Дневники Ричарда Горика

— Дор Рикардо, просыпайтесь, дор Рикардо! — назойливый мужской голос вырвал Ричарда из тяжёлого, липкого сна. В висках будто стучали маленькие противные молоточки, в затылке так вообще гудел, не прекращая, тревожный набат. Дик поднял с подушки голову и разлепил глаза, глядя на стоящего у кровати кэналлийца с подносом. — Соберано приказал вам одеваться и спускаться во двор. Дикон жалобно застонал, принимая из рук слуги большую кружку с отваром. Утренние тренировки! И как он мог забыть… Хотя, если он и окончание прошлого вечера не помнит, какие уж тут занятия фехтованием. Напиток был невероятно горьким, но голова после него заметно посвежела. Ричард торопливо умылся, пока слуга готовил одежду, и попытался пригладить непослушные вихры, заметно отросшие с Лаик. Воспоминание о других, длинных и сильных, пальцах в волосах заставило на секунду замереть, переживая те мгновения заново. Он не ожидал такого ни от себя, ни от Алвы, но вечером всё казалось таким простым и единственно правильным — сесть у ног, запрокинуть голову, повинуясь твёрдой руке, пить и слушать, зачарованно глядя снизу вверх на человека, который для него не друг и не враг; который приказал называть его монсеньором, и это кажется ответом, потому что звучит удивительно верно. Когда Дик спустился наконец вниз, то понял, что ошибся в своих предположениях — никакими тренировками тут и не пахло. Первый маршал уже сидел верхом на Моро, выглядя при этом удивительно бодрым и выспавшимся, а рядом нетерпеливо перебирал ногами Соро. — М-монсеньор? — неуверенно подал голос Ричард, не понимая, что происходит. Обо всех церемониях, на которых Дик должен был присутствовать в качестве оруженосца Ворона, тот предупреждал его заранее, и ни одна из них ещё не начиналась утром. — Забирайтесь, юноша, не заставляйте меня и Лучших Людей нашего королевства ждать вас, — проговорил Рокэ насмешливо. Поймал вопросительный взгляд Окделла и соизволил пояснить: — Мы едем на Совет Меча, герцог. Поторопитесь. Ричард едва ли не взлетел в седло, пряча ошалелый и восторженный взгляд. Совет Меча! До этого его брали на смотры и ничего не значащие церемонии, а сейчас… Совет, любой Совет — это намного больше. — Слушаюсь, монсеньор! Первые сомнения начали появляться уже позже — примерно в тот момент, когда герцог Алва упругим, стремительным шагом вошёл в Триумфальный зал, небрежно поклонился замершему на своём месте кардиналу и со свойственной ему непринуждённой грацией сел на обтянутое чёрным атласом кресло, заняв место между Вальтером Приддом и Килеаном-ур-Ломбахом. А на них внезапно посмотрели, кажется, все присутствующие на совете дворяне. Дик почти с ужасом понял, что, кроме Первого маршала, больше никто и не подумал взять с собой оруженосца на Совет. Но ему никто ничего не сказал, Алва вёл себя с обычной граничащей с наглостью безмятежностью, и Дик молча встал позади кресла монсеньора. Рокэ наклонился к коменданту Олларии: — Я надеюсь, Людвиг, друзья ныне покойного маркиза Сабве в полной мере донесли до вас глубину моих соболезнований вам по поводу безвременной кончины вашего оруженосца? Килеан зло посмотрел на Ворона и сухо кивнул, явно сдержавшись, чтобы не сказать что-нибудь более резкое, но маршал уже не обращал на него внимания. Он повернулся к Ричарду и негромко начал говорить: — Запомните, юноша, на подобные мероприятия следует приходить либо первым, либо последним, либо не приходить вовсе. Проигнорировать Совет Меча было бы оскорблением Их Величеств, чего я, разумеется, не могу себе позволить, — в голосе мужчины звучали столь искренние вероподданические чувства, что Дикон едва не поверил, что вчерашний отказ Ворона явиться во дворец ему привиделся. — Приходить раньше — прерогатива господ кансилльера и кардинала, и я не собираюсь отнимать у них привилегию зорко следить за настроениями нашего доблестного дворянства. Именно поэтому, юноша, — мурлыкнул Рокэ, откидываясь на спинку кресла так, что длинные