ВыЖИВший

Они обедали вместе. Третий день подряд Сухян приносила на работу контейнеры с едой, и в последний раз Ынсан даже отметил, что «у Минён стало лучше получаться». Разумеется, оба понимали, что он совершенно не так думает на самом деле, и все же Сухян была благодарна, что он не слишком явно критикует ее кулинарные способности, а Ынсан, по всей видимости, ценил уже саму попытку его накормить. В этот раз Мун Ино разделял с ними столик, забывая, однако, заниматься тем, ради чего все и собрались. Перед ним стоял контейнер с рисом и кимчи, но палочки, зажатые в пальцах, так ни разу и не достигли цели. Мун размышлял. — Сонбэ посоветовал мне сперва отслужить в армии, а уже потом заняться поиском подходящей работы, — рассказал он, задумчиво описав палочками в воздухе дугу. — А то ну найду, ну проработаю годика четыре, а потом вместо повышения отправлюсь на службу, упущу место и вернусь в никуда. Ставить жизнь на паузу нужно тогда, когда еще нечего терять. Вот тебе, — он пихнул Ынсана в бок, и тот прекратил жевать. — Тебе разве есть что терять? Сомневаюсь, что твоя работа — это верх мечтаний. А отношения, сколько тебя знаю, больше месяца не длились. Так что, может, вместе махнем? — Куда? — не понял Ынсан. Перевел вопросительный взгляд на Сухян, но она не успела ответить. — В армию! — воодушевленно сообщил Мун. — Давай, а? Давай! Сухян понимала, что он делает: в очередной раз мягко и ненавязчиво друг пытался утащить Ынсана подальше от плохих воспоминаний и одиночества. Приглушить боль службой — в этом, определенно, что-то было. Вот только Мун Ино не знал того, что было известно Сухян. — Затея интересная, но не выйдет, — отозвался Ынсан, озвучивая ее мысли. — Я уже отслужил. — Отслужил, — повторил Мун разочарованным голосом. Он явно ожидал от разговора другого и теперь был слегка растерян. — Ты не рассказывал. — Да, — подтвердил Ынсан, отправляя в рот очередную порцию риса. — В двадцать один. Ну, знаешь, подумал, что нехорошо будет уходить на пике карьерного успеха, ставить работу на паузу и что ты там еще говорил. Ах да, что-то про девушек и отношения. Мун Ино обиделся. Или расстроился. Как бы то ни было, он, наконец, вспомнил о своем обеде и принялся за еду. Сухян было жаль его: парнишка явно хотел помочь, но теперь совершенно не представлял, как это сделать. А Ынсану помощь была нужна — она не сомневалась в этом. Да, он держался бодро, как и всегда, только прежде не было темных кругов под глазами, а взгляд, даже подкрепленный улыбкой, не казался таким печальным. Да и можно ли было жить спокойно, когда пресса продолжала смаковать подробности трагедии, и даже работники других отделов, не говоря уже о людях с улицы, при виде Ынсана таращились во все глаза? Но он хотя бы ел. Как минимум раз в день. Возможно, осознав тактику Сухян, просто решил поддаться для ее спокойствия. Ей не важна была причина, лишь результат, и какой-никакой, он ее почти устраивал. Статью она дописала — Ынсан здорово с этим помог. Злосчастную помаду они и рассматривали чуть не под микроскопом, и нюхали, и проводили тест стойкости. Пришлось накраситься и прижимать к губам салфетку столько раз, что они припухли. Стойкость, однако, они подтвердили, и теперь этот удивительный коралловый оттенок с запахом малины лежал на губах Сухян — прелести работы над колонкой: тестовые пробники можно было оставить себе. — Я видел статью, — словно прочитав ее мысли, вдруг заговорил Мун Ино. — Не скажу, что она хуже или лучше, чем обычно, но она какая-то… Другая, что ли. И оформлена иначе. Сухян и сама испытывала схожие чувства. Она не могла сказать, что именно изменилось — это было в области ощущений, не более. Но она понимала, что текст стал другим. Другим стало и оформление. Они не шагнули на новый уровень и не подкачали. Просто… Сделали что-то новое, совместное, что ли? — Ну и как: тебе понравилось? — заинтересовался Ынсан, переложив в контейнер Сухян последний ломтик свинины. Улыбнулся едва заметно и вновь перевел взгляд на друга. Сухян коснулась мяса палочками. Забота хубэ трогала, но ей куда больше хотелось, чтобы Ынсан поел. Свою свинину она могла получить вечером, на ужине с мамой, а вот ожидал ли Ынсана еще один прием пищи — этого знать она не могла. Придавив ломтик палочками, она разорвала его пополам и отправила половинку в контейнер Ынсана. Мун Ино внимательно проследил за этим движением, но никак это не прокомментировал. — Я не разбираюсь в губных помадах, — пожал он плечами, со своей стороны подкидывая Ынсану маринованный гриб, — так что едва ли могу оценить качество статьи с технической точки зрения, но зрительно мне понравилось. Складно, понятно, заманчиво. Снимки красивые и расположены эффектно. Будь у меня девушка, я бы, возможно, купил ей тюбик. При условии, что все вами написанное — правда. — У нас серьезная