ Ночь была тревожной. Ни Каспиан, ни Эдмунд не хотели спать, но оба понимали, что просто обязаны отдохнуть, иначе ничем не смогут помочь своим людям, когда на Бобровую Дамбу нападут. С утра они взялись на превращение города в ловушку. Каспиан пропадал на улицах, наблюдая за возведением горючих баррикад, раздавая людям оружие, отсылая оставшихся женщин и детей в замок, где стараниями леди Лиллиандиль для них было приготовлено убежище. Эдмунд готовил к защите сам Дамбовый замок — размещал лучников на башнях и стенах, инструктировал солдат капитана Креоса. С утра за завтраком они с Каспианом едва ли не до хрипоты спорили, где будут находиться во время атаки. Эдмунд рвался на землю, на улицы города — Каспиан настаивал, что Справедливому королю лучше быть на башнях, командовать лучниками и оценивать общую картину. Эдмунд спорил — позиция в замке была безопаснее, а ему хотелось очутиться на поле боя, отомстить за Лиллиандиль, за собственное ранение в Дельере, за ловушку в Алатане, в которую угодили Питер и Сьюзан. – Вот именно, Эдмунд, - наконец остановил спор Каспиан тоном, не терпящим возражений. – Когда месть становится важнее рассудка, это не может закончиться правильно. Я соглашусь, что ты пойдёшь в город, только если ты поклянёшься мне, что не ищешь боя, что хочешь уберечь солдат и увести их от опасности. Но я вижу, что ты хочешь отомстить. Желание мести застилает глаза, лишает хладнокровия. Я сам был таким, ты помнишь. И ты знаешь, к чему это может привести. А Питер и Сьюзан не простят мне, если с тобой что-то случится. Но Эдмунд не мог поклясться. День тянулся бесконечно долго, даже не смотря на обилие дел, которые требовали незамедлительного решения и личного участия королей. И только к вечеру, когда солнце скрылось на западе за верхушками деревьев и на город опустился промозглый холод, он понял, что Каспиан прав. В воздухе царила звенящая тишина. Эдмунду хотелось глубоко вздохнуть, выругаться, закричать — сделать хоть что-нибудь, чтобы тишина перестала давить на уши, сжимая голову холодным обручем. Каспиан стоял рядом, молчаливый, угрюмый, одетый в доспех простого королевского гвардейца, без знаков отличия. Опознать короля в этом бледном мужчине со злыми глазами можно было разве что по рукояти Риндона на поясе. Эдмунд знал, что как только вражеская армия сделает шаг к городу, Каспиан спустится вниз и бросится на первые рубежи обороны, командовать защитой. Но узкие поля между городскими стенами и лесом были пусты, только неслышный здесь ветер приминал траву к земле да гонял опавшие листья. Вернувшиеся из леса разведчики доложили, что армия лордов стоит, скрытая деревьями и подлеском, в нескольких десятках метров от полей. – Чего они ждут? – наконец спросил Эдмунд, когда слушать стук собственного сердца стало невыносимо. – Окончательной темноты? – предположил Каспиан, не сводя с леса взгляда. – Приглашения? – Нам что, послать им письмо? – не поверил Эдмунд, поражённый жестоким юмором своего друга. – Не письмо, – покачал головой телмарин и повернулся к топтавшемуся рядом гному. – Лорд Трампкин, пожалуйста, пригласите Грифона. Пожалуй, стоит вернуть заговорщикам тело лорда Актолиона. От мысли, во что превратилось тело лорда Бьяиры за эти долгие дни, Эдмунда едва не вывернуло. Он хотел похоронить Актолиона или отправить его останки обратно в Бьяиру — и поступил бы так, если бы не прямой запрет Каспиана перед его отправлением на войсковой сбор. Тело по-быстрому забальзамировали, не прилагая больших усилий, и оставили в холодных подземельях. Халатная работа и грязные крысы сделали своё дело — узнать в этой омерзительной массе когда-то напыщенного лорда можно было только по одежде и вассальской цепи на шее. Трампкин тоже скривился, представив, с чем ему придётся иметь дело, но поклонился и направился к лестнице. На башне опять повисла гнетущая тишина. – Я ненавижу Нарнию, – пробормотал Эдмунд, обращаясь скорее к самому себе, чем Каспиану. – Всякий раз, как мы здесь оказываемся, от нас чего-то требуют, мы