Дневники Ричарда Горика

В пути Ричард узнал от Клауса всё, что произошло в его отсутствие. То есть — от полковника Клауса Коннера. То, что новым генералом авангарда Рокэ назначил Шеманталя, Дика уже не удивляло, способ, которым он это сделал, тоже. Дракон или решка, а почему бы и нет. Ричард особой разницы между двумя адуанами тоже не видел. С гораздо большим изумлением Окделл выслушал ходившие о его исчезновении слухи. Такого разнообразия он и не предполагал: оказывается, он пошёл с Оскаром по приказу монсеньора, чтобы каким-то секретным способом — с помощью ручных ящериц и ызаргов, что ли? — посылать ему донесения о действиях Феншо; Оскар увёз его обманом или силой, тут версии разнились, чтобы использовать как заложника в переговорах с герцогом Алвой, если тот решит привести свою угрозу в исполнение, а понимавший это Ричард героически бежал, чтобы развязать руки своему монсеньору; ещё он вызвал Оскара на дуэль, рассчитывая после победы привести его людей обратно, и покойный генерал бесчестно забрал его шпагу и приказал стеречь, как пленника. Последняя версия Дику понравилась, но Ворон так насмешливо улыбнулся, когда услышал её от Коннера, что говорить об этом не захотелось. — Так что на самом деле случилось-то, господин Прымпердор? — понятно было, что адуан рассказывает это с определённой целью, и спросить не постесняется. — Не вздумайте рассказывать, юноша! — всё с той же улыбкой предупредил Дика Алва. — Нет правды приятней, чем та, которую выдумал ты сам. Вас уже считают героем, не вздумайте портить красивую историю своими объяснениями. — Эр Рокэ, но ведь я не герой, я только… — начал Ричард, но тут же запнулся. Алва покачал головой: — Ричард, одни считают героем Алана Окделла, другие — Рамиро Вешателя. Некоторые даже додумались присвоить столь нелепое звание мне, хотя, Леворукий свидетель, я стараюсь не давать этим доброжелателям ни единого повода. Наши предки делали то, что считали нужным, а как судили их поступки — только дело случая и государственной политики. Только не задирайте слишком нос, подниматься потом из пыли — не слишком приятное занятие. Кстати, о пыли, полковник Коннер… Он уже заговорил о Полваре с Клаусом, ясно давая понять, что не намерен больше обсуждать эту тему, но Ричард их уже не слушал. В самом деле, думал ли Рамиро, что когда-то его будут звать героем? Вешателем, Железным Вороном его прозвали ещё при жизни, и он не мог не слышать этого, но героем? Он, действительно, делал только то, что должен был делать регент новорождённого государства, и не искал славы или доброго имени. Рокэ Алва тоже не выбирал быть героем. Не выбирал остаться единственным из рода, не выбирал должность Первого маршала и войны без единого поражения. Про него говорят столько же хорошего, сколько и дурного, но Дик ни разу не видел, чтобы это хоть сколько-нибудь задевало его. А ещё есть… Он вспыхнул, украдкой коснулся спрятанного под рубашкой кольца и тут же отнял руку. Ещё есть Ричард Горик, сын Алана Окделла, и о нём не говорят сейчас в Надоре, Дик не видел ни единого его портрета и не читал о нём книг по истории, да это и не важно — он уже стал героем для Дика, давно, в детстве, и останется им навсегда. Он почти ничего не писал о собственных победах, деля их на весь Талиг, но вместо похвальбы он подарил Дику правду, а это стоит десятков безумных подвигов. Над жёлто-серыми скалами раздалось неприятное завывание — наверное, бакранский рог, если все так спокойны, — и Дик улыбнулся, направляя Сону ближе к Моро. Конечно же, кроме подвигов его эра. * * * Ричарду казалось, что за дни их путешествия по Сагранне он вполне оправился от давешнего падения, но, возможно, его обманула успокаивающая монотонность дороги, потому что к концу этого вечера — включая безумный ужин в доме старейшины, который юноше хотелось бы начисто вычеркнуть из памяти, — он едва не валился с ног. Дик не знал, заметил ли это эр Рокэ, и на всякий случай старался не так откровенно морщиться от головной боли и держать спину прямее, надеясь только на то, что им наконец постелют и оставят в покое