Дневники Ричарда Горика

Дик машинально потянулся к кольцу, спохватился, едва не коснувшись руки монсеньора, замер. — Чтобы вы не думали слишком долго о том, какую часть правды мне рассказать, — мягко добавил Алва, — я нашёл дневники. — Вы обыскали мою комнату? — выдохнул Ричард, вжимаясь спиной в край софы, отстраняясь от прикосновения Алвы. Тот опустил руку, сказал, нахмурившись, словно объяснения успели порядком ему надоесть: — Ричард, моего оруженосца отравили так, что никто этого не заметил. Более того, на его руке оказалось довольно вульгарное кольцо с ядом. Я, по крайней мере, должен был убедиться, что ядом не пропитана ваша одежда. Что на случай, если мои планы не сработают, в ваших вещах не обнаружилось бы ничего компрометирующего. Кстати, там и не обнаружилось, — кроме трогательной записки покойного Оскара. Скажите, Ричард, зачем вы хранили её? — с лёгкой насмешкой спросил Ворон. — Я не знал, что с ней делать, — хмуро ответил Дик. Если подумать, монсеньор, конечно, был прав, но легче от этого не становилось. — Ричард, — позвал его Рокэ, возвращая к разговору. — Кольцо. — Я нашёл его, — вызывающе вскинул голову Дикон. — В дневнике, монсеньор. В последнем. В выражении лица, глаз Рокэ что-то смягчилось, стало другим, светлее, уязвимее. — В последнем, — повторил он, думая о своём. — Хорошо. А где вы достали дневники? Они, несомненно, подлинные, если я хоть что-то понимаю в древностях. Вздохнув, Дик начал рассказывать: — Это вышло случайно. Я играл под лестницей, ждал, пока освободится отец. Камень сдвинулся, я обнаружил отверстие, решил посмотреть, что там. Сначала, конечно, расстроился, что там не оружие, — Дик против воли улыбнулся. Помолчал. — Потом, конечно же, нет. — Сколько тебе было? — спросил Рокэ, касаясь волос Дика, убирая за ухо случайную прядь, взъерошивая пальцами вихры на макушке и на затылке. Дик поддался этому голосу, такому спокойному, тёплому, такому непривычному, поддался прикосновению, качнулся вперёд, подставляясь под ласку, ответил: — Шесть. — И ты читал их, всё это время, не правда ли? — продолжил Рокэ, не отстраняясь. Ричард закрыл глаза, и голос Рокэ зазвучал ещё ближе, глубже, мягче. — Когда твой отец покидал тебя, чтобы исполнить свой долг перед Великой Талигойей. Когда чёрно-белые солдаты заняли ваш замок. Когда я прислал оружие, герцогскую цепь и повелительский знак Эгмонта. Когда зима сменяла лето, год за годом, а в старом Надоре не менялось ровным счётом ничего, кроме тебя самого, ты читал их, правда, Дикон? Я всё думал, как же у тебя получилось… — У меня был друг, — шёпотом ответил Дик, и рука Алвы в его волосах дрогнула, а потом продолжила движение. — Их больше, чем три, да, Дикон? Дик кивнул: — Больше. Я оставил их в Надоре, в том тайнике, забрал только последние. Без них мне было бы тяжелей. — Неожиданно оказалось, — задумчиво произнёс Рокэ, — что ты знаешь Рамиро-младшего куда лучше меня. Он был невероятно скрытен, этот Алва, не оставил после себя даже писем, кроме официальных. Или, возможно, оставил там, где мы не сможем их найти. И всё же… Хочешь узнать о нём чуть больше? Что-то в тоне его голоса заставило Ричарда открыть глаза; Рокэ смотрел на него серьёзно, ожидающе, словно от его ответа зависело очень много. — Хочу, монсеньор, — ответил