ВыЖИВший

Сухян мялась перед лапшичной, снова и снова уговаривая себя переступить порог, но никак не находя для этого сил. Она уже предвидела не самый простой разговор, совершенно не представляла, как будет его вести, да и вообще не была уверена, что стоит это делать. И все же она должна была попробовать помочь Кан Ынсану — а кто способен подсказать ей верное направление, как не его лучший друг? Да и Мун Ино сам назначил ей встречу, значит, его, как минимум, стоило выслушать. — Вы проходите, госпожа? Если бы не спешащая пообедать парочка, Сухян наверняка простояла перед дверью в ресторан еще очень долго, но сейчас ей пришлось перешагнуть через порог, и тотчас Мун Ино махнул ей со своего места — увидел. Отступать было поздно. Расправив плечи, она прошла к столику, где уже ожидали две порции рамена и морепродукты. — Не все тебе нас кормить. — Мун сделал приглашающий жест, и Сухян, отложив сумочку на соседний стул, села. Некоторое время они просто молча ели, и ожидание было куда утомительнее и сложнее самого непростого из возможных разговоров. — Так что? — спросил Мун Ино, когда на дне мисок не осталось лапши. И все — никакой конкретики. — Что — «что»? — не поняла Сухян. Если вопрос касался Ынсана, ей и самой хотелось бы знать, что с ним происходит и что с этим делать. — Я переживаю, — признался Мун Ино, впервые отбрасывая образ веселого простачка. Он, как Сухян и догадывалась, может и выглядел, как беззаботный студент, но вовсе им не являлся. — Я понимаю, что не стоит сейчас ждать от хёна хорошего настроения, но сегодня за обедом у меня создалось не самое приятное впечатление, будто он сожалеет, что выжил. Нуна, скажи, что мне показалось? Скажи, что ситуация под контролем, ладно? Хотелось бы Сухян сказать нечто подобное, но Мун Ино был слишком близок к истине, чтобы что-то отрицать. И, к сожалению, понимание проблемы не приравнивалось к ее решению. — Боюсь, тебе не показалось, — нехотя призналась она. Говорить с Мун Ино по душам не входило в ее планы, но она так отчаялась найти выход сама, что была даже рада возможному союзнику. — Чем бодрее хочет выглядеть Кан Ынсан, тем отчетливее я вижу это. — Сцепив пальцы в замок, она пару раз ударила ребром ладоней по столешнице, тщательно подбирая слова. Она не была уверена, что вправе обсуждать проблемы Ынсана за его спиной, но выхода просто не оставалось. — Конечно я понимаю, что сейчас моя компания ему едва ли интересна, но никогда прежде он не отталкивал меня так сильно и явно. Быть может, хотя бы тебе он позволяет коснуться своей нынешней жизни? Мун выглядел как никогда серьезно. Обеспокоенно сдвинутые на переносице брови, плотно сжатые губы, до побелевших костяшек стиснутые кулаки — от легкомысленного курьера не осталось и следа. — Если бы, — вспыхнул он в ответ на ее вопрос. — Прежде я действительно был уверен, что хён готов разделить со мной и радости, и горести, но теперь я смотрю на него и вижу совсем другого человека. Точнее, я вижу лишь оболочку с обликом Кан Ынсана, но внутри этой оболочки не хён, каким я его знал, а бесконечная пустота. И я правда стараюсь вернуть своего друга, но это куда сложнее, чем кажется. Вот посуди… — Мун Ино поднял на нее глаза, стукнул пальцем по стоящему перед ним стакану. — Что лично я знаю о хёне? Чем он живет, что любит? Прочей еде он предпочитает мясо, да, это всем известно. Любит компьютерные игры и караоке, но чем мы можем поднять ему настроение? — Он снова стукнул по стакану, задумчиво перечислив: — Вкусным мясом ты нас обеспечиваешь — не помогает. В игру он со времен аварии не заходил, да и никак его не заставить, а караоке сейчас крайне неуместно. Предлагал выпить вместе, но и от этого предложения он отказывается. Словно… Словно