компания и за свои слова мы отвечаем, — подтвердила Сухян. — Стойкая и яркая, можешь сам убедиться: она сейчас на мне. Мун Ино скользнул взглядом по ее губам, с видом знатока кивнул и вынес вердикт: — Точно, купил бы. Ынсан прочистил горло, выставляя ладонь над контейнером — в этот раз товарищ собирался подложить ему немного салата из водорослей. — Остановись, Ино-я, — протянул он мученическим тоном. — Ценю твои порывы, но я скоро лопну. Правда. Обещаю, что не вздумаю умирать с голода, так что можете расслабиться. Мун так и застыл, не донеся салат до контейнера. В этот раз разочарование на его лице было явным и очень красноречивым. Нехотя, он все же опустил палочки в собственный контейнер и принялся возить обед по дну. Есть ему явно расхотелось. — Я рада, что наша работа не осталась без внимания, — заговорила Сухян, стараясь как можно скорее разрядить обстановку. — Если бы не помощь Кан Ынсана, я бы, возможно, до сих пор вертела абзацы и так, и эдак, не понимая, как лучше их объединить в единый текст. — Да брось, сонбэ. Не так сильно я тебе и помог. Так, подсказал пару слов. — Накрыв опустевший контейнер крышкой, Ынсан потянулся за стаканчиком кофе. — Иногда ситуация требует взгляда со стороны, только и всего. Знаешь же как говорят: одна голова хорошо, а две лучше. Сухян кивнула. Если бы еще эти головы были настроены на работу — они бы горы вместе свернули, в этом она не сомневалась. А так — не запороли сроки, и ладно. В компании Мун Ино время прошло незаметно. Если один на один они обедали с ощущением легкого напряжения и неловкости, то непоседливый курьер служил глотком свежего воздуха. Ынсан улыбался, отвечал на шутки и даже позволял себе вставить пару слов о случившемся — наедине с Сухян тему аварии он не поднимал вовсе. И все же Мун не мог находиться рядом постоянно, вот и теперь, поблагодарив за обед, умчался по делам, и мигом напряженная тишина обрушилась на голову. — Мы с Минён собираемся на выставку в субботу, — вспомнила Сухян. На самом деле, все давно было распланировано, но за время обеда она действительно успела подзабыть об этом. — Современное искусство Европы. Приехали к нам всего на две недели. Говорят, курировать выставку будет какой-то известный лондонский скульптор. Как дизайнеру тебе бы, возможно, было интересно. Сходим вместе? Затаив дыхание, она ожидала вердикта, но отрицательный взмах головой разрушил ее хрупкие надежды. — В выходные я занят. Спасибо, сонбэ, может, в другой раз. И все. И снова пропасть между ними. Еще недавно Сухян даже не думала об Ынсане, но он назвал ее нуной — об этом забыть она никак не могла. Конечно, это не означало, что теперь она обязана занимать его досуг и ставить его интересы превыше своих, но, кажется, она не могла этого не делать. — Если передумаешь, звони. Минён будет рада твоему обществу. Собрав контейнеры в один, Сухян уже собралась было встать из-за стола, но слова Ынсана остановили ее. — Брось, сонбэ, — он сгреб пустые стаканчики на поднос и стянул куртку со спинки стула. — Твоя дочь за все время видела меня от силы раз пять. Я не такой впечатляющий, чтобы она вообще меня запомнила. Разве что как «дяденьку, который врезается затылком в дверные косяки». — Он рассмеялся, но Сухян было совсем не до смеха. То, как относилась Минён к мужчинам, было чересчур личным и очень болезненным. Сухян не хотелось признаваться даже самой себе, но потребность ее дочери в мужском влиянии была поистине велика. А «дядя Кан» был одним из немногих, в чьей компании Минён видела ее. Так что, да, она была бы очень рада совместной прогулке. Но сказать об этом Ынсану — означало обнажить перед ним душу. Такого доверия между ними не водилось. — Точно, именно этим ты ей и запомнился, — как могла беззаботно рассмеялась она. — Умеешь производить впечатление на маленьких девочек. Впрочем, если судить по Ким Боре, то и на немаленьких — тоже. Сухян бросила взгляд на Ынсана — понять что-то по его выражению лица было сложно: он снова словно лишился всех эмоций. Таким, как она заметила, хубэ бывал только с ней. Сухян было бесконечно жаль, что она не может поднимать настроение так легко, как делал то Мун Ино. Не может говорить такие приятные, смущающие вещи, как Ким Бора. Ей было обидно, что единственная улыбка, которую Ынсан может выдать ей — улыбка из-за неловкости. Как нуна, она не могла спокойно смотреть, как Ынсана пожирает печаль. Но, как нуна, она единственная была допущена до этих его эмоций. — Хорошо, — пообещал Ынсан. — Если смогу освободиться пораньше, позвоню. Спасибо за приглашение. Сухян кивнула, заверив, что он не пожалеет, если сходит с ними. Однако она прекрасно знала, что он не позвонит. *** Выходные, как и ожидалось, прошли врозь. Надоедать Сухян не хотела, но на случай, если Ынсан забыл про выставку, отправила ему сообщение с напоминанием. Оно