Пустая трата времени

Геральт не спит всю ночь. Он остаётся здесь, устраиваясь на диване в гостиной, но даже так не может сомкнуть глаз, постоянно прислушиваясь к тому, что происходит в спальне. Периодически раздаются какие-то шорохи и сонное бормотание: Лютик спит беспокойно. Геральт специально оставил двери открытыми, чтобы слышать всё. Он всё же проваливается в дрёму ближе к утру, в рассветный час, и резко открывает глаза, когда Лютик появляется в дверях гостиной. — Что ты здесь делаешь? — непонимающе спрашивает он, глядя на Геральта. Тот приподнимается на локтях, потом садится и внимательно осматривает его, пытаясь понять, как он себя чувствует. Взглядом пробегается по чуть приоткрытому рту, сдвинутым в непонимании бровям, синякам под глазами. — Я волновался за тебя, — просто отвечает он. Лютик будто собирается что-то сказать, но останавливает себя, поджимает губы и качает головой. Он больше не смотрит на Геральта, уходит в себя, ведёт себя скованно и отрешённо. Наверняка вспоминает, что было накануне. — Вчера ты приносил мне воды, — прочистив горло, будто в подтверждение догадки вдруг хрипло говорит Лютик. — Ты был в моей комнате. Ты… прочёл? Его взгляд устремлён куда-то в сторону. Геральт мог бы слукавить, мог бы спросить «о чём ты?», сделать удивлённое лицо, тем самым, возможно, избежав огромных проблем. Вместо этого он выпрямляет спину, сцепляет руки в замок, поднимает глаза, смотрит в чужое бледное лицо и произносит: — Да. В гостиной повисает тишина. Лютик не двигается. Геральт — тоже. Его сердце бьётся гулко и неровно, стучит где-то в ушах и висках. Что-то произойдёт. Что-то происходит уже сейчас, когда Лютик будто отмирает, молча направляет коляску в сторону кухни и наливает себе воды. Он пьёт мелкими глотками, а Геральт смотрит на него издалека и не решается подойти ближе. Что-то вот-вот случится. Лютик может выгнать его вон, может снова разрыдаться, может вообще никогда больше с ним не заговорить. Напряжение. — В таком случае, — Лютик говорит севшим голосом, но этот звук кажется Геральту оглушающим. — Ты можешь быть свободен. Я вполне готов вытерпеть любую слезливую девчонку, которую взамен пришлёт твоё чёртово агентство. — Юлиан… — начинает было Геральт. Его перебивают: — Нет, Геральт, не говори ничего. Мне не нужна твоя жалость. Мне не нужно твоё сочувствие. Всё, что написано в дневнике, не предназначалось для твоих глаз, но, раз уж так вышло, я не стану отнекиваться и притворяться, будто между нами ничего не происходит. И видеть тебя я больше не хочу. Это только моя проблема. Тебя это не касается. — Уверен? Геральт подходит ближе. Лютик поднимает голову, их взгляды встречаются, и, прежде чем он успевает открыть рот и что-то ответить, Геральт накрывает его губы поцелуем. По его телу бегут мурашки. Он целует его, пропустив каштановые волосы на затылке сквозь пальцы, он стоит в ужасно неудобной позе, наклонившись и одной рукой опираясь о подлокотник коляски, но совершенно не замечает этого, потому что все его чувства сосредоточены сейчас на соприкосновении его губ с чужими — сухими и чуть солоноватыми. Лютик не отвечает на поцелуй. И, когда Геральт отстраняется, шумно выдыхает и стискивает зубы. — Мне. Не нужна. Твоя. Жалость. — чеканит он ледяным тоном. Его трясёт. — Это жестоко, Геральт. Просто иди к чёрту. — Это не жалость, — останавливает его Геральт. И, когда он собирается возразить, снова наклоняется к нему. Он осторожно касается губами его губ, целует настойчиво, но невесомо, давая возможность отстраниться, как бы показывая: если ты на самом деле не хочешь, я не стану трогать тебя. Но Лютик не отстраняется. Сперва — цепенеет, не двигается, но потом — его руки несмело вздрагивают и опускаются на чужие предплечья. Пальцы вцепляются в ткань рубашки. Лютик сдаётся. Он срывается. Он вдруг отвечает на поцелуй, будто отчаянно пьёт ласку с его губ, не может насытиться прикосновениями, не может надышаться, сплетается своим языком с чужим, его руки путаются в длинных серебристых волосах. Это сумасшествие. Да, точно, они оба сошли с ума: и Геральт, который не может поверить в то, что это наконец-то происходит, и Лютик, который впервые за много месяцев чувствует себя важным кому-то. Но, когда этот безумный поцелуй разрывается, взъерошенный Лютик смотрит на Геральта, сглатывает, качает головой и произносит: — Ты тоже уйдёшь. Геральт смотрит на влажные синие глаза, покрасневшие от поцелуев губы, на растрепавшиеся волосы. Не отрывая взгляда, находит его ладонь и переплетает их пальцы. — Я всё ещё здесь, — тихо говорит он. — И я хочу быть с тобой. Вероятно, нам предстоит ещё очень много разговоров, но сейчас — это всё, что тебе нужно знать. Ты веришь мне? По щеке Лютика скатывается слеза. Он не утирает её. И не отвечает. — Люди уходят от меня, — глухо говорит он спустя несколько минут тишины. — Если ты внимательно читал дневник, то знаешь, что это так. — Расскажи мне о нём, — просит Геральт, опускаясь на стул. — Пожалуйста. — О дневнике? — О Лукасе. Что между вами произошло? Я пойму, если ты не захочешь делиться. Геральт и сам не понимает, почему, но ему очень важно знать, чем ранил Лютика Лукас. Возможно, потому, что он не хочет повторить его ошибок?.. — Всё нормально, — тихо отвечает Лютик. — Мы встречались почти три года. Не всё шло гладко, но… Я занимался музыкой, он работал в офисе. У меня была своя группа. В тот вечер, — он запинается, прочищает горло и говорит снова: — В тот вечер мы возвращались с гастролей, и он забирал меня из аэропорта. Он всегда любил ездить быстро и не был осторожен на поворотах. Я просил его быть внимательнее. Я… боялся, что что-то случится. Лютик умолкает. Геральт с тревогой смотрит на него, но его немигающий взгляд устремлён на собственные руки и заживающие порезы от осколков. И, опустив глаза вслед за ним, Геральт замечает их: шрамы. Давно затянувшиеся. Полученные явно не в аварии. Исполосованы все руки: от запястий до локтей. Перевязывая Лютику раны, он просто не заметил их на адреналине, но сейчас… в животе скручивается липкий холод. Лютик причинял себе вред. А может быть, и вообще пытался покончить с собой. Из жутких мыслей Геральта вырывает голос Лютика, который спустя минуту всё-таки продолжает: — Когда я ещё лежал в реанимации, он приходил ко мне. Не знаю, как он этого добился: пускают только супругов и родных. Он сообщил, что ему жаль, что всё так случилось, но мы расстаёмся. И он не собирается связывать себя с инвалидом. Лютика передёргивает. Руки Геральта сжимаются в кулаки. — Я убью его, — неожиданно для самого себя говорит Геральт. Он понятия не имеет, как эти слова слетели с его губ, но брать их обратно не собирается. Лукас, чёрт возьми, должен ответить за всё. За каждый шрам на предплечьях Лютика. За каждую душевную рану. — Геральт, — Лютик горько усмехается. — Он прав. Я никчёмен теперь. Я… сломанная игрушка, которая валяется на чердаке. И тебе лучше уйти сейчас, пока я не успел поверить в то, что ты поцеловал меня, потому что хотел этого. — Не смей. — Что? — Ты не сломанная игрушка. Не смей так говорить о себе. — Но так и есть, — Лютик невесело усмехается и пожимает плечами. — Нет. И я поцеловал тебя именно потому, что хотел этого. И хочу сделать это снова. — Геральт. — Что? — Я бессилен в постели. Тебе нужно об этом