запрещает себе счастье. Это так, нуна? Скажи, что я не прав, пожалуйста. В его взгляде была мольба. Мун Ино искренне волновался за Кан Ынсана, и Сухян знала, что он абсолютно прав. К такому выводу она пришла и сама: Ынсан запретил себе радоваться, и любая попытка его развеселить лишь сильнее отдаляла его. Так ведь произошло и с ними? Именно поэтому он отказался гулять с ней? — Единственное, что мы можем: не оставлять своих попыток, — задумалась она. Это казалось единственно верным решением. — Я знаю это чувство: когда кажется, что жизни больше не будет. Когда наказываешь себя за любое проявление радости. Зачастую лишь время помогает притупить чувство вины. — Ты теряла кого-то, — догадался Мун. Теряла. Сухян не просто теряла. Очень много времени потребовалось ей на то, чтобы простить себя. Она была маленькой девочкой, но ощущала то, о чем говорил Ынсан. Она сожалела, что выжила. Считала это несправедливым. Это до сих пор не отпустило ее до конца, и это то, что связывало ее с Кан Ынсаном, пусть он этого и не знал. Но готов ли он был услышать ее историю? Готова ли была она ее рассказать? В любом случае, говорить что-то Мун Ино она точно не собиралась. — Было дело, — ответила она пространно. — Давно, очень давно. Достаточно давно для того, чтобы понять: полностью переступить через произошедшее нельзя. Разве что научиться жить с этим. На каком-то этапе приходит не полное, но прощение. И лишь потом возвращается радость. Ей было пятнадцать, когда она впервые позволила себе сходить в караоке с друзьями, да и то потом всю ночь исходила рыданиями от того, что испытала ту радость, которой в жизни ее сестры никогда уже не будет. Семнадцать лет спустя она все еще помнила вкус тех слез. От Ынсана нельзя было требовать таких скорых изменений. Он потерял последнего родного человека, стал свидетелем множества смертей и, вероятно, нуждался в помощи психолога. От которой, настолько Сухян было известно, Кан Ынсан отказался. — Будешь с ним до конца? — задумчиво спросил Мун Ино, покачав стакан из стороны в сторону. Вода в нем пошла кругами, и некоторое время Мун просто рассматривал ее. — Да, конечно, сколько потребуется, — уверенно пообещала Сухян. — Ведь ты тоже? — Разумеется. — Он отставил стакан в сторону и попросил счет: говорить больше было не о чем. — Будем поддерживать друг друга. Так хёну будет труднее от нас избавиться. Сухян кивнула. Если Кан Ынсан и задумал страдать в одиночестве, они не планировали этого допускать. Работая заодно, они могли добиться большего. Но в ближайших планах было просто оставаться рядом, другого в данный момент Ынсану и не требовалось. *** Все тот же журналист все в той же машине, казалось, уже ждал прихода Сухян. Стоило ее Киа притормозить у обочины, он опустил стекло и выглянул наружу. — Снова нет. Уехал. Мой коллега поехал следом, но объект сбросил хвост. — Он не объект, — выпалила Сухян. Все, что относилось к Ынсану, воспринималось ею крайне остро. — Его зовут Кан Ынсан, и он человек, а не ваша неуловимая сенсация. Журналист пожал плечами, всем своим видом выражая, что для него это не имеет никакого значения. Человек или объект — Кан Ынсан был единственным, кто в подробностях знал, что произошло в тот злополучный день, и все так же отказывался раскрывать подробности прессе. — В прошлый раз он вернулся заполночь, — выкрикнул журналист, когда Сухян прошла к забору и, опустив на него локти, взгляделась во двор. Но она не ждала Ынсана. Просто хотелось понять, чем он живет. По запущенным растениям она поняла, что окружающее его пространство вовсе не являлось предметом его интереса. Вторжение в частную собственность — конечно: Сухян помнила закон и вовсе не желала его нарушать, но она не собиралась делать