Дневники Ричарда Горика

Молчание длилось дольше необходимого; Ричард видел, что Алве это начинает надоедать. — Господин Первый маршал, — из толпы наконец выступил один из черноленточников, длинноносый, суетливый, видимо, он был среди них за главного. — У нас есть веские основания предполагать, что в вашем доме скрывается еретик и отравитель. — А я-то для начала рассчитывал на извинения, — Алва рассеянно потрепал Моро по шее, улыбнулся, оглядывая окружавших его людей, кэналлийцев позади, ворота, труп перед ними — всех, кроме своего оруженосца. Ричард знал эту улыбку — она означала, что Первый маршал зол. — Так вы говорите, еретик? Я отсутствовал несколько месяцев, но, помнится, сих достойных господ к себе не приглашал. — Безбожный Оноре и с ним ещё двое! Лигист старался держаться уверенно, но видно было, что ему не по себе рядом с герцогом Алвой. — Вы меня утомляете, — Алва сжал в кулак руку в перчатке, разжал, ни на кого в особенности не глядя. — Вряд ли кто-то из моих слуг воспылал ревностию к агарисской вере и пригласил сих господ в мой дом. Эсператистский епископ, подумать только! Взгляды из толпы нашли Дика, словно по команде. Они знают? Нет, они не могут, но тогда почему так уверены? Алва сказал только про слуг, не упомянув оруженосца, но поправлять его никто не посмел. — Они забрались в ваш дом, пока вас не было, — настаивал лигист, хотя Дик видел — ему стоило бы отступиться и увести людей за собой. Он редко видел Алву в таком настроении, и никогда — ни разу — это не заканчивалось чем-то хорошим. — Это было бы досадно, — лениво и будто бы доверительно произнёс Алва, но Ричард видел, как у него подрагивают крылья носа, острее выделяются скулы. — Не терплю незваных гостей. Ричард, есть у нас в доме еретики? Он протянул руку ладонью вверх — медленно, легко, — и Дик передал ему пистолет рукоятью вперёд. Ворон начал перезаряжать его. — Нет, монсеньор, — ровно ответил Ричард. — Отравители? — Нет, монсеньор. — Вот видите, — Алва пожал плечами, — еретиков и отравителей у нас нет. — Мы считаем, что именно ваш оруженосец привёл их в дом, — отважно продолжил длинноносый, и Рокэ, с щелчком взведя курок, соизволил повернуть к нему голову. — Считайте, — безмятежно ответил Алва, и Ричард всерьёз испугался, что он выстрелит ещё раз. — Только подальше от моего дома. Забирайте вашего покойника и отправляйтесь ловить ваших еретиков. Моё дело — сторона. Я устал и хочу спать. — Только после того, как мы обыщем дом! — лигист не отступался. — Иначе я буду вынужден сообщить Его Высокопреосвященству… — Вот как? — Ворон улыбнулся. — Прекрасная мысль! Сообщайте кому хотите, и побыстрее. Вы мне надоели. — Его Высокопреосвященство… — Вы сейчас предстанете не перед кардиналом, — Алва наконец поднял заряженный пистолет и направил его в сторону говорившего, — а перед Создателем. Несомненно, он оценит ваше рвение. Лигист позеленел, сделал несколько шагов назад — кэналлийцы разъехались по обе стороны улицы, давая толпе уйти — остальные потянулись за ним. — Стойте, — негромко окликнул их Рокэ, но все тотчас замерли. Первый маршал не опускал пистолета, и Дика это тревожило. — Заберите вашего друга. Я не намерен хоронить чужих покойников. Они послушались; четверо мужчин подняли тело — на том месте осталась тёмная лужа крови, в которой виднелись осколки кости и какие-то сгустки — и поволокли за собой. Лязгнули распахнувшиеся ворота, отряд во главе с Первым маршалом въехал во двор, Дик прошёл за ними. Алва спрыгнул с коня и бросил повод Дику, всё так же не глядя на него: — Идёмте в дом, юноша. Юношей Алва его называл, только когда бывал им недоволен, но что он натворил теперь? В прихожей он бросил плащ и перчатки отложившему мушкет Хуану, знаком приказал ему следовать за ним, прошёл в кабинет, сел в кресло у камина, на несколько секунд прикрыл ладонями глаза, и Ричард бросился наливать вина. Он понимал, что сейчас с него потребуют объяснений, но Ворон неожиданно начал не с этого. — Хуан, — лениво позвал он. — Каким образом герцог Окделл оказался за воротами особняка в окружении толпы безумных фанатиков? — Монсеньор, я вышел… — начал было Ричард, но Рокэ прервал его, не повышая голоса: — Извольте заметить, юноша, я обращался не к вам. — Соберано, дору Рикардо ничего не угрожало. Мы дежурили с мушкетами у окон, — Хуан