Дневники Ричарда Горика

Когда Дик обернулся, Рокэ уже не было рядом — он разговаривал о чём-то с Авниром, по виду, очень любезно. Ансел пытался о чём-то спорить, но сегодня это имело не больше смысла, чем в любой другой день. Авнир вскинул голову — словно взбрыкнул — и Алва, улыбаясь, повёл его обратно к особняку. Дик растерянно нахмурился — зачем, он же только что выбрался оттуда, там всё горит… Возражения полковника Ансела сразу стали понятнее. Ричард рванулся к монсеньору, поравнялся с ним у крыльца, но Рокэ, не глядя на него, бросил: — Останьтесь здесь, юноша. Вы слишком молоды для некоторых вещей. Дик остановился, будто наткнувшись на стену, и впервые за эту ночь подумал, что, может быть, выглядит глупо. Мысль, впрочем, сразу же ушла, как только за Первым маршалом и епископом Олларии захлопнулась, выпустив волну жаркого воздуха, дверь особняка. Дик начал считать про себя, просто чтобы отвлечься от ещё одного ожидания, но Алва вернулся быстро — вернулся один. Усмехнулся, увидев стоящего на ступенях Дика, поднял оброненный кем-то из лигистов лом и продел сквозь массивные бронзовые ручки, соорудив некое подобие засова. Загородил собой на мгновение дверь, а когда отошёл от неё, Дик увидел на дорогом светлом дереве кровавый отпечаток узкой ладони. Левой, сообразил он ещё через несколько секунд, но удивляться и бояться не осталось сил. — Ричард, — невозмутимо позвал его Рокэ, — вы не одолжите мне платок? Дик заторможенно кивнул; достал из кармана платок — синий, шёлковый, с чёрным вышитой монограмой, — подал эру. Тот прижал его к ране на руке с отрешённым выражением лица, вежливо обернулся к полковнику Анселу, которого после событий на площади Леопарда уже ощутимо трясло. — Монсеньор, — он старался говорить спокойно, — где преподобный Авнир? Дик подумал, что ему должно быть любопытно, но любопытство, если и было, оказалось надёжно погребено за толстой каменной стеной усталого, какого-то отупевшего безразличия. Ему казалось, он выпит до дна, обнажён — как бывало ещё в далёком детстве, после особенно сильных приступов грудной болезни. Алва снизошёл до ответа, разглядывая уже вовсю полыхающий особняк Ариго: — Отправился в путешествие, и довольно-таки дальнее. — Монсеньор, — на лице полковника отразилось немыслимое облегчение, — значит, оттуда был другой выход! — Был, — Рокэ лениво кивнул. — И хватит об этом. Отойдём, господа, сейчас обрушится балкон. Дик наконец понял, что это были за стоны и треск, раздававшиеся сверху. — Полковник, оставляю вам сих достойных господ, — Алва махнул рукой в сторону сбившихся в стадо лигистов. Разоруженные, лишённые своего предводителя, они выглядели потрепанными и жалкими. — Эта часть города на вас. Я отправляюсь в Нижний, навстречу генералу Савиньяку. Как только полковник Морен закончит с Двором Висельников, отправлю его к вам. — Слушаюсь, монсеньор, — покорно ответил Ансел, начиная, видимо, успокаиваться — или перегорать. Алва, не теряя больше времени, направился к своим кэналлийцам, и Дик пошёл следом. Кто-то подвёл к нему Сону, Дик сел на неё, коротко поблагодарив солдата, лицо которого тут же стёрлось из его памяти. Он казался онемевшим сам себе — от сердца до кончиков пальцев. Алва тронул Моро, не говоря ни слова, Дик привычно пристроился рядом. Город вокруг них утихал и оживал одновременно — ветер относил пепел к реке, горожане выглядывали из окон, открывали ставни, выходили на улицы, слыша уверенные, громкие голоса военных, возвещающие о том, что в Олларии больше нечего бояться. Эмиль заметил их первым, окликнул весело, — Дик дёрнулся в седле, завертел головой, пытаясь понять, откуда слышится знакомый голос, — бросив пару фраз дежурному порученцу, направил коня к ним. Он выглядел радостным, наполненным энергией, не уставшим после долгого перехода, а после — игры в кошки-мышки с мародёрами в столице. — Получил весточку от Ли, — довольно сказал он вместо приветствия. — Отправил его ждать нас к тебе, Рокэ. Думаю, мы управимся как раз вовремя. — Вы — определённо, — монсеньор ответил коротко и непонятно, но Эмиль не обратил на это внимания, подмигнул Дику, посмотрел на него дружелюбно и участливо: — Не отдыхается тебе спокойно, Дикон? Потерпи, всё почти закончилось. Дик