Дневники Ричарда Горика

Дик вернулся в особняк, полный решимости хотя бы ворваться в кабинет к Алве и сообщить, что задание, которое тот ему дал, выполнено, а там пускай хоть смеётся, хоть отсылает подальше с каким-нибудь бессмысленным письмом во дворец, но ещё во дворе Хуан сообщил ему, что соберано нет дома, и когда он возвратится, неизвестно. Ричард твёрдо решил добиться своего, перекусил на скорую руку, поднялся в библиотеку, взял себе книгу, листок с угольной палочкой, для зарисовок, и занял стол ближе к окну, чтобы не пропустить приезд Алвы. Книга оказалась интересной, схемы сражений легко ложились на бумагу, но, в конце концов, снаружи стемнело, а монсеньор так и не появился. Проспать утреннюю тренировку было бы ещё хуже, чем не поговорить этим вечером, и Дик отправился спать. А на следующий день Луис в ответ на упрёк Ричарда в том, что его не разбудили вовремя, сообщил, что соберано уехал осматривать старую линию укреплений, «гальтарский круг», и приказал дать дору Рикардо выспаться, потому что урока фехтования всё равно не будет. Нет, дор Рикардо, когда вернётся в Олларию, не сообщал. Нет, дор Рикардо, никаких поручений для вас не было. Дик кивнул, поблагодарил Луиса, натягивая улыбку на лицо, и отправился вниз, завтракать в одиночестве. Обходиться без тренировок — и без Рокэ Алвы — ему предстояло почти месяц. Целый месяц его не навещал Наль, не вызывал к себе кансилльер, не приглашал к себе Эмиль или Марианна — о Дике Окделле словно забыли. Возможно, все думали, что Первый маршал забрал своего оруженосца с собой — это было бы вполне закономерно, если бы речь не шла о Вороне. Поэтому Дик упражнялся со шпагой, а потом — ещё и со шпагой и кинжалом, когда Хуан неожиданно предложил ему поучиться сражаться на кэналлийский манер. У Дика не было недостатка ни в свободном времени, ни в желании тренироваться, поэтому он согласился. Хуан был совершенно другим учителем, не похожим ни на монсеньора, ни на менторов в Лаик, ни на старого капитана Рута. Он как будто и вправду сражался с Диком, сосредоточенный гораздо больше на том, чтобы не ранить его, чем на своих движениях. Молчал, не проявляя ни одной эмоции, протягивал руку, помогая подняться, и ровно и спокойно объяснял, что сделал он — и чем следовало ответить Ричарду; кивал одобрительно, когда у Ричарда получалось продержаться дольше обычного или провести особо хитрый приём. — Это, может быть, не классическое фехтование, дор Рикардо, — говорил он, подавая взмокшему Ричарду полотенце и воду для умывания. — Но только на войне никто с вами по-благородному и не фехтует. А вам нужно выжить, кто бы не нападал. Ричард понимал, поэтому с благодарностью принимал усилия Хуана. Он сомневался, что кэналлиец выполнял распоряжение эра Рокэ, но, как тот сам говорил, что не запрещено — разрешено. Дик не собирался упускать свой шанс. *** В последний день месяца Весенних Волн Дика отвлёк от очередной книги шум; сначала, увлечённый, он не обращал на него внимания, но за окном разговаривали и смеялись, ржали лошади, что-то куда-то двигали, и Дик наконец очнулся, перегнулся через подоконник, выглядывая вниз, и увидел целый отряд кэналлийцев. Эр Рокэ вернулся! Дик не глядя захлопнул книгу, вскочил с кресла, выбежал из библиотеки, почти скатившись по лестнице, не успев вовремя затормозить, уткнулся в чужой мундир, сконфуженно поднял голову. Тапо, смеясь, придержал его за плечо, и Дик приободрился — если начальник герцогского эскорта здесь, то и сам Рокэ в Олларии. — Полегче, дор Рикардо, — Тапо улыбался. — Если вы ищете соберано, его нет, он во дворец отправился. К ужину точно вернётся, не сомневайтесь. Ричард чувствовал, что разочарование отчётливо читается на его лице, но поделать с этим ничего не мог. Ну да, конечно, монсеньор — Первый маршал, он обязан по приезду явиться ко двору, доложить о проверке Его Величеству и Его Высокопреосвященству. — Благодарю, — пробормотал он, опуская взгляд. — Я подожду. Во дворе делать ему было больше нечего, но и подниматься обратно Дику не хотелось. Он прошёл в конюшню, к Соне, которая недовольно фыркнула на него — она тоже отчаянно скучала в стойле, Дик объезжал её, но слишком редко в последние дни. Он скормил