Пустая трата времени

Страшно. Чёрт возьми, Геральт трусит, как школьник, которого ведут к директору. Он прошёл боевые действия, пережил смерть близких, дважды попадал в аварию на мотоцикле — и сейчас боится… постучать в дверь? Дом номер десять по Сиреневой улице не изменился. Да и с чего бы ему меняться, думает Геральт. Не пять лет прошло. Ну да, не пять. И даже не год, а всего-то месяца три он не был здесь. И не видел Лютика. Решение всё-таки прийти сюда далось ему непросто. Шанс на выздоровление очень мал, а Лютик и так только пришёл в себя после попытки суицида. Что может произойти, если надежды не оправдаются? Однако… не сказать ничего оказалось сложнее. Нет, в первую неделю после беседы с Айденом Геральт действительно убедил себя, что приходить к Лютику не собирается. Что так будет правильнее. Но… рана никак не хотела заживать. Лютик поселился в его голове надолго и прочно. И желание, — нет, необходимость — увидеть его, поговорить с ним, хотя бы по-человечески попрощаться, если тот не захочет его больше видеть, — сводила с ума. И Геральт поступил как эгоист, поставив на чаши весов призрачную надежду поднять Лютика на ноги вместе с возможным провалом и его последствиями, — и повод увидеться с ним. Последнее перевесило. Какой идиот, думает он сейчас. Какой же идиот. Он стоит возле дома вот уже несколько минут, не находя в себе сил постучать в дверь. На улице тихо, не считая чириканья птиц где-то над ухом. И стука сердца, перекрывающего дыхание. — It's what my heart… Что?.. — It's what my… — слова прерываются робкими аккордами: будто бы только сейчас пишется музыка. — It's what my heart just yearns to say… Геральт прислушивается: это голос Лютика. Чёрт возьми, он поёт. Тихо, безэмоционально, неуверенно — но поёт, очевидно, подбирая аккорды или слова к новой песне. — It's what my heart just yearns to say In ways that can't be said It's what my rotting bones will sing When the rest of me is dead It's what's engraved upon my heart In letters deeply worn Today I somehow understand the reason I was born Ты — мой повод жить. Ты — то, для чего я родился, Лютик. —  Cos outwardly he says I try so hard to make you laugh at me. And she, she does, she laughs as though she not heard the joke ten thousand times before. And he adores her, he watches her get dressed as though she's hurtling through time. Oh darling please be mine. She promises to fight them all when it all becomes too much And he, he curses at the world for leaving him behind and he's falling out of touch And she is stronger than he's ever been he knows And she brushes her hand through his hair, he's got so much fucking hair. По спине Геральта бегут холодные мурашки. Лютик поёт. И слова этой песни врезаются в мозг ледяными осколками. Любимый, прошу, будь моим. — And he holds her close just to keep the world at bay And when they're sure no one can hear them She'll turn to him to say, she'll turn to him and say: В памяти проскальзывают моменты единственной ночи, проведённой вдвоём. Смутный свет фонаря за окном, размеренное дыхание спящего Лютика. Подрагивающие во сне ресницы, приоткрытые губы. Я хочу прижать тебя к себе, чтобы оградить от всего мира. — It's not fair, It's not fair how much I love you It's not fair, cos you make me laugh When I'm actually really fucking cross at you for somethin Это нечестно, Лютик. То, как я люблю тебя. То, что с тобой произошло. Вся твоя жизнь — ёбаная несправедливость. Я так хотел бы забрать всю твою боль и принять её на себя. Если бы я только мог… — And he'll say Oh how oh how unreasonable How unreasonably in