Дневники Ричарда Горика

В первые минуты Дика поразила очевидная, в общем-то, истина, которая, если честно, была известна ему и до этого — в Надорском замке ничего ему не принадлежало. Он словно в полусне поднял с холодного пола всхлипывающую и цепляющуюся за него Айрис, передал её Дэйзи, стоящую наготове с поеденной молью шалью и дымящейся кружкой травяного отвара, самостоятельно запряг и вывел из стойла Сону, не доверяя теперь ни Ларсу, ни его сыновьям. Он оглянулся — матушки во дворе уже не было — попытался вспомнить, преодолевая оглушённое отупение, что ему нужно забрать с собой, и понял, что его седельная сумка будет на удивление лёгкой: смена одежды, кошель с деньгами да письма, которые он написал, но ещё не успел отправить. Перевязь с пистолетом, шпагой и кинжалом будет на нём, за войну Ричард привык не расставаться с оружием, и тяжесть, непривычная год назад, уже не казалась ни лишней, ни даже тяжестью. Поджидавшая его в холле Айрис бросилась на шею, но уже не плакала, и это было хорошо — Дик боялся приступа, который не случился вчера, но мог нагнать сестру сегодня. — Забери меня отсюда, Дикон, — прошептала Айрис ему в плечо, так, впрочем, громко, что услышала наверняка и Дэйзи, и топтавшийся позади Наль. — Я не могу, Дикон, я не живу здесь, это не жизнь!.. Не жизнь, конечно, сестра права, но куда он её возьмёт? У Повелителей Скал нет своего особняка в Олларии, да и это неприлично — незамужней девушке жить одной, а матушка ни за что на свете не переедет в город, которым правит потомок узурпатора. У кого она будет жить, разве у Дика много знакомых в столице? У Марианны — и представить немыслимо, герцогиня Окделл в компаньонках самой знаменитой куртизанки Олларии. Монастырь? Для Айри это та же тюрьма, да и нельзя выставлять семейные дрязги на всеобщее обозрение, а так и случится, стоит сестре попросить убежища в обители Святой Октавии. Его однокорытники, Берто, Арно, Катершванцы? Эр Рокэ? Эра он увидит не раньше начала лета. — Я не могу забрать тебя сейчас, Айри, — так же тихо ответил Ричард. — Но я что-нибудь придумаю, обещаю. Айрис на мгновение прижалась к нему сильнее и отпустила. — Обними за меня Эдит и Дэйдри, — попросил её Ричард, чувствуя себя совершенно беспомощным. Айрис решительно кивнула, сомкнула дрожащие губы, отвернулась. Ричард взбежал по лестнице, распахнул дверь в свою спальню — она успела выстыть за ночь, и никто из слуг так и не удосужился заново разжечь камин, — накинул колет, подхватил со спинки стула зимний плащ, достал из сундука дорожную сумку, окинул комнату взглядом, но она выглядела серой, старой, безликой, как будто Дик Окделл никогда не жил в ней — ни единого дня. Мирабелла стояла внизу, в полутёмной арке, ведущей в главную башню замка, — будто сошедшая со старинных выцветших гобеленов; она молчала, положив узкую ладонь на макушку Дэйдри, и Ричард не знал, что это: прощание или последний шанс одуматься. Ричард подумал, случайно ли она встала так, чтобы щит с гербом Повелителей Скал висел прямо над ней — или это ещё один символ, ещё одно напоминание о его вечном кровном долге. — Дик, — умоляюще и испуганно протянул Наль. — Эрэа Мирабелла, нет нужды в столь поспешных решениях. Ричард… — Ричард Окделл, — решительно прервала его матушка, но Дик всё равно услышал что-то новое, что-то чуждое, неживое в её голосе, — ясно показал, что он думает о наследии Алана Святого. Алана Святого — или его сына? Всё, во что он верил, чему учился, что выбирал — всё это он взял у Ричарда. С самого раннего детства ему говорили, что он удивительно похож на своего знаменитого предка, но, кажется, от Алана Окделла ему досталась только одна вещь. Не отдавай свою жизнь чужой памяти и чужим идеалам, вспомнил Дик слова Эмиля Савиньяка; вынул из-за пояса фамильный кинжал — знакомая