Дик. Рокэ кивнул, поднялся с ковра, дошёл до стола, и, отодвинув пару писем, нашёл, что искал. Он вернулся, и Дик с удивлением увидел в его руках один из своих дневников. — Монсеньор? — позвал он. Может, его эр думает, что он пропустил какую-то из записей? Или понял неправильно? Рокэ, не отвечая, открыл тетрадь, пролистнул несколько страниц — между бровями залегла тонкая вертикальная складка — помедлил секунду, другую, третью, но всё же начал читать. Дик сразу понял, что не помнит этой записи. Но знает её. — «Ты, несомненно, посмеялся бы, Ричард, — сосредоточенно произносил Рокэ, — но только про себя. Думаешь, я не знаю, как светлеют твои глаза, когда я делаю что-то, чего ты так долго ждал? И вот теперь ты мёртв, и похоронен в Придде, — слава Анэму, не в Надоре, который едва не отнял тебя у меня и у Талига, — под толстой серой плитой, за толстыми каменными стенами, и Фредерика приносит прострелы, ирисы и нарциссы к твоей могиле, а я всё ещё жду, когда в восемь ты войдёшь без стука в мой кабинет. Ты говорил мне «довольно», Ричард, и я научился тебя слушать, а теперь, скажи на милость, кого мне слушать теперь, когда ты в Закате, или в Лабиринте, или в том проклятом пламени, что снится мне по ночам? Как бы ты смотрел на меня, если бы слышал сейчас, когда я говорю с тобой откровеннее, чем когда-либо и с кем-либо в своей жизни, но ты мёртв, и камни охраняют твоё тело, и ты не можешь услышать или посмотреть, а я жив, и впервые пишу правду, которую не собираюсь сжигать. Казалось бы, чего проще — быть откровенным с мертвецом, но, — простишь ли ты меня, — я бы лучше лгал, глядя тебе прямо в глаза. Ты простишь. Ты простил моему отцу молчание о разговоре с Эрнани, простил Эрнани мнимую смерть, простил матери отречение от прошлого, простил мне мою гордыню, ярость, слепоту, яд; простил всех и вся, кроме долга своей крови, который ты выплатил мне сторицей годы, Ричард, Рикардо, Дикон, многие годы назад. Прости мне и теперь мою откровенность, на которую ты уже никогда не сможешь ответить. Я боялся проиграть так долго, пока не понял, что это не игра и не война: ты, конечно, помнишь этот вечер. Я отдал тебе цепь Первого маршала, и ты принёс присягу Октавию. Я рассказал о завещании Ракана и завещании Оллара, два короля, не считая брата, повесившие на мой род долг перед троном, и я готов был к насмешке, негодованию, разочарованию, но ты опустился на колени во второй раз за этот день и поклялся хранить от короны меня и моих потомков всеми силами Повелителя Скал и Первого маршала Талига. Каким-то невероятным, непостижимым образом ты знал. Тогда я понял, что всё самое прекрасное, самое светлое — всё незаслуживаемое в этой жизни — просто достаётся нам, и стоит благодарить богов, или случай, или тебя. И, видимо, так же легко оно и отнимается. Ты мог бы жить, не стань ты Первым маршалом, но тогда ты не был бы Ричардом Окделлом, мужчиной, протянувшим руку мальчишке, который ненавидел его отца — и, по правде говоря, весь мир. Они будут говорить о тебе — будут лгать, умалчивать, переиначат, извратят, попробуют забыть, — но коснуться правды я им не позволю. Пусть помнит Ветер и помнят Скалы, этого довольно. Улыбнись ещё раз, Ричард, когда услышишь это,

глупый, упрямый, твой скворец».

