Дневники Ричарда Горика

Пару дней после отъезда Рокэ Дик провёл взаперти, прячась от сестры, и не сказать, чтобы это было слишком утомительно: большую часть времени Дик спал, восстанавливая силы — теперь он понял, как прав был монсеньор, утверждая, что Дик не выдержит марша до Фельпа — а в оставшееся ел, читал и глядел в окно сквозь узкую щель между полуоткрытыми ставнями. Все слуги, конечно же, были в курсе присутствия Ричарда, и им можно было доверять, но в его комнату всё равно никто, кроме Хуана, не входил. Хуан — будто видел его настроение — старался задержаться подольше, рассказывал, что случилось в доме за день, как устроились гостьи, как себя чувствует Айри. Дик слушал, может быть, скучал по сестре, но не чувствовал особого желания покинуть своё убежище. Луиза Арамона — Дик так и не понял, кем она будет при Айрис, дуэньей, камеристкой, компаньонкой — въехала не одна, а с дочерью, Селиной. Та была почти ровесницей Айри, и, по словам Хуана, монсеньор решил, что двоим им при дворе будет легче. Дик видел их однажды из окна — стояли во дворе, у отцветшего жасмина, хихикали, глядя на раздетого до пояса Антонио, перетаскивающего на кухню дрова, и сверху были похожи на сестёр — только Айри была выше и словно даже голову держала упрямо, готовая, чуть что, защищаться. Дик подумал, не выглядел ли он так же прошлой весной. Скоро они уехали; в карете с гербом Алва, с Кончитой, которая должна была стать их служанкой до переезда во дворец; дориты, как называли их кэналлийцы, и дора Луиса, слугам пришлись по душе. Да в этом особняке наверняка до Ричарда и не жил никто, кроме Рокэ, долгие годы. Хуан открыл дверь его спальни, положил ключ на стол, глянул на Дика внимательно: — Дор Рикардо, через неделю уезжаем. Дик молча кивнул, и Хуан вздохнул, подходя ближе: — Дор Рикардо, так не пойдёт. Дик знал, что так не пойдёт; знал, что нужно собраться, что слабость, оставшаяся после отравления, пройдёт, и апатия должна пройти тоже; знал, что Рокэ где-то там, по дороге в Фельп, наверняка снова переодетый в простое кэналлийское платье, едет на юг и на запад, и его ждёт война, на суше и на море, а его, Дика… — Вам нужно продолжить тренировки, — безжалостно прервал его самосожаление Хуан. — Но это в дороге, когда вы сил наберётесь. А пока у меня ещё одно поручение от соберано, — дождавшись, пока Дик осознает услышанное и встрепенётся, он удовлетворённо кивнул: — С сегодняшнего дня играете по вечерам с Серхио, он из личной гвардии соберано, по его приказу здесь остался, в карты. Как только лекарь разрешит вино, будете ещё и пить. Ричард недоумённо нахмурился, подозревая какую-то шутку. Монсеньор оставил здесь кэналлийца из своей охраны, чтобы тот что, пил с ним и играл в карты? В этом не было никакого смысла! — А потом, — в тёмных глазах Хуана мелькнуло веселье, — он научит вас мухлевать. Соберано просил передать, чтобы вы не сочли это оскорблением звания Человека Чести. Соберано жульничал в карты, покойный граф Килеан-ур-Ломбах тоже, значит, и вам полезно знать. Ричарду потребовалось совсем немного времени, чтобы сообразить, к чему эта сумасбродная затея Рокэ. Он вспомнил как дядя Эйвон и Август Штанцлер, обедая с ним в тот дождливый день, первый день Ричарда в Олларии, говорили ему, что юному герцогу Окделлу, как и его покойному отцу, никогда не выигрывать в карты, потому что у Ричарда всё буквально написано на лице. И слава Создателю, вздыхал тогда господин кансилльер, потому что быть хорошим воином куда важнее, чем хорошим царедворцем. А потом этот самый Штанцлер смотрел на него в кабинете, внимательно, спокойно, жутко, — а потом предложил выпить, как обычно, цветочного отвара. Смотрел, как он думал, в последний раз, и ничем не выдал себя. А вот Дик