Пустая трата времени

Геральт бесцельно бродит по торговому центру в свой редкий выходной: он уже приобрёл всё, что было нужно, и теперь не вполне отдаёт себе отчёт в том, что, глядя на безделушки на полках магазина подарков, хочет найти что-то для Лютика. И плевать, честно говоря, примет ли тот подарок, — разумеется, если Геральт всё-таки его подберёт. Ему просто хочется попробовать сделать ему приятное. Вдруг получится? Вдруг Лютик всё-таки улыбнётся ему снова — ещё шире, чем прежде? Но на витринах — какие-то безликие открытки, мягкие игрушки, пивные кружки с глупыми и крайне «оригинальными» надписями, настольные игры… Нет, нет. Это определённо не то, что нужно Лютику. Геральт решает, что неплохо было бы поесть и выпить кофе, и направляется в ресторанный дворик, но на полпути совершенно забывает о первоначальной цели. Потому что его взгляд внезапно останавливается на вывеске музыкального магазина. Может быть, подойдёт что-нибудь вроде новых струн для гитары? Он ни на что особенно не надеется, когда заходит внутрь, но, без каких-то конкретных мыслей осматривая стеклянные шкафы с небольшими инструментами, замечает то, чего, кажется, ни разу ещё не видел… — Это калимба, — тут же подскакивает к нему консультант. — Язычки расположены соответственно: первая октава, вторая, третья. Хотите посмотреть поближе? И, чёрт возьми, Геральт и сам не вполне соображает, как так получается, но уже через полчаса всё-таки выходит из музыкального магазина, держа в руках коробку с купленным инструментом. Лютик уж точно разберётся, как на нём играть. Осталось лишь понять… как преподнести подарок. *** Лютик встречает его в уже привычное для обоих время; он в свободной домашней футболке и удобных брюках, и Геральт внезапно отмечает, что видит его в такой расслабленной одежде впервые. Будто бы… он всё больше раскрывается перед ним. И… будь что будет. Геральт решает действовать напрямик. — Юлиан, — осторожно зовёт он, когда Лютик уже собирается удалиться в кабинет. Тот оборачивается и останавливает коляску. — У меня кое-что есть для тебя. Не знаю, что это и как на нём играть, но уверен, что ты разберёшься. Лютик удивлённо приподнимает брови, глядя на раскрытую коробку с калимбой, которую протягивает ему Геральт, потом сдержанно улыбается и качает головой. — Что это тебе взбрело в голову? Мне ничего не нужно. — Я знаю, — тихо говорит Геральт. — И, тем не менее, она твоя. — Нет, — резче, чем прежде, говорит Лютик. — Нет, Геральт, спасибо. Если ты из вежливости пытаешься казаться милым и сочувствующим, у тебя плохо выходит. И твоё сочувствие мне ни к чему. — Да нет же, Юлиан, подожди, — он пытается остановить его, но поздно: за Лютиком захлопывается дверь. Геральт матерится сквозь зубы и устало вздыхает. И с чего он вдруг решил, что будет легко?.. *** Лютик появляется в гостиной как раз в тот момент, когда Геральт пытается сыграть что-то на калимбе: ему попросту наскучило сидеть здесь в одиночку, и, хоть он и знает, что у него почти нет музыкального слуха, инструмент кажется ему довольно простым. — Ты всё ещё можешь сдать её обратно и вернуть деньги, — хмыкает Лютик. И, когда Геральт, не обратив внимания на его слова, нажимает на язычки, пытаясь сыграть гамму, вдруг морщится и подъезжает к нему. — Ужас какой-то, — кривится он. — Дай-ка мне её на минуту. Надо настроить. Он дотягивается до коробки, в которой была калимба, вытаскивает из неё небольшой молоточек и, прислушиваясь, начинает постукивать им по язычкам. И Геральт не верит своим глазам, потому что снова видит в Лютике жизнь. Он совершенно поглощён инструментом, его глаза по-настоящему горят, когда он, закусив губу, проверяет на слух чистоту звучания. Он настраивает калимбу, чуть прищурясь и склонив