отметилось, как прочитанное, но ответа не последовало. Никакого. Ынсан не сказал ни да, ни нет, не совершил попытки созвониться, и Сухян не стала давить. Минён современное искусство интересовало постольку-поскольку, но они все же сходили, взглянули на инсталляции, сделали несколько фото и купили пару сувениров. Сухян приобрела безделицу и для Ынсана: абстрактное нечто, подписанное как «рыба на суше». При детальном рассмотрении она даже определила, где у фигурки хвост. Вроде бы. Как бы то ни было, покупала она ее из чистого символизма: во-первых, по гороскопу Ынсан был рыбами, а во-вторых, сейчас он действительно напоминал рыбу, лишенную воды. То, как он барахтался, пытаясь привыкнуть к новым обстоятельствам, было крайне болезненно и печально. Разглядывая фигурку, Сухян испытывала ровно те же чувства. Беспорядочные завихрения, словно бесконечные попытки рыбы найти источник жидкости, приковывали взгляд. Попытка спастись, вернуться к истокам, оставить окружающие, не слишком приятные обстоятельства, в прошлом. Ынсан, конечно, мог не оценить подарка, но главное было — не раскрывать ему суть своего выбора, иначе он никогда не согласился бы принять сувенир. Отвезя преисполненную эмоций Минён к маме, Сухян, еще раз взглянув на скульптуру и довольно кивнув сама себе, направила машину по знакомому адресу. Еще издалека заметила незнакомый автомобиль у ворот и, подъехав ближе, убедилась: представитель прессы, наглый паренёк лет двадцати двух — тот самый журналист, которого она выволокла из траурной комнаты, — устроившись на заднем сидении и не спуская глаз с дома, уминал онигири, совершенно не скрываясь и, более того, — даже не смутившись ее прибытию. Дом спал, хотя для отбоя было еще очень рано. Сухян, оставив машину через дорогу и бросив на журналиста полный презрения взгляд, прошла к воротам. Несколько раз надавила на кнопку, осталась ждать. Журналист не сводил с нее заинтересованного взгляда, даже жевать перестал. Секунды сменялись минутами, Сухян звонила снова и снова, но Кан Ынсан не отзывался. Неужели заснул? Или просто игнорирует ее? Мысль об этом неприятно ввинтилась в район желудка. Не хотелось ощущать себя незваным гостем, однако приходилось принять это и смириться. Или не смириться. Сухян снова вдавила кнопку звонка, задержав ее в этом состоянии надолго. Ынсан должен был понять: она настроена серьезно. Если и решил хандрить, скрывшись от всего мира, она не планировала принимать эти условия. — Нет его. — Стекло в машине журналиста поползло вниз, и его неприятное наглое лицо высунулось наружу. — Как с утра уехал, так пока не возвращался. — Можно было и раньше сказать, — проворчала Сухян, отпуская, наконец, несчастную кнопку. Журналист пожал плечами и, погрузив зубы в онигири, с довольным видом скрылся в салоне. Сухян не знала: радоваться ей, злиться или огорчаться. С одной стороны, ей хотелось проведать Ынсана, и нарушенные планы ей совсем не понравились, с другой — она хотя бы удостоверилась, что хубэ не солгал ей: он и правда был занят на выходных. Оставалось решить: дожидаться ли его возвращения. Сухян сверилась с часами. Было около восьми, и не было никакой гарантии, что Ынсан в принципе планировал сегодня ночевать дома. Позвонить? Присев на ступеньку, Сухян достала телефон и некоторое время просто разглядывала знакомый номер. В последние дни она так часто смотрела на него, не решаясь набрать, что невольно запомнила наизусть. Проведя пальцем над кнопкой вызова, она, сделав глубокий вдох, все же опустила его на сенсор. Тщетно. Оператор сообщила ей то, чего вовсе не хотелось слышать: абонент вне действия сети и не может принять звонок. Подтянув куртку, чтобы не поддувало, Сухян откинулась головой на забор и приготовилась ждать. Она могла вернуться в машину, но хотелось верить, что Ынсан вернется вот-вот. Совсем скоро. С минуты на минуту. — Госпожа? Голос журналиста ворвался в сознание, и Сухян осознала две вещи: во-первых, она задремала, а во-вторых, прошло куда больше времени, чем она думала. Оглядевшись, Сухян встретилась взглядом с журналистом, и он кивнул, подзывая ее к себе. — Госпожа, у меня кофе в термосе. Вы, должно быть, замерзли. Сухян не ответила. Проявление дружелюбия со стороны представителя прессы не могло так легко перевесить факт его мерзкой работы. Он был здесь для того, чтобы вытащить самые темные и грязные подробности из жизни Ынсана — этого забывать она не собиралась. Поднявшись со ступеньки и растерев закоченевшие конечности, она вернулась в машину и включила подогрев сидения. Кофе бы ей действительно не помешал, но связываться с журналистом Сухян не собиралась. Набрав номер Ынсана еще раз и убедившись, что связь по-прежнему отсутствует, она нехотя, но признала поражение. Сколько еще она могла сидеть здесь? Пусть Минён сегодня и ночевала у бабушки, но