отвечал спокойно, словно дурное настроение монсеньора ничего не значило. Наверное, Хуан успел повидать и не такое. — Я выполнял приказ дора Рикардо. Ворон одним глотком осушил бокал и с раздражённым стуком поставил его на подлокотник. — Очаровательно, — с непонятной гримасой прокомментировал он. — Мой домоправитель и мой оруженосец сговорились против меня. Рассказывайте, что здесь произошло. Ричард посмотрел на Хуана, тот поймал его взгляд, коротко кивнул и начал говорить — обо всём, что он пропустил, будучи сначала в Надоре, а потом в гостях у Эмиля. Дойдя до вчерашнего вечернего визита, Хуан остановился, передавая инициативу Дику. Тот глубоко вздохнул и заговорил: — Епископа Оноре и его сопровождающих привёл Наль… виконт Лар, монсеньор. Они познакомились на диспуте. Потом, — Дик закусил губу, — кузен ушёл, мне не удалось уговорить его остаться. Ночью появились черноленточники, Хуан выходил к ним, они успокоились, но не ушли. Мы послали Антонио в казармы, но он до сих пор не вернулся, монсеньор. И городской стражи нет. Я подумал… — он опять запнулся, не зная, много ли на себя берёт. — Если бы гарнизона оказалось недостаточно, мы собирались послать весточку в Тарнику, и к генералу Савиньяку, я имею в виду, Эмилю, в летние лагеря, но в доме и так мало людей, и лигисты не уходили, и… — Я понял, — Алва налил себе ещё вина, сам, выпил его так же быстро, поморщился. — В кои-то веки вы не являетесь причиной проблемы, юноша. Непривычное чувство. Что же пресвятой отец и его спутники? — В малой гостиной, — доложил Хуан. — Молятся. — Что ж, — Рокэ поднялся, — ведите их в столовую и распорядитесь о завтраке. На пять персон. Я зверски голоден. — Господин епископ и его спутники постятся, соберано, — уточнил Хуан, но Рокэ только махнул рукой: — Тогда на две. Вы же не поститесь, юноша? Ричард помотал головой, но Ворон всё ещё не смотрел на него, поэтому он подал голос: — Нет, монсеньор. — Тогда приведите себя в порядок и присоединяйтесь к нам. Я познакомлюсь с гостями без вашего участия. Не переживайте, я не вышвырну их за порог и не съем, пока вас не будет. Как ни странно, об этом Дик переживал меньше всего; слова монсеньора напомнили о недавнем убийстве, о крови, наверняка уже застывшей на его коже. Он передёрнул плечами, пробормотал что-то в знак согласия и стремительно вышел из кабинета. Когда Дик спустился, в столовой было спокойно, и епископ с монахами, пожелав Алве приятного аппетита, возвращались в свои комнаты. По лицу Оноре Ричард мог понять, что тот уже успел пообщаться с герцогом и теперь растерянно пытался решить для себя, что же он за человек. Что ж, Ричард мог пожелать ему удачи; он не любил ссылаться на Штанцлера, но фраза о том, что причин поступков Ворона не знает и сам Ворон, сейчас казалась как нельзя кстати. Ричард тихо присел на приготовленное для него место, оглядел стол, заметил поджаренный на открытом огне румяный хлеб — тот был хрустящим, ещё тёплым, — потянулся за ним, едва не опрокинув молочник, намазал толстым слоем сливочное масло, а сверху — ежевичное варенье, откусил огромный кусок, зажмурившись и едва не застонав от блаженства. Матушка не потерпела бы, если бы он начал завтрак со сладкого, но матушка была в Надоре — и не считала его сыном — а он в Олларии, в особняке Рокэ Алвы. Так что бутерброд на завтрак — наверняка не самое худшее из его преступлений. — Герцог Окделл, — в голосе Алвы слышалась ленивая насмешка. — Неужели в родном доме вас совершенно не кормили? Дик распахнул глаза, поймал взгляд эра и закашлялся, чувствуя, как заливается румянцем. — Нет, эр Рокэ, — наконец выговорил он, — монсеньор. Просто матушка предпочитает постную пищу. — Кажется, по вам это видно, — Алва смерил его оценивающим взглядом, как будто мог разглядеть полностью, несмотря на то, что он сидел. Дик возмущённо нахмурился — что монсеньор, что Эмиль, что они, сговорились оба! — Хуан, напомни мне пригласить для герцога Окделла портного. Хуан молчаливо кивнул. Алва вроде бы злился гораздо меньше и больше не называл его юношей — впрочем, «герцог Окделл» тоже было не слишком хорошо, — и Дик решил рискнуть. — Монсеньор, — позвал он, — что теперь? — Теперь? — Алва, не отрываясь от еды, вскинул бровь. — Я лягу спать. Советую и вам последовать моему примеру. Или, — он махнул рукой, — найдите себе