ничего плохого. Толкнув калитку, прошла во двор и, вооружившись садовым шлангом, направилась спасать растения. Работы было много, и не факт, что ее труды сумели бы возродить погибающие кусты, но она не могла не попробовать. День был теплый, решимости хватало с запасом, так что Сухян принялась за работу в весьма поднятом настроении. Она уже успела полить все растения по правую сторону от дорожки, как вдруг внимание ее привлек тихий скрип. Ынсан едва ли мог вернуться так рано, но никого другого ждать не приходилось. Сухян оглянулась: надоедливый журналист просто молча дошел до нее и, по-прежнему не говоря ни слова, склонился к траве. Под движениями его сильных рук один за другим отделялись от цветочных насаждений грубые сорняки, и летели на землю. Журналист не заговаривал, Сухян не спрашивала, они просто работали, пока солнце не опустилось за горизонт, все растения во дворе не оказались политыми, а сорная трава не отправилась в мусорный бак. И все равно работа продолжилась. Осмелев, журналист подошел к сараю и, прихватив от дверей садовые грабли, направился к деревьям. Часть листвы уже опала, и он, не теряя ни минуты, принялся сгребать все в одну кучу. Сухян, оставив его заниматься этим, обошла дом и прикинула, чем еще она способна помочь. На глаза бросились грязные окна — неделю назад шел дождь, и по стеклам расползлись грязные разводы. Вспомнив, что в машине есть подходящая губка, уже через несколько минут Сухян начала приводить окна в должный вид. Конечно, едва ли Кан Ынсан вообще обратит внимание на окна или кусты, но она делала это не ради похвалы. Часом позже, отогреваясь в машине журналиста с его кофе из термоса, она попыталась задать себе вопрос, ради чего вообще пришла сюда и зачем полезла наводить порядок, но ответа не нашлось. Просто она не могла иначе. Просто так было нужно. Просто… Просто так поступил бы друг. — Ан Пёнщик, — представился журналист в тишине салона. — Кем вы приходитесь объе… Кан Ынсану? — Не отвечаю на вопросы прессы, — отозвалась Сухян, не глядя на журналиста, тот закашлялся. — Нет, не статьи ради, не подумайте. Просто… Вы, должно быть, очень близки. Я здесь вторую неделю, и могу заключить, что Кан Ынсан очень одинок. Опять же, исключительно из человеческих побуждений, не для сенсации… — Он взглянул на Сухян, но она продолжила смотреть вперед, вылавливая профиль журналиста в отражении стекла. — Не мне судить, но Кан Ынсану нужна помощь. То, как тщательно он скрывает детали произошедшего, кажется, даже от самого себя, говорит об очень сильном потрясении. Поверьте мне, я имел дело с людьми, пережившими трагедии. Я способен узнать синдром выжившего. — Синдром выжившего? — переспросила Сухян. Крепость ее самообладания пала, этот журналист… Ан Пёнщик сумел похитить ее внимание. — Это когда… — начал он. Сухян не стала слушать. — Я знаю, что это значит, — оборвала она. Этот синдром был в ее жизни долгие годы, не было необходимости выслушивать лекции на эту тему. — Но что вы знаете об этом? У вас есть какие-то мысли на этот счет? Как ваши знакомые справлялись с этим синдромом? Действенный способ. Чтобы наверняка — вам знакомо что-то подобное? Журналист лишь отрицательно качнул головой, разрушив ее хрупкие надежды. — Спасибо за кофе. — Сухян отставила стаканчик и опустила подбородок на сложенные домиком ладони. Ее не гнали, и она могла продолжать ждать Кан Ынсана в относительном уюте. С компанией — какой-никакой, — было все же комфортнее, чем одной. Сегодня она намеревалась дождаться хубэ. Просто чтобы оценить его физическое и душевное состояние. Как знать, может сегодня Ынсан окажется в другом настроении и будет ей рад? *** Ночевать Ынсан не вернулся. Когда город накрыла ночь, а в конце улицы зажглись