Дневники Ричарда Горика

Изгибы зимней дороги были знакомы до последнего деревца — глубокий овраг слева, в котором однажды застрял телёнок из ближней деревни, густые заросли ежевики, они с отцом тайком от матушки влезали в неё, а потом приносили гостинцы сёстрам, полустёртый дождями и временем, покосившийся дорожный знак — и Ричард, погрузившись в воспоминания, опомнился только на последнем повороте. Натянул поводья, обернулся, выискивая взглядом командира отряда. — Сержант Гокс, эта дорога ведёт к замку, — начал он. Помедлил, подбирая слова, заранее примиряюще улыбнулся: — Последний визит королевских солдат связан у домашних не с самыми приятными воспоминаниями. Я не хочу доставить неприятности ни вам, ни им. В последний раз, когда люди в чёрно-белых мундирах вошли в старые ворота замка, они заняли весь двор, напугав тогда ещё маленького Караса, разбили подъёмный механизм решётки, перерыли сверху донизу замок и часовню, не пощадив даже наполовину развалившуюся западную башню. Сержант Гокс кивнул, потом указал на двух навьюченных мулов с подарками матушке, дяде Эйвону и сёстрам, которые задержали их в пути ещё на четыре дня, — и Дик, как бы не скучал по домашним, не мог заставить себя сожалеть о задержке: — Что прикажете делать с ними, сударь? Ричард задумался ненадолго, выбирая пусть и не самый удобный, но зато безопасный способ: — Оставьте сумки в трактире, он здесь неподалёку, «Весёлый крестьянин» называется, на вывеске мужик верхом на корове, а следом за ними телёнок. — Найдём, — кивнул Гокс. — Я пришлю за ними слуг, поговорите с трактирщиком. Заплатите ему за услугу, — Ричард достал пару таллов и вручил сержанту, — и выпейте за здоровье монсеньора. И за удачную зиму. — Да уж выпьем, — одобрительно кивнул сержант Гокс, — как не выпить. И за вас, сударь, стаканчик пропустим. Господин Первый маршал велел к началу лета сопроводить вас в Олларию. Ричард прикинул — они ехали девятнадцать дней, но это с задержками; так-то всего пол-месяца. — Ждите меня в тринадцатый день Весенних Молний, в том же «Весёлом крестьянине», — сказал он, и Гокс снова одобрительно кивнул: — Будем к тринадцатому, прямо с утра. Письмишко в Торку не передать? Ричард с улыбкой покачал головой — в Олларии у него не оказалось времени на ответы однокорытникам, в дороге — не было возможности. Ничего, длинные надорские зимы располагают к написанию писем, а отправит он их, так и быть, летом из Олларии. Может, ещё и придумает что-нибудь в подарок: — Благодарю, в этом нет необходимости. — Ну, тогда бывайте, — сержант уже разворачивал свою лошадь. — Счастливо гостевать! Отряд удалялся, стихали голоса солдат, и Ричард свернул на узкую неприметную дорогу, уводящую в сторону от основного тракта — дорогу к Надорскому замку. Каменистая, постоянно забиравшая вверх, в детстве она казалась Ричарду природной линией обороны; после Саграннских гор Надоры выглядели игрушечными, но родными — они помнили отца, помнили маленького Дика, помнили, наверное, и другого Ричарда, навечно графа Горик. Из-за очередного поворота показался навечно опущенный, вросший в мёрзлую землю мост, осыпающиеся стены, скошенные, позеленевшие от времени стены башен; Ричард соскучился, это правда, но он не скучал; сейчас он смотрел и видел развалины — он видел Талигойю, в которую кто-то с удивительной изобретательностью раз за разом пытался вдохнуть жизнь, — развалины, которые становились опасными для тех, кто обитал в них. Впервые в жизни Ричарда посетила мысль о том, что иногда фамильные замки стоят того, чтобы оказаться покинутыми, забытыми, разрушенными. В покосившейся привратницкой старый Джек, подслеповато щурясь, разглядывал всадника в