показаться дома она должна была в любом случае. — Надеюсь, у тебя все хорошо, — проговорила она, взглянув на дом в последний раз. Было почти десять, когда ее машина, сверкнув фарами, медленно покатила вдоль улицы. На сердце скребли кошки, и даже бодрая музыка, пойманная радиоволной, не смогла поднять настроение. *** — Как прошли выходные, Ынсани? Ким Бора атаковала его с порога и Кан Ынсан, явно не готовый к такому, застыл, нервно сжав лямку рюкзака. — Хорошо, — неуверенно ответил он, а пальчики Ким Боры уже по-хозяйски заходили по его джинсовой куртке, расправляя воротник и отряхивая невидимую пыль. Несмотря на огромные каблуки Боры, Ынсан все равно был намного выше — приходилось ей вставать на цыпочки. Впрочем, это, по всей видимости, ее совершенно не беспокоило. — Выглядишь отдохнувшим, — вынесла вердикт она, растягивая губы в улыбке. — Теперь с новыми силами войдешь в рабочую неделю и покажешь нам класс, верно? — Вроде того, — согласился Ынсан, проходя к своему месту. — Сонбэ, как тебе выставка? Ким Бора не уходила. Переведя взгляд с Ынсана на Сухян, собралась ловить каждое слово. От такого пристального внимания стало неловко. Одному Кан Ынсану она бы подробно рассказала о каждой мелочи, показала фотографии, поделилась впечатлениями, но Бора ей подругой не была никогда, открывать лишний раз рот рядом с ней не хотелось. — Если не против, за обедом расскажу, — отмахнулась она, переводя взгляд на монитор. — У меня здесь тональный крем и патчи для глаз, некогда отвлекаться. Боковым зрением заметила, как Ынсан кивнул, а Ким Бора растянула губы в улыбке. — Зато у меня валом свободного времени, и я с удовольствием расскажу тебе, какую чудесную лапшичную открыла для себя в эти выходные. Даже обычный удон там — закачаешься. Приготовившись вещать, она прислонилась к столу Ынсана, скрестив ноги и красноречиво поправив ворот блузки. Все ее поведение так и кричало: взгляни на меня. Кан Ынсан не взглянул. — Прости, — отклонил он предложение Боры. — У меня и самого масса работы, а этот разговор требует и времени, и внимания. В другой раз, ладно? Не дожидаясь ответа, он включил компьютер и прибавил громкости колонкам. Ким Бора нехотя, но ушла за свой стол. Работа спорилась. Сегодня Кан Ынсан выглядел и правда получше, чем всю прошлую неделю. Не такие темные круги под глазами, не такой уставший взгляд — выходные явно пошли ему на пользу. Сухян и сама чувствовала больший покой, а потому работалось хорошо, в привычном ритме, и если забыть о недавней трагедии, можно было представить, что все и правда нормально. Она едва слышно подпевала музыке в колонках, не привлекая внимания коллег, но все же, как оказалось, достаточно громко для того, чтобы какие-то обрывки фраз долетели до соседнего стола. Это не было ее целью, но Кан Ынсан поднял голову и искоса взглянул на нее. — Не знал, что ты настолько продвинутая, сонбэ, — усмехнулся он. — А громче слабо? — Не дождешься, — рассмеялась Сухян и одними губами пропела очередную строчку. — Я могу, я! — оживилась Ким Бора. Набрав побольше воздуха в грудь, она заорала так громко, что даже сотрудники дальних столов подняли свои головы. Нет, она не фальшивила — такому голосу и слуху многие бы позавидовали, но, отразившись от офисных стен, звук вышел поистине оглушающий. — Я тоже слушаю молодежные группы, да, — сообщила Ким Бора довольно, откидываясь в своем кресле. — Так что у тебя и правда продвинутые сонбэ. — Буду знать, — откликнулся Ынсан, приглушая звук. — Но мы, кажется, мешаем остальным работать. Он перешел на наушники, в помещении стало непривычно тихо и даже несколько напряженно. Ким Бора надула губы. Она явно добивалась другого и теперь выглядела жутко недовольной. Сухян покачала головой: коллега кадрила их хубэ уж слишком очевидно, а ему ведь было совершенно не до этого. Да, он остался совсем один после потери матери, но едва ли отношения с женщиной могли заполнить эту пустоту. А вот наполнить его жизнь приятными мелочами было не лишним. Порывшись в ящике стола, Сухян достала сувенир и, махнув перед лицом Кан Ынсана рукой, привлекла его внимание. — А? — он стащил с головы наушники и повернулся в ее сторону. — Ты что-то сказала? — Это тебе. — Сухян выставила перед ним скульптуру, в которой с каждым часом все лучше угадывала рыбу. — На выходе продавались сувениры, и я прихватила один для тебя. — Рыба. — Ынсан повертел скульптуру, присматриваясь. — Занятная вещица. — «Рыба на суше» — так она называется, — пояснила Сухян, и Ким Бора вновь возникла у их стола. — И ребенок слепит такое, — фыркнула она, придирчиво взглянув на скульптуру. — Я тоже могу налепить каких-то завитков и назвать это рыбой. Тратить деньги на подобное «произведение искусства» крайне глупо, уж извини. — Мне нравится, — не взглянув на Бору, сказал Ынсан. — Спасибо, сонбэ. Жаль, что