фонари, Сухян понадеялась, что вот-вот мелькнут вдалеке фары, но время шло, фары не мелькали. — Я не могу ждать больше, — с сожалением проговорила она, когда на часах перевалило одиннадцать. Ей нужно было возвращаться домой, к маме и дочке, и хоть она ощущала сильное разочарование и даже сожаление, других вариантов не оставалось. — Вы можете дать мне свой номер, и я сообщу вам, когда он вернется, — предложил журналист, но Сухян отклонила предложение. Не хватало еще, чтобы представители прессы начали названивать ей. Журналистам Сухян не доверяла, какими бы миролюбивыми они ни казались. Вернулась домой она в не самом лучшем расположении духа, прошла в детскую, чтобы убедиться: и мама, и Минён спят. Обычно дочка засыпала на ее плече, теперь же крепко обнимала бабушку. Сухян ощутила вину. В погоне непонятно за чем она упускала важные мгновения, которые Ынсан просил ее ценить больше всего на свете. Дабы не разбудить маму, Сухян послала обеим своим девочкам воздушные поцелуи и вернулась в гостиную. Спать не хотелось. Происходящее настолько взбудоражило ее, что она потеряла покой и вряд ли могла в ближайшее время его обрести. Опустившись на диван, прикрыла глаза и просто некоторое время прислушивалась к тишине. Ынсан не вернулся домой. Где его носило? Все ли было хорошо? Рука сама собой потянулась к смартфону, набрала знакомый номер, но как и в прошлую неделю абонент оказался недоступен. — Где ты, Кан Ынсан? Было около полуночи, когда Сухян, сама себе напоминая привидение, проползла на кухню. Не может заснуть, так хоть делом займется. Еще две недели назад она готовила весьма посредственно, теперь же по памяти восстановила лучшие из проверенных рецептов и забила холодильник непривычным для этого дома разнообразием блюд. Хотелось как-то отблагодарить маму и Минён за понимание, и еда — меньшее, что она могла сделать. Когда Сухян закончила, только-только перевалило за три, и все равно заснуть сейчас казалось чем-то из области фантастики. Сердце неприятно щемило, в голове, не до конца сформировавшаяся, засела мысль, что происходит что-то очень плохое, и палец снова потянулся к иконке с именем. Сухян отдавала себе отчет, что в это время звонить не стоит, но ни на миг не допустила даже робкой надежды, что ей ответят. Ынсан ответил. После первого же гудка на том конце раздался его взволнованный голос. «Сонбэ?» Радость вперемешку с неловкостью накрыли Сухян так, что ноги отказались держать. Она поспешно заняла стул, опустив локти на столешницу. Все слова мигом забылись. «Сонбэ?!» Ынсан повысил голос, заставив Сухян встряхнуться. Она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями, и задала тот вопрос, на который и не надеялась получить ответ. — Ты сейчас где? Он мог быть дома. Мог вернуться после полуночи и лечь спать. Она, вероятно, разбудила его. А если нет — едва ли она могла услышать правду. «Возвращаюсь в Сеул, — все же ответил Ынсан. — Уезжал. Через полчаса буду проезжать редакцию. Что-то случилось, сонбэ? Тебе нужна помощь?» Сухян мотнула головой, хоть он и не мог ее видеть. В помощи нуждался он сам. Судя по выцветшему, уставшему голосу — он нуждался в той помощи, которой она никогда не могла ему предоставить. — Я хочу выпить, — неожиданно для самой себя сказала она. — С тобой. Сейчас. Странное желание, да? Конечно, оно было странным. И уж тем более ничуть не свойственным для самой Сухян, но в ту секунду она ощутила, что действительно хочет этого. Ынсан молчал. Что он мог ей ответить на подобное заявление? Сухян приготовилась жать отбой. «Хорошо, — неожиданно прозвучало на другом конце. — Диктуй адрес, я приеду. И одевайся потеплее, похолодало». Каким-то удивительным, странным, неожиданным и крайне нелепым образом