сумел улыбнуться и кивнуть, и стало легче, будто Эмиль одним своим появлением разогнал часть усталости. Всё действительно — теперь точно — почти закончилось; они ехали по Нижнему городу, встречая повсюду следы вчерашних разрушений, развешанных на фонарных столбах и деревьях грабителей, испуганных, иногда плачущих, иногда смеющихся людей, но это было всего лишь эхо жуткой ночи. Дик больше не боялся, не ждал ничего дурного, и камни молчали. Алва остановил Моро у дома, ничем не отличающегося от предыдущего, спешился, отдал приказание одному из кэналлийцев — тот сразу же уехал. — Подождём Морена здесь, — заявил он; это место было ничем не лучше и не хуже любого другого, и Эмиль согласно кивнул, спешиваясь вслед за ним. Дик последовал их примеру. Эмиль спрашивал про Октавианскую ночь, и, так как эр Рокэ явно не был настроен на разговоры, отвечал ему Дик; мало-помалу он увлёкся, заговорил громче, помогая себе жестами, ловил внимательную улыбку во взгляде Эмиля. Рокэ неожиданно обернулся, словно почувствовав чей-то взгляд, — Дик запнулся, оглядываясь, и заметил у калитки того самого дома, у которого они остановились, женщину, бледную, худую, торопливо поправляющую роскошные золотистые косы, — и решительным шагом направился к незнакомке. Поклонился, приветствуя её, и Дик мог бы поклясться — будь на нём шляпа, снял бы её, подметая пером пыльную мостовую. Кто она такая? — Сударыня, разрешите представиться. Рокэ Алва. Вы, я полагаю, хозяйка этого дома? Женщина кивнула, глядя на Рокэ так, как на него смотрели дочери хозяина «Талигойской розы», провожая утром на парад. — Сударыня, прошу простить мою навязчивость, — продолжил Алва, — у вас в доме не найдётся вина? Дик нахмурился, услышав эту просьбу, Эмиль рядом с ним едва заметно пожал плечами, будто ты не знаешь, мол, твоего эра бесполезно спрашивать. Женщина растерялась только на мгновение, держалась так, будто каждый день принимала у себя Властителей Кэналлоа после подавления ночных беспорядков, только голос дрогнул: — Монсеньор, не угодно ли вам войти? — Если мы вас не обременим, — учтиво ответил Алва. Создатель, да что он забыл в этом доме? Неужели действительно вино? — У нас есть красное кагетское, — продолжила незнакомка, будто извиняясь. — Но… вы привыкли к лучшему. — Я привык и к лучшему, и к худшему, — судя по голосу, монсеньор улыбался. Он отступил на шаг, предлагая женщине первой проследовать к двери, и Дик неуверенно двинулся следом, пытаясь подавить накатывающее с каждым шагом всё сильнее чувство — чего-то затхлого, тусклого, обморочного, словно его заворачивали в тяжёлое, насквозь пропитанное плесенью ватное одеяло, и становилось тяжелее дышать. — Монсеньор, — позвал он, не рассчитывая, впрочем, что Алва обернётся, — позвольте, я останусь снаружи. Помогу солдатам разбирать завалы. Ему так отчётливо не хотелось входить в этот дом, что становилось тоскливо — а это было даже хуже, чем отупелое безразличие. — Не хотите промочить горло, юноша? — в голосе Рокэ звучало что-то звенящее, высокомерное, с той женщиной он говорил не так, и Дик опять не понял, в чём ошибся. — Нет, монсеньор, — твёрдо ответил он. — Тогда идите, — Алва махнул рукой, отпуская его. — Только известите меня, когда прибудет Морен. — Слушаюсь, монсеньор. *** Ждать Морена пришлось недолго — или Ричарду так показалось, за работой время всегда летело незаметно. Он ещё в самом начале снял шляпу и колет — они мешались; скоро пришлось убрать в карман и фамильный перстень, а когда он успел закатать рукава, Ричард уже не помнил. Это было отличным способом отвлечься — они убирали завалы вышвырнутой из окон мебели, поваленные заборы, по приказу монсеньора отделяли барахло от вещей, которые ещё могли разобрать хозяева — или их наследники, если хозяева не пережили эту ночь. Дик очнулся только, когда его окликнули — кто-то стоящий совсем близко, — и, судя по недовольному тону, не в первый раз. Дик разогнулся, тыльной стороной ладони откидывая растёпанные пряди со лба, поднял голову — над ним, сидя на коне, возвышался полковник Морен. — Сударь, — позвал он, кивком указал на окружённых солдатами людей, стоящих неподалёку, судя по виду — тех же грабителей, — Первый маршал желал видеть короля