Пустая трата времени

— Геральт. Прости меня. Мне очень жаль. — Что?.. — он глупо смотрит на Трисс, и его руки холодеют: он, в целом, прекрасно понимает, что она хочет сказать. — Он не выжил. И мир разбивается на мелкие осколки. Лёд, начавший пожирать тело с кончиков пальцев, постепенно расползается по груди и животу, сковывает горло. Геральт отказывается в это верить. — Ламберт сделал всё, что в его силах. Просто… было слишком поздно. Геральт зажимает уши. Вокруг начинает кружиться какой-то серый туман, голову сдавливает, не хватает воздуха. — Слишком поздно, — тихо повторяет Трисс. — Слишком поздно. Геральт зовёт Лютика сквозь ужас, охватывающий всё тело. И просыпается. Дрожит, тяжело дышит, вцепляется рукой в одеяло. Просто приснилось. Просто приснилось. *** Взгляд — глаза в глаза. Тёмные густые ресницы, запах чужой кожи. Невесомые поцелуи по свежим шрамам на левом предплечье — прости, прости меня. Я люблю тебя. Медленный вдох, медленный выдох. Геральт целует Лютика, прижимает его к себе, по щеке его течёт слеза. Только живи, прошу тебя. Живи. Без тебя я никто. ничто. Лютик хватается за его руку, встаёт с постели, тянет его за собой и бежит куда-то к свету. Бежит?.. Улыбка Лютика тает в темноте. Геральт не понимает ничего. И снова открывает глаза в пустой комнате. *** В реальности Лютик находится в психиатрической лечебнице из-за попытки суицида. И Геральта к нему не пускают. И не пустят. Трисс позаботилась. Лютик снится ему часто. Геральт почти ни с кем не общается, потому что никак не может прийти в себя после случившегося. Он и так был сам не свой, когда Лютик несколько дней провёл в реанимации. А сейчас тот лежит в психушке. И Геральт ничем не может ему помочь. Вообще ничем. Он не может даже прийти и попросить прощения. Попросить его держаться. Голова гудит. Лютика выпишут только через две недели. Потом — терапия у психиатра, наблюдение. Дистанционно, онлайн. Чтобы не пришлось мучиться с коляской на улице. Это Трисс ему рассказала. Она делится с Геральтом всей информацией, лишь бы он не подходил близко. Лишь бы не тревожил его. Он живёт словно в дне сурка. Просыпается, завтракает без особого аппетита, идёт на свою основную работу в нотариальную контору, потом возвращается домой, тупо сидит перед телевизором в надежде просто убить время. Два дня, пять дней, неделя… До выписки Лютика остаётся всё меньше времени, вот только вряд ли это что-то изменит. Трисс не подпустит его к нему. Да и он сам прекрасно понимает, что его появление Лютика вряд ли обрадует. Лютик. Лютик. Лютик. Геральт закрывает глаза. Жёлтые пятна, чёрные кляксы. Слишком долго смотрел на свет. *** Он сидит за столом, перебирая свои старые бумаги. Просто нужно было чем-то занять себя в один из безвкусных и серых дней, которым он уже потерял счёт. Счёт за коммуналку. Ксерокопия старого паспорта. Договор с агентством помощи инвалидам. Выписка из больницы — Леттенхоф Ю. Что?.. Геральт с запозданием соображает, что Юлиан Леттенхоф — это Лютик. А потом, глядя на документ в руках, вспоминает, как он однажды забрал его домой, чтобы лучше изучить подопечного. Вернуть никто так и не попросил — это всё равно была ксерокопия. Он садится на пол, игнорируя стул, раскрывает бумаги и начинает листать. Имя, фамилия, год рождения, хронические заболевания, травмы, полученные в аварии… Взгляд скользит по буквам, не распознавая ни одной. Геральту всё равно. Он пережил шок и боль от этих строк ещё очень давно, когда… Чёрт возьми, если бы можно было повернуть время вспять. Если бы можно было вернуться в тот день, когда он впервые держал в руках эту папку. Тогда… а что было бы тогда? Геральт машинально пробегается глазами по страницам и… стоп. Его взгляд цепляется за странную