Сухян в половине четвертого ночи оказалась под подъездом своего дома, а Кан Ынсан — на стоянке напротив. Все еще было сложно поверить в происходящее, но это совершенно точно было правдой. Темная джинсовка, серая толстовка, взъерошенные волосы — это все совершенно точно не привидилось Сухян. Как и встревоженный взгляд, когда Ынсан подбежал к ней и осведомился, все ли хорошо. Все было хорошо и нехорошо одновременно. Отчего-то очень хотелось плакать. И радоваться. Сухян так и не поняла, чего ей хочется больше. — Уладил свои дела? — вместо ответа спросила она. Ынсан словно пощечину получил. Взгляд его остекленел, дыхание дрогнуло, плечи напряглись. Очевидно, не стоило касаться этого вопроса. — Пойдем? — не дожидаясь ответа спросила Сухян. Она давала хубэ возможность отмолчаться. Если бы захотел, он бы рассказал. Он не хотел. — Я купил все необходимое по дороге, — рассказал Ынсан, провожая ее к машине. Открыл дверцу, и Сухян тотчас увидела подтверждение его словам: две бутылки соджу, пакет онигири, пластиковые стаканчики. — Кажется, сегодня домой я поеду на такси. — Неловко улыбнувшись, Ынсан обошел машину и занял водительское сидение. — По шкале от одного до десяти: как сильно ты хочешь напиться? Сухян не знала ответа. Она не знала в принципе, пойдет ли голова кругом после стакана или бутылки. Говорить Ынсану, что всегда ограничивалась максимум одним бокалом вина, она не планировала. — Как пойдет, — пожала плечами она, и Ынсан, кивнув, наполнил стаканы в первый раз. Молчали. Опрокинув в себя горячительную жидкость, не сказали ни слова. Сжевав по онигири, лишь раз взглянули друг на друга. После снова пили — сколько? — Сухян не думала об этом. Просто пила, просто ела, просто молчала. А потом проснулась. Первое, что она сумела более-менее связно сообразить: уже утро. В глаза слепил рассветный свет, а птицы громко чирикали. Потом пришло осознание, что она все еще в машине. На заднем сидении. Когда она успела туда перебраться, определить было трудно. Она вроде и помнила этот момент, но с той же вероятностью могла его просто себе додумать. Голова покоилась на чем-то теплом и удобном. Сухян скосила глаза: теплое и удобное оказалось плечом Ынсана. Хубэ все еще не проснулся, так что она решила не шевелиться, дабы не разбудить его раньше времени. Прикрыв глаза, попыталась восстановить события минувшей ночи, но вспоминалась лишь выпивка и тишина. Они вообще не разговаривали? Чем больше Сухян об этом думала, тем сильнее убеждалась в этом. Они слушали тишину. Молча делили одну боль на двоих — были ли нужны слова? Судя по ощущениям было около шести утра, а Минён в выходные поднималась не раньше девяти — Сухян могла позволить себе небольшую передышку. Очень много лет она не просыпалась с таким вот ощущением тепла. Не слышала рядом успокаивающего дыхания, не хотела продлить момент пробуждения. Рядом с Ынсаном было спокойно. Потребовалось пережить такую страшную беду, чтобы понять это. Лишь когда он стал отталкивать ее, она поняла как сильно хочет видеть его рядом. Сейчас Ынсан не отталкивал. Он тихо спал, прижавшись подбородком к ее затылку. Чуть передвинув ладонь, Сухян накрыла его пальцы — теплые, музыкально-длинные. Она очень боялась, что Ынсан проснется и момент закончится, но его дыхание оставалось ровным, и в какой-то момент, убаюканная тишиной, Сухян снова задремала, и ощущение безопасности и покоя не оставляло ее даже во сне. — Сонбэ… Тихий шепот и аккуратное прикосновение к руке пробудило Сухян, и она с ужасом осознала, что проспала куда больше положенного. Двор многоквартирного дома оживал ближе к восьми утра, и сейчас Сухян видела то самое оживление: подростки спешили на встречу с друзьями, бабушки стекались к крытой