до утра. Увы, его мольбы Создателю остались неуслышанными — к ним подошли три женщины, и та, что старше, начала говорить. Дик слушал объяснения Клауса, который будто извинялся за бакранские обычаи, и чувствовал, что никак не может перестать хмуриться. Адуан был удивлён ответу Ворона, а Ричард — ни капли. В самом деле, Алва не может не оказать услугу прелестной даме, а уж если это угодит их Бакре!.. Дик понял, что начинает злиться, как тогда, в Тронко, из-за свояченицы губернатора, и раздражённо закусил губу, отворачиваясь — какая, в конце концов, ему разница, с кем спит монсеньор, пока это… пока это никому не вредит. Даже его репутации, хотя какое Ворону дело до досужих разговоров? Он сам недавно сказал, что ровно никакого. Перед тем, как уйти, Алва повернулся к нему и посмотрел уже без той улыбки, что предназначалась молодой бакранке: — Поднимайтесь наверх, юноша, и ложитесь спать. Вам нужно отдохнуть, завтра будет трудный день. — Слушаю монсеньора, — деревянным голосом ответил Дик, поспешно выходя наружу, в благословенную ночную темноту. Самому герцогу, конечно же в отдыхе надобности нет ровно никакой! Он устал так, что противно сдавливало затылок и виски, но уснуть не получалось. Дело было не в деревенском шуме, и не в оригинальной постели из соломенных тюков и козьих шкур — Дик привык к лагерной жизни и мог заснуть у костра среди травящих байки солдат. Клаус захрапел практически мгновенно, а Ричард без конца ворочался, то открывая, то закрывая глаза, глядя на медленно плывущий по небу месяц и всеми силами стараясь не прислушиваться к звукам дома под ним. Ночь казалась бесконечной, хотелось взмолиться к кому угодно — хоть к этому треклятому Бакре — чтобы она в одно мгновение закончилась и обернулась утром и ранним подъёмом. Даже самый трудный день лучше этой мучительной бессонницы. В конце концов Дик не выдержал, встал, оглядываясь по сторонам — отсюда было видно всё убогое поселение и высокие силуэты Саграннских гор вокруг. Звёзды, такие огромные и яркие здесь, давали достаточно света. Юноша, тихо ступая, чтобы не разбудить Коннера и не потревожить деревенских собак, подошёл к краю крыши, рассеянно проводя ладонями по лицу и волосам. Казалось, меловая пыль впиталась ему в кожу, оставив неистребимый запах, от которого чуть першило в горле. Ричард постоял немного, обхватив себя руками за плечи — накатившее чувство одиночества было неожиданным и оттого ещё более острым, до глухого, неровного стука под рёбрами. Он не жалел, что уехал с монсеньором из Олларии на эту войну и что не остался внизу с Вейзелем и Савиньяком, но эта ночь казалась какой-то особенно тоскливой — ему припомнились все несчастья и неудачи разом. Извечное разочарование и недовольство в глазах матери, гнилые речи кансилльера, лживая невинность склонённой головы Катарины Ариго, трусящий, покорный Наль, ядовитые письма Оскара, снисходительная — или хуже того — безразличная улыбка монсеньора, когда он опять делал что-то не так. В самом деле, Алва прекрасно прожил без оруженосца все свои тридцать шесть лет, ещё три года — и он не вспомнит о Ричарде Окделле без особой нужды, он сам говорил, что оруженосец ему не нужен, и вот, пожалуйста — каждым своим глупым поступком Дик ещё больше убеждает его в этом. В самом деле, та бакранка удивительно красива — густые смоляные волосы, большие глаза с длинными ресницами, тонкая и гибкая, как тростиночка. Конечно, его эр достоин гораздо большего, чем дочь козопаса, может, Ричард из-за этого так злился? Но ничего большего здесь нет, это военная кампания, а не королевский двор или бордель, так пусть будет хотя бы она. Если эру… Ричард глубоко, медленно вздохнул, с неприятной отчётливостью понимая, как ему не хочется произносить этого даже про себя. Если эру её хочется. — Ричард? — тихий, но отчётливый голос эра Рокэ за спиной заставил его подпрыгнуть. Как всегда неслышно подкравшийся Алва стоял рядом с ним, тревожно изломив бровь, на дальнем конце крыши завозился, приподнимаясь на локте, Клаус. — Что за ночные бодрствования? И отойдите от края, ещё сверзитесь