Висельников. — Идёмте, — покорно согласился Ричард и повёл Морена в дом. Там было всё так же стыло, но ощущение могильного, топкого холода мало-помалу уходило. — Монсеньор, — позвал Ричард, отвлекая эра от разговора с Эмилем, и оба они повернулись ко входу: — Полковник Морен, монсеньор. — Господин Первый маршал, — Морен уже не был недоволен, напротив, исполнен собственной значимости и желания угодить, — король Висельников и его подручные пойманы. Согласно вашему приказу я незамедлительно доставил их в ваше распоряжение. — Какая прелесть, — Алва поправил цепь на груди, поклонился хозяйке. — Что ж, пойдём поглядим на их мародёрское величество, не тащить же этих ызаргов в приличный дом. С королём Висельников, Ночной Тенью — впрочем, на короля, даже висельников, он совершенно не тянул — Рокэ разобрался быстро. Снял знак власти — это оказался ошейник с приделанной к нему цепями подковой, — спросил про покушения на своего оруженосца, и Дик с удивлением узнал, что таковых было больше одного, и, не выяснив ничего полезного, отдал приказ повесить. Ричард думал, что монсеньор уничтожит подкову, но Алва, повертев её в руках, стремительно надел на шею одного из приближённых Тени. Тот отшатнулся, взвыл, вывернулся, но было уже поздно — замок защёлкнулся, и новый король был выбран. — Сейчас отправишься в Дору и заберёшь каждого десятого из пойманных висельников. Можете идти, но попадётесь ещё раз, пеняйте на себя. Новая Тень — Джанис — оказался понятливым, кивнул: — Да, монсеньор. Монсеньор, а что будет с остальными? — То, чего не будет с тобой и теми, кого ты выберешь, — Ворон прищурился, словно не мог поверить, что ему задают такой вопрос. — Впрочем, если хочешь быть повешенным за компанию, оставайся. Джанис не хотел. — Если море отпустило, в луже топиться и вовсе глупо, — ответил он, и Дик подумал, что новоявленный король Двора Висельников и вправду напоминает ему персонажа Дидериха. Как эр Рокэ сумел так выбрать?.. Алва, потеряв интерес к разговору, раздавал указания: — Теньет Давенпорт, проводите новую Тень в Дору. Полковник Морен, оповестите жителей доброго города Олларии, что бунт подавлен, пожары погашены, виновные наказаны, а с жалобами они могут обращаться к помощникам коменданта. — Да, монсеньор, — жалоб наверняка будет выше крыши, но Морен не позволил себе проявить неудовольствие перед Первым маршалом. Где-то совсем рядом визжал, скулил прежний король Висельников, умолял и грозился, поминал Авнира, не зная ещё, что епископ, пообещавший ему неприкосновенность, мёртв. Рокэ не обращал на него никакого внимания, продолжая говорить — словно надиктовывать — приказы. Закончив, он обратил внимание на своего оруженосца: — Ричард, отправляйтесь домой и развлеките наших гостей рассказами о моих зверствах. Я буду позже. — Поехали, Дик, — Эмиль приобнял его за плечи, легко, ненавязчиво, направляя в сторону уставших за ночь лошадей. — И в самом деле, Ли наверняка уже там и заждался нас. На его-то долю никаких приключений не досталось! Дику оставалось только повиноваться. *** Когда они вернулись, полукровка Лионеля уже бил копытом во дворе. Бернардо принял у Дика и Эмиля лошадей, а уже в прихожей их ждал Хуан. — Граф, я проводил вашего брата в кабинет соберано, — поклонился он Эмилю и повернулся к Ричарду: — Дор Рикардо, Его Преосвященство епископ Оноре собирается покинуть нас. — Как? — Дик сообразил не сразу. — Прямо сейчас? Хуан кивнул, его лицо было непроницаемым: — Я не счёл необходимым задерживать его и его спутников. Правильно, епископ волен поступать, как считает нужным, но почему он сбегает сразу же, как всё закончилось? Теперь, когда в городе безопасно? Не дождавшись монсеньора? — Проводите меня к нему, — попросил Дик, обернулся к Эмилю, и тот улыбнулся: — Не беспокойся, мы с Ли дождёмся тебя и Рокэ наверху. Иди. Ричард поймал Оноре уже у чёрного входа; епископ обернулся, заслышав чужие шаги, и черты его лица смягчились, когда он увидел Дика. Он поднял руку, но не протянул её для поцелуя, как Дик привык, а положил ему на плечо. — Ричард Окделл, — спасибо тебе за всё, — проникновенно произнёс Оноре. — Тебе и герцогу Алва. Я и мои братья покидают сей дом. — Но, — Дик не хотел показывать неудовольствия, только