мориске яблоко, потом кусочек сахара, потрепал её, подобревшую, по шее, надел бархатную рукавицу, провёл по гладким, блестящим бокам раз, другой. Он любовался Соной, как не любовался Бьянко, хоть, может, сравнение и было нечестным теперь — Сона была его, целиком и полностью, она знала его, понимала, любила — так же, как он любил её. Он не променял бы полусестру Моро ни на какую другую лошадь. — Дор Рикардо! — в стойло заглянул молодой кэналлиец, из домашних, его имени Дик не мог вспомнить. — Прибыл гонец из Гаунау. Срочное послание соберано! По крайней мере, это напрямую относилось к его обязанностям оруженосца, и, хвала Создателю, хотя бы кто-то об этом помнил; Дик кивнул, последний раз погладил Сону и вышел. Молодой офицер с перевязью цветов Северо-Западной армии ждал его в малой гостиной; он выглядел очень усталым, почти измождённым, одежда и обувь покрыты плотным слоем пыли и грязи. Тем не менее, он сразу же поднялся навстречу Дику: — Ганс Корш, теньет при особе маршала фок Варзова. Срочная депеша Первому маршалу. В собственные руки. Дик подозревал, что только новости определённого толка заслуживали подобной срочности. — Монсеньора нет дома, — с сожалением ответил Ричард. — Но я вас уверяю, я передам… — Я загнал трёх лошадей, сударь, — прервал его гонец. — Это война. У вас есть пропуск во дворец? Дик отрешённо кивнул; он не думал, что так ждал войны, пока не услышал о ней. На войне всё было гораздо проще, на войне не было Штанцлера, братьев Ариго, безумных епископов, проклинающей матушки, на войне он был нужен монсеньору. — Пойдёмте, — решился Ричард. Если известие действительно настолько важное, монсеньор будет ему благодарен. — Если ваша лошадь устала, возьмите другую. — Благодарю вас, сударь, — теньет кивнул, — это будет нелишним. Они выехали через распахнутые ворота, гонец, на солнечном свету выглядевший совсем посеревшим, — на поданной ему рыжей с белыми бабками кобыле, Дик её не слишком хорошо помнил. Они понеслись по шумным улицам, и Ричард в который раз порадовался, что его Сона такая умная и послушная — она сама лавировала среди прохожих и повозок. Ганс Корш держался молодцом, но на перекрёстке Мельничной и Ночной как-то странно перехватил поводья, завалился на бок, повис вниз головой, застряв ногой в стремени. Дик остановился, развернулся, соскочив на мостовую; в помощниках, как и в зеваках, не было недостатка. Вместе с каким-то дюжим парнем он спустил гонца вниз, кто-то кликнул доктора, кто-то распахнул свои двери, чтобы внести больного. Северянин очнулся только на минуту, поискал глазами Ричарда, проговорил слабо: — Письмо… оно за пазухой. Передайте немедленно… Дик нащупал за пазухой зашитый в кожу пакет, забрал его себе, прижимая к груди. Отсчитал деньги сердобольному хозяину — за гостеприимство, и чтобы было чем заплатить доктору, и вернулся к Соне. Смутная тревога подхватила его и не отпускала; нужно добраться до эра Рокэ, твердил он себе. Войдя в огромное центральное фойе, Дик завертел головой, остановился в нерешительности. Где искать монсеньора? Нужно было поймать кого-нибудь из знакомых, но, как назло, он не видел даже Северина. Дженнифер Рокслей выскочила откуда-то из-за портьеры, налетела на него, кокетливо засмеялась, цепляясь за его локоть. Ричард подавил раздражение — от этой крайне любопытной особы отвязаться будет нелегко. — Сударь герцог! — Дженнифер улыбнулась сладко. — Отрадно видеть вас здесь, вы появляетесь во дворце так редко! Весь Малый двор скучает по вам, не сомневайтесь! Наверное, господин Первый маршал не даёт вам покоя постоянными поручениями. Что привело вас сюда? — Графиня, — Ричард попытался незаметно поправить колет. — Ваша радость взаимна, но, к сожалению, я по делу. — Что ж, — графиня Рокслей опечалилась, но ненадолго, кокетливо подмигнула ему, возвращая улыбку на лицо. — Возможно, я смогу вам помочь? А почему бы и нет? Она всё равно не отступится, так, может, будет полезна. — Я ищу монсеньора, — пояснил Ричард, вышло как-то снисходительно, но он ничего не мог с собой поделать; Дженнифер только усилила и так овладевшее им беспокойство. — О! Тогда вам повезло, — улыбка Дженнифер Рокслей стала ещё шире. — Я отведу вас к нему, по