love I am with everything you do I'll spend my days so close to you cos if I'm standing here maybe Everyone will think I'm alright. О ком он поёт?.. Да и вообще — он поёт, чёрт побери! За всё время, что они знакомы, Геральт множество раз слышал, как он играет на гитаре или фортепиано, сочиняет музыку. Но ни разу до сих пор музыка не имела слов. Лютик никогда не пел. Только прежде — во времена, когда ещё вёл канал на Ютубе. Музыка смолкает, а Геральт лишь спустя пять минут перестаёт тупо смотреть в одну точку. Он пришёл сюда по делу, в конце концов. И пора бы взять себя в руки и постучать. Он шумно выдыхает и подносит руку к двери. Как же всё это странно. Раз. Два. Три. За дверью слышится какое-то шуршание. Нервы Геральта — натянутая струна. Он слишком хорошо знает эти звуки: когда Лютик подъезжает на коляске к двери с той стороны. Ещё минута — и он увидит его. Ещё секунда. Ну же… …Геральт шумно втягивает носом воздух, глядя в такое знакомое лицо. Он ничуть не изменился. Разве что похудел и осунулся, но взгляд — всё такой же острый, колкий и внимательный. Волосы чуть взъерошены, толстовка и мягкие домашние брюки идеально чисты. В Лютике поразительным образом сосредоточено всё, что даёт Геральту силы жить. У него пересыхает в горле. Он хочет сказать, — столько всего, что не сосчитаешь и за день. Но челюсть зажимается, и он едва выдавливает: — Привет. Лютик испытующе смотрит ему в глаза. Повисшее молчание угнетает. — Привет, — наконец отвечает он. Всё тем же безразличным тоном, какой был у него в самом начале… всего. — Прости меня, — произносит Геральт. Нервы скручиваются в спираль. Лютик молчит и не отводит взгляда. Напряжение буквально ощущается кончиками пальцев. Тишина начинает давить. — Ещё… я должен кое-что сказать тебе. У тебя есть шанс встать на ноги. Эмоции на лице Лютика едва уловимо меняются: он на секунду поднимает брови, распахивает ресницы и приоткрывает рот. И, снова вернувшись в своё незыблемое спокойствие, подумав, кивком приглашает Геральта войти. Геральт идёт за ним на негнущихся ногах. Оказавшись в гостиной и дождавшись, пока он сядет на диван, Лютик говорит, снова взглянув ему в глаза: — Тебе не нужно было придумывать причину, чтобы прийти сюда. Его голос — неровный. Он тоже… нервничает? Волнуется? Ох, ну конечно, волнуется, как же иначе? Ему только что сказали, что он может снова начать ходить. Не из-за тебя же он так встрепенулся, Геральт, идиота ты кусок. — Я не придумывал, — глупо говорит он. Лютик саркастически поднимает брови и неприятно ухмыляется, словно всем видом говоря: я так и подумал. — То есть… Чёрт, ты неправильно понял. Я хотел тебя увидеть. Но я не шутил насчёт… В общем, я действительно узнал кое-что важное. Лютик долго молчит, глядя куда-то в стену, потом пожимает плечами: — Не думаю, что это не сказки. — Ты позволишь мне рассказать? Он не отвечает. Геральт больше не может держать это в себе. — Я всё ещё люблю тебя. Лютик медленно поднимает взгляд на него. Несколько секунд они смотрят друг на друга, практически не моргая. Нервы вот-вот разорвутся, словно бы это был прыжок со скалы. — Хорошо, что ты пришёл, — совершенно будничным тоном наконец говорит Лютик, разорвав зрительный контакт. И прежде чем Геральт успевает осознать услышанное, добавляет: — Мне нужна критика. — Что? Это, блять, не то, что он ожидал услышать. Абсолютно не то. Нет, серьёзно? Он приходит сюда извиниться, признаться в любви и сказать, что у Лютика есть шанс встать на ноги, а в ответ получает вот это?.. Впрочем, чему тут удивляться? Это ведь Лютик. Юлиан Альфред Панкрац Леттенхоф, мать его. — Пишу