выдал. — Хорошо, — решительно сказал Дик. — Я хочу. Учителем Серхио был невыносимым, а вот игроком — от Леворукого; Дик кусал губы, пунцовел, стараясь просчитать чужие карты, хмурился, злился, отчаивался, старался успокоиться, дышал, как учил лекарь, но так ни разу и не выиграл за весь вечер. Серхио, ссыпая в мешок тренировочные колпачки для шпаг, на которые они играли, тяжело вздохнул, но говорил весело: — Не сможете вы, как соберано, дор Рикардо. Но вам и не надо, — тут же добавил он. — Вы перед противником как на ладони — ну и пусть он продолжает так считать. Вы хмуритесь часто, за затылок, за загривок хватаетесь — вот и хватайтесь всегда. И хмурьтесь. И бормочите ещё что-то как будто про себя, как будто забывшись. А улыбаться, — оптимистично закончил он, — мы потом научимся. По мнению Ричарда, это было ужасно. Он помнил, как играл монсеньор — лениво сдавая карты, лениво разглядывая их, лениво выкладывая на середину стола. По его лицу ничего нельзя было прочесть, и тем страшнее было ждать, когда он раскроется. А Ричард? Суетливый мальчишка, в первый раз севший за тонто? — В картах главное — выиграть, дор Рикардо, — говорил ему Серхио, лихо тасуя карты одной рукой. — А не покрасоваться. Вы ж не на параде. Пусть недооценивают вас, играют вполсилы, посмеиваются, отвлекаются. Какая разница, если выиграете вы? — И наивно похлопаю глазами, как девица, — вот, мол, удивительно, как повезло дурачку? — мрачно закончил за него Ричард, и Серхио неожиданно загоготал, дотянулся, хлопнул его ладонью по плечу, так, что Дик пошатнулся: — А вы, оказывается, понимаете, дор Рикардо! Знаете толк! Так и делайте, удивительно, как легко люди поверят в чужую дурость да чужую удачу, не один раз прокатит, зуб даю! Зуб Ричарду был не нужен, а ленивого безразличия Рокэ Алвы, он сам понимал, ему было никак не достичь. Он кивнул и приготовился хмуриться и вздыхать. *** Дик, может, и не думал, что будет скучать без Алвы, но подспудно ожидал этого; скучать ему, как оказалось, не пришлось, и это помогло не утонуть в вялой апатии и бесконечной жалости к себе. Кроме карт с Серхио, за его обучение взялся лично Хуан: он часами с пугающим Дика терпением и равнодушием рассказывал ему — и показывал — различные яды. Как они называются, в каком виде и куда их можно добавить, как они действуют и как от них спастись. Когда Дик попробовал заикнуться, что вряд ли пропавшего неизвестно куда герцога Окделла будут в ближайшее время травить, Хуан ровно напомнил ему, что соберано вернётся к осени, а Оллария, пока не найден человек, спланировавший прошлогодние покушения, остаётся опасным городом. И Дик в который раз согласился. А когда пришло время уезжать, Ричарду в очередной раз показалось, что он попал в одну из пьес, которыми зачитывался в библиотеке. — Мы спрячем вас в одной из повозок с багажом, дор Рикардо, — невозмутимо объяснил Хуан. — Соберано часто приказывает перевезти какие-то вещи в Алвасете, ничего необычного в этом не будет. Сону тоже придётся оставить. Слишком приметная, — это было правдой, но расставаться с кобылой ужасно не хотелось. — Как доедем до одного трактира, «Первой лилии», выберетесь, а там я объясню, что к чему. До этого сидите тихо, что бы не услышали. Мы обо всём позаботимся. Дик подозревал, что тайным выездом из Олларии дело не ограничится. Что ж, он мечтал о приключениях? Вот они, только успевай понимать, что к чему. Повозка, в которой его спрятали, была крытой, нагруженной коврами и обёрнутыми в несколько слоёв ткани, а потом спрятанными в деревянные коробки картинами. Со стороны, как Дик видел, было не догадаться, что там кто-то есть, да и внутри было на удивление удобно, хоть и тесно — но ехать так, медленно, останавливаясь на перекрёстках, в почти полной темноте, надоело