не попал на выставку с вами. Вижу, она была увлекательной. Ким Бора открыла от возмущения рот, но, поймав на себе взгляды коллег, закрыла и, цокая каблуками, скрылась в направлении принтеров. — Я сделала фотографии для тебя, покажу позже, — пообещала Сухян, возвращаясь к работе. Кан Ынсан еще немного покрутил скульптуру в руках и выставил на системный блок. — С нетерпением жду увидеть, — кивнул он и снова натянул наушники. *** В новостях снова говорили об аварии. Журналисты, так и не сумевшие пробиться к Ынсану, пошли обходным путем. Они раздобыли записи с видеорегистраторов и теперь их раз за разом крутили по всем каналам, возвращая Сеул к этой ужасной трагедии. Двадцать семь погибших, двадцать с лишним семей, которым эти видео приносили боль — могли ли телевизионщики этого не понимать? — Все они понимают, сволочи, но им плевать. — Сухян с возмущением затолкала одежду в стиральную машину, ее мать оторвалась от мытья посуды и покачала головой. — Конечно им плевать. — Сложив тарелки на столе, мама принялась с ожесточением протирать их полотенцем. — Это для тебя личное, для твоего коллеги личное, для семей погибших личное, а для журналистов это сенсация. Материал, который очень интересно смаковать. Людям нужны трагедии, чтобы лишний раз доказать себе, что они человечные, душевные, сочувствующие. Кому-то эти кадры и правда дают возможность почувствовать себя лучше. — Но это мерзко, — скривилась Сухян, грубо сунув в машинку ни в чем не повинный джемпер. — Я видела, как рыдал самый оптимистичный в мире мужчина. Я видела, как тряслись его руки и как он ненавидел себя за то, что выжил. Изо дня в день я вижу его тихую драму и понимаю, что это видео значит для него. — Ну, знаешь, — пожала плечами мама, — может, он и не смотрит телевизор. — Только на это и надежда, — согласилась Сухян. — Хотя ему и без этих кадров несладко. Репортеры днюют и ночуют под его забором, коллеги то и дело спешат выразить ему свое сочувствие, и я сейчас думаю, что, возможно, прилипала Ким Бора — не самое худшее, что случалось с Кан Ынсаном за последнее время. Она, по крайней мере, его не жалеет. — Что еще за Ким Бора? — удивление мамы было так велико, что она даже забыла про необходимость заниматься тарелками. Застыла с полотенцем, подозрительно прищурившись. — Да есть у нас одна, — отмахнулась Сухян, совершенно не зная, что может сказать о сотруднице. — Я ее и не знаю толком. Работаем вместе семь лет, она моя ровесница, ведет колонку вопросов и ответов, любит посплетничать. — Она пожала плечами: на этом ее знания заканчивались. — Мы толком не соприкасались никогда, у нас разные интересы, даже на корпоративах особо не общались. Знаешь, она из тех, кто охотно перемоет косточки каждому, но ни слова не расскажет о себе самой. Единственный раз, когда она проявляла ко мне интерес — сразу после развода. И гадать не нужно, с чего вдруг ей тогда резко захотелось подружиться. — Думаешь, твоего Ынсана она тоже хочет в оборот взять, чтобы разузнать об аварии побольше? — спросила мама, и Сухян задумалась. Она никогда не смотрела на ситуацию с этой точки зрения. — Я всегда считала, что Кан Ынсан просто нравится ей, — неуверенно ответила она, пытаясь восстановить в памяти все события минувших дней. — Она и прежде проявляла к нему интерес. Так что здесь, скорее, личное. Хотя… Теперь я не уверена. Хуже навязчивой женщины могла быть только женщина, навязывающаяся с целью выведать секреты — теперь Сухян ощущала еще большее напряжение. Если прежде она не видела в лице Ким Боры проблемы, то после слов мамы уже не могла не думать о коллеге в таком ключе. — Да нет, — качнула она головой. — Ким Бора, конечно, сплетница, но все же не настолько бессовестная. Кан Ынсан просто нравится ей, я почти уверена в этом. — И все же присмотрись к ней, — посоветовала мама. — Бедному мальчику и так хватает потрясений. — Он может за себя постоять. — Хотелось бы Сухян, чтобы голос звучал чуть более уверенно, но она и сама начинала сомневаться. Одинокий человек может начать искать компанию. Хотелось знать наверняка, что эта компания не принесет ему вреда. Либо самой стать его компанией. — Но я буду рядом, чтобы защитить его, — пообещала Сухян, приняв твердое решение. Они с Ынсаном были в хороших отношениях, но это нельзя было назвать дружбой. Теперь она собиралась стать его другом. А дружба начинается с доверия. *** — Могли бы мы поговорить с тобой? Едва придя на работу, Сухян атаковала стол Ынсана. Он выводил линии на графическом планшете, но кивнул, стоило ей высказать свою просьбу. — Давай. Выпьем кофе и поговорим. Заблокировав компьютер, он, придерживая Сухян под локоть, отвел ее к кофемашине, наполнил чайник и выставил на стол чашки. Пока он совершал все эти манипуляции, Сухян стояла, сжимая в руках пакет, который даже не успела убрать под стол. Она