волосы коснулись рукава рубашки Дика, и тот едва сдержал желание коснуться их ладонью, — мы с вами позволили себе поспать немного подольше и явились последними. Надеюсь, вам не будет здесь скучно, — добавил Алва, но ответить Окделл не успел: под гулкие удары часов двери распахнулись, и в зал вошли Фердинанд и Катарина Оллар. Ворон вместе с остальными дворянами поднялся, приветствуя, королевскую чету, и на несколько секунд загородил собой Ричарда. Тот нервно выдохнул, смутно понимая, что происходит нечто странное. Даже если не брать в расчёт тот факт, что он — единственный оруженосец на Совете — ну, подумаешь, решил Первый маршал взять Дика с собой, Штанцлер вон вообще говорил, что причины действий Рокэ Алвы не знает даже сам Рокэ Алва, — всё равно происходящее вызывало некоторые подозрения. Хотя бы потому, что раньше Ворон со своим оруженосцем по собственной инициативе не разговаривал никогда, исключая тот монолог наутро после Фабианова дня, а сейчас… — Если вам будет что-то непонятно, Окделл, обращайтесь, — продолжил Алва, будто его не прерывали. Он обернулся к Дику, опираясь рукой о подлокотник кресла, и до неприличия мало обращая внимание на происходящее в зале и своих соседей. — Вот смотрите, наш дорогой эр Август зачитывает доклад. Не вникайте, юноша, в таких речах слишком много воды, слушать такое неинтересно, тем более, что самое важное мы уже узнали. Адгемару кто-то заплатил, и бириссцев натравили на Варасту. Как вы наверняка знаете из своих уроков в Лаик, с барсами крайне неудобно воевать, потому что они нападают летучими отрядами, грабят, убивают, жгут и исчезают также стремительно, как и появляются. Мы можем, конечно, послать войска и начать, по мнению Его Высокопреосвященства и господина тессория, дорогую, нудную и заведомо проигрышную кампанию, но маршалом Юга у нас является граф Ариго, брат прекрасной Катарины, а она ни за что не позволит брату покрыть своё имя позором и загубить военную карьеру. И поэтому — а также потому, что так хочет Его Высокопреосвященство кардинал Сильвестр — и Его Величество Фердинанд Второй, конечно же, — войны не будет. Варасту оставят, Рассанну превратят в укреплённую границу, и мы получим скучный год и дорогой хлеб. — Но, монсеньор, — смущаясь, шёпотом возразил Дик, — ведь ещё никто не выступил, кроме графа Штанцлера, откуда вы… Рокэ перегнулся через подлокотник, словно желая рассмотреть своего оруженосца получше, в синих глазах читался упрёк напополам со снисходительностью. — Юноша, — проникновенно и чуть насмешливо начал он, — только не говорите мне, что вы и впрямь считаете, что столь важные вопросы решаются здесь и сейчас, этими в высшей степени разумными и преданными государству людьми, а не загодя, в кабинетах… конечно же, в кабинете Его Величества. Ричард опустил глаза, но от необходимости отвечать его уже во второй раз спас Фердинанд, который прервал кансилльера и велел пригласить на Совет посла Кагеты. Во время длинного дипломатического диалога герцог Алва примолк, очевидно, отдавая дань уважения представителям иностранных правителей, и лишь изредка вставлял меткие комментарии, объясняющие запутавшемуся Дику смысл высокопарных посольских речей. Ричард слушал, запоминал и старался понять, но занимали его совершенно другие мысли. Почему Алва так спокоен, терпелив, благожелателен даже с ним, почему он обращает на него внимания в шестнадцать раз больше, чем на всех остальных, на короля даже? Не из-за… не из-за вчерашнего же признания Дика, правда? Что, в сущности, он такого сказал? Просто признался своему эру, что служба у него нравится Окделлу больше, чем развлечения у баронессы Капуль-Гизайль. А Алва только… Ричард помимо воли вспомнил ощущение длинных пальцев, лежащих у него на шее, вслед за ним почему-то всплыли рассказанные Катари и Штанцлером слухи о Джастине Придде и Вороне, и по телу прокатилась мгновенная волна жара — захотелось расстегнуть колет, поправить кружево воротника, и Дик молился о том, чтобы