Невеста короля

Осенний лес встретил Сьюзан запахом прелой листвы, прозрачным морозным воздухом и звенящей, абсолютной тишиной. Эта тишина была ненормальной, неестественной, и, поймав взгляд Алакорта, королева поняла, что они с верным генералом думали одно и то же: они были не одни. Их отряд покинул Бобровую Дамбу три ночи назад, уйдя на север по едва заметным тропам в обнажившемся лесу. Тишина преследовала их с того момента, как они ступили под кружевные своды из голых ветвей древних деревьев. Телмарины, в страхе перед Древними нарнийцами, вырубили почти все леса в центральной части страны, но не рискнули идти на восток, к морю, и на север, который испокон веков пугал не только людей, но и Разумных зверей, и созданий Магии. Слишком много страшных сказаний ходило про северные леса, и эти сказки тянулись ещё со времён Золотого века — все слишком хорошо помнили, что северные леса скрывают подходы к замку Белой Колдуньи. «Паучий лес» – так называли это место во времена их правления, хотя, по словам регулярно бывавшей здесь Люси, пауков здесь не было, за исключением тех, что вили свои паутины в непотревоженных зарослях дикой малины. Но такие пауки были и в саду их дома в Финчли, и венценосные сёстры, хоть и находили их неприятными, не считали насекомых угрозой. Но сейчас тишина пугала, напоминая о том, что они ступили в чужие земли. Алакорт старался держаться поближе к королеве, да и сама Сьюзан несколько раз украдкой проверила, легко ли извлекается меч из ножен. Из всего их немногочисленного отряда лишь сэр Берген и его Стая сохраняли спокойствие, но и Волки были настороже, прислушиваясь к тишине и то и дело принюхиваясь к морозному воздуху. – Они наблюдают за нами, – сказал Берген, когда после полудня они разбили лагерь на залитой осенним солнцем поляне. – Конечно, наблюдают, – кивнула Сьюзан, опускаясь на покрытый стёганным покрывалом складной табурет. – Генерал, поднимите знамя Древней Нарнии, пора дать понять, что мы пришли не со злыми намерениями и что мы ждём, когда к нам пришлют парламентёра. Алакорт тихо отдал приказ своим людям, и через несколько мгновений за спиной королевы подняли три стяга на воткнутых в землю копьях: два знамени Древности и посредине, между ними, флаг короля Каспиана. До выхода из леса оставалось всего несколько лиг, и тогда они выступят на открытую равнину, сужавшуюся к северу в ущелье с руинами древнего волшебного замка. Они не торопились, давая Каспиану и королям Древности время провести армии обходными путями, подготовиться ко встрече с армией гоблинов, но Сьюзан и Алакорту казалось, что время утекает у них сквозь пальцы. Они были в этом лесу уже четвёртый день, и до сих пор Древние нарнийцы, скрывавшиеся в этих лесах, никак не показывали себя. Времени медлить больше не было. Если к завтрашнему утру у них не будет войска, им придётся отправить сообщение Каспиану и Питеру, что лес не пришёл на их зов, и королям придётся встретиться с врагом, не рассчитывая на помощь с южного фланга. – Может, послать скаутов в лес? – предложил Алакорт, устанавливая рядом с импровизированным троном Сьюзан второй табурет. – Нет, – покачала головой королева. – Они никого не найдут. Если нарнийцы захотят помочь нам, если они захотят с нами хотя бы говорить — они сами выйдут к нам. Алакорт приказал принести лёгкий перекус, развести костёр, чтобы приготовить горячее питьё, и занял место справа от королевы. Сьюзан сидела на своём месте, сложив руки на коленях, неподвижная, как мраморное изваяние, и смотрела в чащу прямо перед собой. Одетая в странное платье, сочетавшее в себе лаконичность нарядов Древней Нарнии и вычурность телмаринских одежд, с распущенными волосами, с мечом на поясе и колчаном стрел за спиной, королева Сьюзан выглядела лесной царицей, какие фигурировали в сказках, что старые няньки рассказывают своим воспитанникам перед сном. Не в первый раз Алакорт задумался, что, наверное, в этих сказках не всё было выдумками, что те благородные рыцари и прекрасные королевы варваров, о которых ему рассказывала бабушка, существовали на самом деле. История двух королей и двух королев оставила слишком сильный отпечаток на Нарнии, чтобы завоевание чужой культурой смогло стереть её из памяти людей. Они были готовы ожидать посланников лесных нарнийцев до вечера – тогда, если бы к ним никто не вышел, пришлось бы признать поражение и отправляться на поле боя. Конечно, и на этот случай у них был готов