очень быстро. Дик прислушивался к шуму снаружи, стараясь угадать, где они проезжают и что происходит. Вот вереница площадей, вот мост через Данар — здесь, как всегда, пришлось потолкаться — а вот и ворота Роз. Дежурный гвардеец вежливо поздоровался — кэналлийцев герцога Алвы прекрасно знали и предпочитали поддерживать дружеские отношения — и Хуан, верно, подал ему подорожные. — Две, сударь? — удивился тот, Дик узнал южный выговор. — Одну для сопровождающих повозки, — равнодушно пояснил Хуан. — В Кэналлоа. Одну для меня, в военные лагеря, за приказами от господина Первого маршала. Дик знал, что отряд в чёрно-синем из столицы выпустили бы и без подорожных, но Хуан, видимо, хотел, чтобы каждый мог узнать, куда они едут. — Так говорят, — тон гвардейца стал одновременно таинственным и заискивающим, — что Первого маршала уже и нет давно в лагерях-то! — У меня поручение, — ещё равнодушнее ответил Хуан. — Быть у Первого маршала в лагерях к концу Весенних Молний. Извините, сударь, большего не знаю. Ричард вообще впервые слышал, чтобы Хуан разговаривал с посторонними так долго. — Конечно-конечно, — почему-то зачастил гвардеец. — Проезжайте, господа. Быстрой вам дороги! Кэналлийцы привычно промолчали, проезжая, позади них уже что-то рассказывал страже какой-то горожанин, а Дик наконец-то оказался за пределами Олларии. Конечно же, никто и не подумал его выпускать. Время шло, они всё тащились по заполненному людьми тракту, и скука, душная жара, равномерное неторопливое движение наконец разморили Дика, и он провалился в сон. Проснулся он от шума, который то затихал, то становился громче: ржали лошади, что-то вопили люди, кто-то то благодарил «посланных Создателем незнакомцев», то рыдал о своей горькой судьбе, то стонал. Пока Дик судорожно решал, не случилось ли чего непредвиденного, раздался спокойный негромкий голос Хуана, перекрывший, как ни странно, крики вокруг: — Почтенный, приготовьте, пожалуйста, комнаты для нас и для этого несчастного господина, туда же принесите ужин и приготовьте воды помыться, господину, ммм, несомненно нужно привести себя в порядок. Лекаря искать не нужно, к счастью, в отряде имеется свой. — Но… господин… — дрожащий голос принадлежал тому, кто ещё недавно благодарил кого-то за своё спасение — видимо, всё же кэналлийцев. — У меня нет… то есть… эти проклятые… украли… — дальнейшие слова потонули в рыданиях, но суть была ясна даже запертому между ковров и коробок Дику. — Об этом не беспокойтесь, — ровно ответил Хуан. — Гвидо, Херардо, прочешите окрестности, может, бандиты не успели уйти далеко. Идёмте, господин, я прослежу за повозками, а потом уважаемый хозяин этого заведения проводит нас в наши комнаты. Незнакомец всхлипывал всю дорогу, а потом телега остановилась, дверь тяжело и скрипуче захлопнулась, отрезая их от уличного шума, и всхлипы прекратились. — Дор Рикардо, — сбоку по повозке постучали, так неожиданно, что Дик вздрогнул; это был Серхио. — Сейчас мы вас вытащим, погодите. Коробки начали раздвигать очень споро, и Дик на коленях пролез в образовавшуюся узкую щель, спрыгнул со дна повозки, благодарно хватаясь за подставленные Серхио руки, застонал, выпрямляясь — ему казалось, он хромал на обе ноги, а спина не распрямится никогда. Перед глазами плясали цветные всполохи. — Самое то, — прошептал некто рядом, и Дик заметил незнакомца, стягивающего с себя плащ, который тут же перехватил Хуан, накрыл им Дика, поднял капюшон. — Встретимся наверху, буду ждать знака. — Кто это? — Дика хватило на то, чтобы поинтересоваться; он старался как можно незаметнее разминать свои бедные конечности, который чувствовались после долгой поездки, словно деревянные. — Потом, дор Рикардо, — тихо ответил Серхио. — Поднимемся — Хуан вам всё объяснит. Это