Рокэ замолчал, дочитав до конца; молчал и смотрел на Ричарда, а Ричард вспоминал изящные, твёрдые строки незнакомого почерка на незнакомом языке на чистых страницах последнего дневника. — Это кэналлийский, — сказал он, и Рокэ просто кивнул. Дик поднял руки, вытянул цепочку из-под рубашки, снял её, опустил в протянутую Рокэ ладонь: — Гравировка внутри, монсеньор. Рокэ взял кольцо, всматриваясь в узкую надпись, хмыкнул беззвучно, сжал его в кулаке: — «Ветер помнит». Вот что там написано, Ричард. — Они, — Дик остановился, пытаясь понять, что именно хочет сказать. — Никто не знает об этом, монсеньор. И никто не знал. Они просто Рамиро-Вешатель, потомок предателя, и Ричард Горик, даже не герцог. — Разве от этого они перестают быть теми, кем были? — Рокэ цепко смотрел на него. Ричард покачал головой: — Но это изменило бы меня, — если бы я не знал. — Благодарите свою лестницу, герцог Окделл, — Рокэ протянул ему ладонь с зажатым в ней кольцом. — Благодарите свои камни. Ричард опёрся на протянутую ему руку, поднимаясь на колени, бросил на Алву взгляд из-под ресниц, удержал, когда тот попытался отстраниться. — Ричард, — предупреждающе начал он, но Дик звонко перебил его: — Рокэ Алва, Первый маршал Талига, Проэмперадор Варасты, герцог Марикьярский, Варастийский и Саграннский, Властитель Кэналлоа, Повелитель Ветра… — Ричард, помолчите, — повысил голос Ворон, — как вы, во имя Леворукого, вообще запомнили всю эту чушь? — …Я, Ричард, герцог Окделл, Повелитель Скал, кровью, жизнью, душой своей клянусь быть щитом для щита Талига, служить вам, как предписывает присяга оруженосца, до окончания срока, и после него, доколе вы не сочтёте, что не нуждаетесь более в моей службе. Но не в моей верности, слышите? От неё вы не сможете отказаться никогда! — Ричард, — глаза Рокэ потемнели, стали почти чёрными, — я принимаю твою клятву. И, во имя всего, что тебе дорого, никогда больше не произноси подобных слов. Мало что стоит их. Ричард улыбнулся внезапно онемевшими губами: — Я не буду. Мне больше некому клясться, монсеньор. — Невозможный, невыносимый герцог Окделл, — вздохнул Рокэ, не сдерживая улыбки. — Оставим прошлое и оставим клятвы. Теперь я буду играть и петь, пока вы не уснёте, раз уж пить вам пока нельзя. — Эр Рокэ, — позвал его Дик, поднимаясь вслед за ним с ковра, — а что Рамиро говорил об Эрнани? Рокэ помедлил, а потом отвернулся, качая головой: — Древняя, запутанная, полустёртая история, Дикон. Она давно уже не имеет значения. Я расскажу её тебе как-нибудь потом. Дик кивнул; он согласен был подождать. Рокэ подхватил с пола гитару и улыбнулся, словно успел соскучиться по инструменту, Дик привычно забрался с ногами в кресло напротив монсеньора. Он постарается заснуть как можно позже! *** На этот раз Дик проснулся уже в своей спальне. Окна были плотно занавешены, на столе лежали аккуратно сложенные дневники — Дик улыбнулся — и стоял поднос с водой и лекарствами. Дик вздохнул; даже сейчас, не занимаясь ничем, кроме сна и разговоров, он понимал, что Первый маршал прав — он не готов к военному походу. Он легко уставал, много спал, и даже перевязи с пистолетами и шпагой, которые он на пробу взял в руки, казался тяжелее едва ли не вчетверо. Обидно было почти до слёз. Короткого, быстрого стука в дверь он почти не услышал, а потом Хуан вошёл и тут же повернул ключ в замке. — Дор Рикардо, — негромко произнёс он, — попрошу вас пока не покидать этой комнаты. — Поймав недоумённый и чуть обиженный взгляд Дика, он пояснил: — В библиотеке Герард Арамона, порученец соберано, в синей гостиной виконт Валме с братьями Савиньяк, а в комнатах по соседству — ваша сестра. У Дика закружилась голова. — Айри здесь? — переспросил он. — Приехала сегодня, пока вы спали, дор Рикардо, — подтвердил Хуан. — с ней сейчас Кончита. Говорит, поссорилась с матушкой, та собиралась выдать её за господина