чёрно-багровом, приближающегося к воротам, а потом выбежал, всплеснул руками: — Сударь Ричард! Дик рассмеялся, спрыгивая с Соны. Всё-таки его ждали. За вещами в «Весёлого крестьянина» Нэда с телегой послали на следующий день, и он вернулся на удивление быстро — видно, всем было интересно, что же привёз с собой из столицы молодой господин; Ричард успел забыть, как скучно, как тоскливо живётся в Надоре — здесь не происходит ничего, кроме завтраков, обедов, ужинов, и служб отца Маттео. Матушка хмурила брови, поджимала тонкие сухие губы, но Дик, усилием воли заставив себя не обращать на это внимания, улыбался и обнимал сестёр — ничто не должно испортить ему возвращение домой — хотя бы его. — Это было необязательно, Ричард, — произнесла Мирабелла, когда Айрис с восторгом прижала к груди новые перчатки. — Создатель велит нам жить в скромности. — Это подарки, — упрямо ответил Ричард, ещё стараясь быть беззаботным. — Я купил их на деньги, пожалованные мне за участие в войне. — Пожалованные королём-узурпатором! — тонкие ноздри Мирабеллы раздулись, и Ричард обречённо подумал, что, может быть, про деньги не стоило упоминать вовсе. — За сражения, в которых вы воевали с нашими союзниками, на стороне врага!.. — Я воевал, — не дал ей продолжить Ричард, чувствуя, как от злости садится голос, — с Адгемаром Кагетским, который предал и отправил на смерть Робера Эпинэ, так что, может быть, матушка, вам стоило бы тщательнее выбирать союзников. — Ричард, — выдохнула Мирабелла, в равной степени сурово и изумлённо. — Как вы смеете предполагать… — Я был там, — произнёс Дик, отчаянно не желая ссоры. — Прошу прощения, но я видел, что произошло, и разговаривал с маркизом Эр-При лично. Матушка, не хотите ли взглянуть на ткань и нитки, которые я привёз вам для нового алтарного покрова? Не лучший способ сменить тему, но другого у Ричарда просто не было. Ещё минуту Мирабелла стояла, глядя на него, бледная, строгая, худая, а потом так же молча развернулась — серые юбки скользнули по каменному полу — и вышла из залы. Эдит под его рукой неслышно выдохнула, и Дик неосознанно погладил её по спине. Он уже не понимал, с чего матушка так рассердилась: зная, что она не одобрит роскоши, Дик старался покупать самое необходимое — ткани, шерсть, бисер, иглы для рукоделия, то, чем матушка и сёстры пользовались всегда, только более качественное. Он бы и до этого не додумался, но Кончита сжалилась над ним, набросала список, подсказала, в какие лавки лучше зайти — а не то приехал бы Ричард с гранатовыми браслетами, которые эрэа Мирабелла немедленно вышвырнула бы в реку под речи отца Маттео и на глазах у всей челяди. Конечно, Ричард не был настолько глуп, чтобы рассказать об этом — и о том, как расплывались в вежливой сияющей улыбке лавочники, заприметив кэналлийский эскорт и чёрно-синий мундир Ричарда, как делали скидку, о которой он не просил, и обещали тотчас же бесплатно доставить товар к особняку на улице Мимоз. Но после ухода матушки всё равно почему-то стало обидно — за старания чужих, незнакомых людей, которые здесь никто не оценит, даже если узнает о них. Айрис подняла глаза и улыбнулась ему — ободряюще, признательно, и Ричард почувствовал себя лучше, хотя это он должен был утешать свою младшую сестру. — Ричард, — позвала его Айрис. — Не сходишь со мной проведать Бьянко? — С удовольствием, сестрица, — Ричард поднялся из кресла, подавая ей руку. — Дэйдри, захватишь нам яблок с кухни?.. *** Конные прогулки с сестрой стали едва ли не единственным удовольствием в замке, а, значит, необходимостью — Ричард говорил, что лошадям нельзя стоять без дела в конюшне, и Ларс угрюмо соглашался, но только вырваться из замка брату и сестре нужно