план: Сьюзан должна была отправиться в ставку к братьям, в сопровождении Волков и нескольких гвардейцев, а Алакорт бы присоединился к королю Каспиану. Но через пару часов после начала привала — солнце как раз начало склоняться к западу и отбрасывать длинные тени, в Нарнии рано и быстро темнело — лес вдруг зашелестел. Волки, лежавшие по левую руку Великодушной королевы, подобрались и сели, гордо вскинув косматые головы. Повинуясь взмаху руки генерала, гвардейцы тоже повскакивали со своих мест, надели шлемы, перехватили копья и встали полукругом за импровизированным престолом, который занимали Сьюзан, Алакорт и Берген. Генерал, чуть повернув голову, окинул своих людей взглядом, проверяя, все ли его указания исполнены: они не должны были выглядеть угрожающе, но даже так, совсем миниатюрным посольством, они должны были олицетворять силу объединённой Нарнии, в которой переплелось новое и Древнее, а люди жили, трудились и сражались бок о бок с нарнийцами. Разумеется, подумал Алакорт, вновь поворачиваясь перед собой, львиная доля этой демонстрации приходилась на фигурку хрупкой девушки, сидевшей слева от него. Откровения Великодушной королевы, что в их мире они никакие не монархи, а обычные дети, до сих пор не укладывалось у него в голове, смущая больше, чем все рассказы о чудесах и ужасах того мира, что они называли Лондон. То и дело он напоминал себе, что королеве всего девятнадцать лет — Великий Лев, да она почти вдвое моложе его! Она была созданием из другого мира, не менее волшебным, чем кентавры, дриады и русалки, о которых каких-то десять лет назад в телмаринской Нарнии никто и помыслить не мог. Они все — королева Сьюзан, король Питер и король Эдмунд — были созданиями Магии, более могущественной чем та, что мог сотворить даже сам Аслан, и в них вечная юность сочеталась с потусторонней мудростью. Лес опять зашелестел, по голым кронам прошёл порыв ветра и тут, казалось, деревья расступились, пропуская вперёд красавца Оленя с раскидистыми рогами. Вслед за Оленем на поляну ступили несколько Разумных зверей; приобрели очертания, соткавшись из пожелтевшей листвы, лесные дриады; даже стволы деревьев, казалось, подались вперёд. Кто-то из гвардейцев за их спинами охнул, не то восторженно, не то испуганно. Но на вечно молодом лице королевы Сьюзан не дрогнул ни один мускул, она так и сидела на своём лесном троне, выжидательно глядя на пожаловавших нарнийцев. Несколько долгих мгновений все молчали. Наконец Олень склонил голову в поклоне, признавая свою королеву. – Да здравствует королева Сьюзан Великодушная, – проговорил он. – Моё имя Рем. Я знаком с вашим братом, королём Эдмудом Справедливым. – Я благодарю вас за приём, господин Рем, – ответила Сьюзан, склоняя голову в ответном приветствии. – Мой брат рассказывал о встрече с вами. Я уверена, он будет сожалеть, что вновь не увиделся с вами. – Для этого ещё будет время, – ответил Олень, проходя вперёд. – Мы знаем, зачем вы здесь. Мы ждали вас. ~~~~ К востоку от северной долины, куда должна была выйти армия гоблинов, располагались низины с редкими скальными выступами; на западе же, наоборот, начинались холмы. Каспиана это всецело устраивало: их армия, располагавшаяся на пологих склонах, сразу бросалась в глаза, тогда как войско Нарты, ведомое Питером и Эдмундом, было почти незаметно на фоне серых болот. На юге на горизонте маячила тонкая полоска леса, и где-то там в этом лесу была королева Сьюзан. Каспиан то и дело бросал взгляд на юг, всякий раз жалея, что рядом нет Алакорта – только старый друг понял бы причину его волнений. Из леса до сих пор не было вестей, и, хотя умом Каспиан понимал, что отсутствие плохих вестей – уже хорошая новость, ему приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться и не отправить в лес Птицу. Они вышли к долине вчерашним днём, до этого пройдя марш-броском по Алатану. В замке Каспиан поручил генералу Креосу вести армию дальше, тогда как сам король задержался на ночь в доме Элвуара. Молодой лорд примирился со смертью матери, хотя до сих пор так и не принял, что он теперь стал полноценным вассалом. Каспиан, глядя на парнишку, видел в нём себя. И пусть Элвуар уже был гораздо старше, чем был Каспиан, когда остался сиротой, королю было тяжело видеть, как на юношу, вчерашнего ребёнка, опускается осознание всей той ответственности, которая ложилась на его плечи. Видимо, в этом было проклятие новой, телмаринской Нарнии: сыновьям расти