друг. Друг так друг, Ричард не собирался спорить. Хуан и Серхио подхватили Дика под руки, заодно прикрывая от любопытных взглядов, и вышли из сарая, в который завезли свои повозки. — Совсем худо господину, — охотно пояснил Серхио, которого, в общем, и не спрашивали, толпе взволнованных постояльцев и слуг. — Ничего, горячая ванна и стакан хорошего кагетского и мёртвого поднимут! Кэналлийцы втащили Дика в главный зал трактира, потом — вверх по лестнице, втолкнули в комнату, поблагодарили хозяина и заперли дверь. Дик на негнущихся ногах дошёл до постели, сел на неё и проглотил готовый вырваться стон. — Воду ещё не принесли, — вполголоса произнёс Серхио, и Дик заметил наконец, что в комнате, ближе к камину, стоит накрытая белёной тканью лохань и, рядом с ней, свёрнутая пока ширма. — Ничего, — так же негромко ответил Хуан. — Спрячем, когда принесут. Нечего тянуть, и так поздний вечер. Серхио пожал плечами, снял ставни с крючка, распахнул их и засвистел в тёплую послезакатную мглу простенький мотивчик, популярный в столице. Не прошло и минуты, как давешний незнакомец, отдавший Дику плащ, легко влез в комнату, перемахнув через узкий высокий подоконник, бесшумно ступил на тонкий ковёр и выжидающе уставился на Хуана. — Возьмите ширму, — распорядился Хуан. — Поставьте её так, чтобы она закрывала и вас, и дора. Дик отметил, что по имени Хуан его больше не называет. Незнакомец быстро справился с поручением, повернулся к Дику: — Сударь, плащ. Нужно повесить его на ширму, как будто вы раздеваетесь, тогда никто не удивится, что вы — то есть я — не показываетесь на глаза. У Дика голова кругом шла от происходящего, но плащ он послушно отдал. Серхио встал к двери и пропал из поля зрения Дика, а Хуан передвинул высокий табурет поближе к кровати, сел на него, взглянул на Дика, и тот непроизвольно вытянулся и выпрямил спину. — Слушайте внимательно, дор, это важно, — начал он, и Ричард кивнул. — Молодого человека, который сидит рядом с вами, в Олларии знают как Виржиля Бертрана. Это не настоящее его имя. — Ни в одном из двух смыслов, — непонятно хихикнул от двери Серхио, но Хуан не обратил на него внимания, продолжил: — Близким друзьям, а также некоторым собутыльникам Виржиля Бертрана известно, что на самом деле он — незаконорождённый внучатый племянник главы фамилии Гогенлоэ-ур-Адлербергов. — Дитя тайной и несчастной любви, — снова добавил Серхио. Дику показалось, что Хуан неслышно вздохнул. — Господин Бертран собирался подавать прошение на вступление в королевские гвардейские полки, но всё никак не мог решить, служить ли ему в Торке, или на южных рубежах, особенно после прошлогодней Саграннской войны, или попробовать поступить в столичный гарнизон. Конечно, в Торке он мог бы совершить подвиг и заслужить личное дворянство, которого лишён по праву рождения, но не праву крови. Но соблазняла его и перспектива остаться в Олларии. Дело в том, что господин Бертран влюблён. — Дик повернулся к господину Бертрану, чтобы посмотреть на его реакцию — Дику бы не понравилось, если бы о нём так говорили в его присутствии — но тот был абсолютно спокоен. — Его избранница — единственная дочь зажиточного купца, продающего ткани, юная Аньес Босежюр. Страсть была взаимна, влюблённые строили планы на будущее, пока сегодня утром их не поймал на месте свидания отец Аньес. Он страшно разозлился, гремел на всю улицу, — дело было на Белой улице, запомните это, дор, — нанял дополнительную охрану для своей лавки и своего дома и пригрозил пойти в стражу с обвинением в насилии, если господин Бертран ещё хоть раз появится в поле его зрения. История, несомненно, была захватывающей, но Дик решительно не понимал, зачем всегда немногословный Хуан рассказывает это ему. — Виржиль Бертран был