голову набок, и, кажется, не замечает ничего вокруг себя, и Геральт не может оторвать от него взгляда. Между ними в буквальном смысле несколько сантиметров: Геральт сидит на диване, коляска Лютика стоит напротив него, их колени соприкасаются, и Лютик не обращает на это никакого внимания, в то время как внимание Геральта полностью сосредоточено на ощущении чужого тепла: пусть даже совсем небольшим участком кожи, скрытым под тканью брюк, — но он чувствует его, и весь он так близко: Геральт может протянуть руку и коснуться его щеки, и вот, наверное, только теперь он осознаёт, насколько сильно его тянет к Лютику. Он чувствует, как от него пахнет: свежий дорогой парфюм и его настоящий запах: что-то такое тёплое и уютное. Он видит, как трепещут его ресницы, видит лёгкие морщинки в уголках глаз, складку меж бровей, когда он хмурится, пробуя инструмент на слух, и, Боже, каких же сил стоит ему сейчас вести себя как обычно, притворяться, что он не пялится на него, затаив дыхание… Когда он немного приходит в себя, их колени всё ещё соприкасаются. Да и прошло, наверное, всего ничего, не больше пары минут, но Геральту это время показалось вечностью, и до сих пор он не может заставить себя отодвинуться и разорвать это призрачное прикосновение. И тут же в голову закрадывается болезненная, но абсолютно здравая мысль: возможно, Лютик не обращает на это внимания не потому, что настолько увлечён инструментом. Он просто… не чувствует. Геральт не уверен в этом, но спрашивать ни за что не станет. Просто, учитывая обстоятельства, это довольно разумное объяснение происходящему. «Он не парализован, но ноги отказали», — сказала тогда Трисс. Выходит… травма вполне могла повлиять на осязание. В то, что Лютик не отодвигается, потому что не хочет этого делать, Геральт предпочитает не верить ни секунды. Это попросту невозможно. — Держи, — говорит Лютик спустя ещё минуту, протягивая ему настроенный инструмент. Геральт принимает его, их взгляды встречаются, и Лютик тут же отводит глаза. Наваждение исчезает. Геральт, поднимаясь с дивана, нарочно, но будто бы случайно задевает колено Лютика своим: так, что здоровый человек наверняка почувствовал бы лёгкий дискомфорт, — и сразу же говорит: — Извини. — Всё в порядке, — спокойно отвечает Лютик. И по его лицу совершенно невозможно понять, ощутил ли он хоть что-нибудь. Он снова надел свою непроницаемую маску. Некоторое время Лютик проводит в гостиной, перебирая книги и какие-то папки с нотами, потом направляется на кухню и ещё долго занимается чем-то там. Наверное, что-то готовит. Больше они не общаются, но, уходя этим вечером, Геральт оставляет калимбу на журнальном столике. *** — Я всё хотел спросить, — в один из следующих дней Геральт всё-таки решается заговорить об этом. — Почему ты один? — В десятый раз напоминаю тебе, что мы не общаемся, — спокойно отвечает Лютик, не отрываясь от кофемашины, которую настраивает. — Кстати, ты забыл свою калимбу. — Я думал, это уже пройденный этап, — усмехается Геральт. — И калимба твоя. Я всё тебе сказал. Но мне любопытно: почему к тебе не приходят друзья? — Потому что у меня их нет, — говорит Лютик, растягивая губы в елейной деланной улыбке и вызывающе глядя ему в глаза. — Допрос окончен? «Потому что ты сам их оттолкнул», — раздражённо думает Геральт. Но вслух говорит: — А тот друг? Который был с тобой, когда… — Я сказал: допрос окончен! — Лютик жёстко повышает голос и возвращается к кофе. Геральт закусывает губу и сжимает кулаки, сдерживая рвущееся ругательство. Он больше не задаёт вопросов. Лютик хлопает дверцей шкафчика, достав оттуда коробку печенья. Геральт не смотрит в его сторону. Лишь потом, когда за ним закрывается дверь его кабинета, подходит к кухонному столу, собираясь