занятие. Выходить из особняка запрещаю. Ричард сжал зубы от обиды — неужели эр Рокэ считает, что его потянет наружу, в город, когда там творится подобное безумие. Он незаметно выдохнул и попробовал ещё раз: — Монсеньор, мне жаль, что так вышло. Принимая у себя Его Преосвященство Оноре, я не хотел доставить вам неприятностей… — Избавьте меня от ваших извинений, — Рокэ поморщился, будто услышал что-то неприятное. — В конце концов, приглашать гостей я вам не запрещал, а сейчас уже, пожалуй, поздно. Юноша, это всё? Я хотел бы отдохнуть. Ричард сглотнул, глядя в стол. Аппетит пропал. — Да, эр Рокэ. — Как вы меня назвали? — лениво переспросил Алва, и Дик выдохнул через нос, вцепляясь в серебряный нож для масла, будто это могло вернуть ему спокойствие. — Монсеньор. Могу я идти? — Кажется, я уже отпустил вас, — равнодушно бросил Ворон, и Дик встал, отодвигая стул, вышел из столовой, деревянно держа спину, тихо прикрыл за собой дверь. Он мало думал о встрече с монсеньором после зимнего отпуска, но и представить не мог, что она будет такой. *** Дик захлопнул дверь спальни за спиной, заперся для верности, прислонился затылком к резному дереву, несильно приложился об него пару раз, заставляя себя успокоиться. Раздражение, непонимание и обида вперемешку требовали выхода, и Дик подумал, что, не творись в столице Создатель знает что, он бы действительно сбежал; он обвёл комнату глазами, стараясь зацепиться за что-то, отвлечься, перестать прокручивать в голове разговор с монсеньором. Дневники лежали ровно там, где он их и оставил. Тетрадь, в которой описывалось восстание сторонников Раканов после смерти Франциска, лежала в тайнике под лестницей в Надорском замке, но Дик сейчас хотел просто услышать голос графа Горик — неважно, о чём тот будет рассказывать. «Мерседес красива, как южные ночи над морем, танцует у костра на середину лета — Эсперадор проклял бы её, объявил язычницей, ведьмой, но только Агарис всё ещё стоит на коленях перед Талигом, а потому скорее будет молиться на супругу Железного Ворона. Мерседес проводит в Алвасете осени и зимы, а весной отправляется на родину, а лето бывает слишком жарким для путешествий — Рамиро часто с усмешкой говорит, что не повторит ошибки своего отца, но я знаю, он не берёт Мерседес в Олларию не поэтому. Мерседес, кажется, знает тоже, — кажется, Мерседес и самого Рамиро знает лучше, чем он сам, больше, чем он позволяет себе показывать, — супруга Рамиро Алвы не должна знать, с чем приходится иметь дело регенту Талига, и Мерседес смеётся только, целуя его на прощание, в губы, крепко, обнимает за талию, повязывая ему кушаком свою шёлковую шаль, подаёт мне налитый соком спелый плод граната — из рук в руки — говорит, просит, приказывает молчаливо, чтобы я берёг — её супруга Рамиро Алву, регента Талига Железного Ворона. Но только в Талиге нет ни новых восстаний, ни больших войн — Рамиро не начал ни одну после Агариса, и, насколько я могу знать, не планирует. Нужно надавить на Гаунау, пока они притихли и Роберт Рокслей использует эту передышку, чтобы укрепить северные рубежи; нужно добить Дриксен, которая устраивает набеги на Придду с регулярностью, достойной диких кочевых племён южной Холты; нужно оттяпать кусок у агариссцев, пока они слабы, но Рамиро всё смеётся надо мной — будто не он жил одними сражениями без малого шестнадцать лет — и говорит — потерпите, мой Первый маршал, я придумаю нам войну, а сейчас мы нужны королю. Он нужен. Он настойчиво предлагает мне пойти по стопам моего дяди, взять оруженосца в Лаик и воспитать из него достойную смену первым Лучшим Людям — они уходят, отчим, фок Варзов, Колиньяр, Савиньяк, Манрик, люди, которые создали новый Талиг, а мы остаёмся, чтобы дать ему жить — Создатель знает, на сколько ещё хватит наших умений и нашей удачи. Я не возьму оруженосца — я видел, сколько их умирало у ног своих эров, и не хочу быть ответственен за ещё одну бессмысленную смерть. Я знаю, о чём Рамиро боится говорить — о том, что Эпинэ готовил в преемники Колиньяра, Колиньяр — меня, а я не приближаю никого, хотя знаю, что юный Савиньяк со временем обгонит и меня, и Арсена. Рамиро боится говорить об этом, потому что с поста Первого маршала в наше время редко уходят в отставку, а он не зовёт Синеглазую понапрасну, даже мыслью, даже оброненной фразой. Я — потому