без отцов. Выросши при королевском дворе, став королю Каспиану названным братом, лорд Элвуар мог теперь претендовать на очень высокое положение в королевском совете, стать одним из самых доверенных лиц короля – но Каспиан видел, что мальчишке это не нужно. За вечер и ночь, что Каспиан провёл в замке, он понял, что Элвуар пойдёт на что угодно, лишь бы держаться подальше от королевских интриг. Молодой лорд предложил сопровождать короля в битве, но Каспиан отказал – он знал, что Элвуар никудышный воин и тем более не заинтересован в политике. На следующее утро, собираясь догонять ушедшую вперёд армию, Каспиан приказал Элвуару отправляться в Кэр Паравэл и ждать королей там. От короля Питера и короля Эдмунда пришло короткое послание: они вернулись в армию Нарты и находятся на подходе к долине, готовые принять первый удар или ударить в тыл, в зависимости от действий армии гоблинов. Каспиан не стал писать ответ – они и так уже давно обо всём условились, предусмотрели все возможные варианты, и теперь могли только ждать врага. Всё время, проведённое в войсках, Каспиан приглядывался к Креосу. Во всех трёх армиях было по два командира: Питер и Эдмунд на востоке, Сьюзан и Алакорт на юге, Каспиан и Креос на западе. Но новоиспечённый генерал, несмотря на абсолютную преданность короне, не мог похвастаться обширным опытом ведения боевых кампаний, а значит, большая часть командования ложилась именно на Каспиана. Но Креос пользовался авторитетом среди как нарнийцев, так и людей, и в этом плане Каспиан был спокоен: любой приказ, отданный минотавром, будет исполнен, а то, что он был достойным тактиком, генерал доказал ещё несколько лет назад в войне с Калорменом, когда авангард южан прорвался к ставке короля и Креосу пришлось организовывать оборону буквально на пустом месте, всего из сотни нарнийцев и нескольких десятков гвардейцев. Алакорт тогда так корил себя за эту ошибку, что едва не подал в отставку. Каспиан тогда не принял её и, на его взгляд, это было лучшее кадровое решение, что он принял за все десять лет правления. Ночь выдалась неприятной — с гор дул кусачий ледяной ветер, несколько раз выпадал мерзкий мокрый снег, но земля даже здесь, на севере, ещё не успела достаточно промёрзнуть, и, опустившись на пожухлую траву, снег таял, превращаясь в противные неглубокие лужи. – Кони будут вязнуть в грязи, – заметил Креос, останавливаясь рядом с королём. Каспиан только бросил на минотавра угрюмый взгляд — ему и самому приходила в голову эта мысль. – Было бы у нас время, можно было бы этим воспользоваться, – проговорил он, скривившись. – Но надо беречь силы. Будь у них хотя бы полдня в запасе — можно было бы прогнать по полю конницу, превратить мокрую землю в сплошное месиво, в которой не прошли бы не только кони, но и люди. Но это потребовало бы сил, а Каспиан не хотел выматывать солдат ещё до того, как они увидели врага. К утру на долину лёг туман, скрыв как северные горы, так и лес на юге. Видно было не дальше десятка футов. Солдаты, кое-как отдохнувшие ночью, сушились, готовили оружие, сворачивали палатки. Ближе к рассвету Каспиан отдал приказ строиться в боевые порядки, невзирая на густой туман, и готовиться к выступлению в долину. В Бьяире они, хоть и готовились к бою в похожих условиях, хотя бы знали, где находится вражеская армия. Здесь же противник, скрытый туманом, мог оказаться как угодно близко. ~~~~ Входная пола шатра отдёрнулась с уже знакомым, привычным хлопком жёсткой промасленной ткани, и Питер поднял взгляд от стальных наручей. Внутрь вошёл Эдмунд — угрюмый, нахмуренный, взлохмаченный, как будто только что снял шлем с головы, тёмные глаза казались чёрными провалами на бледном лице. Бросив на столик перчатки, Справедливый король растёр руки и несколько раз наклонил голову то к одному, то к другому плечу, растягивая затёкшую шею. – Пора? – спросил Питер, окидывая младшего брата внимательным взглядом. На собраниях с капитанами Нарты Эдмунд присутствовал молчаливой тенью, стоя за спиной Питера, изредка вставляя свои комментарии, но крайне редко возражал и чаще молча соглашался с Великолепным королём. Питера это нервировало — Эдмунд всегда фонтанировал идеями, всегда был готов спорить. Питер не знал, что произошло с Эдмундом с тех пор, как его, раненого, увезли из Дельеры, но, казалось, это был совершенно другой человек, повзрослевший гораздо быстрее своих семнадцати лет. Иногда, очень редко, Питер видел в