заварить себе чаю. И смотрит на стол немигающим и непонимающим взглядом. Потому что на нём стоят чашка кофе и небольшая тарелка печенья. А свои Лютик точно забрал с собой: Геральт это видел. Выходит… он сделал кофе и для него. *** — Это был не друг, — внезапно подаёт голос Лютик на следующий день: примерно через полчаса после того, как Геральт переступает порог его дома. — Что? — тот не сразу понимает, о чём идёт речь. — Человек, о котором ты спрашивал вчера. «С чего такие откровения?» — так и хочется съязвить Геральту. Но он держит себя в руках, потому что накануне они не перекинулись больше ни единым словом, а ему на самом деле важно знать о Лютике как можно больше. Именно поэтому он выдыхает сквозь зубы и осторожно спрашивает: — Но кто? — Мой парень. Внешне Геральт остаётся абсолютно спокоен, но внутри… Внутри всё скручивается в тугой напряжённый узел. Парень?.. У Лютика был парень? Почему он до сих пор не знал об этом? Выходит, теоретически, Геральт тоже мог бы ему понравиться?.. — Тогда… Где он сейчас? — всё так же осторожно говорит он. — Мы расстались. — После… — Да, после аварии, — голос Лютика не выражает почти никаких эмоций, разве что в нём слышится лёгкое раздражение. — Не делай вид, что боишься ранить меня этим словом, — он поднимает глаза на Геральта, и они кажутся озёрами ледяного спокойствия. — Не боишься. И не ранишь. Геральт прекрасно чувствует, что пора бы заткнуться и засунуть своё любопытство куда подальше, но вместо этого всё-таки говорит: — Он бросил тебя, потому что… Сейчас Лютик пошлёт его к чёрту: он в этом уверен. Хорошо, если вообще после этого на порог пустит. Но тот закусывает губу, на секунду отводит взгляд в сторону, потом прикрывает глаза и равнодушно говорит: — Всё и так к этому шло. И по нему снова совершенно невозможно понять, правда ли это. Он вполне может солгать, чтобы не выглядеть жалким, но, с другой стороны, для чего тогда он сам затеял этот разговор?.. *** Спустя пару дней, когда Геральт снова сидит в гостиной у Лютика, а тот занимается чем-то у себя в кабинете, в дверь кто-то звонит. — Ты ждёшь кого-то? — Геральт не замечает, как эти слова слетают у него с губ, когда Лютик появляется в дверях кабинета, но тот только непонимающе смотрит на него и качает головой. — Проверка твоей работы? — он пожимает плечами и направляется в прихожую. Геральт хмурится и выходит вслед за ним; Лютик ещё не знает, что на самом деле их никто не контролирует. И, когда Лютик распахивает дверь, он даже со спины замечает его напряжение. На пороге стоит светловолосый парень с неприятной ухмылкой и наглыми тёмными глазами, как-то по-хозяйски опираясь плечом на дверной косяк и засунув руки в карманы. Их с Геральтом взгляды встречаются, и незнакомец удивлённо приподнимает брови, кривя губы в улыбке. — Геральт, — каменным голосом говорит Лютик, даже не оборачиваясь к нему. — Оставь нас. Он ничем не выказывает своего волнения и послушно покидает прихожую, заходя в гостиную и закрывая за собой дверь. И лишь оказавшись там, он стискивает зубы и напрягает слух, стараясь расслышать всё, что происходит в прихожей. Он ни секунды не сомневается в том, что знает, что за человек возник сейчас на пороге. Только вот… Какого чёрта ему здесь нужно? — Что ты здесь делаешь, Лукас? — слышит он стальной голос Лютика. — Вообще-то, пришёл забрать у тебя свои зимние вещи. Знаешь, на улице холодает, — голос Лукаса — хриплый и тоже какой-то… неприятный. Впрочем, возможно, Геральту это уже кажется. — Но не могу не поинтересоваться твоим состоянием. Как твои дела? После этой фразы Геральту уже хочется ему врезать. Потому что его тон такой насмешливый, такой… фальшиво-сочувствующий, что от этого сводит зубы. Но Лютик отвечает всё так