до последней линии, до единой выщербины гранёная рукоять, он мог бы узнать её и в полной темноте, — подошёл к Мирабелле, протянул ей оружие и, когда она не приняла его, опустился на колено и положил к её ногам, на выщербленные гранитные плиты. — Какие бы сражения меня не ждали, матушка, — произнёс он, — я выиграю их честно. — Не называйте меня так, — отстранённо, сдавленно ответила Мирабелла, и Ричард, несмотря на то, что ожидал этого, на мгновение опустил голову ниже, зажмурился, как от пощёчины. Потом вскочил, стараясь не глядеть ни на кого, почти бегом выскочил во двор, к Соне, — и едва не наткнулся на старую Нэн, которая стояла, держа его кобылу под уздцы, спокойная, будто и не постаревшая ни на миг. У Дика сдавило горло при виде няньки — той, что рассказывала ему сказки и легенды долгими зимними вечерами, водила к священному камню тайком от матушки и отца, учила различать созвездия, травы, следы, свивала овечью шерсть в грубую нить в дрожащем пламени камина и единственной свечи и пела песни, которые набожная Мирабелла никогда бы не позволила ему услышать. Нэн шагнула к нему, оказавшись совсем близко, вплотную, накрыла его руки своими, морщинистыми, сухими, ловкими, вложила что-то в ладонь и сжала её в кулак, закрывая, пряча. — Слушай камни, Повелитель, — сказала она, быстро и тихо, как что-то важное, — но не давай им взять верх. Близится Излом, зимний герцог, Повелитель Скал, твой Излом, береги сердце. Слова, несмотря на кажущуюся бессмыслицу, казались знакомыми, давили реальной, опасной тяжестью на затылок и виски, но прежде, чем Ричард успел задать вопрос, Нэн потянулась, взяла его лицо в ладони, наклонила, коснулась губами лба, благословляя, прошептала короткую молитву Четверым, и отпустила его, отступила, скрылась за дверью, ведущей в замковые коридоры для слуг. На ладони у Дика лежал неогранённый карас. — Ричард! — Наль пыхтел, выводя из конюшни своего мерина. — Ричард, я тебя одного не отпущу! Я еду с тобой. Дик огляделся ещё раз, но старой Нэн и след простыл, искать же её при кузене и требовать ответов было глупо. — Наль… — Дик стал было спорить, но быстро передумал. Вряд ли ему сейчас стоило оставаться одному. Он кивнул, развернулся, запрыгивая в седло, не оглядываясь на замок, не смотря на Джека в привратницкой. — Хорошо. Едем. *** По дороге они заглянули в «Весёлого крестьянина», и Дик оставил сержанту Гоксу записку с объяснениями — на случай, если письмо, которое Дик собирался отправить из Олларии, не успеет дойти в Торку к сроку. Наль причитал, вспоминая то ужасную ссору, то плачущую Айрис, корил Дика за опрометчивые слова, себя — за то, что поднял неудобную тему за обедом, и в конце концов хождение по четвёртому кругу порядком Дику надоело. — Наль, — он в который раз придержал Сону, оборачиваясь к кузену, — я дворянин и Человек Чести, и не отказываюсь от своих слов, какими бы они не были. Сделанного не воротишь, что толку сожалеть? — Но Дик, — Реджинальд посмотрел на него внимательно, почему-то как никогда похожий на свою мать сейчас, — разве ты не жалеешь о случившемся? Дик помедлил, прежде чем ответить. Жалел ли он? Гораздо более важным Ричарду казался другой вопрос — доверяет ли он Налю настолько, чтобы быть с ним честным? Это был его Наль, конечно, верный добрый Наль, которого он знал с детства, но в то же время именно Наль приносил ему приглашения от кансилльера, и — Наль ничего не знал о Ричарде Горике. — Конечно, я не рад, что матушка, — Ричард с усилием проглотил горечь во рту, — отреклась от меня. Но, Наль, не обязательно нарушать клятвы для того, чтобы победить, всегда есть выбор. Много ли чести в победе, добытой таким путём? — Но ты оставил кинжал Алана Святого… — с сомнением протянул Наль, и Ричард раздражённо вздохнул: — Потому что Алану Окделлу