что-то должны, мы чем-то жертвуем и что-то теряем. Я бы хотел, чтобы Люси никогда не находила тот шкаф. Он сам понимал, насколько жалко и лживо звучали его слова. Если бы они не оказались в Нарнии тогда, пять лет назад, кто знает, какими бы они выросли. Может, так и продолжили бы вечно ругаться по пустякам. – Я сожалею, Эдмунд, – только и ответил Каспиан. – Но знакомство с вами — лучшее, что случалось со мной в моей жизни. Если бы не вы, я бы никогда не стал тем, кто я сейчас. – Верховный король Нарнии? – усмехнулся Эдмунд. – Ты прекрасно понял, что я хочу сказать, – не разделил сарказма телмарин, хотя в словах Эдмунда была доля правды. – Вы — ты, твои братья и твои сёстры — стали мне семьёй, которой у меня никогда не было. Вы показали мне, что значит быть настоящим королём, а не просто носить корону на голове. Они замолчали: с нижних уровней замка взлетели две тени — Грифон и рядом с ним огромный Орлан. В лапах грифона был смутно различимый в сумерках свёрток. Короли молча наблюдали, как нарнийцы пролетели над городом и пересекли поле. Грифон опустился за землю перед лесом, кладя свою ношу на траву так бережно, будто это был спящий ребёнок; Орлан кружил над ним, цепляя перьями верхушки деревьев. Очень быстро Грифон взмахнул крыльями и поднялся в воздух, и два посланника направились обратно к замку. Несколько минут ничего не происходило. Потом из-за деревьев показались люди в доспехах, пятеро. Двое склонились над посылкой, ещё трое выставили вперёд копья, ожидая нападения. С башен замка не было видно подробностей, но по тому, как телмарины шарахнулись прочь, можно было догадаться, что они развернули тряпки. – И да будет бой, – проговорил Каспиан, глядя, как из-за деревьев выходит армия его бывших вассалов. Солдаты, не меньше трёх тысяч мечей, шли ровными коробками. Впереди везли тараны — ломать городские ворота, которые и так не были заперты. За пехотой шла немногочисленная конница — командиры, поставленные лордами-изменниками командовать атакой на Бобровую Дамбу. Они не несли знамён, а с такого расстояния нельзя было разглядеть знаки на доспехах. Это была впечатляющая сила — и, возможно, если бы им предстоял бой в открытом поле, Эдмунд испытал бы чувство тревоги. Но он понимал, что, стоит солдатам оказаться в запертом пространстве городских улиц, как все их преимущества в построении обернутся недостатками. В тесных лабиринтах нельзя было командовать боем, а без командования любая самая сильная армия превращалась в толпу испуганного сброда. С такими было очень легко справиться. Дождавшись, когда конные тоже выйдут из леса, Каспиан махнул рукой. Снизу раздался короткий звук горна, и спустя мгновение с городских стен в воздух взмыли десятки зажжённых стрел. Пролетев над полем, стрелы упали за спинами капитанов, в подлесок — и невысокий кустарник вспыхнул, отрезая путь обратно к деревьям. Испуганные внезапным огнём, кони взбесились, встали на дыбы, рванули прочь от жара, скидывая своих наездников, затаптывая попадавших им на пути и натыкаясь на пики солдат. Сумятица передалась с последних рядов на первые, даже до замка донеслись крики людей. Кто-то дал команду наступать, и армия, стройная и крепкая мгновение назад, рассыпалась на живые ручьи, хлынувшие к воротам. – Увидимся, когда всё закончится, – только и сказал Каспиан и, развернувшись, направился прочь с башни, чтобы принять бой на улицах. С башни замковых ворот был виден только один вход в город — и Эдмунд, не смея дышать, смотрел, как тяжёлые створки распахнулись от ненужного удара. Таран, не встретив сопротивления, влетел на городскую мостовую и покатился по камням, а вслед за ним в город ворвались солдаты. Но они не успели уйти по улицам — с бастионов их осыпали градом стрел солдаты королевской гвардии. Растерявшись, спотыкаясь о первых убитых, враги пытались пройти дальше, вглубь города. Но Эдмунд повторил жест Каспиана, махнув рукой глашатаю. Раздались два коротких гудка — и на отдельных улицах заполыхали промасленные баррикады, отрезая