Ракана, она и сбежала к вам. Ричард сдавленно застонал, уткнувшись лицом в ладони. Эр Рокэ не хотел приглашать Айрис до своего возвращения! — Это очень плохо, Хуан? — Очень плохо никогда ещё не было, — подбодрил его Хуан. — Вам, конечно, видеть её нельзя, соберано сказал, вы уехали по его поручению. Сами понимаете. Да уж, если Айри выболтала свою помолвку с Альдо Раканом перед кэналлийскими слугами, надеяться, что при дворе она не проговорится о Ричарде, было сложно. — Соберано уже позаботился о компаньонке для герцогини Окделл, их представят ко двору как можно скорее, и так же быстро удовлетворят просьбу графини Савиньяк. Пока этого не случилось, я сниму им дом неподалёку, чтобы не мешать вам. Ричард кивнул; юной девушке, пусть даже с компаньонкой, жить в доме герцога Алвы просто неприлично. — Я принесу вам еды, дор Рикардо. Дверь закройте и ключ вытащите, я своим открою. Будут стучать — не отворяйте, вас нет здесь. Соберано зайдёт к вам, как только вернётся. — Даже Эмилю нельзя? — огорчённо переспросил Дик. Хуан покачал головой, потом всё же добавил: — Спросите соберано. О, Дик и так знал, что скажет соберано. Ричард видел из окна, как монсеньор верхом на Моро въехал во двор, и, бросив поводья Антонио, скрылся в особняке. Дик прождал десять минут, потом ещё десять, но Рокэ всё не появлялся. Возможно, его ждали гости, но с виконтом Валме и Эмилем он проведёт всё лето, а с Диком простится уже сегодня, так что — нет, Дик не считал это справедливым. Он приоткрыл дверь, прислушался — на этаже было тихо. Дик выскользнул из комнаты, прокрался к лестнице для слуг и спустился вниз. Анфилады комнат были пусты, и Дик спокойно добрался до синей гостиной. Замер у закрытой двери, прислушался, не беспокоясь, что его обнаружат — обычно слуги входили с другой стороны, той, что была ближе к главной лестнице. -…То есть, мы едем тайно? — произнёс кто-то с лёгким изумлением. Голос был Дику незнаком, значит, Марсель Валме. — Можно сказать и так, — согласился Лионель, — для всех Первый маршал инспектирует лагерь. Конечно, Оллария не Вараста, через неделю кто-нибудь да догадается, но будет уже поздно. — Ну так как, Марсель, — в голосе Эмиля был смех. Создатель, Дик хотел увидеть его так сильно! — вы готовы к разлуке с Марианной? — Это Марианна готова к разлуке со мной, — в голосе виконта Валме звучала весёлая бравада. — Я готов, но при мне нет денег. — Всё необходимое привезёт Савиньяк, — голос Алвы звучал ближе всех, и Дик вздрогнул помимо воли. Значит, он действительно там, с ними. — Напишите записку вашему камердинеру и вашей даме. — Потом. Ещё успеется, — легкомысленно отмахнулся Валме, и Эмиль воодушевлённо припечатал: — Годен! Отряхнул прах прошлого и рвётся вперёд… Из вас будет толк, капитан Валме! — Тогда разливай, — нетерпеливо подтолкнул брата Лионель. Дик задумался, как они, такие похожие внешне, так сильно различаются даже тоном голоса — не то что характером. — Рокэ, прикажи подать другие бокалы, — после небольшой паузы вдруг произнёс Эмиль. Даже Дику было слышно, что он опять что-то задумал. — Зачем? — голос Рокэ чуть переместился в сторону. — По мне и эти неплохи. — У меня рука не поднимется бить алатский хрусталь времён Арнольда Мелкого, — со смехом пояснил Эмиль. — Эмиль, счастье даром не даётся, — ответил Рокэ, с непривычной мягкостью и непривычным сожалением. Дику хотелось оказаться рядом с ним прямо сейчас. — Нужно бить те бокалы, что есть, а потом, — он ненадолго задумался, потом продолжил буднично: — подозреваю, что неалатского хрусталя у меня просто нет. Эмиль рассмеялся; в тишине Дик слышал только шорохи, потом заговорил Лионель: — Нас четверо, хорошая примета. Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было. — Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, — серьёзно, взволнованно подхватил Эмиль. — Пусть Четыре Волны унесут зло ото всех нас, сколько бы его ни было, — Марсель Валме, видно, решил оставить Ветер Рокэ, и правильно. Дик удивился, что наследник Валмонов знает старое заклятие. — Создатель, храни Талиг и короля! — неожиданно жёстко, как он раздавал приказы, проговорил Рокэ, обрывая нить слов. — А если не он, так я! — Рокэ, — Лионель откликнулся так же жёстко, — иногда лучше не шутить. Рокэ рассмеялся, но весело ему не было: — Разве я не щит Талига? Ладно, будь по-вашему. Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько бы их ни было. — Так и будет! — воскликнул Эмиль, и Дик услышал тонкий, рассыпающийся звон хрустальных осколков. — Пора? — нетерпеливо спросил виконт Валме, и Дик поморщился — в самом деле, куда он так торопится? — Конечно, — ответил Ворон. — Можете подождать меня во дворе или написать необходимые письма. У меня есть одно дело. Ричард отшатнулся от двери. Рокэ собирается прийти к нему, собирается попрощаться! — Герцог Алва, я думал, девица Окделл… — начал Валме, но Дик уже не слушал, возвращаясь обратно и стараясь ступать тише — Рокэ до комнат Дика было куда ближе, чем ему. Он не успел — показался в коридоре, когда Алва уже поворачивал ключ; плюнул на всякую осторожность, побежал, и Ворон, услышав его, резко обернулся. В его глазах было что-то вроде весёлого раздражения. Он втянул Дика внутрь, запер замок и только потом произнёс: — А вы всё никак не станете примерным оруженосцем, герцог Окделл. — Я, — откуда-то Дик понял, что ругать его не будут. — Я хотел узнать, что задержало вас. — Узнали? — улыбаясь, спросил Рокэ, словно дразнил его; сделал шаг, подходя ещё ближе. У Дика перехватило дыхание. — Так точно, монсеньор, — полузадушенно выдавил он. — Вы, верно, хотели бы, чтобы я пустил вас к Савиньякам, — продолжил Алва. — Или вовсе бросил их с виконтом Валме. — Насколько я понимаю, — проговорил Ричард, — уже через несколько минут вы бросите меня. Я только хотел… — Чего вы хотели, Ричард? — совсем тихо спросил у него Рокэ. Стоял и смотрел, и пламя разожжённого камина высвечивало роскошный, словно к параду, маршальский мундир, камни в перстнях, убранные нетерпеливым жестом назад волосы, яркие, колдовские, синие глаза. Ричард сделал шаг, потом ещё один — последний — оказываясь вплотную к Алве. Протянул руку, как тогда, в кабинете — но только с той лишь разницей, что яд больше не туманил его рассудок — обвёл пальцем изгиб брови, виска, скулы, и Рокэ, неуловимо повернув голову, уткнулся носом ему в ладонь, коснулся сухими губами запястья, выдохнул коротко и горячо, закрыл глаза, будто заставляя себя сдержаться, замереть. Ричард видел, как подрагивают сомкнутые веки, дёргается кадык, проявляются желваки; Ричард ждал. — Дикон, — позвал его наконец Рокэ, так открыто, вложив в короткое слово столько чувства, что у Дика закружилась голова. — Подари мне то, ради чего я буду мечтать поскорее закончить войну. Позволь уйти прямо сейчас. — Рокэ, — выдохнул Дик; Рокэ распахнул глаза, совсем чёрные. Дик сможет, если Рокэ просит, он сможет что угодно. Он опустил руку, прижал запястьем к груди, к сердцу. Улыбнулся, чувствуя, что губы немного дрожат, ему хотелось и плакать, и смеяться. — Иди. Иди. Рокэ кивнул, глядя на него внимательно, жадно, серьёзно, раскрыл сжатую в кулак ладонь, словно всё же хотел коснуться его, но сдержался. Обошёл его, повернул в замке ключ, аккуратно открыл дверь и так же аккуратно закрыл её за собой. Дик не услышал шагов, но маршал всегда ходил бесшумно. Он опустился на пол, долго, судорожно выдохнул, бессмысленно глядя в пустоту, пока во дворе не раздались, а потом не стихли голоса — герцог Алва в сопровождении двух маршалов, офицера для особых поручений и отряда кэналлийцев покинул свой особняк. Дик знал, что будет ждать от него вестей так, как не ждал ещё ничего и никогда в своей жизни. Так, как он ждать попросту не умел до этих пор.