стоило вызвать Рамиро на дуэль, — это тоже было не всей правдой, но лучше так. — Ты такой же, как твой отец, — проговорил Наль, словно делая для себя какой-то вывод, и Ричарду послышалось в его голосе какое-то осуждающее восхищение. Нет, подумал Ричард, но ничего не ответил. Отец оступился, но он не оступится. Ни при каких обстоятельствах. *** В Олларии Дик оказался гораздо раньше назначенного Алвой срока, но делать было нечего; он распрощался с Налем, как только они оказались в Новом городе, пока тот не начал расспрашивать его планах на оставшиеся месяцы. Планов у него ещё не было, кроме одного-единственного: увидеться с Эмилем Савиньяком. Ричард боялся показаться чересчур навязчивым, но ведь Эмиль назвал его своим другом и пообещал помощь, если таковая понадобится, — да и Ричарду больше не к кому было пойти. Эмиль со своими полками должен был быть летних лагерях в это время, Ричард помнил; как оруженосцу Первого маршала ему не стали бы чинить препятствий, и, если генерала Савиньяка не будет на месте, он хотя бы передаст с армейской почтой свои письма друзьям. В особняк Ворона Ричард заезжать не стал — главным образом потому, что опасался реакции кэналлийцев, наверняка ещё помнивших осеннее покушение. С них станется приставить к нему эскорт, а Ричард не хотел привлекать внимания. Конечно, у него не получится переодеться в цвета монсеньора — в Надор Дик предусмотрительно взял с собой одежду фамильных цветов — но ведь Эмиль его узнает и так, а его офицерам достаточно будет имени. Приняв решение, Дик не мешкал — дорога до лагерей занимала почти весь день, но они с Налем въехали в город утром, и Сона совсем не устала, так что он мог успеть до темноты. Оллария и окрестности цвели, дорога, не размытая дождями, была удобной и не слишком людной, Дик наслаждался теплом — в Надоре в это время ещё не сходил снег — и мало-помалу он перестал думать только о том, что беспокоило его, и повеселел. Сона бежала резво теперь, когда Дику не приходилось сдерживать её из-за Реджинальдова Мирта, и к лагерю они приблизились в прохладных, туманных сумерках, когда у палаток зажигали фонари и жаровни. Часовые остановили его — лениво, дружелюбно, с интересом даже, видно, посетителями их не жаловали, и Ричард, чтобы сэкономить время и себе, и им, воспользовался именем Ворона без малейших угрызений совести: — Оруженосец Первого маршала к генералу Савиньяку. Сону увели, расседлать и напоить, один из часовых, тот, что постарше, отловил порученца и приказал проводить Ричарда к генералу; по пути Дик с любопытством оглядывался — монсеньор обычно брал его только на дворцовые мероприятия, которые не имели к армии ровным счётом никакого отношения. Этот лагерь, пусть и был тренировочным, похоже, располагался и действовал так, как если бы они и вправду были на войне, Дик поймал себя на том, что скучает по прошлогодней кампании — по жарким варастийским степям, штурму Барсовых ворот, безумному Дорамскому сражению, и даже по путешествию к бакранам. И он скучает по своему эру. Порученец пробыл в палатке едва ли минуту — а потом полог распахнулся, и наружу вылетел Эмиль Савиньяк. — Дикон! — он быстро оглядел его фигуру, сделал какие-то выводы, кивнул сам себе, но успокоенным не выглядел. — Ты не от Рокэ, как я погляжу. Что-то случилось? — Эр Эмиль, — Дик замялся, не зная, с чего начать, не желая говорить при посторонних, и Эмиль наконец улыбнулся, притянул его к себе, потряс, держа за плечи, сжал в крепких объятьях: — Как ты вытянулся за зиму! И отощал весь, Кончита будет в ужасе, берегись, Дикон! А иногда эр Эмиль вёл себя очень, очень странно. Дик сразу же почувствовал себя неловко, как будто его инспектировали — и не начальство, а старший брат, которого у Дика никогда не было. Эмиль, не отпуская его, повёл к себе в