не покраснеть. — Ричард, — в голосе Рокэ звучал упрёк, — я привёл вас на Совет не для того, чтобы вы учились спать стоя. Вот, глядите, как отчаянно маршал Ариго рвётся в бой. Похоже, он абсолютно уверен в том, что отвечать за свои слова ему в очередной раз не придётся. Дикон кивнул и послушно посмотрел на брата королевы — как раз в тот момент, когда со своего места поднялся Август Штанцлер. Дик постарался сдержать недовольную гримасу — кансилльер хотел, чтобы эту войну проиграл не Ги, а Рокэ, никто не станет поддерживать заведомо проигрышное предложение, да и вообще, как эр Август может — делать войну, разорённые земли, сожжённые деревни, сотни погибших способом уничтожить своего противника? Это так низко и недостойно Человека Чести, это то, о чём писал Ричард Горик, это то, что делала королева Бланш, королева, которая не имела никакого права… — О да, государь! — Катарина широко раскрыв прекрасные голубые глаза, повернулась к своему мужу, одной рукой схватив его за рукав камзола, другой сжимая пухлую ладонь. — Где Ворон — там победа, это знают все! Пошлите его… Она говорила, умоляла, убеждала, и нежный голосок звенел отчаяньем и надеждой, а Ричарду невыносимо хотелось зажмуриться и заткнуть уши. Вообще оказаться где-нибудь не здесь. Не могла же она, она тоже, как и Штанцлер, как и… Граф Килеан высказался против идеи оставить Варасту, что-то добавил герцог Придд про полномочия Проэмперадора, возражал Манрик… Катари, безмолвно кричало, болело где-то в груди, Катари, ты просила называть себя так, ты говорила мне «Дикон», ты же королева Талига, разве это достойно, разве это правильно — развязать войну, которая закончится поражением, Ворон сам сказал ему, что она так закончится, отдать на растерзание бириссцам целую армию ради того, чтобы уничтожить одного-единственного человека? Ты лгала мне про отца, Катари, лгала про самое святое, нет, вы лгали, Ваше Величество, потому что не было ничего ужасного в его смерти, было благородство и спасённая честь Эгмонта Окделла, была линия и равные шансы, была пара секунд и мгновенная смерть, зачем же вы сказали «ужасно»? Зачем вы поддержали Штанцлера сейчас? Зачем, вы же не Бланш Ракан, вы… — Вы сможете защитить наш народ и нашу гордость? — пролепетала Катарина, всё также вцепившись в Фердинанда и глядя прямо на Ворона, глядя так, будто не она помогала сейчас загнать его в ловушку. — Сможете? — Эр Рокэ… — почти без голоса умоляюще протянул Ричард, пытаясь попросить, образумить и не находя ни единого слова. — Монсеньор… Герцог Алва поднялся и изысканно, будто присутствовал на светском приеме, поклонился Их Величествам: — Я обещаю, что к осени в Варасте не останется ни одного бириссца, способного навредить Талигу. Фердинанд торжественно и даже радостно зачитал манифест по итогам сегодняшнего Совета Меча, и Ричард прикрыл глаза, пытаясь разжать сведённые судорогой пальцы, будто намертво вцепившиеся в спинку кресла. Ему очень хотелось обратно в прошлый вечер, к камину, вину и далёким, незнакомым песням, в которых не было ни интриг, ни лжи, ни предательства. — Победа или смерть! — провозгласил Рокэ, принимая полученный вызов, и Дик наконец открыл глаза, поднимая взгляд на прямую, напряжённую спину монсеньора. Он не видел выражение его лица, но легко мог себе его представить. — Победа или смерть, — одними губами, про себя повторил Окделл. Он не сомневался, что Рамиро и Ричард жили именно так. * * * Приглашение от Августа Штанцлера пришло уже на следующее после Совета утро. То есть, приглашение было, конечно же, от виконта Лара, но Ричард, глядя на печать в виде секиры и дубовой ветви, отнюдь не обманывался — Налю он был совершенно не нужен. А вот кансилльеру, после аудиенции королевы, после объявления войны — более чем. Как жаль, что он не может отговориться тем, что занят — Ворон исчез ещё вчера в переходах дворца, отправив оруженосца в свой особняк, и с тех пор Дик его ещё не видел. Периодически приезжали чьи-то адъютанты и