знать. — Я знаю. Мне всё равно. — Ты здоровый взрослый человек. Тебе необходимо… — Я знаю, что мне необходимо, — Геральт опускается на колени рядом с его коляской, пропускает его волосы сквозь свои пальцы. — И я также знаю, что безумно хочу тебя, но мне хватит того, что ты сможешь и захочешь мне дать. Я хочу быть с тобой, Юлиан. Я хочу заботиться о тебе — не потому, что ты попал в аварию, а потому, что ты заслуживаешь, чтобы о тебе заботились — просто как человек. Я хочу говорить с тобой. Я хочу, чтобы ты улыбался. Мне нравится, как ты поёшь, и я надеюсь, что однажды услышу это вживую. — Что? — Лютик непонимающе смотрит на него, словно пропустив мимо ушей всё, что было сказано до этого. — Когда это ты слышал, как я пою? Геральт понимает, что сболтнул лишнего, но решает не идти на попятную. — Я видел тебя на Ютубе, — говорит он. — Твои песни. И то, что ты снимал со своей группой. — Серьёзно? Почему ты не сказал? — А ты хотел бы это услышать? Раньше. Лютик молчит. Потом поджимает губы и как-то нехотя выговаривает: — Нет. Но сейчас… мне приятно. — Я не тороплю тебя с ответом, — Геральт всё ещё сжимает его ладони в своих. — Но хочу, чтобы ты знал: всё, что я сказал — правда. Он просто кивает. — Твоя группа называлась «Лютик», — Геральту хочется разговорить его, и он выбирает тему, которая явно волнует его больше всех остальных: его музыка и его прошлое. — Также звали и тебя. Почему именно «Лютик»? Тот пожимает плечами. — Это детское прозвище, — наконец отвечает он. — Мне дала его подруга, и я даже не помню, почему. Просто привязалось. Мне всегда оно нравилось: было роднее имени, которое я терпеть не мог. Потом уже привык, а Лютиком меня называли только самые близкие люди. — Почему ты не любил своё имя? — Мои родители. Когда каждый день слышишь «Юлиан, веди себя прилично», «Юлиан, будь нормальным человеком»… В общем, весёлого мало. Лютик снова берёт со стола графин и наливает себе ещё стакан. Пьёт медленно, прикрыв глаза, и Геральт продолжает поглаживать его по свободной руке. — Я сбежал из дома, когда мне было шестнадцать, — внезапно продолжает он. — Родители узнали, что мне нравятся парни. Отец избил меня в тот вечер. Ночью я ускользнул через окно, и больше мы не общались. — Я был в горячей точке, — вдруг делится Геральт, специально никак не отреагировав на рассказ Лютика: он не хочет задеть его, не хочет, чтобы тот снова замкнулся в себе и сказал, что сочувствие ему ни к чему, — но внутри у него всё сжимается от этих слов. — Друга убили на моих глазах. Отца не было с детства, мать умерла, пока я служил. Я знаю и понимаю твоё одиночество, но я хочу разрушить его. Ты позволишь мне? Лютик не отвечает. Отставляет пустой стакан на стол, его руки сжимаются на чужих ладонях. Геральт поднимается, приближается к нему и мягко прикасается к его лбу своим. Лютик прикрывает глаза и ещё крепче сжимает ладони. — Не хочешь позавтракать? — тихо спрашивает Геральт. — Если ты что-нибудь приготовишь, буду рад: я далеко не шеф-повар. Лютик коротко кивает, не отстраняясь от него, и, кажется, по его щеке снова течёт слеза. Геральту тяжело осознавать, что он не верит ему, что не может ответить взаимностью даже несмотря на то, что испытывает те же чувства, но сейчас ему хватает и того, что Лютик вообще заговорил. Что он рассказал о себе, что не замкнулся, как это бывает обычно. И поэтому он не станет больше поднимать эту тему. Он пообещал дать столько времени, сколько потребуется — и сдержит своё обещание. — Так что насчёт завтрака, Юлиан? — непринуждённым тоном напоминает Геральт, просто желая отвлечь его от грустных мыслей. — Лютик, — вдруг мягко поправляет его тот.