палатку, велел дежурному порученцу распорядиться насчёт ужина герцогу Окделлу, и, как только тот ушёл, усадил Дика на одно из кресел, ногой придвинул к нему низенький столик, небрежно смахнул на ковёр какие-то бумаги: — Рассказывай. Ты не выглядишь перепуганным или несчастным, но должна же быть причина, по которой ты появился здесь, совершенно один, в середине весны. Что случилось, Дик? — Я и матушка, — Дик поморщился и вздохнул. — Мы с ней поссорились, эр Эмиль. И, боюсь, она злится на меня гораздо больше, чем я на неё. Вошёл слуга с подносом, бесшумно и быстро составил блюда на стол и исчез, тщательно задвинув за собой полог. Ричард, повинуясь знаку Эмиля, приступил к ужину, поняв, что порядком проголодался. Жадно глотая горячее жаркое под кисло-сладким соусом из каких-то ягод, он продолжил рассказывать, стараясь не сбиться — он не хотел выставлять матушку в дурном свете, но умолчать обо всём тоже бы не получилось. — Эр Эмиль, Айри нужно забрать, — проговорил он, стараясь быть убедительным. И Эдит, и Дэйдри, но прежде всего — Айрис, иначе его сестра и матушка возненавидят друг друга. — Но я не знаю, как. Я много думал, когда ехал сюда… — Я понял, Дикон, — Эмиль ободряюще улыбнулся ему, поднялся, наливая им обоим вина, и подал Дику бокал со «Слезой». — Самое очевидное решение — достать для твоей сестры патент фрейлины и представить ко двору Её Величества. Уверяю тебя, учитывая твоё происхождение и влияние Рокэ, это будет несложно. Конечно, твоей сестре понадобится компаньонка, но и это не так уж хлопотно. — Эр Эмиль, — Ричард тщательно подбирал слова. — Я не думаю, что королевский двор — подходящее место для моей сестры. Она… — Похожа на тебя, да, Дикон? — Эмиль улыбался, но как-то печально, и Ричард пожал плечами. Может быть, только Айрис молчать гораздо сложнее, чем ему. — Я не хотел показаться неблагодарным, эр Эмиль, — поспешил объясниться Ричард. — Я ценю ваш совет, и я понимаю, что это, скорее всего, единственное решение для Айри. — Всё в порядке, Ричард, — Эмиль, кажется, совсем не был обижен. — Окделлы никогда не считались хорошими придворными, и ничего дурного, поверь, в этом нет. Зато, подумай, ты сможешь чаще видеться с сестрой. Уверен, Её Величество будет счастлива принимать тебя. Ричард непроизвольно поморщился, отводя взгляд; мысль об аудиенциях Её Величества непроизвольно потянула за собой другие — о каменной скамье за монастырской стеной, цветущей акации и руках королевы Бланш, о письме Оскара, о Совете Меча, — и, не зная, что сказать, он сделал ещё глоток, поставил бокал обратно. Эмиль наблюдал за ним — заинтересованно, удивлённо, непонятно, — но Дик ничего не мог сделать с этим. Наконец Эмиль откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу: — Выбрось пока это из головы, Ричард. Двор сейчас в Тарнике, а Рокэ в Кэналлоа. Подожди до лета. Дик кивнул, соглашаясь; он ничего не решил, но разделённая с другом, проблема перестала казаться такой уж ужасной. Эмиль уговорил его остаться ещё на день, и устроил экскурсию — перед этим пустив слух, что Первый маршал отправил своего оруженосца в лагерь с неофициальной инспекцией, чтобы тот доложил ему потом о боевой готовности полков, и поэтому Ричард всё утро видел начищенные мундиры и сапоги, отполированные пуговицы с кокардами и исключительно верноподданические, полные рвения выражения лиц. Сам Эмиль держался превосходно — только чёрные глаза сверкали лукаво и довольно — а Ричард чувствовал себя не в своей тарелке, всё время подавляя порыв обернуться и увидеть за спиной своего эра. Это утомляло, и Дик начинал понимать, почему Алва предпочитает общаться с простыми солдатами так же просто, без пены официоза — пусть и грубая, и неотёсанная, честность лучше слепой почтительности, за которой легко спрятать всё, что угодно. Остаток