младшем брате что-то от Сьюзан — тот же надлом, что произошёл в ней после их второго возвращения из Нарнии. Но Сьюзан тогда спряталась в образе светской красавицы из Лондона и на все попытки поговорить отвечала лишь снисходительной улыбкой. Кем же становился Эдмунд, для Питера пока была загадка. – В этом тумане ничерта не видно, – хмуро ответил Эдмунд, подходя к Питеру и забирая из его пальцев наручи. – Но я отдал приказ готовиться, Карестер командует построением. Питер поморщился – ему не нравилось, что у лорда Карестера сохранялась власть в его армии. Лорд Карестер, видимо, чувствуя, что короли Древности так и не доверяют ему, сам старался реже попадаться им на глаза и занимался больше бытовыми делами – снабжением, размещением солдат, их вооружением. Питер был этому рад – он бы вообще предпочёл, чтобы Карестер остался в Нарте, но он был им нужен для первого удара. Короли понимали друг друга без слов. Стоило Эдмунду перевернуть один из наручей внутренней стороной вверх, как Питер уже подставил руку. Пока Эдмунд возился с ремнями, Питер не сводил с его лица внимательного, озабоченного взгляда. Ему казалось, что вокруг Эдмунда витает дух обречённости, как будто он смирился и готовится… ...к чему? Питеру очень не хотелось пускать Эдмунда в бой. Он был готов запретить младшему брату участвовать в сражении, приказать остаться в ставке, командовать резервами, обеспечивать отход раненых и замену оружия – но понимал, что Справедливый король не послушается приказа. Все они готовы были броситься в бой, когда близким грозила опасность, пожертвовать собой ради друг друга. Питеру казалось, что до добра эта привычка не доведёт. – От Сьюзан нет новостей? – спросил Эдмунд, беря второй наруч. Великолепный король опустил правую руку, несколько раз встряхнул ею, проверяя, удобно ли закреплена пластина. Поднял левую. – Нет, – ответил он. – Видимо, у неё получилось договориться с лесом, иначе бы мы уже знали. – Хорошо, – кивнул Эдмунд, сосредоточившись на маленьких пряжках. – Думаю, она и не понадобится. Мы вполне сможем разобраться с гоблинами и своими силами. Питер представил, какой нагоняй потом устроит им Сьюзан, когда узнает, что они осознанно удержали её от участия в бою, и мимолётно улыбнулся, несмотря на приближающееся сражение и беспокойство за брата. Они и так очень сильно рисковали. Не должно было быть такого, что все монархи участвуют в одном сражении. Но у Питера было чувство, что именно в этом сражении, или после него, всё и должно было решиться. Чарльз Марроу, сосед Питера по общежитию в Оксфорде, с которым они никогда не сталкивались в библиотеке, но регулярно пропускали по паре пинт пива в пабе, как-то пытался научить его играть в покер. Расплывчатые правила, условности комбинаций, постоянный блеф, вечная необходимость повышать ставки совершенно не привлекли молодого мистера Певенси, и Чарльз Марроу обозвал своего приятеля скучным снобом, которому совершенно чужд азарт. Питер не стал говорить тому, что они привыкли ставить на кон не условные фунты стерлингов, а свои и чужие жизни, и вместо этого предложил партию в бильярд. Но сейчас у Питера было ощущение, что в этой безжалостной игре по правилам Аслана они сделали ставкой свои жизни, жизни доверявших им нарнийцев и телмаринов и свободу всей Нарнии в целом. Это был не первый раз, когда они следовали принципу «всё или ничего», но никогда раньше у Питера не было такого тягостного ощущения обречённости. Как будто он шёл на экзамен, не выучив материал — или на свою казнь. Снаружи запел горн – короткий звук, возвещавший о том, что армия готова выступать. Великолепный король закинул за спину верный щит с алым львом; на миг его взгляд задержался на шлеме, но Питер не стал его брать, помня, что всегда остаётся с открытой головой после первого же поединка, и не было ни одного раза, чтобы шлем действительно спас ему жизнь. Эдмунд тоже поднял перчатки, поправил перевязь на поясе. Братья вышли из шатра, где два оруженосца уже стояли, держа под уздцы их коней. Питер взялся проверять подпругу – как бы он ни доверял своей свите, эта привычка укоренилась в нём в первый год их правления ещё века назад. Удостоверившись, что ремни туго затянуты, Питер опустил попону и с любовью провёл по шее Рондоира. Телмаринские конюшни могли пристыдить и древних нарнийских коней, и лучших аскотских спринтеров. За всю свою жизнь в обоих мирах Питеру не доводилось ездить на столь