безутешен, но юная Аньес, сумевшая передать через мальчишку-посыльного весточку своему возлюбленному, объяснила ему, что всё не так безнадёжно: конечно, сейчас отец считает Виржиля охотником за приданым своей дочери и всем его делом, потому что сыновей или братьев у господина Босежюра нет. Но Аньес считает, что сумеет убедить отца, что Виржиль — благородный человек. А пока Виржилю лучше уехать из столицы к родным и ждать вестей — Аньес будет писать ему так часто, как сможет, и передавать письма через поверенных. У Виржиля Бертрана есть дядя по матери, который держит большую гостиницу в неком портовом городе, там, где Данар впадает в Померанцево море. Туда и отправился господин Бертран, когда на него, находящегося в самых расстроенных чувствах, напала банда грабителей. Подобное редко происходит в наших местах, но господину Бертрану удивительно не везёт. Здесь Хуану пришлось прерваться — слуги внесли горячую воду для ванной, и Серхио лично открыл, а потом закрыл за ними дверь. — Мне очень жаль, — неуверенно обратился к Виржилю Дик, не зная, что ещё сказать в ответ на эту грустную историю, и Серхио громко фыркнул: — Не того жалеете, дор. — Серхио, — ровно оборвал его Хуан, не оборачиваясь, и продолжил: — К счастью, мимо Виржиля Бертрана проезжал отряд герцога Алвы, глава которого увидел бедственное положение путника и предложил свою помощь. Виржиль с благодарностью согласился. Так вот, дор, с завтрашнего утра Виржиль Бертран — это вы. — Как это?.. — Ричард оторопело посмотрел на Хуана, потом обернулся к человеку, чью роль ему предстояло играть. Конечно, они примерно одного роста и телосложения, но Дик чуть младше, на год или два, волосы у него русые, а не светлые, как у Арно, например, и глаза… ну, положим, цвет глаз разглядеть сложнее, чем всё остальное. Но разве это возможно? — Хуан, я не понимаю. Родственники господина Бертрана… — Позвольте мне, — вступил в разговор сам господин Бертран. — Дело в том, сударь, что никакого Виржиля Бертрана не существует. Это выдуманный человек с выдуманными родственниками, мечтами и проблемами, которого мне приказано было создать чуть больше года назад. Аньес Босежюр и её отец, к счастью, совершенно реальны, так же, как и их дело, и работают на того же человека, на которого работают все, находящиеся в этой комнате. То же касается и моего якобы дядюшки, владеющего гостиницей. Вы будете жить там, изображая томящегося в ожидании вестей от возлюбленной молодого человека, — ну, это Ричард сложностью точно не считал, — а Аньес будет докладывать обо всём, что происходит. — Откуда бы ни пришли письма, — подхватил Хуан, — из Олларии, Фельпа, Урготеллы, на конверте будет написано имя Аньес, но пусть вас это не смущает, дор. Вы поймёте, от кого письмо, по специальным знакам. Так вы будете знать, всё ли в порядке с вашей сестрой и куда и когда вам возвращаться. — Вы… придумали всё это? — Дик неверяще покачал головой. — Только для того, чтобы спрятать меня? — Вы, конечно, не привыкли к такому, дор, — ответил Хуан, — но не бывает излишних предосторожностей, когда дело касается вашей ситуации. Его ситуации? Что Хуан имеет в виду? Что он Повелитель Скал без наследника? Что на него много раз покушались? Что кардинал Сильвестр жаждет поговорить с ним? Что Рокэ… Дик сглотнул. Что Рокэ решил спрятать его, как теперь оказалось, от всего мира? — Хорошо, — Дик кивнул. — Я понял. Но ведь мы с господином… Бертраном не очень похожи? — Того, что мы сделаем, — сказал Хуан, — будет достаточно. — Что вы сделаете? — подозрительно посмотрел на него Дик. Серхио у дверей не выдержал и снова фыркнул. — Сначала ванна, дор, — уклончиво произнёс Хуан, вставая и передвигая ширму. Дик вздохнул, готовый к чему угодно. Уж теперь-то выбора у него точно не было.