было не меньше, чем Бьянко и Соне — из стойл. Свежий воздух шёл Айрис на пользу — раскрасневшаяся, с блестящими глазами, она совсем не выглядела больной. А ещё только с Айрис Дик мог говорить обо всём, что хотелось рассказать — о войне, о бакранах, о Лаик, о столице, и Айрис слушала, жадно и благодарно, и Дик рассказывал ещё — правду и выдумки, хроники и легенды. — Откуда ты знаешь всё это? — спросила Айрис, когда он закончил говорить про оставленную Гальтару. Ричард на мгновение опустил глаза: — У монсеньора в доме много книг. Он старался говорить ровно и спокойно, хотя прятаться от сестры казалось глупостью. — Он разрешает тебе читать их? — Он разрешает мне пользоваться всей его библиотекой, — Ричард улыбнулся помимо воли. — Вообще-то, именно он попросил меня найти эти легенды. — Дик, — протянула Айрис, старательно поправляя складки на тяжёлом зимнем плаще, — а Ворон — какой он? Дик вздрогнул: — Что значит — какой? — Говорят, он красивый, — теперь Айрис смотрела вдаль, на лесную тропу. — Говорят, женщины любят его. — Он… — что, смеётся, играет, пьёт, фехтует, выигрывает? Что ему сказать? — Он красивый, — признался Ричард. — И нравится дамам. И благородным, и простым, когда мы возвращались из Варасты, цветочницы бросали астры под копыта Моро, и так смотрели на него, знаешь… Как будто он спас каждую из них, лично. Айрис вздохнула: — А королева? — Что королева, Айри? — спросил Ричард быстрее, чем намеревался, но сестра не обратила внимания: — Говорят, королева любит его? Ричард стиснул поводья в кулаке, сжал губы подбирая ответ: — Это всё сплетни, Айри. Королева, несомненно, достойная женщина и верна своему мужу. — Ты ничего не понимаешь в любви, Ричард, — сказала Айрис, тоскливо и снисходительно одновременно, и Дик фыркнул, предпочитая на этот раз промолчать. В самом деле, пусть он ничего не понимает — и пусть Айри никогда не узнает о королеве того, что знает он. Айрис вздохнула ещё раз, а потом попросила: — Расскажи мне ещё что-нибудь, Дик. Расскажи мне про войну, — и Ричард улыбнулся и кивнул, стряхивая с себя невесёлые мысли. Рассказы Ричарда развлекали Айрис и развлекали его самого, и он с радостью уступил. А потом из поездки в Эпинэ вернулся Наль, и хрупкое перемирие, которое Ричард всеми силами старался поддерживать, почти сразу полетело к кошачьей матери. *** В тот день дядя Эйвон, задержавшись на надорских дорогах, не успел вернуться в замок к обеду, и семья села за стол без него. Обычно трапезы проходили в тяжёлом, почти траурном молчании, но Наль, видно, ещё вдохновлённый своим недавним путешествием, болтал без умолку, надеясь растопить лёд между обитателями замка. По мнению Дика, он опоздал как минимум на семь лет. Пока матушка расспрашивала Наля об аудиенции у герцога Эпинэ, Дик спокойно пилил жёсткую говядину ножом, ниже наклоняя голову и надеясь, что о нём не вспомнят. — Нет хуже участи, — с достоинством и горечью проговорила Мирабелла, — чем похоронить своих сыновей и своих внуков, жить среди жестоких, чужих тебе людей, не имея возможности сразиться с узурпатором и его цепным псом, который отправил в Рассветные Сады всю твою семью, живя за много хорн от своего единственного наследника. Ричард, вцепившись в нож так, будто это была его последняя надежда, нажал на него так сильно, что туповатое лезвие с неприятным визгом проскрежетало по тарелке. Эдит и Дэйдри вздрогнули, Мирабелла сильнее выпрямила спину — хотя куда уж — и отложила столовые приборы. — Вам есть что сказать, сын мой? О, она бы удивилась. — Эрэа Мирабелла, — торопливо заговорил Наль, прежде чем Ричард успел произнести хоть слово, — в той же самой войне погиб герцог Окделл. Я думаю, Ричарду… — Спасибо, Наль, — ровно