красивом, столь сильном и столь вышколенном боевом коне, как Рондоир. Казалось невозможным, что этот жеребец – семилетка, как подсказали ему однажды королевские конюхи – был дан ему случайно, просто потому, что он оказался в Аслановом кургане, когда Певенси столь нелепо очутились в Нарнии. – Как ты думаешь, он появится? Питер настолько залюбовался конём, что вздрогнул на вопрос младшего брата. – Кто? – не понял он. – Аслан, – терпеливо пояснил Эдмунд. – Он же всегда появляется в самый важный момент, когда решается судьба Нарнии. Питер, всё ещё не опуская руки с шеи Рондоира, задумался – и вдруг с удивлением понял, что знает ответ с пугающей ясностью. – Нет, – ответил он. – Аслан всегда появляется, когда у нас не осталось надежды, когда у нас уже не хватает сил, чтобы бороться. А сейчас, – он, криво усмехнувшись, повернулся к брату, – мы вполне неплохо справляемся сами. А то, что уже произошло... Он скривился. Всякий раз до этого, возвращаясь из Нарнии в Лондон, они хоть и с трудом, но постепенно возвращались к старой жизни, привыкали заново, заново учились и познавали. В этот раз, понимал Питер, вернуться к привычному укладу не получится, слишком многое произошло, слишком сильно они изменились за несколько коротких месяцев в уже не таком уж и сказочном мире. – Не думаю, что даже у Аслана есть силы, чтобы всё исправить, – мрачно закончил он. – И всё равно я хочу задать ему много вопросов, – обронил Эдмунд, поворачиваясь к своей лошади. На лице младшего короля застыла упрямая, слепая решительность, и Питер, увидев выражение глаз брата, похолодел. – Эд... – окликнул он, когда тот уже готовился поставить ногу на стремя. Эдмунд замер, обернулся, и Питер с облегчением понял, что он в порядке, просто тоже сосредоточен перед боем. Слова, уже готовые сорваться с языка – не участвуй в бою, Эд, останься в ставке, ты будешь нужен командовать резервами, ну или ещё что-то такое бессмысленное – застряли в горле. – Будь осторожен, – вместо этого сказал Питер, сжимая Эдмунду плечо. – Не рискуй понапрасну. Эдмунд криво усмехнулся, и Питер на миг увидел в нём прежнего Эдмунда, язвительного и саркастичного, уверенного в своей неиссякаемой удаче. – Ты тоже, – кивнул Справедливый король. – Нам ещё есть чем заняться в этой Нарнии. Злых, неоднозначных слов было достаточно, чтобы Питер воспрянул духом. Садясь в седло, он отвлечённо подумал, что в какой-то момент они начали доверять пришлым телмаринам больше, чем Древним нарнийцам и созданиям Магии, испокон веков живших в этих землях. Не к месту вспомнились слова Каспиана, что тот больше доверяет нарнийцам, чем своему собственному народу, и он подивился злой иронии. Эдмунд был прав: у них было слишком много забот в этой проклятой Нарнии. ~~~~ После рассвета туман начал рассеиваться, и Каспиан наконец увидел тех, с кем им предстояло сразиться. С холмов прекрасно просматривалось, как гоблины спускаются в Нарнию – омерзительными чёрными полосами, как чёрные ручьи, несущие с собой грязь и разруху. Было видно, как они, определившись с целью, потянулись на запад, к королевской армии, клюнув на простейшую уловку, повернувшись спиной к армии Нарты. Дождавшись, когда последние ряды вторгшейся армии выйдут на равнину, Каспиан скомандовал выступать им навстречу. Войска столкнулись у подножия холмов. Не имевшая численного преимущества, но имевшая преимущество в расположении и вооружении, королевская конница без труда остановила гоблинов. Захлебнувшись в первом же ударе, гоблины откатились назад, и к тому времени, как они собрались для нового удара, место конницы заняла пехота, превосходно обученные Алакортом и Гленстормом солдаты, уже не раз доказавшие свою мощь в битвах с Калорменом или Эттинсмуром. У них не было численного преимущества, но им было это и не нужно. Целью их армии не было одержать лёгкую победу — но задержать, стянуть все силы гоблинов на себя, предоставив Питеру и Эдмунду возможность ударить по незащищённому тылу. И пока их прогнозы сбывались. Создания тёмной Магии, какими бы сильными они ни были, не отличались ни гибкостью ума, ни даром к тактике. Вся их разведка в Нарнии держалась на телмаринских лордах-предателях, и, стоило королям оборвать эту нить, как захватчики остались без новостей, без военных сводок. И, пока королевская армия затягивала гоблинов в бой у подножия холмов, в спину гоблинам ударила армия Нарты под командованием Питера и Эдмунда. В войне не было ничего