не придумала, о чем именно хочет говорить с Ынсаном, но понимала, что если хочет стать ему другом, то должна начать с чего-то максимально откровенного. — Ты будешь снова занят в выходные? — спросила она осторожно. — Нельзя сделать тебя частью семейных планов? Ынсан перевел на нее внимательный взгляд, нахмурился. — Выходные у меня забиты на полгода вперед, — пояснил он, — но если я могу что-то для тебя сделать — только скажи. Я постараюсь сделать все, что в моих силах. — Проведи со мной один день. Пожалуйста, — Сухян смяла ручки пакета, ощутив себя как никогда глупо. — Со мной и Минён. Я не лгала, когда говорила, что она будет рада тебе. Ее просьба не была чем-то трудновыполнимым или к чему-то обязывающим, однако Ынсан не спешил давать ответ. — Это лишнее, сонбэ, — наконец качнул головой он и вернулся к приготовлению кофе. — Я понимаю, ты думаешь, что мне паршиво одному, и хочешь меня как-то отвлечь, но не делай этого из жалости. Прошу: не жалей меня. Сухян его слова задели. Она видела в этой прогулке отличную возможность узнать друг друга получше, и совершенно не думала об этом, как о встрече из жалости. Да и какая жалость, если в какой-то степени она нуждалась в этом даже больше, чем сам Ынсан? Но как могла она объяснить ему такое свое желание? Ведь в какой-то степени он был прав: все действительно происходило в первую очередь из-за случившейся трагедии. По крайней мере, именно произошедшее открыло для Сухян ту степень близости, которая, как оказалось, была между ней и Ынсаном прежде. Хотелось оправдать звание нуны по полной. — И не собиралась, — отрезала она обиженным тоном: пусть Ынсан засомневается в правильности своих выводов. — Пять лет мы знаем друг друга. Неужели нельзя встретиться в нерабочее время хоть раз? Ынсан обернулся к ней, и в его глазах она увидела такую боль, что стало не по себе. — Пять лет мы знаем друг друга, — повторил он с нажимом. — И впервые за пять лет ты зовешь провести с тобой день. Случайно ли, что именно сейчас? Ты все еще будешь утверждать, что делаешь это не из жалости? Она и не ожидала, что простое приглашение прогуляться может вызвать в хубэ такие неприятные эмоции. Он всегда проявлял к ней дружелюбие, и Сухян ни за что не могла поверить, что он отказывает ей из нежелания проводить с ней время. Нет, он действительно был оскорблен ее предложением, правда считал его исключительно проявлением жалости, а это нужно было как-то исправлять. — Просто мне не плевать, — выдохнула Сухян, опустив глаза. — Я знаю, что раньше общалась с тобой куда более формально, но я… — Если она хотела стать его другом, нужно было говорить искренне и откровенно, но Сухян не чувствовала себя способной сказать все то, что должна была. — Я правда не думала, что ты считаешь меня близким человеком. Вроде как и повода для этого не было, но когда мне позвонили… Когда я узнала, как именно подписана в твоем телефоне… Когда… — Сонбэ, — оборвал ее Кан Ынсан. Подошел ближе, взял за плечи, заставил взглянуть себе в глаза. — Я очень сожалею, что невольно втянул тебя в свою семейную трагедию. Но то, как я подписал твое имя в телефоне, не накладывает на тебя обязательств. Я не думал, что однажды ты вообще узнаешь об этой подписи, и мне неловко понимать, что вся твоя доброта, все твое внимание к моей персоне вызвано одним случайным словом. Забудь об этом, ладно? Я исправлю запись должным образом, и мы снова будем общаться как и прежде, ладно? — Не ладно, — качнула головой Сухян, и пальцы Ынсана дрогнули. — Не ладно. Я не хочу общаться как прежде. Прежде я и не думала, что в моей жизни есть кто-то, кто считает меня своим другом, и, пожалуйста, не отнимай у меня это. То, как я подписана у тебя в телефоне — для меня это шанс. Мне нравится быть нуной, Кан Ынсан. Нравится ощущать близость, на которую прежде я и не надеялась. Не исправляй запись, пожалуйста. Вместо этого впусти меня в свою жизнь, прошу. Это очень нужно мне… Она и не думала, что сможет сказать столько. Спасибо, Ынсан не перебивал. Вставь он слово, она, возможно, не смогла бы найти в себе силы продолжить. Но он дал выговориться, и к концу монолога Сухян ощутила, как камень обрушился с ее плеч. Чайник щелкнул, напомнив, что они пришли сюда ради кофе, но ни она, ни Кан Ынсан не обратили на него никакого внимания. Он все еще держал руки у нее на плечах и, кажется, это был самый первый раз, когда он касался ее, но эти прикосновения с каждой секундой становились все менее ощутимыми. Наконец Ынсан убрал руки, вытянув их вдоль тела. Пальцы все еще подрагивали от напряжения. — В других бы обстоятельствах, — наконец выдохнул он едва слышно. — Я был бы рад быть твоим другом, сонбэ. И был бы рад провести с тобой и Минён день, но теперь все иначе. Хотелось оборвать его. Возразить, что ничего не изменилось, но Сухян воздержалась. Ынсан дал