боковые пути. Нападавшим не оставалось ничего другого, как идти по проложенной для них дороге. А там их уже ждали. Королевская гвардия, солдаты из гарнизона, вооружённые добровольцы из жителей города — они встречали врага пиками копий и сталью мечей, загоняя в тупики и вырезая до последнего солдата отряда. Они теснили вторгшихся к огню и смотрели, как те захлёбываются в крике, когда огонь перекидывается на одежду. В воздухе повис тошнотворный запах горелой плоти, не перебиваемый даже запахом масла. Первая волна атаки захлебнулась в огне, не сделав и трёх поворотов по улицам. Но огонь не мог полыхать вечно, масло быстро прогорало, и вскоре баррикады обернулись тлеющими головёшками, которые можно было расшвырять копьями и затоптать ногами. Напавшие солдаты двинулись дальше по городу — и тут с башни по приказу Эдмунда раздался третий сигнал, оповещающий о смене тактики. Больше не полагались на огонь — но отталкивались от знания города, от его закоулков и тупиков, от скрытых проходов и укромных мест. Обороняющиеся встречали врагов молниеносными атаками, возникая из ниоткуда и так же исчезая, оставляя после себя истекающие кровью тела на мощёных мостовых. В большинстве своём это были ополченцы из числа горожан. Преданные Каспиану, они, тем не менее, сражались не за корону и короля, но за свои дома и мастерские, за школы своих детей и лавки своих соседей. Тех, что не встречали горожане, убивали стрелки с городских крыш и башен. В догорающих огнях баррикад было видно, что когда-то уютные улочки устланы телами погибших, и кровь текла по брусчатке, впитываясь в землю между камнями. Эдмунд замахал глашатаю обеими руками. Тот, поняв сигнал, поднял горн к губам и издал длинный непрерывный звук. И тут из леса, сминая тлеющие кусты, вышли нарнийцы. Справедливый король разобрал огромные фигуры Гленсторма и его сыновей рядом. А следом за ними выходили фавны и минотавры, Тигры и Медведи, Рыси и Олени. И они строились перед городом, ожидая. Достав из ножен за спиной оба меча, Эдмунд тоже спустился вниз. Его работа как координатора обороны была окончена. Солдаты армий предателей были заперты в городе. Пойти вперёд по улицам означало и дальше подставляться под удары защитников, которые могли скрываться за каждой дверью, за каждым углом. Повернуть к выходу из города означало встретиться с преданными королю Каспиану Древними нарнийцами. Казалось, битва за город шла совсем недолго, но, подняв голову к небу, Эдмунд разобрал предрассветные созвездия. Тело ныло приятной болью от столь желанного боя — редкие солдаты доходили до Рыночной площади, и попадали под мечи Справедливого короля и зубы Волков. Те, кто сумел ускользнуть от армии Гленсторма и пройти через Нарнийцев, скрылись в лесу — Каспиан велел их не преследовать. Те, кто оказались заперты в городе и не хотели быть перебиты, как их товарищи, бросали оружие и сдавались в плен. Им обещали жизнь, если они поклянутся больше не брать в руки оружие. Каспиан — тоже уставший, перепачканный в крови и саже — не сильно верил их клятвам, но Эдмунд справедливо заметил, что помилованный солдат не захочет ещё раз рисковать своей жизнью ради лорда, бросившего его на милость победителя. К рассвету, когда солнце взошло над разливом реки, всё закончилось. До проклятия хотелось спать, но оба короля понимали, что об отдыхе им можно только мечтать. Трампкин уже пропал где-то в городе, вывозя убитых и распределяя раненых по нескольким госпиталям. Гленсторм и Креос были заняты подсчётом павших. Горожане оставляли замок и возвращались в свои дома — крупных пожаров удалось избежать, но где-то сгорела крыша, где-то огонь поглотил сад, не говоря уж о полностью уничтоженных посевах на поле перед городом. Им обещали помочь с восстановлением или оплатить ущерб. Только к полудню Каспиан и Эдмунд добрались до своих кроватей и рухнули на подушки, проспав до самого вечера. А вечером, после ужина, призвали к себе Гленсторма и приказали готовить армию, чтобы на следующее же утро выступить к Каменному мосту.