произнёс Ричард. — Я могу говорить за себя. Это была не война. Это было восстание. Если бы не оно, мой отец был бы жив. — Если бы не Ворон, — выплюнула Мирабелла, будто слово жгло ей язык, — если бы не герцог Алва, твой эр, твой отец был бы жив. Человек, которому ты служишь… — Спас отца от позора, — перебил её Ричард, чувствуя, как у него трясутся руки — от подкатывающего ли волнения, от бешенства, от ужаса перед тем, что сейчас происходило; он положил вилку и нож и сжал в кулаках ветхую, тонкую ткань салфетки, стараясь не показать домашним своих чувств. Он мог сколько угодно твердить себе, что скрывать от родных правду — это благое дело, но менее трудным оно от этого не становилось. — Он предложил отцу линию, разве вы не знали, матушка? Дуэль, победить в которой у отца было столько же шансов, сколько у монсеньора, столько же, сколько и у меня. Лучше быть сыном мятежника, убитого на дуэли, чем преступника, публично казнённого в Занхе. Глаза у матушки были выцветшие, холодные, страшные. — Если вы считаете, что ваш, как вы теперь называете его, монсеньор, — медленно произнесла Мирабелла, и Ричард похолодел, запоздало отмечая свою ошибку, — облагодетельствовал вас, сын мой, я настаиваю, чтобы вы ответили ему тем же. Ричард смотрел на мать, мечтая зажмуриться, попросить о чуде — так же, как он мечтал о чуде во время суда над Робером; но теперь он был один. — Что вы имеете в виду, матушка? — бестолково, слабо спросил он, как будто мог изменить её ответ. — Вы вызовете Рокэ Алву на дуэль и вы сразитесь с ним, — проговорила Мирабелла торжественно, как будто Рокэ Алва уже стоял позади Дика со шпагой наголо, — и вы отомстите за смерть своего отца и восстановите справедливость. Матушка так легко говорила о справедливости — так, как он не мог, только не после Ричарда Горика, после Катарины Оллар, после воспоминаний о согласии отца. Дик чувствовал, что задыхается — под грузом слов, что не может произнести, под грузом ожиданий, возложенных на него матушкой и Штанцлером, ожиданий, которые он никогда не оправдает. — Эрэа Мирабелла, — казалось, Наль не на шутку испугался, — Ричард не может сделать этого сейчас, вы знаете сами! Господин Первый маршал заботится о Ричарде, он допускает его в свой кабинет и библиотеку, учит его фехтовать, подарил ему Бьянко, у Ричарда будет больше шансов, если он будет ждать, будет мудрее, научится у него всему, чему сможет, выведает его слабости… Ричарду показалось, что пол под ними покачнулся; кузен, озвучивающий его роль так наивно, так бесхитростно, так жестоко, делал её ещё более отвратительной, но разве не то же самое Дик собирался сделать с господином кансилльером? Молчать, наблюдать, постараться обратить всё, что услышит, в свою пользу? Разве это не предательство? Нет, ответил себе Дик, решительно, отчаянно; эр Август не спасал ему жизнь — от крысиного яда, от Эстебана с дружками, от наёмных убийц, — не брал с собой на войну и уж тем более не выигрывал её, не говорил правду, когда Дик спрашивал, не пел, не разрешал остаться. Рокэ он должен гораздо больше, чем Штанцлеру. Мирабелла поднялась, с сухим протяжным скрипом отодвигая кресло; Ричард видел, как она дрожит, высокая, прямая, худая, от переполняющих её яда и ненависти. — Ричард Окделл, — начала она, — это правда? Эта лошадь — подарок Алвы? И вы не только приняли его, но и привезли сюда, в замок своего отца, в дом Повелителей Скал? Обманом вынудили Айрис принять его? — Эрэа Мирабелла… — снова вступился за Ричарда Наль, но на этот раз его перебила Айрис. — Я всё знала, — угрюмо и громко сказала она; в волнении коснулась тыльной стороной ладони покрасневших щёк, но взгляда от матушки не