же сдержанно и холодно: — Я в порядке. Забирай вещи и уходи. Судя по звукам, Лукас собирается пройти в дом, но Лютик останавливает его: — Не заходи в спальню. Я сам тебе вынесу. — Не заходить в спальню? — переспрашивает Лукас. Геральт буквально слышит ухмылку в его голосе. — Интересно, что я не должен там видеть… Не хочешь пускать меня в ваше уютное гнёздышко? Завёл нового бойфренда? Геральт уже на пределе. Какая же сука. Какая, блять, сука. Он едва сдерживается, чтобы не вылететь из гостиной и не съездить ему по лицу. — Закрой рот, Лукас, — судя по голосу, Лютик тоже дошёл до точки кипения. — Заткнись, если хочешь получить свои вещи. Или проваливай. Я тебя не держу. — Ладно, ладно, — скучающе тянет тот. — Как тебе будет удобно, Юлиан. Он явно делает акцент на последнем слове, и Геральт невольно вспоминает слова, сказанные ему в первую встречу: — Это с его подачи. Он приходил, когда я валялся в реанимации. Поговорить. Медсестра услышала, как он меня называет. Тогда Лукас ещё называл его Лютиком. Шуршание за дверью говорит о том, что Лютик возвращается из спальни, держа на коленях коробку с вещами. — Всё здесь, — равнодушно говорит он. — Забирай. Снова шуршание. По-видимому, Лукас принимает коробку. — Так он тебе не бойфренд? — вдруг снова усмехается он. — Тогда какого чёрта он делает в твоём доме? — Это не твоё дело, — отчеканивает Лютик. — Уходи. — А-а, точно, — замечает Лукас. — Он просто твоя сиделка. Как-то я раньше не подумал. — Захлопнись к чёртовой матери. Геральт борется с собой изо всех сил. Он чувствует боль в голосе Лютика, чувствует желание приложить Лукаса головой о ближайшую стену, но держится, потому что знает: если он сейчас позволит себе хоть что-то подобное, если вмешается, — Лютик больше не подпустит его к себе. — Убирайся, — ледяным тоном говорит Лютик. — И больше не приходи. Никогда. — Ла-адно уж тебе, — нахально тянет Лукас. — Удачи. Был рад поболтать. Когда за ним закрывается дверь, Геральту снова приходится сдерживаться: теперь — чтобы не рвануться к Лютику и не стиснуть его в объятиях. Чёрт возьми, как он хотел бы защитить его, уберечь от всего плохого… Лютик за дверью тяжело дышит. Геральт прекрасно различает его прерывистое глубокое дыхание. Но выходить из гостиной пока не спешит, понимая, что Лютик будет крайне не рад, если он застанет его в таком состоянии. Он слышит, как тот направляется на кухню, как гремит там посудой, и спустя несколько минут всё-таки выходит из гостиной и идёт к нему - и появляется на пороге кухни как раз в тот момент, когда Лютик наливает себе воды из графина. Он делает несколько мелких глотков, и Геральт видит, как дрожат его руки. А после… Не замечая его и полностью уйдя в себя, Лютик смотрит в одну точку, всё сильнее сжимая в руке тонкий стеклянный стакан. Его кисть дрожит всё крупнее, пальцы белеют от напряжения, Геральт быстрым шагом подходит к нему, собираясь забрать у него стакан, но поздно: стекло лопается с оглушительным звоном, и Лютик, очнувшись, шипит от боли, глядя на то, как по руке стекает кровь. — Всё хорошо, я помогу, — быстро говорит Геральт, выискивая по шкафам аптечку и не зная, что ещё сказать, потому что, блять, ему хочется двух вещей: прижать Лютика к себе и покрыть поцелуями его повреждённую руку, — и до смерти избить Лукаса. Ему даже не было бы жаль его. — Нет, — резко останавливает его Лютик. Он, всё ещё глядя на порезы шокированным взглядом, второй рукой открывает ящик, который находится прямо рядом с ним, и достаёт аптечку. — Юлиан, — рычит Геральт, вконец теряя терпение. — Не упрямься ты, чёрт тебя дери! Дай мне забинтовать тебе руку и делай что хочешь! Я не собираюсь убирать осколки, не собираюсь сидеть с тобой и вздыхать, но дай мне, блять, помочь