песни, — поясняет он. — Нужен свежий взгляд. — С каких это пор тебе нужна критика? — Геральт всё ещё непонимающе хмурит брови. — С тех самых, как я начал снова писать, — раздражается Лютик. — Если по-настоящему хочешь помочь — послушай и выскажи своё мнение. Если не хочешь — я тебя не держу. О, конечно, он его не держит. Геральт вообще в любую секунду может встать и уйти, но взгляд его прикован к тонким лютиковым пальцам, которые тот уже успел положить на струны. Никуда он не уйдёт отсюда. Чёрта с два. Пусть хоть вечность придётся молчать и смотреть на то, как Лютик настраивает гитару. — В общем, — говорит тот. — Слушай внимательно и запоминай недочёты. Потом скажешь мне. Этот приказной и деловитый тон так не вяжется с… его Лютиком. По крайней мере, с тем Лютиком, которого он успел узнать. Не то, чтобы Геральту это не нравилось. В другой ситуации он даже нашёл бы это горячим, но сейчас — ему просто приходится наблюдать, как самый важный человек в его жизни делает всё, чтобы не обсуждать их общие проблемы. Геральт кивает. Он уверен, что сейчас услышит ту самую песню, которая раздавалась из окон, когда он пришёл сюда, и уже собирается спросить, Но Лютик берёт несколько аккордов и начинает петь совсем о другом. — Awake awake you children bold Take hold of all your books and fold The corners, they warned us A storm is coming on. What do you mean you've lost Your scarlet welly boots, do y'know what they cost? Wear a raincoat or it'll soak you to the bone. What's it like, the children ask? It's just like falling snow, I am above you, And I love you, don't you know That I'll be with you all along, as long as you are kind To those who are not strong and cannot find their scarlet welly boots Cos when it's cold. Эта песня — намного более ледяная, чем та, что он слышал у дома. От неё буквально веет жгучим холодом. — I'll wrap my scarf around you And when it's hard I'll place your head into my hands And when you scream that it's not fair, It's like I've gone off to the coast Left you behind just standing there Pretending not to see your ghost. If only you could hear my voice But you are screaming far to loud to hear me swear Just because I left doesn't mean that I'm not still there… Это что-то… совсем личное. Настолько сокровенное, насколько это вообще возможно. И то, что Лютик позволяет Геральту слышать это… Наверное, дорогого стоит. — I get to watch you grow up now And make me proud, make all of the mistakes that make me laugh, oh darling lord how you make me laugh Get drunk for me, sing louder than you've sung for me, Grow young each time that thunder in your lungs begins to rumble at the world Cos you were always strong, When you were young, you'd kick things just to see if they would fall They said ‘that girl she's wrong' But I'll stick up for you, even though you haven't got a clue, you haven't got a fucking clue… Песня резко обрывается. У Лютика будто бы сжимается горло, и он сдавленно проговаривает: — Пока это всё. Дальше ещё… не готово. Что произошло? Почему он так резко споткнулся, почему не смог допеть до конца? Геральту очень хочется узнать ответ, но Лютик так пытливо смотрит на него, что не сказать ничего просто не выйдет. — Это… Геральт правда пытается подобрать слова, но язык его не слушается. Столько боли, столько разрыва и силы вложено в эти строки. Да и в музыку, само собой. — Что? — сводит брови Лютик. — Херня, да? Говори, что именно тебе не нравится. — Лютик, — хрипло говорит Геральт. — Это одна из лучших песен, что я слышал в жизни. Тот недоверчиво смотрит ему в глаза. — Да ладно. Неужели? — Не