ординарцы, приносили пакеты с донесениями и письма, но даже их принимал и складывал в кабинете монсеньора Хуан, и Окделлу только и оставалось, что маяться скукой и ждать хоть каких-то вестей. Но это вовсе не значило, что ему хотелось встречаться со Штанцлером. — Дикон, Дикон… Я же тебя предупреждал, — было первым, что услышал Ричард от господина кансилльера, и, надо сказать, на этот раз изображать ему ничего не пришлось — он действительно совершенно не понимал, в чём дело и о чём его предупреждали. — Эр Август? — осторожно спросил он, глядя в печальное лицо «друга отца». Штанцлер знакомо вздохнул и скорбно покачал головой: — Я думал, что достаточно сказал тебе, что ты предупреждён… Её Величество также потребовала у вас клятвы, она говорила мне, и я не могу представить, чтобы сын Эгмонта Окделла солгал, но то, что я вижу и слышу… Ты же знаешь о печальной судьбе Джастина, Ричард, как ты смог поддаться этой греховной страсти, пасть так низко?.. — Эр Август! — выкрикнул, прерывая мужчину, Дик, щёки и уши пылали огнём. — Я не любовник Ворона, вы… Как вы… С чего… — Ричард Окделл, вы сами знаете, что лгать недостойно Человека Чести! — тоже повысил голос кансилльер, грозно глядя на юношу. — Сначала герцог Алва убивает наследника Колиньяров за нанесённое вам оскорбление. Вы думаете, он стал бы спасать одного Повелителя Скал после того, как убил второго? Конечно же, нет. А вот заявить таким образом свои права на новую игрушку — это очень в его духе, Ворон очень жесток, Дикон, ему нет дела до чужих чувств и чужих детей. Затем, Ричард Окделл, вы пропадаете на целых два дня, и уже вечером посланник короля находит Первого маршала и его оруженосца пьяными, в непристойном, компрометирующем положении. Вы были у Алвы на коленях, герцог Окделл, и, боюсь, после такой сцены «Марк и Лаконий» покажется сущей безделицей и совершенно невинной картиной. Рокэ Алва оскорбил Его Величество, отказавшись явиться во дворец, а на следующее утро притащил с собой на Совет Меча оруженосца, с которым развлекался прошлой ночью, и всё это время уделял ему внимания больше, чем самому Совету… Как это выглядит, Ричард, скажи мне? И как это будет выглядеть в глазах эрэа Мирабеллы? Ещё некоторое время после того, как Штанцлер замолчал, Ричард молча сидел, силясь что-то сказать и широко раскрыв глаза. — Эр Август!.. — наконец выдохнул он. — Граф Штанцлер, я… Я не сидел у эра Рокэ на… — он смутился, замолк, чувствуя, что ему начинает не хватать воздуха. — Всё было не так! После дуэли я был… я был у баронессы Капуль-Гизайль, и… и она может подтвердить, что я не предпочитаю мужчин, и тем вечером я сидел на полу у кресла, а на Совете… эр Август, всё не так! Дикон рванул воротник рубашки, жадно хватая ртом воздух, отвернулся к окну, пытаясь отдышаться, успокоиться, выровнять сердцебиение, перестать думать о том, что… перестать думать о том, как это выглядит в глазах остальных. Несомненно, именно так, как в красках расписал минуту назад господин кансилльер. Как глупо, ведь той ночью Дик только пил и слушал, а на Совет Ворон его взял… Сердце стукнуло невпопад, подскочило к горлу. Зачем же, действительно, Алва взял его тогда с собой? — Я верю тебе, Ричард, — голос Штанцлера звучал уже привычно мягко. — Но ты же понимаешь, что там, где поверю я, не поверят остальные? Я, конечно же, напишу герцогине Окделл и постараюсь разуверить её в том, что сплетни о её сыне, которые, несомненно, скоро дойдут до неё — правда. Ты нужен Талигойе, Ричард Окделл, ты не должен пасть жертвой сиюминутной прихоти потомка предателя. Наверное, тот Ричард Окделл, которого знает матушка, дядюшка Эйвон, Наль и остальные, должен быть безмерно благодарен эру Августу за заступничество. Дик кивнул: — Спасибо. В голове билась одна только мысль: если Штанцлер увидел в не самых провокационных действиях Алвы то, чего нет, то насколько более грязными и скандальными были бы сплетни, окажись всё, что болтали в Олларии о Вороне и его оруженосце, правдой?