случаю, я… А впрочем, мы можем поговорить и по дороге, не правда ли, герцог? Вы ведь военный, ваше время наверняка дороже нашего. Положительно, Дженнифер Рокслей была невыносима, но Ричарду не из чего было выбирать. Она вела его по лестницам, коридорам, переходам, анфиладам, и Ричард скоро запутался. Графиня Рокслей щебетала не переставая, и когда Дик уже начал думать, что она специально ведёт его длинной дорогой, они остановились. Это была приемная, сейчас абсолютно пустая — ни порученцев, ни просителей, ни слуг, бумаг совсем немного, и все они как будто разобраны. — Прошу вас, герцог, — Дженнифер наконец отпустила его, присела в реверансе, не склоняя головы. — Надеюсь, вы не забудете моей услуги. Первый маршал за дверью, насколько мне известно. — Благодарю, сударыня, — Ричард церемонно поклонился ей, как предписывал этикет. Ему хотелось побыстрее отделаться от графини. Впрочем, и она быстро развернулась и выскользнула в коридор — не иначе, её отсутствие при Малом дворе было слишком долгим. Королева наверняка будет недовольна, или обеспокоена. Ричард остался один; его смутило, что в приёмной не было ни души, но, в конце концов, маршал вернулся только этим утром, возможно, никто ещё не успел прознать о его прибытии. Дик не знал, что Алва делает в своём дворцовом кабинете — может, разбирает письма, а может, так рано пьёт. Может, разговаривает по душам с кардиналом. В любом случае, Дик не видел своего эра почти месяц, а послание важное. Он глубоко вздохнул, коротко постучал в инкрустированную перламутром и тёмным деревом дверь, и, не дожидаясь ответа, вошёл. В кабинете было темно, плотно занавешеные окна и пустой холодный камин; в этом густом, прохладном полумраке ярко, почти болезненно выделялась тоненькая фигурка Катари в бледно-голубом нижнем платье, её напряжённая шея с тремя тёмными родинками, словно маленькое созвездие, тяжёлая грива волос, шпильками убранная наверх, несколько пепельных прядей, бессильно лежащих на обнажённых плечах. Она сидела на коленях Алвы, странно, судорожно вытянувшись, сминая в крепко сжатых пальчиках ворот его рубашки. Услышав щелчок закрывшейся двери, она замерла, прижалась к Алве сильнее, крепче, затихла, не поворачивая головы. Губы Алвы почти касались нежной, начинающей пунцоветь кожи за ухом. Эр Рокэ, попытался выговорить Дикон, но не мог разлепить смёрзшиеся губы. Монсеньор. Духи Её Величества — то ли акация, то ли гиацинты — пахли так сильно в закрытой комнате, так ошеломляюще, что Дику едва не становилось дурно; было сложно дышать. Он просто стоял и смотрел: на королеву в объятиях Первого маршала, на то, как волосы Алвы контрастировали с его белоснежной кожей, на прикрытые веками с тонкой лилово-серой паутинкой капилляров глаза, услышал грохот, хриплый, долгий, болезненный выдох, и с некоторой задержкой понял, что это он сам — отступивший к двери, не удержавший равновесия, ударившийся об неё пятками сапог, головой, бедром. Это правда, отчаянно билось в голове. Всё это правда. Создатель, Леворукий, древние боги, Рокэ Алва любит её, любит королеву, он вернулся из поездки и сразу же отправился не домой — к ней! — а Ричард посмел… Он смел… — Право же, юноша, — раздался наконец спокойный, ленивый голос Рокэ. — Раз вы вошли, невежливо стоять на пороге. Дик вдохнул раз, другой, не очень понимая, что ему говорят, рванул ворот колета, рубашки, дёрнул шёлковый платок, который теперь был отвратительно скользким и мокрым от пота и стягивал шею, как удавка, и сообразил, что всё ещё находится в кабинете. — Прошу… — прохрипел он, сделал вдох и попробовал ещё раз. Голос звучал отвратительно слабо. — Прошу прощения, монсеньор. Я подожду вас… там. Он нащупал круглую ручку, вытолкнул себя наружу, слепо захлопнул дверь, дошёл до стола, опустился на колени, прислоняясь лбом к холодной стене, путаясь пальцами в шёлке, попытался вспомнить, что делала Айри. У Дика не было приступов больше четырёх лет, и он надеялся, что не будет больше никогда. Борясь с собственным дыханием, он не услышал лёгких шагов, поэтому испуганно дёрнулся в сторону, когда чужие жёсткие пальцы обхватили его запястья, отвели руки от горла. — Сбежите потом, — резко бросил Рокэ, и Дик неосознанно