веришь мне? — Подозреваю в желании подлизаться. Лютик усмехается так ядовито, что Геральт невольно восхищается им. Он похож на змею — медленную, неприметного цвета, но с яркими синими глазами и слишком острым языком. — О ком ты пел? — игнорируя его предыдущую фразу, спрашивает Геральт. Этот вопрос не выходит из его головы. Лютик молчит пару минут, прежде чем ответить. — О моей сестре. — Что? — Геральт недоверчиво сводит брови. — Какой сестре? Ты никогда не говорил о ней. — А зачем? Вопрос ставит в тупик. Лютик снова смотрит на него прозрачным внимательным взглядом. Возможно, не стоит спрашивать. Нет, точно, не стоит. Но Геральта это не останавливает. — И всё-таки? Лютик откладывает гитару, на секунду закрывает глаза и, открыв, устремляет немигающий взгляд на книжный шкаф. — Мне было тринадцать, когда она умерла. — говорит он отрешённо. — Меня отправили с ней в магазин, я по дороге заговорился с парнем, который мне нравился. Думал, ничего с ней не будет: ей же целых шесть, она уже взрослая. Я не заметил, как она выбежала на проезжую часть. — Ох, чёрт… — Забавно, правда? Все мои приключения похожи, — криво улыбается Лютик. — Почему ты не говорил мне об этом? — Потому что есть вещи, которые слишком болезненно вспоминать, — он снова закрывает глаза. Геральт понимающе кивает, не в силах отделаться от тяжёлых мыслей. Это насколько же сильно терзает Лютика смерть сестры, если даже об аварии, в которую попал сам, он говорит достаточно спокойно, но эту историю впервые упомянул только теперь… — Можно тебя спросить? — Да? — Лютик открывает глаза. — Ты из-за этого из дома сбежал? — Не совсем. — И всё же? Я помню, ты говорил об этом, но теперь не думаю, что ты ничего не утаил. — Почему я должен тебе это рассказывать? — Лютик сжимает губы в тонкую полоску. Геральт видит, как белеют пальцы, крепко стиснутые ладонью другой руки. — Не должен. — Точно, — хладнокровно кивает Лютик. Они молчат. Геральта бесит тиканье часов, потому что других звуков он не слышит. Он так боялся сюда приходить, так боялся, что Лютику станет плохо, что тот прогонит его прочь сразу, с порога, что… да много всяких «что». Вместо этого Лютик почти так же спокоен, как прежде, и напряжение мерзко стучит где-то в висках. И сердце ноет. — Родители всё ещё были в ужасном состоянии, — вдруг подаёт голос Лютик. — Три года прошло с тех пор, как… В общем, так вышло, что они как-то узнали о моей ориентации. То ли дневник нашли, то ли переписку прочитали, — он вздыхает и продолжает: — И, пока крыли меня матом, сказали: лучше бы ты погиб, а не она. Сказали, что я позорю весь наш род. После отец избил меня, а я в ту же ночь сбежал. Схватил гитару и вылез через окно. Первое время жил у Присциллы. — Почему ты всё-таки говоришь мне?.. — хрипло спрашивает Геральт. — Потому что… глупо, да? Я помню всё, что ты мне высказал. Я не хочу больше тебя видеть. Я всё ещё чертовски зол. Но человека дороже тебя у меня не было, — он отворачивается к стене. — И, наверное, не будет. Это что сейчас было?.. Признание? — Ты действительно больше не хочешь меня видеть? — твёрдо спрашивает Геральт. — Жаль, что у меня отказали ноги, а не глаза, правда? — внезапно усмехается Лютик. Геральт не успевает сдержать идиотского смеха. Возможно, немного нервного. Потому что уж чего-чего, а таких шуточек от Лютика он явно не ожидал. А Лютик улыбается. Просто улыбается. Поразительно. — Извини, если… — начинает Геральт. — Это была шутка, — пожимает плечами всё ещё улыбающийся Лютик. — Над шутками положено смеяться, разве нет? — Неожиданно слышать такие шутки от тебя. — Ну, я ведь понимаю, что