Дневники Ричарда Горика

Монсеньор выслушал его короткий, чуть сбивчивый рассказ спокойно и молча, не перебивая, только глядя внимательно своими тёмными глазами, и, несмотря на то, что Алва на него вроде бы не сердился, от этого непроницаемого взгляда всё равно становилось не по себе. — Ричард, посмотри на меня, — позвал он, обхватывая ладонями его лицо и чуть приподнимая к себе. Дик прищурился, чувствуя, как послеполуденное солнце больно, до слёз обжигает глаза. Биение сердца так сильно отдавалось в голове, что ему казалось, Алва чувствует этот стук кончиками пальцев, лежащих на висках. В затылке неприятно ворочалась затихшая было боль. Рокэ отпустил его, отступив наконец на шаг назад, и Ричард выдохнул, опуская голову и сдерживая желание потереть глаза. — Идите в мою палатку, я пришлю врача, — буднично произнёс Алва, уже не глядя на Дика. — Но монсеньор, я могу… — пытался было протестовать юноша, но Ворон прервал его небрежным взмахом руки: — Герцог Окделл, когда вы найдёте в клятве оруженосца строки о неисполнении приказов и бессмысленных капризах, немедленно сообщите мне. А теперь, будьте добры, делайте что велено. Он уже не смотрел на Дика, кивком подозвав ожидающего в стороне порученца, и Ричард вскинул подбородок, стараясь не морщиться: — Слушаю монсеньора. Врача долго ждать не пришлось, и, когда он вошёл, Ричард понял, почему монсеньор не отправил его в лекарскую палату — Алва прислал своего кэналлийца. Только зачем? Он всего-то свалился с лошади, с этим справится любой коновал. Не то чтобы, конечно, Ричарду хотелось рассказывать об этом полковому лекарю… Но вряд ли Рокэ есть до этого какое-то дело. Доктор осмотрел его быстро, почти не задавая вопросов. Его руки были цепкими, сухими и прохладными, когда он ощупывал спину, рёбра и затылок Дика, потом наложил какую-то густую, резко и пряно пахнущую мазь, перевязал ему грудь — Дику казалось, что в этом нет необходимости, но спорить он не решился — и под конец всё с таким же непроницаемо-спокойным лицом достал из кованого сундучка ещё одну склянку, накапал из неё в стакан бледно-зелёной жидкости, долил воды и протянул своему пациенту: — Выпейте, дор Рикардо. Через неделю от головной боли и следа не останется, а сейчас вам нужно отдохнуть. — Он кивнул в сторону походной кушетки рядом с раздвинутой ширмой. — Что? Нет! — Ричард вскочил, слыша лёгкий звон в ушах. Его собственный голос показался ему вялым и хриплым. — В палатке порученцев… — В палатке порученцев сейчас такое столпотворение, что в Закате спокойнее, поверьте, — кэнналиец положил руку ему на плечо, подтолкнул в сторону кушетки, а потом мягко, но уверенно надавил, заставив сесть. — Ни шум, ни яркий свет вам сейчас на пользу не пойдут. К тому же, я уверен, соберано приказал бы вам оставаться здесь. — Собе… — сонно моргнул Ричард, собираясь спросить, но вспомнил, что так эра Рокэ называли слуги в особняке, и, кажется, Бадильо… Хорошо, он дождётся здесь Алву, а тот точно прикажет ему идти к себе. Глаза слипались, а звон в ушах начал стихать, как только юноша положил голову на подлокотник. В конце концов, он не отдыхал толком с позапрошлой ночи, и нет ничего удивительного… Не прошло и минуты, как Ричард Окделл спал, и ему ничего не снилось. * * * Где-то рядом послышался шорох, короткий скрип, всплеск. Дик вздохнул, прислушиваясь, приоткрыл глаза, вглядываясь в полумрак, и резко сел, ловя одной рукой сползшее с плеч тяжёлое покрывало. В палатке горела лишь одна свеча, за ширмой, воздух был прохладным — поздний вечер, ночь? Юноше казалось, что он проспал вечность. — Ричард, вы проснулись? — эр Рокэ появился неожиданно, и Дик вздрогнул. В руках он держал полотенце, лицо и пряди волос у лба и висков были мокрыми, рубашка раскрыта на груди. — Как ваше самочувствие? — Я в порядке, монсеньор, — твёрдо ответил Ричард. И тут же спросил: — Уже утро? Рокэ усмехнулся: — Рассветает. Раз уж ты проснулся, поедешь со мной. Позавтракай и собирайся, нам предстоит довольно долгая дорога. Ричард кивнул, глядя на парусину поверх плеча Алвы, развернулся, на ходу одёргивая колет. Ворон окликнул его у выхода: — Кстати, вас ожидает несколько подарков от вашего дорогого друга. Можете полюбоваться, но я прикажу отправить этот