отвела. — Ричард не обманывал меня, я знала, что Бьянко ему подарил монсеньор. — Окделлам не нужны подачки Алвы, — отчеканила Мирабелла, и Ричард впервые видел, чтобы матушка волновалась так сильно — плечи и грудь у неё ходили ходуном из-за тяжёлого дыхания. — Дочь моя, вы напишете герцогу Алве письмо, в котором объяснитесь и откажетесь от этой лошади. — Нет, — глухо отрезала Айрис, едва матушка закончила говорить. — Бьянко подарили мне, и я не откажусь от него. Я напишу письмо, матушка, — она заговорила громко, сипло, растягивая слова, и Ричард испугался, как бы у сестры не случился приступ прямо сейчас, — в котором выражу свою благодарность герцогу Алве за чудесный подарок. Ты передашь его для меня, Дикон? — Айри… — ошарашенно протянул Ричард. — Айрис Окделл! — Мирабелла возвысила голос, но Айрис перебила её, тревожно глядя на Ричарда тёмными глазами: — Ты передашь, Дикон? Мирабелла опустила ладони на стол, задев рукавом затёртый старый чайник; цветочный отвар, которым эр Август так часто поил Ричарда у себя в гостях, разлился по скатерти, распространяя в холодном воздухе терпкий кисловатый аромат. — Достаточно! Если моя дочь не откажется от этой твари, я найду способ от неё избавиться. В моём доме не опустятся до подачек слуги Леворукого, — её голос звучал стыло, сухо, с такой силой, с такой уверенностью в своей правоте, что Ричарда снова пробила дрожь. Мирабелла развернулась и вышла из столовой, расстроенный отец Маттео последовал за ней, а Ричард наконец сдвинулся с места, подходя к Айрис, взял её ледяные ладони в свои, принялся растирать их, как в детстве. — Я передам, Айри, — успокаивающе пробормотал он. — Я передам твоё письмо, не беспокойся. Дыши. Айрис дышала тяжело, громко в наступившей тишине, оттягивая ворот тонкого серого платья; Эдит и Дэйдри сидели молча, глядя на старших, Наль бестолково суетился, не зная, что делать — остаться или попробовать поговорить с герцогиней. Наконец Айрис откинулась на высокую спинку кресла: — Дикон, всё. Кажется, приступа не будет. Дикон, я не отдам ей Бьянко! Никому его не отдам! Теперь она цеплялась за его ладонь своими, держалась, как будто он мог решить это, мог сейчас, в следующую секунду, предложить выход, который устроил бы всех. Дик подозревал, что такого попросту не существовало. — Мы можем пристроить коня на постоялом дворе, — встрял Наль, — хозяин согласится, я уверен. Айрис замотала головой: — Нет, я не буду врать и прятать его! Бьянко мой! Ричард вздохнул: — Хорошо, Айри. Мы что-нибудь придумаем, ладно? Может, матушка остынет. Я попробую объяснить ей, когда она успокоится. Айрис грустно улыбнулась, справедливо сомневаясь в том, что у него получится — на их памяти эрэа Мирабелла меняла своё решение всего раз, когда Ричарду по приказу короля нужно было отправляться в Лаик. — Спасибо, Дикон, — она развернулась в кресле, обняла его, уткнулась холодным носом в плечо. Дик тоскливо подумал о том, что и в самом деле привык к присутствию монсеньора, который, казалось, мог обернуть в свою пользу всё что угодно — и теперь Ричард не отказался бы от пары советов. Он отвёл Айрис в спальню, уложил, заставив выпить знакомую им обоим успокаивающую настойку, подкинул дров в тусклый, едва дающий хоть какое-то тепло камин, сидел с сестрой, пока та не уснула — и думал, перебирал варианты, искал слова, что смогли бы убедить матушку, пытался угадать подходящее время. «Что сделал бы монсеньор?» — спрашивал он себя. — «Что сделал бы Ричард Горик?» Ответы терялись; он мог бы рассориться с матушкой окончательно, настоять на том, что именно он теперь Повелитель Скал и глава семьи — но он уедет по весне, и от его со скандалами установленной власти