ты от меня не отвяжешься. Выходит, видеть тебя мне придётся. А я не хочу. Так что… — Если ты на самом деле не хочешь меня видеть, — перебивает Геральт. — Я больше здесь не появлюсь. — Знаешь… — тянет Лютик. — Думаю, со временем я смог бы снова привыкнуть к твоей физиономии. Мне нужно знать, зачем я тебе. Геральт чувствует, как — ещё чуть-чуть — и он начнёт нести какую-то романтическую пургу. Скажет что-нибудь вроде «ты — смысл моей жизни», потом будет стыдиться сам себя. — Ты просто мне нужен, — всё-таки отвечает он. — И я хочу быть нужным тебе. Лютик отводит от него взгляд и еле заметно вздыхает. — Поговорим об этом позже, — спокойно говорит он, и Геральт снова видит того закрытого и сдержанного человека, каким Лютик впервые предстал перед ним. Вероятно, психотерапия всё же даёт результаты, но его психика ещё крайне нездорова. Три минуты назад даже грубовато шутил и улыбался, а теперь… Может, у него пограничное расстройство?.. — Хватит играть в психиатра, — вдруг резко говорит Лютик. — Что?.. — Геральт округляет глаза. — В смысле? Как ты… — Как я узнал, что ты с умным видом лепишь мне диагнозы? Да по тебе всё ясно. Задумался, как это я был такой весёлый и беззаботный, а теперь снова морда-кирпич, правда? Так вот прекрати задумываться. Мне врачей и так хватает. Раздражительный тон обескураживает. Только что ведь всё было хорошо. — Ладно, — сквозь зубы цедит Лютик. — Возможно, я должен извиниться за резкость. Я всё ещё зол на тебя, а вдобавок — по горло сыт психиатрами, психологами и психотерапевтами. И каждый норовит сказать, мол, вот, всё у вас получится, давайте над этим поработаем. А мне ничего не надо. Я полностью здоров и совершенно не понимаю, зачем меня засунули в эту чёртову психушку. Ему явно не хватало слушателя. Не хватало человека, которому можно высказать всё, что накопилось внутри. Он сцепляет руки в замок и сжимает их до побелевших пальцев. Геральт молчит, не зная, что сказать. Сказать ли, что на самом деле он в курсе всех проблем, онлайн-сессий с психотерапевтом, антидепрессантов?.. — Лютик, — осторожно зовёт он. — Ты не расскажешь, что произошло? Тот удивлённо поднимает брови. — Хочешь сказать, ты не знаешь? Я думал, в твоём агентстве тебе всё рассказали. — Я там больше не работаю, — скрепя сердце, говорит Геральт. — Однако… я знаю. Просто хотел услышать это от тебя. — Скотина, — спокойно бросает Лютик. — Ты просто хотел потешить своё самолюбие, пока я рассказываю, как угодил в психушку после ссоры с тобой? — И в мыслях не было, — честно отвечает Геральт. — Я знаю, — помолчав, произносит Лютик. — Тебе нужно было услышать всё из первых уст. — Да. — Я бываю вспыльчив в последнее время. Извини. Он только что извинился? Серьёзно? Юлиан Леттенхоф сказал «извини»? Ох, Геральту хотелось бы лично пожать руку его лечащему врачу. Не то, чтобы он считал его бесчувственным или чёрствым. Ни в коем случае. Просто это защитный панцирь. Всё это его спокойствие, холодность, резкость. И снимать этот панцирь очень тяжело. Так что… ничего удивительного. — Так ты… расскажешь мне? — Нет. По крайней мере — сейчас. Лютик непоколебим. Геральт пожимает плечами. В конце концов, это не то, что важно в первую очередь. — Ты сказал, что можешь привыкнуть ко мне, — вспоминает он. — Что это значит? Лютик бросает взгляд в сторону кухни. — Расскажи, что такого нового ты узнал о моей травме. Изобрели чудодейственную пилюлю? О, ну конечно. Отвечать вопросом на вопрос — любимая тактика. — Я… — начинает Геральт. Лютик приводит коляску в движение. — Можем пойти на кухню, — перебивает он. — Налью тебе чай без бергамота.