мусор в Тронко с первым отрядом Дьегаррона. Думаю, вам ещё рано таскать с собой в военные кампании горы ненужного барахла. Дик повернулся, непонимающе глядя на Алву: — Простите, монсеньор, я не понимаю. Подарки? От какого друга? Грудь опалил внезапный страх — вдруг это Штанцлер? Нет, нет, он не будет так рисковать, слишком открыто, не в его стиле… Но выражение лица Рокэ в полутьме нельзя было различить. Ворон присвистнул: — Ну и короткая же у вас память, юноша. Перед казнью генерал Феншо-Тримэйн попросил оставить вам несколько книг — по тактике, кажется, и письмо. Полагаю, с извинениями. Я не счёл нужным отказывать ему. — Перед… казнью? — выдохнул Ричард. Прохладный воздух вдруг показался спёртым и душным, в ушах послышался неясный гул. Он поспешно схватился за опорный столб, зажмурился, стараясь дышать ровнее. Действительно, монсеньор говорил Оскару, что расстреляет его за нарушение прямого приказа. Последний раз — в присутствии Ричарда. Он знал, что Ворон не шутит, с самого начала знал, и что? Поспешил обмануться фальшивым согласием Феншо, позволил увести себя на якобы обычную конную прогулку — Создатель, да кто вообще по ночам выезжает поглядеть на звёзды за пределы военного лагеря? А потом — думал только о том, чтобы сбежать, вернуться в основную стоянку, спасти себя от позора, объясниться с эром, и совершенно забыл, что будет с Оскаром. С Оскаром, которого, как совершенно справедливо напомнил монсеньор, он называл своим другом… — …впечатлительную девицу вам совершенно не идёт, герцог, — услышал он голос Алвы, приходя в себя и обнаруживая себя сидящим всё на той же кушетке. Ворон стоял над ним, одной рукой крепко держа его за плечо. — Я пытался отговорить его, эр Рокэ, — умоляюще произнёс Дик, глядя на мужчину снизу вверх. — Я знал, что вы… что расстрел не просто угроза, я говорил ему, поверьте! Если бы я знал, как заставить его… — Ричард Окделл, — Рокэ ощутимо встряхнул его, а затем наклонился, так, чтобы Дик видел его лицо. В синих глазах была какая-то непонятная злость. — Никогда не берите на себя вину за чужую глупость, вам ясно? У генерала Феншо-Тримэйна был приказ, которого он ослушался, и друг, которого оказался недостоин. Не о чем больше говорить. На вашем месте я бы выкинул его наследство не глядя — вашей непомерно чувствительной совести лишние напоминания не нужны вовсе. — Я должен увидеть, что он написал, монсеньор, — упрямо ответил Ричард, опять отводя взгляд. Ему показалось, что Ворон вздохнул, поднимаясь: — Жизнь — не поэмы Дидериха, юноша. Люди, которые захватывают тех, кто доверяет им, в заложники, обычно каются в этом лишь из страха перед Закатом. Иногда мне кажется, вы никогда этого не поймёте. Ступайте. Мы отправляемся через три четверти часа, с вами или без вас. С Алвы вполне сталось бы выполнить свою угрозу, поэтому Ричард завтракал поспешно, заглатывая обжигающе горячую кашу и попутно читая письмо Оскара. Разум выхватывал отдельные строчки, никак не соглашаясь вникнуть в смысл: «…просить прощения за то, что поступал так, как считал необходимым для этой войны и Талига», «…не жалеть, но я сожалею только об обманутом доверии, и о страхе, который увидел в твоих глазах, когда ты…», «стоило ли только идти за ним с самого начала?». Если бы эр знал, сколько желчи, зависти, ненависти в этом письме, позволил бы он Дику прочесть его? Или ему всё равно, что его оруженосцу наговорят о нём? Даже оправдываясь, даже извиняясь, Оскар обвинял Первого маршала, превращал предупреждения и уговоры Ричарда в предчувствие жестокости Ворона. До Дидериха, действительно, было далеко, хотя, конечно, Оскар мог бы завещать Дику отомстить за свою бесчестную смерть. Юноша сухо усмехнулся, чувствуя, что шутка вышла так себе, и зацепился за чем-то смутившую его фразу, перечитал её ещё раз, хмурясь. «Я позволил себе оставить для тебя кое-какие из моих книг. Я знаю, ты не в восторге от «Двадцатилетней войны», но это ценное издание, и я хочу, чтобы оно досталось тебе. Прошу, прими её, исполни мою последнюю просьбу: как Человек Чести, ты должен знать им цену». Как Человек Чести? Да Оскар терпеть не мог разговоры об этом! Он презирал Манрика, да, но Великая Талигойя была для него не более чем пустым звуком — например, восстания