ничего не останется — да и кого послушают старые слуги, Мирабеллу или его, мальчишку, выросшего у них на глазах? Дик спустился вниз, по старой, подхваченной у Алвы, закрепившейся в Варасте привычке побрёл в конюшню, к Соне; Ларса нигде не было видно. Кормушки были наполнены свежим овсом, воды тоже оказалось достаточно — видно, старый конюх позаботился о лошадях и отправился ужинать на замковую кухню. Ричард не возражал — ему казалось, что Ларс не одобряет и новых привычек хозяина, и новых приобретений. Это действительно был дом Мирабеллы Оклелльской — не его, Ричарда. Ричард погладил Сону по длинной шее, между ушей, между глаз — кобыла стряхнула его руку, играя, выпрашивая лакомство, — уткнулся лбом куда-то в густую гриву. Сона замерла, чувствуя настроение хозяина, успокоилась, вздохнула совсем по-человечески, как будто понимала, что происходит. — Я понимаю Айри, — тихонько проговорил Ричард. — Я бы тебя тоже никому не отдал. Шорох у двери инстинктивно заставил его выпрямиться и развернуться, прищуриться, вглядываясь в полумрак. Невысокая, плотная фигура, нелепо замершая у входа, была ему знакома. — Наль? — удивлённо позвал его Ричард. — Что ты здесь делаешь? Кузен нервно сцепил руки под плащом, выглядя ещё более несчастным, чем после обеда: — Я тебя искал, Ричард. — Что-то случилось? — Дик встревожился, сам не зная, почему. — Айрис? — Нет-нет, — Наль округлил глаза. — Я её не видел. Но я хотел о ней поговорить. Дик, ты же знаешь эрэа Мирабеллу. Может, ты попробуешь уговорить кузину? А Бьянко хоть к нам в Ларак заберём, я смогу устроить так, чтобы Айри отпускали к нам на лето, они будут видеться. Маменька и отец будут молчать, обещаю. — Наль, — Дик улыбнулся помимо воли. Всё-таки его кузен очень добрый, и старается помочь, пусть у него и не всегда выходит. — А ты знаешь Айри. Она как матушка. Они обе упрямые. Но я подумаю, спасибо за предложение. Он похлопал Сону по крупу, прощаясь, пообещал себе завтра прихватить для неё сладкой моркови, для неё и Бьянко. И поговорить с матушкой. Он отправится вместе с ней на утреннюю службу, это смягчит её, а после объяснит, скажет, это дар маршала подчинённому, а не Повелителя Ветра — Повелителю Скал. Матушка должна понять, отец ведь тоже был солдатом, служил в талигойской армии. — Я хочу помочь, чем могу, — неловко добавил Наль, прикрывая дверь конюшни и догоняя Ричарда по дороге к замковому крыльцу. — Я знаю, Реджинальд. Я ценю это, правда. И Айрис тоже, — ответ тоже получился неловким, и Ричард с облегчением попрощался с кузеном, поднимаясь к себе в спальню. Утром крики со двора разбудили его, и Ричард выглянул в окно, спросонья нащупывая на стуле перевязь и пытаясь пригладить стоящие дыбом вихры. Кричала Айрис — Дик узнал её голос, хотя сейчас он звучал почти неузнаваемо; вокруг конюшни толпилась дворовая челядь, по ступенькам крыльца неуклюже скатился Наль, не спеша, величественно спускалась Мирабелла, и Ричард не стал мешкать — прыгая, натянул штаны и сапоги, на бегу заправил рубашку, толкнул тяжёлую дверь, вываливаясь на улицу, проскользнул через сбившихся в кучу слуг и замер, глядя на открывшуюся ему картину. Безутешная Айрис рыдала, сидя прямо на деревянном полу конюшни, и держала голову Бьянко у себя на коленях. Глаза лошади были мутные, подёрнутые беловатой плёнкой, на губах виднелись остатки засохшей пены. Ричард опустился рядом на колени, коснулся холодного бока, просто чтобы убедиться — Бьянко был мёртв уже давно. Возможно, с ночи. — Что здесь происходит? — раздался над ними голос матушки, и Айрис поднялся к ней залитое слезами, опухшее лицо. — Эрэа Мирабелла, — Наль уже был здесь, а Ричард и не заметил его. — Бьянко… Его