недоумение. — Разве вы не дождётесь монсеньора? — Я хотел бы это сделать, — смиренно ответил Его Преосвященство, — и я надеюсь, что Создатель пошлёт мне ещё одну встречу с Рокэ Алвой, но я отплатил бы злом за добро, если бы остался в его доме. Ричард смешался. Он ожидал совсем не этого. — Ваше Преосвященство, я не понимаю… — Всё очень просто, Ричард, — Оноре улыбался, но грустно. — Спасая невинных, Первый маршал пошёл против Квентина Дорака. — Дик почувствовал, как его брови против воли ползут вверх. — Я бы опасался за его жизнь и свободу, если бы не Гайифа и Гаунау. Дорак не тронет полководца на пороге возможной войны, но он потребует выдать отравителей. Герцогу придётся или подчиниться, или сказать «нет» королю и кардиналу. — Ваше Преосвященство, — все вокруг него посходили с ума за эту длинную ночь, или он чего-то не понимает? — Но при чём тут Дорак? И черноленточников, и висельников собирал Авнир, это точно, и Авнир… — Дик замялся, — Авнир уже заплатил за свои действия. Оноре смотрел на него внимательно: — Разве в Олларии может произойти что-то без ведома и согласия Квентина Дорака? Ричард смешался; защищать Дорака у него не было никакого желания — защищать человека, который решил оставить его, покрытого позором, на площади Фабиана, — но и смысла в том, что говорил Оноре, было пока немного. Может, он чего-то не знает? Они оба? — Все говорят, Дорак болен. Ваше Преосвященство, но какой ему смысл разорять собственный город? — Мне неведомы чужие помыслы, сын мой, — Оноре вздохнул. Возможно, он и сам провёл немало часов, размышляя над этим. — Но плодами моего путешествия и диспута с Дораком стало бы примирение олларианства и эсператизма. Мне казалось, Дорак хочет этого так же сильно, как и Эсперадор, но, видно, я ошибался. У Дика перехватило дыхание и закружилась голова. Так вот что стояло на кону! Агарис воевал с новой верой уже почти четыреста лет, и всё наконец-то могло бы прекратиться? Талигу не нужен лишний враг, и, наверное, Дораку не нужен тоже, но почему всё сорвалось? Ищи, кому выгодно, говорил Ричард Горик, но вариантов было слишком много. Оноре понял его молчание по-своему. — Прости, сын мой, что посеял в тебе сомнения, но сомнения ниспосланы нам Создателем, ибо лишь он непогрешим, — ласково сказал он. — Я сужу по делам, и ни в чём не обвиняю герцога Алву, но не хочу ставить его перед выбором, которого можно избежать. Я не хочу загонять его между молотом и наковальней, между долгом и совестью. Дик мельком подумал, не посмеялся бы его эр, услышь о себе подобные слова. Впрочем, он надо многим смеялся, а потом всё равно выигрывал и спасал. — Прощай, Ричард Окделл, — голос Оноре звучал тихо, грустно и торжественно. — Верь своему сердцу, а не чужим словам. Уши и даже глаза можно обмануть, сердце — никогда. Да пребудет с тобой милость Создателя. Это благословение было так похоже на благословение Нэн, и Ричард, слыша камни, мог именоваться еретиком и безбожником, но он всё равно опустился на колени и коснулся губами горячей руки епископа. Тот возложил ладонь на голову юноши и быстро произнёс древнюю молитву-защиту, которая сейчас тоже показалась Дику странно похожей на абвенианские наговоры. — Будь благословен, сын мой, — последние слова Оноре произнёс на талиг, — и будь благословен сей дом и его хозяин. Скажи герцогу, что Создатель читает в душах и Его не обманешь, прикидываясь злым. Я провёл в Олларии две недели и нашёл лишь одного, прикрывшего слабых и воспротивившегося сильным. Рокэ Алва — щит, ниспосланный Создателем. Если он не спасёт безвинных, не спасёт никто. Ричард закрыл глаза. — Мэратон, — пробормотал он, но Оноре, наверное, услышал. — Нам пора уходить, — мягко напомнил он, и Дик теперь просто кивнул, понимая, что всё, что можно было сказать, уже сказано — с обеих сторон. Он проводил Оноре и монахов до неширокой задней калитки, попрощался и стоял, глядя им вслед, пока трое путников в неприметных серых плащах не скрылись за поворотом. Особняк бросал тень на мостовую, но Дик чувствовал лишь лёгкую прохладу — весна в Олларии окончательно вступила в свои права. В Надоре Айри собирает у сторож-камня ирисы, некстати подумал он, мотнул головой, прогоняя воспоминания, и вернулся обратно в дом.