ей договорить, а теперь она не должна была мешать ему. — Моя жизнь изменилась, сонбэ… — Наконец вспомнив про кофе, Ынсан отвернулся к столу и наполнил чашки кипятком. Некоторое время раздавались одни лишь позвякивания ложки о стекло. — Прежде я был бы рад твоему приглашению, — заговорил Ынсан, бросив взгляд через плечо. — Действительно был бы рад. Да что там: возможно, прежде я и сам бы пригласил тебя однажды. Но нынешний я — не самая лучшая компания для удивительной молодой женщины и ее славной смышленой дочки. Нынешний я — скверная компания для кого бы то ни было в принципе. Просто поверь и прими это, сонбэ. То, что произошло неделю назад, разделило мою жизнь на до и после. Оно не просто лишило меня матери, но и превратило в совершенно другого человека. Прости, сонбэ, но я, смеющий считать тебя нуной, остался в «до». Мне хотелось бы впустить тебя в свою жизнь, правда, но с некоторых пор это просто невозможно. Кан Ынсан, каким я стал теперь, не заслуживает даже говорить с тобой. — Кан Ынсан… — Сухян, пораженная его словами, протянула руку, но ухватила лишь пустоту. Ынсан ушел, оставив ее гадать: что же случилось с этим человеком? Она не знала наверняка, но понимала, что произошедшее что-то сломало в нем. Сломало так сильно, что она не верила в возможность однажды это починить. И все же бросать Ынсана она не собиралась. Пусть она была нуной для прошлой версии его, это все же было той причиной, по которой она просто не могла оставить его-нынешнего. *** По Мун Ино можно было часы сверять. Он приходил в без двух минут полдень, пританцовывая проходил к столу Ынсана, отвешивая комплименты всем встречающимся на пути сотрудникам, вне зависимости от их возраста и пола; громко подпевая музыке в наушниках, буквально валился на столешницу, нередко цепляя ногами стол Ким Боры. Поначалу она пробовала возмущаться, но в какой-то момент, очевидно, просекла, что парнишка на самом деле дружен с Ынсаном, и от дальнейших проявлений недовольства воздерживалась. Сухян смотрела и не могла понять: в действительности ли интересы Ким Боры касались Ынсана исключительно как неординарной личности, либо ее все же больше волновала скрываемая от прессы сенсация. В любом случае, Кан Ынсан не спешил сближаться и уж тем более выбалтывать свои секреты. Единственный, кто мог рассчитывать на откровенность — Мун Ино — знал не больше остальных. Впрочем, он явно приходил не за этим. — Сходим кушать, нуна? — спросил он, выглянув из-за монитора Ынсана. — Ты сегодня о-о-очень серьезная. Кажется, тебе нужно расслабиться. Утренний разговор за кофе все еще остро вспоминался, и Сухян не была уверена, что стоит соприкасаться столь близко. Ынсану нужно было дать время — нескольких часов было недостаточно. — Сходите, поешьте без меня, — бросил он вдруг настолько равнодушно, что стало неприятно. — Аппетита нет, работы много, да и вообще… Завтра, ладно? Мун Ино нахмурился. Они только-только довели обеденные встречи до каждодневного ритуала, и отказ явно вызвал в нем массу вопросов. — Нуна… — начал он растерянно, но так и не продолжил фразу. Сухян при желании не могла ему ничего сказать. Да, она облажалась. Да, кажется, Ынсан принял ее приглашение за давление. Да, кажется, оно и было давлением. Да, он, по всей видимости, больше не хотел поддерживать с ней приятельские отношения и, да, с ним определенно что-то происходило, но она совершенно не догадывалась, что именно. — Правда, Мун Ино, — деловито отозвалась она, — у нас на этой неделе очень много работы, и пока мы не укладываемся в срок. Возможно, в другой раз. Но, — она кивнула на соседний стул, где высился пакет с контейнерами, — ты можешь перекусить за всех нас. В этот раз, мне кажется, вышло особенно вкусно. Этим утром Сухян действительно впервые была довольна приготовленными блюдами на все сто. Они все больше внешне походили на те красивые закуски из кулинарных книг, а вкус их, если и не достиг совершенства, был куда лучше, чем в первые разы. Минён удивилась тому разнообразию, которое Сухян собрала для нее в школу, а она сама возлагала на сегодняшний обед очень большие надежды. Что ж, хотя бы Мун Ино мог оценить ее труды. Или… — Мне все ясно, — отрезал он, проигнорировав предложение. — Не знаю, что конкретно между вами произошло, да и не мое это дело, но кончайте дуться. Раз нуна говорит, что вышло особенно вкусно, мы должны поесть все вместе. А потом можете продолжать не разговаривать и дальше. — Мы разговариваем, — возразил Ынсан, взглянув на Сухян с примесью вины и смущения. — Так ведь, сонбэ? — Разговариваем, — подтвердила она, впрочем, не слишком убедительно. Горечь сожаления скрыть было выше ее сил. — Что ж, чудесно, — словно бы не заметил ее сомнений Мун Ино. — Если уж вы не ссорились, мы тем более обязаны отобедать вместе. Возражений я не приму и не отстану. Вы же