нашли… Айрис очень расстроена. Мы понимаем, это случайность, что-то попало в сено, это бывает… Ричард замер, переваривая слова кузена; сам он даже не успел подумать о причинах трагедии, и вчера с Бьянко и Соной всё было в порядке, он видел своими глазами, но не боится ли Наль… Матушка поджала губы, оглядывая лежащего коня, Айри в плаще, Ричарда, Реджинальда, слуг, и произнесла: — Если кто-то из конюхов решил уничтожить лошадь, присланную Вороном, я не буду его наказывать. Печально осознавать, что простые люди оказались благороднее и честнее моих собственных детей, за богатство продавшихся убийце их отца. Конечно, вас это не касается, Реджинальд. Вы настоящий Человек Чести, я всегда знала это. Айрис ахнула, задохнулась от нового всхлипа, отчаянного, громкого в воцарившейся тишине, а Ричард понял, что от ярости у него начинают неметь кончики пальцев и сводит челюсть и горло, мешая глотать. — Благороднее? — переспросил от, медленно поворачиваясь и поднимаясь на ноги. Вышло почти беззвучно, но матушка всё равно услышала, уставилась на него, пронзительно, ожидающе. Может быть, в первый раз в жизни Ричарду было всё равно. — Честнее? Отравить несчастное, ни в чём не повинное животное просто потому, что оно подарено герцогом Алвой, которому я дал клятву служить, а он принял её? — Добровольно! — Мирабелла содрогнулась, как будто это слово причиняло ей реальную боль. — Клятву, которую вы дали добровольно, Ричард! — Эрэа Мирабелла, вы ошибаетесь, — снова встрял Наль, — он был вынужден сделать это… Всего лишь на три года… — Клятва, данная по принуждению, не имеет силы, — отчеканила матушка, не сводя с Ричарда взгляда. Её ноздри хищно раздувались, пальцы сжимали подол платья. — И если Реджинальд действительно прав, Ричард, вам нет нужды ждать три года. — Я дал клятву, — тихо произнёс Ричард, — и я её сдержу. Повелители Скал не отказываются от своих слов только потому, что они оказались неудобными. — Человек Чести… — начала Мирабелла, и Ричард не выдержал — словно там, внутри, наконец хрустнула до предела сжатая пружина: — Люди Чести? Да вы послушайте себя, матушка, во что вы своей ненавистью превратили Людей Чести! Травить, подсылать убийц, лгать, предавать, бить в спину, нарушать клятвы, что ещё? Что ещё должны уметь ваши Люди Чести, и какая же это тогда Честь? — Замолчи! — прошипела матушка, сильнее сжимая пальцы, повышая голос. — Замолчи!.. — Думаете, я не знаю, как погиб граф Савиньяк? Думаете, я не знаю, что Карл Борн выстрелил в человека, пришедшего к нему безоружным, в человека, который считал его своим другом? Такой Чести вы хотите для меня, матушка? — Вы сделаете то, что должно сделать, — матушка не проговаривала — цедила слова, — всё, что необходимо, чтобы быть достойным сыном. — Достойным чего? — выкрикнул Дик, чувствуя, что глаза жгут злые слёзы. — Ваша Честь хуже бесчестья Алвы! — Ты откажешься от своих слов, — отрывисто и глухо проговорила Мирабелла. — Покаешься в своих заблуждениях перед лицом Создателя, откажешься от клятвы Рокэ Алве и исполнишь свой долг перед отцом и Талигойей. — Матушка, — отчаянно позвал Ричард, но она продолжила, будто не услышав: — Или у меня больше нет сына. Охнул Наль, завозилась позади него Айрис, слуги стояли, не смея поднять глаз. Что за Честь позволяет вам опуститься до яда, до кинжала, до арбалетчика на крыше, вспомнил Ричард, поднял руку к груди, коснулся через ткань рубашки кольца, набираясь храбрости. — Я дал клятву, — повторил Ричард то, что уже говорил сегодня. — И я её сдержу. Лицо Мирабеллы стало непроницаемым. Она пошатнулась, но отпрянула, стоило Дику протянуть к ней руку; Наль поддержал её. — У меня больше нет сына, — эхом ответила она.