благородного — этот постулат Каспиан выучил задолго до того, как приставил меч к горлу собственного дяди. Король Каспиан Девятый — прирождённый дипломат, умный стратег, великолепный отец — втолковывал юному принцу, что допустить войну уже означает проиграть. Великие правители, говорил он, не выигрывают битв, великие правители их не допускают. Восьмилетний Каспиан послушно кивал, не понимая смысла слов своего отца, и торопился вернуться на тренировочный манеж, чтобы под чутким руководством капитана Глозелля научиться орудовать копьём, сидя верхом на пони. Уже потом, много позже его собственной коронации, Каспиан понял, что же имел в виду его отец. Правление Каспиана Девятого было одним из тех редких коротких периодов, когда телмаринская Нарния не вела никаких войн — ни внутренних, ни внешних, даже великаны Эттинсмура почему-то присмирели в то десятилетие, а Калормен был занят внутренними распрями. Это и сыграло с Каспианом Девятым жестокую шутку: упиваясь успехами дипломатии в отношении других государств, он не заметил предательства в своей семье. Мираз не поддерживал миротворческих настроений брата. Оказавшись опекуном наследника престола, лорд-регент принялся натаскивать мальчика в первую очередь в военном искусстве. Может быть, надеялся, что принц погибнет в каком-нибудь из военных походов. А может, думал, что Каспиан так увлечётся войнами, что полностью забудет про управление страной и оставит всё на дядю. И прошло ещё несколько лет после его восшествия на престол, прежде чем Каспиан понял, насколько же сильно он обязан Миразу всеми своими знаниями и умениями. Каспиан Девятый воспитал из него хорошего человека, но именно лорд Мираз сделал его хорошим королём. Именно Мираз научил его, что король не должен лично участвовать в бою. Тринадцатилетнему Каспиану это казалось трусостью — ещё бы, в сказках профессора Корнелиуса короли всегда шли во главе армий! — и он даже потом с обидой жаловался Глозеллю, что Мираз, должно быть, никудышный воин, раз считает, что короли не должны сражаться вместе со своими солдатами. Глозелль тогда только посмеивался, а потом по секрету сообщил, что Мираз и в самом деле неважно управляется с мечом, а вот стрелок и копейщик он отменный. Только много позже, когда срочный совет с лордами удержал его от непосредственного участия в бою с эттинсмурскими троллями, Каспиан понял, что у короля есть гораздо более важные заботы, чем командование солдатами на поле боя. Истина, которая, как ему казалось, так никогда и не пришла в головы блистательным королям Древности. Он знал, что Питер и Эдмунд находятся там, на передовой, в самой гуще боя. Поднося подзорную трубу к глазам, ему казалось, что он видит их алые туники, хотя знал, что Певенси отказались от своего знакового цвета, чтобы не привлекать внимание. Десять лет назад Каспиан и сам рвался бы в бой, чтобы доказать отвагу и благородство. Семь лет назад он испытывал ужас, посылая людей участвовать в сражении, а сам оставаясь позади. Пять лет назад он понял, что это вынужденная необходимость, что командир, смотрящий на поле боя со стороны, играет роль гораздо более важную, чем тот, что находится в гуще событий. Три года назад он научился воспринимать солдат пешками в шахматной партии. Запретил себе переживать, думать, что посылает на смерть живых людей. Горькое обвинение короля Эдмунда — что он запрещает себе чувствовать, что чужая смерть его не трогает — было платой за рассудок: нельзя не сойти с ума, если каждый раз думаешь, что на войнах гибнут люди. В войнах нет благородства, даже в тех, что ведутся во имя спасения и независимости своей страны, но на войнах гибнут люди, и их смерть воистину благородна. Но для короля смерть сотен, тысяч солдат — всего лишь итог сражения. Жестокая правда, которую понимала королева Сьюзан, которую, как он надеялся, понимал король Питер, и с которой не мог смириться король Эдмунд. Зажатая между двумя телмаринскими армиями, армия гоблинов изо всех сил пыталась вырваться, пройти на открытое пространство — но отступать к северным горам было невозможно, и, повинуясь простейшему инстинкту, поредевшая армия бросилась дальше в Нарнию, на юг, туда, где спасительно темнел древний лес. – Будет приказ преследовать? – поинтересовался курьер, совсем ещё молодой минотавр, вопросительно глядя на Каспиана. Король поджал губы, коротко покачал головой. – Нет, – ответил он. – Передай генералу Креосу: отступающих на юг не