знаете, каким навязчивым и упрямым я умею быть. — Выпрямившись во весь свой немалый рост, Мун Ино гордо вздернул нос и кивнул в сторону дверей. — Давайте, давайте, я даю вам тридцать секунд. В противном случае начну петь. Громко и навязчиво. И не обещаю, что буду попадать в ноты. Он рассмеялся, довольный собой, а Кан Ынсан, нахмурившись, покосился на Сухян. Было видно, что он сомневается. По всей видимости, он действительно собирался держаться подальше от нее. Но даже если Ынсан не был готов принять ее дружбу, общаться с ним, как с коллегой, она ведь все еще могла? — Сходите, перекусите, — отпустила она. Если Ынсан намеревался избегать ее — пускай, но жертвовать обедом она ему не могла позволить. — Вам наверняка есть, что обсудить. А работа не убежит, до дедлайна еще достаточно времени. Идите, идите. Еще немного, и она, схватив со стола папку, шипя «кыш», погнала бы их прочь, но, к счастью, Ынсан не дал ей опуститься до подобного. — Пошли, — кивнул он, впрочем, не особо охотно. — Ты тоже должна поесть, сонбэ. И, как ты сказала, до дедлайна еще далеко. Сухян хотелось отказаться. Кан Ынсан ясно дал ей понять, что не хочет лишний раз соприкасаться, а теперь словно подачку ей бросал, позволяя, так и быть, пойти с ними. Но гордость уступала перед желанием провести в его компании хоть пару лишних минут. Если это значило, что она должна переступить через личные обиды, значит, она переступит. — Чудно, — обрадовался Мун Ино, когда она поднялась со своего места. — А то я уже и вправду решил, что между вами кошка пробежала. Хён, никогда не заставляй меня выбирать из вас двоих, ладно? Нуна вкусно кормит, и мне даже не стыдно это признать: я продамся ей за кимпаб, не раздумывая. — Уверена, что готовлю не хуже, — встряла Ким Бора, также поднимаясь со своего места. — Ынсани, у меня сегодня с собой тушеные морские ушки — ты их любишь? Готовила по новому рецепту — пальчики оближешь. Не откажешься продегустировать? Ынсан не успел отреагировать, Мун Ино, налепив на лицо самую счастливую из улыбок, моментально откликнулся на предложение. — Морские ушки! — он быстро сменил первоначальное направление и завис над столом Ким Боры. — Сонбэним, уверяю: в другой жизни я работал дегустатором, — нараспев протянул он. — Если хотите получить оценку вашим ушкам, лучшей кандидатуры не найти. Ким Бора замялась. Ее щедрость и дружелюбие явно не распространялись ни на кого, кроме Кан Ынсана. — Видишь ли, Мун Ино… — начала она и, встретившись взглядом с Сухян, надменно вздернула подбородок. — В другой раз. У вас уже собралась компания, не хочу встревать. Ну конечно же, нет. Ким Бора надеялась украсть внимание исключительно одного лишь Ынсана — компания Сухян и Мун Ино в ее планы совершенно не входила. — Идем, Ино, — проигнорировав все разговоры, позвал Ынсан, и когда Мун догнал их, тихо добавил: — Честное слово, напоминаешь мне Эдмунда из «Хроник Нарнии». — О, так эта хорошенькая сонбэним — Белая Колдунья?! — не сбавляя громкости и совершенно не стесняясь быть услышанным, воскликнул Мун Ино, обернувшись в сторону Ким Боры. Та фыркнула, демонстративно отвернувшись к компьютеру. Сухян даже стало жаль ее. Она вдруг представила себя на месте Боры, пытающейся перетянуть на себя внимание Кан Ынсана и снова и снова наталкивающейся на стену равнодушия. Если бы не Мун Ино, она бы и оказалась на ее месте. А возможно, еще окажется. — Надеюсь, я никогда не стану для вас Белой Колдуньей, — едва слышно пробормотала она. — Это было бы неприятно. — Ты не она, — подал голос Кан Ынсан, протягивая руку в ее сторону и перехватывая пакет. Сухян не сразу сообразила, чего он хочет, так что пришлось Ынсану едва ощутимо дернуть ручки на себя. — Я понесу, давай. — Ты совершенно точно не она, — поддержал Мун Ино, подбежав к лифтам и вызвав сразу оба. — Ты наш друг. Сложное слово так ошеломило Сухян, что она невольно разжала пальцы. Пакет оказался в руках Ынсана, а сам он вдруг взглянул на нее так пристально, что стало не по себе. Он не хотел быть ее другом — не стоило забывать об этом. Их обед — лишь иллюзия былых отношений. Когда Мун Ино не будет рядом, вероятно, они не станут ходить на перекус вместе. — Я сказал что-то не то? — не понял Мун. — Вы оба побледнели так, будто труп увидели. — Все хорошо. Ответили они почти синхронно и одинаково безрадостно, Мун Ино прочистил горло. — Да ладно! — Он перевел взгляд с Ынсана на Сухян и обратно. — Я честно пытался не встревать в это дело, но без меня вы, кажется, так и продолжите дуться друг на друга. Что-то случилось, а? Сухян не ожидала, что Ынсан ответит. Да и не знала, что он может сказать в данной ситуации. Но все же он сказал. Когда лифт издал писк и раскрыл свои створки, Ынсан набрал в грудь воздуха и, прежде чем ступить в кабинку, бросил то, от чего кожа покрылась мурашками: — Да. Я выжил.