Эгмонта Окделла Феншо-Тримэйн не одобрял. И к тому же, Ричард любил трактат о Двадцатилетней войне, и Оскар даже подшучивал над этим… Юноша едва не свалился со складного табурета, отставляя в сторону миску и вскакивая на ноги. Пусть он сам себя потом назовёт идиотом, пусть это будет его разыгравшееся воображение — не страшно, но проверить он обязан. Книги лежали на земляном полу рядом с его постелью, «Двадцатилетняя война» — почти в самом низу. Дикон поднял её, подрагивающими пальцами расстегнул медные замочки, начал листать, но почти сразу не выдержал — схватил за обложку и перевернул, встряхивая изо всех сил, не заботясь о сохранности «ценного издания». Они вылетели, несколько раз перевернувшись в воздухе, и плавно спланировали на застеленную койку — небольшой аккуратный конверт и сложенный вдвое листок. Ричард закрыл книгу, возясь с застёжками дольше положенного, отложил в сторону. Развернул лист, стараясь сосредоточиться на написанных там словах. Ещё одно письмо, гораздо меньше, всего несколько строк. «Мы многое не успели рассказать друг другу, но мне достаточно было того, что ты не говорил и не хотел слушать — о Её Величестве и Первом маршале, об их любви и их детях. Поэтому — а ещё потому, что ты не умеешь лгать и знаешь цену истинным чувствам — я прошу тебя об услуге. В Олларии есть аббатство Святой Октавии, можешь отговориться, что пришёл по поводу одной из своих сестёр. Передай конверт госпоже аббатисе — или, если получится, матери Монике, она часто служит в привратницкой. Заклинаю тебя любовью, которую, надеюсь, тебе когда-нибудь посчастливится испытать.

Оскар».

На внешней стороне конверта нервным почерком Оскара было выведено только одно слово — Катари. «Сколько нас, Ваше Величество? Сколько ещё?», — с горечью подумал он. Глаза жгло, но не было ни слёз, ни боли — кажется, он уже успел исчерпать свой сегодняшний лимит разочарований. Дик услышал рядом шаги, вскочил, не глядя заталкивая письмо в походную сумку — он потом решит, что с ним делать. Как-нибудь потом, когда снова сможет думать об этом. Сложил книги, отыскал взглядом официальное прощальное послание Феншо, скомкал его и бросил рядом. Стыдно только, если кто-нибудь прочтёт написанные в нём гадости… Впрочем, правда — его совести достаточно чужих прегрешений. Не он писал это, и никогда не напишет подобного. Выйдя из палатки порученцев, он почти столкнулся с Савиньяком: — Дик! Ты в порядке? — тот коротко коснулся его локтя и отстранился, подталкивая вперёд: — Идём, Рокэ скоро пошлёт за тобой. — Ну, он обещался оставить меня здесь, если я опоздаю, — кривовато улыбнулся Ричард, спеша мимо сворачивающих стоянку солдат. — Возьмёшь порученцем? Эмиль рассмеялся его словам, как хорошей шутке: — Не имею привычки красть чужих оруженосцев. Дик сконфуженно посмотрел на него: — Я не… — Генерал Савиньяк, не смущайте юношу, — лениво отозвался подошедший Алва. Герцог не повернулся к ним, поглаживая Моро по лоснящемуся боку. — Вы разобрались со свалившимся на вас наследством, Окделл? — Да, — хрипло отозвался Ричард, откашлялся и поспешил исправиться: — Да, монсеньор. Вы можете… вы можете не отправлять это в Тронко. — Вот как? — Рокэ наконец взглянул на него, иронично приподняв бровь. — Вам совсем ничего не нужно? Дик постарался как можно равнодушнее пожать плечами: — Ничего. — А мне кажется, — теперь Алва как будто смеялся над ним, — одна вещь, которую я нашёл в палатке ныне покойного генерала Феншо, очень пригодится вам. Он небрежно протянул руку, и один из кэналлийцев подал ему… Ричард судорожно выдохнул, чувствуя, как онемевшие губы растягиваются в глупую улыбку. — Вы дали мне недавно обещание, которое было проблематично выполнить без шпаги, не так ли юноша? — точно, смеялся, но какая разница, если он нашёл его оружие в лагере Феншо? Пусть хоть всю оставшуюся кампанию шутит про защиту его чести, Дик слова поперёк не скажет. — Держите. Рокэ передал ему шпагу эфесом вперёд — как сдают оружие проигравшие, как сам Дикон сделал ещё сутки назад, — и Ричард принял её, сжав пальцами знакомую рукоять. — Благодарю вас, монсеньор. Синие глаза Ворона были ярче глубокого летнего неба: — Поблагодарите меня осенью, юноша. А теперь — в седло, Ричард, нас ещё ждёт война!