преследовать. – А что с ранеными гоблинами? Каспиан прищурился. У Гленсторма, да и Алакорта, никогда бы не возникло такого вопроса: они ещё на совете в Бобровой Дамбе решили, что пленные из вторгшейся армии им не нужны. – Добить, – коротко обронил король. Минотавр-курьер на миг замешкался, потом поклонился и помчался обратно на поле боя. Каспиан проводил его задумчивым взглядом, потом запустил руку под плащ и достал изящный, искусно выгравированный рог из белой слоновой кости. Вместе с гулом рога над полем битвы, казалось, пронёсся порыв ветра, заставив всех замереть, остановить поднятые мечи, обернуться. Звук, знакомый даже тем, кто никогда его не слышал, казалось, был повсюду, раздавался со всех сторон, отражался от лат и мечей, от копыт боевых коней и гоблинских рогов, эхом отдавался в осеннем небе. Бегущие на юг чудища на миг дрогнули, смешались, как будто звук сам был оружием — и тут же оказались окружены лесными созданиями. О жестокости лесных созданий не просто так ходили легенды. С Деревьями, дриадами, да даже лесными хищниками было невозможно договориться. Ещё до восшествия на престол Каспиан видел, что происходило со случайными путниками, заплутавшими в лесах: их тела, в которых не оставалось ни единой целой кости, в условиях строжайшей тайны доставляли в замок для доклада Миразу, чтобы потом поспешно похоронить в безымянной могиле — обязательно при свете солнца, так телмарины верили, что этим оберегают себя от злой волшбы Древней Нарнии. Во время тайной прогулки по лесу профессор Корнелиус однажды показал своему ученику, что могут сделать со случайным человеком лесные дриады — иссушенный труп охотника, в котором кожу, казалось, натянули прямо на голый скелет, потом долго снился Каспиану в кошмарах. Будь за ним окончательное решение, Каспиан ни за что не отправил бы Сьюзан командовать подобной силой. Но Питер знал её лучше всех, они вместе много лет делили бремя верховной власти — и если Великолепный король считал, что его сестра сможет стать во главе Леса, то у Каспиана не было поводов сомневаться в её способностях. А то, что Великодушная королева не боится жестокости войн, она много раз доказывала у него на глазах. Одиночные поединки продолжались и тут, на поле боя, но основное сражение перекинулось дальше, на юг, где гоблины попались в ловушку леса. Каспиан не сомневался, что Древние нарнийцы прикончат всех, кто сумел ускользнуть от телмаринских армий, а Алакорт убережёт королеву, поэтому сосредоточился на том, что происходило сейчас перед ним. Раненых распределяли по полевым лазаретам. Гоблинов — омерзительных созданий, которых Каспиан никогда раньше не видел, и, как он надеялся, не увидит и в будущем — добивали прямо на его глазах. Где-то в зените сквозь густые облака начало пробиваться осеннее полуденное солнце. Он встретил Питера посреди поля боя. Великолепный король был испачкан в чёрной гоблинской крови; по уху у него текла уже своя, красная кровь, засыхая в спутанных засаленных волосах. В бою он лишился ножен и пояса, и теперь устало держал Триумф в руках, словно только сейчас почувствовал всю тяжесть своего нового меча. – Всё закончилось, – сообщил Каспиан, спускаясь с Архангела. – Какая-то их часть прорвалась на юг, но Сьюзан с ними разберётся. Питер молча кивнул и, воткнув меч в землю, тяжело опёрся о рукоять. – Где Эдмунд? – спросил Каспиан, поняв, что нигде не видит младшего короля. – Один из этих тварей смог до него достать, – поморщился Питер. – Эд сейчас в госпитале. – Серьёзно? – встревожился Каспиан. Питер, несмотря на усталость, криво усмехнулся. – Пострадала больше его гордость, – ответил он. И добавил спустя мгновение, как-то виновато: – я потерял коня… Каспиан, ничего не спрашивая, приказал подать Великолепному королю нового коня. Один из солдат тут же спешился, передал королю уздечку. Питер медленно поднялся в седло, пристроил меч на луке. Они тронулись вперёд, в сторону солнца, по пути убегающей чёрной армии гоблинов. За королями выстроились офицеры и солдаты — в их движениях не было спешки или торопливости, не было суеты и неуверенность. Наоборот, они продвигались вперёд с неизбежностью охотника, преследующего раненого зверя, когда нет уже необходимости горячиться, и жаркий азарт уступает место хладнокровному расчёту. Питер искоса поглядывал на своего зятя, думая, что, несмотря на пройденные вместе войны, он мало что знает о Каспиане. Именно эта война, с Архенландом