строчку: «повреждений позвоночника не обнаружено». В смысле? Но… Лютик ведь не может ходить. Да, судя по выписке, у него было несколько переломов ног, но они срослись без осложнений. Выходит, он не может ходить как раз из-за травмы позвоночника. Но её нет. Геральт в замешательстве смотрит на первую страницу выписки. Это точно Лютика? Он не сошёл с ума? Юлиан. Леттенхоф. Выходит, да. Нет, он, конечно, не очень-то смыслит в медицине, но уж это-то знает наверняка: человек может быть прикован к коляске по двум причинам: либо ампутация и прочие травмы ног, либо травма позвоночника. Но ни того, ни другого у Лютика нет. Судя по документам. В голове вдруг всплывает фраза, сказанная Трисс в тот самый день, когда она только предложила взять Лютика под опеку. «Он не парализован, но ноги отказали». Геральт решительно встаёт на ноги, морщится от резкого головокружения, отгоняет мысль о том, что самому бы пора к врачу, накидывает куртку и на ходу набирает номер Ламберта. Он должен в этом разобраться. Вдруг произошла ошибка? Вдруг… есть хоть крохотный шанс, что Лютик сможет ходить? *** Хмурый и явно невыспавшийся Ламберт встречает его у дверей ординаторской. — Ну и? Чего тебе нужно? — буркает тот. И так ночью на операцию вызвали, не выспался нихера… Мы по телефону не могли поговорить? — Извини, но это не телефонный разговор, — Геральт видит, что Ламберт, хоть и не светится радостью, не откажет в помощи: он слишком хорошо и давно его знает. — Я тут рылся у себя в бумагах и нашёл вот это. Ламберт принимает папку с выпиской из его рук и без особого энтузиазма пролистывает документ. — А, ты что-то говорил по телефону. Про этого… Одуванчика, к которому ты, как псих, ворвался в реанимацию. — Лютика, — поправляет Геральт. — А, ну да. Мне Трисс уже всё рассказала. Ловко ты его, конечно, в постель затащил. — Ламберт! — Геральт рычит, стиснув зубы, увидев на его лице мерзкую ухмылку. — Во-первых, я пришёл сюда за помощью, а не за порцией твоего остроумия. Во-вторых, побольше верь Трисс. Может, она ещё и про пальмы в Антарктиде тебе расскажет. А в третьих — это вообще не твоего ума дело, ясно тебе? — Ой, блять, — Ламберт закатывает глаза. — Ну и зануда же ты. Мог бы просто сказать, что ты с ним не трахался. Давай к делу. Что у тебя там? Геральт всё ещё безумно зол, но… Лютик сейчас важнее. Чёрт, да он всегда важнее. Важнее буквально всего. — Прочти общее заключение, — скрепя сердце говорит он. Ламберт бегло читает текст, потом хмурится, снова перечитывает… И хмурится ещё сильнее. — Э-э… — мычит он. — Я же ничего не путаю? Это ведь он колясочник? — Он, — Геральт замечает, как хрипло звучит его голос. — Я, может, совсем идиот, но… Почему не нашли повреждений позвоночника? — А чёрт его знает. Может, у него ноги неправильно срослись, поэтому и не ходит. — Ты же сам видишь: в выписке указано, что переломы срослись без осложнений. — Херня какая-то. Опечатка, сто процентов. Геральт старается не думать о том, как надежда на встречу с Лютиком стремительно тает. Да, на встречу. Он чёртов эгоист. Он очень хочет, чтобы Лютик встал на ноги, но ещё больше хочет просто увидеть его. А эта несостыковка в выписке — единственный шанс. Иначе ему ни за что не найти причины его навестить. А просто прийти с извинением — значит лишний раз дать повод для волнения. — Не ты же был его лечащим? — спрашивает он, особо не надеясь. — Ты чего, брат, — усмехается Ламберт. — Я реаниматолог, забыл? Его, вроде бы… Айден лечил. — Отведёшь меня к нему? — Да хули ты никак не уймёшься? Дай отдохнуть, а? Парнишка этот твой всё равно на ноги не встанет, а если и встанет, из дурки далеко не уйдёт. Геральт видит чёрные пятна прямо перед глазами. А когда они рассеиваются, в поле зрения