что знаю, кто должен принять маршальский жезл после меня — и даже вместо меня, если бы Октавий не цеплялся за старшего брата так отчаянно. Поэтому мы молчим об этом, гоняем дриксенских баронов, разбираем донесения прознатчиков и принимаем рапорты разведывательных отрядов, и рисуем в воздухе планы сражений, которые Рамиро, герцог Алва, впервые в жизни не торопится начинать». Ричард нехотя закрыл дневник, чувствуя, как ночная усталость берёт своё — мысли ворочались тяжело, а под веки будто песка насыпали — убрал его в стол, тихонько вышел в коридор. Давешние чувства уже улеглись, оставив сонное отупение, но, перед тем как заснуть, Дику нужно было узнать, не изменилось ли что-то в их незавидном положении. Хуан вырос перед ним неожиданно, выступил из темноты фойе: — Дор Рикардо? Ричард спросил у него тихо, как будто его голос мог здесь кого-то потревожить: — Монсеньор спит? Хуан кивнул и добавил: — Наши гости в гостиной. Они всё ещё отказываются от трапезы, но согласились выпить воды. — Хорошо, — Ричард вздохнул и задал вопрос, интересовавший его больше всего: — Антонио до сих пор нет? По взгляду кэналлийца он прочёл ответ, сжал губы — именно с его согласия Антонио отправился в город, и, если его не задержали непредвиденные обстоятельства, если он… — Дор Рикардо, — позвал его Хуан. — Антонио служит своей клятве, как и мы все. Он сам хотел пойти, вы видели. Соберано отправил ещё пятерых людей, если можно что-то сделать, они сделают. Лучше отдохните, пока есть время. Вы поступили верно этой ночью. Давайте дождёмся следующей. Ричард неуверенно улыбнулся Хуану — тот не ответил на улыбку, но Ричард вообще никогда не видел, чтобы Хуан улыбался, — и поблагодарил его: — Спасибо, Хуан. — Я разбужу вас, когда встанет соберано. *** Ричард проснулся сам; полежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам и запахам, но ничего не напоминало о том, что творится за порогом. Они были заперты здесь больше суток, и Дик начинал к этому привыкать. Он поднялся, быстро оделся, повесив на пояс шпагу и пистолет — без кинжала всё ещё было очень непривычно, но Дик собирался заменить его на новый, — приоткрыл ставни, вглядываясь в темноту: видимо, он устал сильнее, чем думал, потому что, по его ощущениям, время ужина давно прошло. Теперь он мог услышать отдалённый шум, и, где-то в отдалении, всполохи огня. Не может быть, не собираются же они спалить всю Олларию! Из спальни Дикон направился в гостиную, которая пустовала, и оттуда — в кабинет монсеньора. Постучался, вошёл, не дожидаясь ответа, и замер на пороге — епископ Оноре медленно поднимался с колен, стоя перед креслом Алвы, двое монахов боязливо жались к стенам. — Герцог Алва, будьте милосердны! — воззвал он, и явно не в первый раз. — А, юноша, — Ворон посмотрел на него поверх головы епископа, не обращая никакого внимания на мольбы, и Дику показалось, он знает, что сейчас услышит. — Раз уж вы встали, налейте мне вина. — Монсеньор, я не знал, что уже так поздно, — пробормотал Дик, поспешно подходя к кувшину. Алва протянул руку, подставляя бокал. — Хуан сказал, что разбудит меня, когда вы проснётесь. — Пока что, хвала Леворукому, я распоряжаюсь в этом особняке, — лениво ответил Ворон и добавил, пока Дик пытался понять спросонья, что он имеет в виду: — Налейте и себе, что ли. Эта ночь обещает быть подлиннее предыдущей. Дик не хотел вина, но спорить не стал; уселся с бокалом в своё кресло, заставил себя откинуться на спинку, но всё равно чувствовал себя напряжённо. Его Преосвященство уговаривал, молил, наставлял, герцог Алва отвечал спокойно и неторопливо, не стесняясь в выражениях — впрочем, Дик не помнил, чтобы Рокэ Алва когда-нибудь сдерживал себя в разговорах. Вино привычно горчило, диалог Рокэ и Оноре всё больше напоминал фантасмагорию — святой, спорящий со святотатцем, пылающий огонь камина и взирающие на это со стен клыкастые морды — когда часы у дверей пробили десять. Алва внезапно прервался, отставил на каминную полку пустой бокал и стремительно поднялся из кресла: — Юноша, собирайтесь. — Монсеньор? — Дик вскочил вслед за ним, вскинул взгляд. — Вы, кажется, спрашивали, что теперь? — Алва всё ещё не смотрел на него дольше необходимого, но по губам скользнула лёгкая улыбка. — Собирайтесь, Ричард, жду вас через четыре минуты во дворе. И наденьте кирасу.