и с созданиями Тёмной магии, полностью раскрыла перед ним того, кого они когда-то давно сами возвели на нарнийский престол. И теперь Питер понимал, что все те недостатки, в которых он обвинял Каспиана в пылу юношеской обиды, были на самом деле преимуществами. Неспешность была рассудительностью, бесчувственность — хладнокровием, жестокость — безжалостностью, столь противной Питеру как человеку, но столь необходимой Каспиану как королю. Там, где Питер — самый нарнийский из всех королей Нарнии — всегда думал сердцем и верил интуиции, Каспиан полагался на холодную голову и точную информацию. Именно Каспиан придумал отличный ход с ловушкой в Бобровой Дамбе, которая обернулась поражением алатанской армии. Именно Каспиан придумал привлечь в нужный момент Телмар, что обеспечило им победу при Бьяире и полное выведение Архенланда. И именно Каспиан решил нападать на гоблинов сразу тремя силами, держа южный фланг в резерве. И не было ничего удивительного, что рассудительная Сьюзан, с её привычкой всё анализировать и тщательно продумывать любую стратегию, но готовая следовать своим чувствам настолько, что столь опрометчиво согласилась на тайный брак, оказалась идеальной королевой как для этого короля, так и для новой, телмаринской Нарнии. Лесная армия налетела на бегущих гоблинов из ниоткуда, накрыла волной, возникнув словно из пустоты, смяв под собой, перемолов, как жернова мелют мелких букашек. Когда Питер и Каспиан дошли до поля боя, от гоблинов остались одни растерзанные останки, истекающие чёрной кровью и источающие зловонный запах. И посреди этого месива стояла королева Сьюзан Великодушная — испачканная в чёрной крови и грязи, с растрёпанными волосами, с разодранным алым плащём за спиной. Колчан королевы был пуст, лук бесполезной дугой висел на спине, с меча, зажатого в тонкой ладони, капала чёрная кровь. Но королева улыбалась, как только может улыбаться молодая девушка при виде своих любимых, и Питер на миг замер, глядя, как Каспиан подходит к жене, берёт её за руки, прижимает к плечу, шепча что-то на ухо. Взгляд Сьюзан метнулся к Питеру, и она, высвободившись из объятий Каспиана, потянулась к брату. Питер прижал её к себе, не придумав, что говорить, и сразу ответил на вопрос, который непременно возник бы: – Эдмунд в лагере. Его поцарапало ятаганом этих тварей, я велел ему обработать рану. Он в порядке. И тут же не увидел — почувствовал, как Сьюзан улыбнулась и расслабилась. Короткое мгновение тишины оборвал крик Алакорта: – Моя королева! Он здесь! Сьюзан выскользнула из объятий брата и бросилась к телмаринскому генералу, непочтительно перепрыгивая через мёртвые тела. Питер с Каспианом, недоумённо переглянувшись, направились за ней. Алакорт и пара гвардейцев оттащили в сторону труп очередного создания тёмной Магии, открывая взгляду сэра Бергена. Нарнийский Волк лежал на земле, измазанный своей и чужой кровью. Сьюзан, осторожно положив голову Волка на колени, склонилась над ним. Казалось, он был мёртв, но неожиданно из его груди вырвался судорожный, полный ужасающий боли всхлип, а закрытые веки над жёлтыми глазами затрепетали. – Он жив! – облегчённо выдохнула Сьюзан и положила руку на голову Волка, между ушами. – Тише, сэр Берген, всё хорошо. Не в силах больше сопротивляться боли, Берген протяжно выдохнул и бросил попытки открыть глаза. Казалось, силы оставили его окончательно, и он обмяк на коленях Королевы. Сьюзан сняла с пояса флакон с бальзамом Люси, с трудом вытянула пробку, пальцами приподняла губу волчьей пасти, обнажая страшные окровавленные клыки, и капнула в пасть рубиновой жидкости. Пару мгновений ничего не происходило, но потом Волк глубоко вздохнул, уже без боли, открыл глаза и поднял голову. – Моя королева, – произнёс он. От облегчения, что верный друг будет жить, Сьюзан расплакалась. – Берген! – сквозь слёзы рассмеялась она, прижимаясь лбом к морде Волка. – Неужели ты думал, что я дам тебе погибнуть, после всего, что ты для меня сделал? Война — пока — была закончена. Каспиан заговорил с Алакортом, приказывая ему собрать павших, отправить раненых в госпитали, устроить курганы для гоблинов. Лес исчез так же внезапно, как и появился, Сьюзан лишь кивнула на прощание красавцу-Оленю, чьи рога были тоже измазаны кровью. Дерион подвёл Дестриера, и два короля и королева направились в ставку, чтобы этим же днём выехать в Кэр Паравэл. Бой завершился, но это не означало, что в Нарнии больше не было врагов.