тебе обработать раны! Геральт уверен, что сейчас всё полетит в тартарары, но, на удивление, его резкие слова действуют отрезвляюще: Лютик, гулко сглотнув, послушно протягивает руку и закрывает глаза. Геральт промывает порезы перекисью, слыша тихое шипение Лютика, проверяет, не осталось ли в них осколков, не повреждены ли вены и сухожилия, и, убедившись, что Лютику ничего не угрожает, бережно бинтует раны. — Не снимай повязку до завтрашнего дня, — говорит он. — Завтра я зайду к тебе и перевяжу. Завтра — четверг. По четвергам они не встречаются. Лютик это знает. Но, услышав не терпящий возражения тон Геральта, не говорит ни слова. Геральт поднимает взгляд, внимательно осматривает его на предмет повреждений и тяжело вздыхает: маленький осколок задел ещё и лоб. Он тянется, чтобы обработать и этот порез, но Лютик вдруг перехватывает его запястье и жёстко говорит: — Нет, Геральт. Здесь я вполне могу справиться сам. Возможно, Геральту только кажется, но Лютик держит в руке его запястье чуть дольше, чем нужно. Когда Лютик возвращается из ванной, где он обрабатывал порез на лбу, Геральт уже заваривает чай. Осколки он трогать не стал, помня своё обещание: вряд ли Лютик будет впредь доверять ему, если сейчас он сделает то, чего, по своим же словам, делать уж точно не собирался. — Тебе заварить чаю? — он старается говорить спокойно, но внутри всё сжимается от смешанных чувств. — Нет, — Лютик качает головой. — Спасибо. Он долго молчит, глядя на осколки, потом переводит взгляд на Геральта и твёрдо спрашивает: — Что ты слышал? Геральт понимает, что отпираться бессмысленно: Лютик лучше кого бы то ни было знает, какая слышимость в его доме. — Всё. — Что ж… — Лютик на секунду прикрывает глаза. — В таком случае… забудь, Геральт. Это не твоё дело. И все его слова не имеют к тебе никакого отношения. Геральту горько. Ему так хочется хоть как-то поддержать его, обнять, хотя бы взять за руку… но вместо этого он только кивает и тихо говорит: — Хорошо. Лютик молчит ещё пару минут, потом вдруг говорит: — У меня есть к тебе просьба. — Да? — Геральт напрягается. Потому что за все два месяца, что они знакомы, — за всё это время Лютик ни разу не просил его ни о чём. Никогда. — Уйди сегодня пораньше. Мне нужно побыть одному. Лучше — уйди прямо сейчас. Чёрт. Чёрт. Его нельзя оставлять сейчас одного. Никак нельзя. Кто знает, что может случиться… Эти чёртовы осколки ещё не убраны, и Геральту даже подумать страшно, что Лютику может прийти в голову в таком состоянии. Но как он может остаться здесь, когда его буквально выгоняют прочь? — Я уйду, — говорит он. — Но только после того, как ты уберёшь осколки. — Геральт… — криво усмехается Лютик. — Если ты думаешь, что я собираюсь покончить с собой, ответь: меня остановит отсутствие осколков? Я как минимум могу разбить ещё один стакан. Или просто взять нож. Или залезть в ванну и бросить в неё включённый фен. Способов много, знаешь ли. Поэтому — не занимайся хернёй. И уходи, пока я прошу тебя по-хорошему. Геральт стискивает зубы и давит рвущийся из груди звериный рык. Этот упрямец когда-нибудь доведёт его до белого каления. — Ладно, — в сердцах бросает он. — Ладно. Как скажешь. Но завтра, Юлиан, я буду здесь. И, если ты не встретишь меня живым и здоровым и со своей обычной кислой физиономией, то, клянусь, я за себя не отвечаю. — Встречу, — со смешком произносит Лютик. — Не сомневайся. И эмоции снова сходят с его лица. Геральт резко разворачивается и уходит в прихожую — одеваться. И когда он напоследок заглядывает в кухню, чтобы сказать Лютику, что уходит, его коляска всё ещё стоит на том же месте. Он не видит Геральта, но тот прекрасно видит его. И его пустой, безразличный взгляд, направленный на россыпь осколков.