дня они провели на воздухе, невдалеке от лагеря, а потом, когда закатившееся солнце перестало греть, перебрались в палатку, и Эмиль рассказывал о детстве в Сэ, об отце и матери, о маленьком Арно, о Лионеле, который всегда казался Ричарду гораздо более грозным, чем его рисовал Эмиль, о службе в Торке, и Ричард слушал, боясь прервать и затаив дыхание, и смеялся, и пил месте с Эмилем, как будто ничего плохого не случалось с ним, — и не случится. Наутро генерал сам проводил Ричарда до основного тракта, попрощался, пообещав отправить все письма по назначению, пожелал удачи, пригласил приезжать ещё, и Дик неуверенно улыбнулся, не зная, было ли приглашение шутливым, или Эмиль имел в виду то, что говорил. Эмиль снова стал серьёзным лишь когда Ричард тронул Сону, готовый сорваться в галоп, пока дорога была пустынной, а утро — прохладным и чистым. — Ричард, — позвал Эмиль, и он немедленно обернулся. — Ты ведь рассказал мне не всё, так? Дик потерянно молчал; всего он не рассказывал ещё никому, но что именно хотел знать Эмиль? — Твой кинжал, — продолжил Эмиль, поясняя всё следующей же фразой. — Не думай, что я не заметил. Раньше ты не расставался с ним. — Я, — Дик открыл рот, закрыл его. — Я оставил его в Надоре, эр Эмиль. У матушки. Ответная улыбка Эмиля была ослепительной: — Ещё раз назовёшь меня эром, Дикон, вызову на дуэль, и не побоюсь твоего монсеньора. Ты же обещал! — Эмиль, — Дик улыбнулся в ответ, и имя, слетевшее с губ так просто, не казалось ни фамильярностью, ни неудобством. — Хорошо. Спасибо тебе. За вчерашнее, и за разговор, и, — он смешался, — за всё. Эмиль не ответил ничего, махнул ему рукой, отпуская, и Ричард пришпорил Сону, улыбаясь, подставляя лицо утреннему солнцу и пронзительно свежему весеннему ветру. *** В столицу он въехал к вечерней службе, и сначала не понял, что изменилось, — почувствовал только, нахмурился, огляделся внимательнее, подобрался неосознанно, кладя руку на рукоять пистолета и сжимая бока Соны коленями. Оллария притихла, непонятно отчего, ведь уже через день, Ричард помнил, наступала Святая Октавия. Но лавочки были закрыты, прилавки цветочниц и зеленщиков пустовали; по пути ему не встретилось ни одного прохожего — только какая-то дворняга скрылась в подворотне, — и ни одного патруля. Казалось, город замер настороженно, прижался к земле, как природа перед грозой — но грозой не пахло и в помине. Ричард, сам не заметив того, оглядывался всё напряжённей, и расслабился немного, лишь когда Бернардо отворил ворота на его стук и тут же запер их — неразговорчивый, хмурый, не похожий сам на себя. Хуан встретил оруженосца соберано у входа в особняк, и Дик выдохнул, не думая о том, чтобы скрыть облегчение, легко читавшееся что во взгляде, что в голосе: — Хуан! Слава Создателю, вы здесь. Что происходит? — Ничего хорошего, дор Рикардо, — Хуан говорил негромко и недовольно, но обеспокоенным не выглядел. — Из Агариса приехал епископ на религиозный диспут. Дети, которых он благословлял вчера святой водой, умерли, и теперь кто-то хочет расправы. Вы бы не выходили пока наружу, дор Рикардо. Дик пожал плечами, сдерживая желание поёжиться вместо этого — наружу ему совсем не хотелось, но слова Хуана, как всегда ровные, всё равно прозвучали обидно, хоть Дик и понимал, что обижаться глупо. — А патрули где? — спросил вместо этого он, получилось немного задиристо, словно за патрули отвечал сам Хуан. — Господин комендант Олларии, — проговорил Хуан, медленно и неприязненно, — знает об этом куда больше меня. Дик почувствовал себя так, будто его отчитали, вскинул подбородок, думая о том, что ему стоило бы остаться у Эмиля ещё на день. — Я буду в библиотеке, — сказал он, не зная, как ещё закончить разговор. Хуан кивнул: — Да, дор Рикардо. Луис принесёт вам свечей и разожжёт камин.