сжался. Он не хотел, чтобы монсеньор касался его сейчас, когда ещё минуту назад в его руках была… Её Величество. — Когда будете в состоянии. Что-то холодное, металлическое на мгновение коснулось кожи, а потом ненавистный платок сразу же исчез; Алва расстегнул на нём колет до конца, сдёрнул с него, распустил горловую шнуровку рубашки. — Ричард, ну же, давайте, — распознать интонацию Алвы не получилось, — скажите, что с вами. Поймать воздух короткими вдохами было сложно, но Дик постарался, выговорил с паузами опухшим горлом: — Дышать, — он с ужасом закашлялся, попробовал снова: — Это… пройдёт, эр Рокэ. — То же, что и у вашей сестры? — спокойствие в голосе Алвы было зыбким, обманчивым, как хрупкая корочка льда утром на осенних лужах. Дик кивнул. От Алвы пахло духами королевы, когда тот вздёрнул его на ноги и куда-то повёл, и Дик, несмотря на своё состояние, сморщил нос. Ему показалось, Алва тихо хмыкнул. Что-то громыхнуло, потом ещё раз, но тише, что-то скрипнуло душераздирающе, потом, видимо, поддалось — на Ричарда обрушился поток свежего воздуха и солнечного света. — Садитесь, юноша, — произнёс Рокэ, опустил его в кресло, которое придвинул вплотную к окну. — Обопритесь о подоконник. Ричард послушался; положил локти на полированное дерево, уронил голову на сцепленные в замок ладони. Нужно было дышать, вдох и выдох, он делал это много раз, просто успел забыть, и Айри делала. Он думал, эр Рокэ уйдёт — вернётся в кабинет к королеве или вообще уедет из дворца, но он остался. Стоял рядом; коснулся его спины, словно проверяя дыхание, а потом, помедлив, опустил ладонь ему на макушку; и так и оставил. Страх, паника от того, что он не может справиться с собственным телом, проходили, выдохи больше не звучали хрипами раненого зверя. Тепло и усталость усыпляли; Дик пошевелился и вздрогнул, вспоминая, зачем он здесь, вскинул голову; ладонь исчезла. Рокэ стоял в шаге от него, глядел непроницаемо, непонятно. — Монсеньор, — начал Дик, прислушался к собственному голосу, к дыханию — если осторожно, то вроде всё в порядке. — Благодарю. Я хотел бы… Ворон отмёл его попытки извинения коротким, скупым движением руки: — Оставьте это, Ричард. Для чего-то же вы меня нашли? — Гонец из Северо-Западной, монсеньор, — с облегчением отчитался Ричард. — Срочное донесение. — И где же они? — Алва приподнял бровь, и Дик незаметно перевёл дух — монсеньор вёл себя как обычно. — Теньету стало плохо по дороге во дворец, — сейчас это звучало почти иронично. — Он, похоже, загнал себя по дороге. Я оставил его в городе, в доме у портного. На перекрёстке Мельничной и Ночной. Заплатил за доктора. Письмо, — Дик кивнул куда-то на пол, отсюда было плохо видно, — в колете. Алва гибко наклонился, поднял запечатанный пакет, повертел его в руках, хмыкнув, вскрыл кинжалом. Он улыбался, но зло, и Дик не понимал, почему. — Замечательно, — неизвестно кому сказал Ворон, подошёл к столу, быстрым росчерком написал что-то на чистом листе бумаги, насыпал песка и, дожидаясь, пока чернила высохнут, обратился к Дику: — Вы, юноша, сейчас отправитесь домой. В сопровождении моих кэналлийцев, они у Малого входа, вы не пропустите. Даже не думайте возражать, это приказ. В особняке отдадите Хуану эту записку, — он ловко ссыпал песок, сложил бумагу вдвое, — а то я знаю ваше фамильное упрямство, опять скажете, что с вами всё в порядке и вы полностью здоровы. Дик открыл рот, чтобы возразить, что с ним и вправду всё в порядке — или будет очень скоро — наткнулся на смешливый — не насмешливый — взгляд Рокэ, и отступился, криво улыбнувшись. — Хуан приведёт вам врача, — будто и не было этой маленькой паузы, продолжил монсеньор, — и вы выполните все его предписания. Учтите, герцог Окделл, я смертельно серьёзен. Дик даже не сомневался. — Слушаюсь, монсеньор, — ответил он. Ворон кивнул, не ожидая от него другого ответа. — А теперь ступайте. У меня, юноша, ещё остались дела. Дик сцепил зубы, наклонился за колетом, пряча предательски изменившееся выражение лица, но Алва успел первым — поднял его, протянул Дику, молча смотрел, как тот борется ещё не совсем послушными пальцами с петлями и шнуровкой. — Ступайте, — ещё раз, мягче повторил он. — И не смейте уезжать один.