оказывается Ламберт, держащийся за подбитую губу. — Ты охерел?! — возмущается он. — Блять. Блять, прости. Геральт на самом деле не помнит, как это случилось. Как всё его тело будто автоматически среагировало на полуиздёвку Ламберта: он говорит о Лютике. Лютика надо защитить. — Прости, — искренне говорит он. — Я не знаю, как… Сильно задел? — Ну тебя в задницу, — Ламберт вытирает кровь с губы, но выглядит вполне дружелюбным. Выходит, ничего серьёзного. — Тебе бы в санаторий сгонять, что ли. Совсем нервный стал. — Если действительно хочешь помочь, отведи меня к Айдену, пожалуйста. И ещё раз прошу прощения. — Ладно, — вздыхает Ламберт. — Пойдём. И чего ты так к этому мальчишке прицепился?.. Они выходят из ординаторской в длинный белый коридор, — а впрочем, какой ещё коридор может быть в больнице? — и Геральт только здесь отвечает на вопрос. Тоже вопросом. — Что тебе рассказала Трисс? — Немного. Только то, что ты ухаживал за ним, у вас были какие-то отношения, а потом вы разругались. — Ну, суть она уловила. А вообще, Ламберт, я люблю его. И я знаю, что ты понимаешь, каково это. В глазах Ламберта на секунду проскальзывает тоска. Впервые за этот час он выглядит самим собой: не грубым саркастичным мужиком, а просто… уставшим и одиноким. Айден. Геральт, кажется, единственный, кто знает эту историю. О том, как быстро подружились два студента медицинского университета, о том, как дружба переросла в нечто большее. И о том, как напивался с горя Ламберт, когда Айден оповестил его о том, что их отношения были студенческим увлечением. И что через месяц он женится. — Понимаю, — хрипло говорит Ламберт. — И поэтому к Айдену с тобой я не пойду. Тебе направо, левая дверь в конце коридора. — Спасибо, друг, — искренне благодарит Геральт. — И, снова, — прости меня. Ламберт кивает, похлопывает его по плечу и уходит, не сказав ни единого слова. Геральт смотрит ему вслед. Они впервые встретились лет пять назад: Геральт только-только подписал договор с агентством, а Ламберт познакомил его с первой подопечной. Кажется, это была бабушка лет восьмидесяти. Нет, они не стали закадычными друзьями с первого взгляда: первые полгода Геральт недолюбливал его за специфическое чувство юмора и цинизм. Потом — как-то разговорились в пустой ординаторской после очередной встречи. Как-то так вышло, что Ламберт раскрылся перед ним с совершенно другой стороны. Да и сам Геральт чувствовал себя с ним иначе, чем прежде. За сарказмом и ядом просто пряталась боль. Воспоминания, так некстати ударившие в голову, медленно рассеиваются. Геральт, глубоко вдохнув и вернувшись в своё нервное и решительное состояние, подходит к двери и осторожно стучит. — Да? Войдите, — слышит он голос, — и дверь поддаётся толчку. — Привет, Айден. За столом сидит светловолосый мужчина с приятным лицом и лёгкой щетиной. Он поднимает голову, улыбается Геральту, встаёт и протягивает ладонь для рукопожатия. — Давно не виделись. Ты как? — спрашивает он. — Нормально, — сухо кивает Геральт. Ему не слишком хочется общаться с ним, но дело есть дело. — У тебя есть минутка? — А что случилось? — Расскажи, пожалуйста, про Леттенхофа. Он был твоим пациентом почти год назад. Попал в аварию, остался инвалидом. — А-а, это тот пацан с гитарой? — С гитарой?.. У Лютика в больнице была гитара? Нет, безусловно, это не имеет большого значения, но… Занимательно. Жаль, что прежде Геральт об этом не знал. — Ну да. Ему привёз её какой-то знакомый. И больше не появлялся, кстати. Лукас. Ну, хоть что-то для него сделал. — Расскажи о нём. Какие травмы он получил? — А тебе зачем? — Айден недоверчиво хмурится. — Раз спрашиваю, значит — надо, — раздражённо отвечает Геральт. — Как скажешь, — пожимает плечами Айден. — Я не очень