ненароком. — Мне не спалось, монсеньор, — также тихо ответил Ричард, послушно делая шаг в сторону. Спорить о том, что свалиться отсюда может только беспробудно пьяный или ребёнок, не хотелось. На востоке контуры горных вершин очертила тонкая голубеющая полоса — рассвет наконец наступил, не принеся никакого облегчения. — Ну-ка подойдите ко мне, юноша, — морщинка между бровей стала резче, когда Ворон поднял его лицо к себе за подбородок, внимательно вглядываясь, коснулся ладонью лба и тут же убрал её, отпустил, оглядывая Окделла с ног до головы. — Нужно было поручить вас Эмилю. — Нет! — крик вырвался прежде, чем Ричард успел подумать, и получился громче, чем он рассчитывал. — Я в состоянии исполнять свои обязанности, монсеньор! С Ворона станется отправить его обратно вниз, и не только к Савиньяку, а даже в основную стоянку к Манрику, если он посчитает, что Дик ещё болен! — Но не будете, если не поспите, — с рассеянным раздражением отозвался Рокэ. — Коннер! Принесите мою седельную сумку. И воды. Не потревожьте только наших гостеприимных хозяев! — Слушаюсь, господин Первый маршал, — Клаус понятливо кивнул и исчез, не высказывая ни удивления, ни недовольства, что его подняли с постели. — Надеюсь, собаки его не съедят, — буркнул Ричард. От эра всё ещё неуловимо пахло морисскими благовониями, и знакомый запах успокаивал. Рокэ тихонько рассмеялся, махнул в сторону шкур: — Садитесь, юноша. Опять голова? Дик неопределённо пожал плечами, потом подумал, что лучше признаться в этом, чем объяснять, какие мысли мешали ему уснуть: — Да. — В следующий раз не стройте из себя мученика, просто подойдите ко мне, если не хотите, чтобы я отправил вас обратно к моему лекарю. Он и так был недоволен, что вас не оставили в лазарете, и обещал всяческие последствия, похожие то ли на гнев Создателя, то ли на происки Леворукого… Впрочем, все лекари любят преувеличить. — Следующего раза не будет, — проговорил себе под нос Дик и уже громче добавил, — монсеньор. Ехидный комментарий о том, что Рокэ тогда был больше занят юной бакранкой, чем собственным оруженосцем, пришлось проглотить. Кроме того, Дик был уверен, что из его уст любое ехидство будет звучать глупо, как жалобы обиженного ребёнка. Особенно по отношению к Алве. — Это приказ, Ричард, — в голосе Ворона звучало веселье и ещё что-то, неуловимое, непонятное. — Предпочитаю здоровых и дееспособных оруженосцев бледным страдальцам. Вы уяснили это, Окделл? От необходимости отвечать его избавил вернувшийся Клаус. Рокэ вытряхнул из сумки маленькую шкатулку, из тех, в которых он хранил все свои морисские настойки и масла, достал из неё знакомую склянку с тем раствором, которым поил его доктор. — Эр Рокэ, я же опять просплю! — испугался Дик. Алва усмехнулся, отмеряя положенное количество: — Не проспите. Но зевать будете всё утро, это я вам гарантирую. Пейте, Ричард. Дик принял из рук монсеньора простую глиняную кружку, грубую, с неровными краями, выпил отдающую дождевой водой и уже знакомыми горьковато-терпкими травами смесь, не поморщившись: — Благодарю, монсеньор. Алва немного демонстративно вздохнул: — Предлагаю ввести ограничения на количество благодарностей, которые вы можете высказать мне в течение вашей службы. Ещё немного, и вы превысите их допустимое число, осторожнее, юноша! Ещё и года не прошло! — Вам бы всё смеяться надо мной, эр Рокэ, — пробормотал Ричард, чувствуя, что сон наконец начинает затягивать его в тёмный, оглушающий омут. Глаза немедленно начали слипаться, он не возражал, когда его укрыли чем-то большим и тяжёлым. — Спите, Ричард, — голос монсеньора звучал прямо над ухом, мягкий, обволакивающий, как тепло камина в холодную зиму. И ничего он не забыл ни в Надоре, куда его хотел отправить Штанцлер, ни где-нибудь ещё, где, может, безопасно, но нет Рокэ. — Спите. Может, последнее лёгкое прикосновение только почудилось ему — как будто ладонь Рокэ легла ему на затылок, опускаясь ниже, на шею, и замирая на мгновение перед тем, как отпустить. Может быть, но Дик дёрнул уголками губ, улыбаясь перед тем, как окончательно уснуть.