хорошо помню всю эту историю, всё-таки, уже год прошёл. — Это поможет тебе вспомнить. — Откуда у тебя? Трисс дала? — он смотрит на выписку, которую подписывал сам, собственной рукой, и снова хмурится. — Да. Леттенхоф — мой подопечный. Хочу убедиться кое в чём. Геральт уверен, что Айден не знает о том, что случилось. Собственно, так и есть. Он редко общается с людьми из агентства, в отличие от Ламберта и Шани. Кажется, они и виделись-то последний раз года два назад. Наблюдая, как он перелистывает выписку, Геральт всё больше злится. На что? Сам не знает. На себя — ещё за то, что высказал Лютику в последнюю встречу. На Айдена — за то, что так долго и муторно читает эту ёбаную выписку: как будто в первый раз её видит. На него же — за Ламберта. Каким бы засранцем тот ни был, он всё равно его любит. — А в чём, собственно, вопрос? У Геральта сводит челюсть от раздражения, когда Айден поднимает голову от документа. Серьёзно? Он прочёл весь текст и не понял, о чём разговор? — Если у него не повреждён позвоночник, а переломы ног срослись правильно, почему он не может ходить? — А-а, — Айден цокает языком. — Я и не думал, что ты поэтому здесь. Мы тут консилиум собирали. Пытались найти решение. Никто ничего не понял. — В смысле? — Ну, теоритически, ходить-то он может. Но практически — ноги отказали. Он ничего не чувствует, не может ими пошевелить, но причину мы не нашли. — У тебя вообще нет никаких теорий?.. — ниточка надежды рвётся на глазах. Что же с Лютиком такое? Почему всё так? — На консилиуме кто-то высказал предположение, что это может быть психосоматикой. Ну, к примеру, эта травма произошла из-за сильного эмоционального потрясения, или оно предшествовало травме, и мозг среагировал таким образом. Это если совсем простыми словами. — Более-менее ясно. И вы не пробовали его вылечить? — Это не наш профиль. Тут психотерапевт нужен, который работает по этому вопросу. Ему был рекомендован визит к специалисту, но вряд ли он последовал совету. — И это что? Это даст возможность поставить его на ноги? Геральт буквально чувствует, как нервный комок в горле мешает нормально дышать. Он увидит Лютика? Он сможет помочь ему встать? Он сможет попросить прощения? — Далеко не стопроцентную. Всё зависит от него, его психики, прочих индивидуальных особенностей. Но это тяжёлый случай. Не каждый с таким справится. Это тебе не несварение от нервов. — Да, понимаю, — Геральту всё ещё тяжело дышать. — Ты можешь посоветовать врача? *** Ветер треплет длинные белые волосы. Где-то недалеко чирикают птицы, на шоссе сигналят машины. Геральт сидит на ступенях больницы. И смотрит куда-то в пустоту. Стоит ли тревожить Лютика надеждой на выздоровление, если шансы малы? Не будет ли у него новой попытки суицида? Да и вообще… Станет ли он с ним разговаривать? Хорошо бы проспаться. На свежую голову взвесить всё, обдумать. В конце концов, Лютика ещё даже не выписали. Геральт прислоняется к перилам лестницы и прикрывает глаза, сжимая в руках пресловутую выписку. Перед внутренним взором — тонкие, музыкальные руки, серый свитер, улыбка, — сперва насмешливая и колкая, потом — искренняя и неуверенная. Внимательный взгляд с печатью одиночества. Ролики на Ютубе — те, в которых он так ярко улыбается, вскидывает голову, стараясь откинуть чёлку, позвякивает серёжкой в ухе. Солнечного парнишку с гитарой размывают новые образы. Большая гостиная, серый диван, слёзы на бледном лице. Поцелуй. Нерешительный, боязливый, а через секунду — рваный и жаждущий. Собственная рука в непослушных каштановых волосах. Чёртова коляска, стоящая у дивана. Разбитый стакан и порезы на предплечьях. Крик среди ночи. Сбитое от ужаса дыхание. Пересохшие тёплые губы. Л ю т и к. Как выбросить его из головы?