беседке, дедушка Пак Сухо из квартиры напротив тащил набор инструментов к машине — старой развалюхе, которую он на протяжении вот уже несколько лет тщетно, но регулярно пытался чинить. Информация обрушилась на Сухян с такой силой, что она, не отдавая себе отчета, подскочила, выпрямившись по струнке, а потрясенный Ынсан покосился на нее с подозрением. — Прости?.. — на всякий случай то ли попросил, то ли спросил он. — Я… — Сухян огляделась. — Уже утро… — Утро, — согласился Ынсан. — И теперь мне нет необходимости ехать домой на такси. Кажется, за ночь весь алкоголь выветрился из меня подчистую. Его внешний вид, однако, говорил о том, что если не опьянение, то головная боль ему все еще сопутствует. Сухян испытала вину за то, что подтолкнула хубэ к такому состоянию. — Ты просто обязан позавтракать с нами, — решительно заявила она, надеясь хоть чем-то загладить провинность. — Как сонбэ я должна следить за тем, чтобы ты питался регулярно и разнообразно. Она намеренно избегала слова «друг», хотя оно буквально напрашивалось в данных обстоятельствах. Как друг она не могла отпустить его голодным. И все же говорить подобного не стоило. После ее слов Кан Ынсан весь сжался, словно совершил какую-то провинность, а после отстраненно качнул головой и принялся оправлять куртку. — Спасибо, сонбэ, но будет лучше, если я поем дома. Я провел за городом двадцать часов, мне нужно как минимум принять душ, почистить зубы и переодеться. Я не могу заявиться к тебе домой в таком вот виде. Еще испугаю Минён. Он не говорил о том, что не стоит им проводить время вместе, но наверняка подразумевал это. Сухян кивнула, не желая устраивать бессмысленные торги. — Позволь хоть собрать тебе в контейнер всего понемногу, — попробовала зайти с другой стороны она. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя есть домашняя еда. Ынсан явно сомневался. Он едва ли хотел задерживаться здесь дольше положенного, но не мог не понимать, что легче согласиться. — Если только немного, — согласился он. — Я и так регулярно объедаю тебя. Кажется, мне пора начать тебе за это платить. То, что звучало как шутка, лишь сильнее царапнуло Сухян неприятным чувством. Ынсан совершенно не воспринимал их общение, как дружбу, иначе ни за что не поднял бы вопрос бартера. — Расплатишься со мной свежими идеями, — подхватила она, надеясь перевести разговор в шутку. — И таким дизайнерским сопровождением моей колонки, чтобы читателям непременно захотелось купить обозреваемую продукцию. Ынсан, приложив ладонь к груди, торжественно поклялся выкладываться по полной и, покинув машину, открыл для нее дверцу. Договорились, что он подождет, пока Сухян сбегает за контейнером, и ей осталось лишь надеяться на то, что он не уедет, стоит ей только дойти до подъезда. Во рту оставалось не слишком приятное напоминание о ночной попойке, а голова прилично так гудела. Сухян, помассировав виски, отыскала взглядом окна своей квартиры. Мама наверняка уже встала, и теперь предстояло пережить допрос с пристрастием. Лишних вопросов хотелось избежать. — Неловко вышло, извини, — заговорил Ынсан, становясь рядом. — В моих планы не входило твое похищение, но я украл у тебя всю ночь. Сухян лишь передернула плечом. Она была совершенно не против подобного похищения. Пусть она не помнила о чем они говорили и говорили ли вообще, но, по крайней мере, могла быть уверена, что эту ночь Кан Ынсан не провел в самокопании. Такому ничтожному, но вмешательству в его жизнь Сухян была рада. Пусть что бы хубэ ни говорил днем, но ночью он был ей чуть больше другом, чем всегда. И они правда понимали друг друга, даже без слов. — Чувствую себя героем дорамы, — неловко усмехнулся Ынсан, откидываясь спиной на машину. Выглядел он изрядно помятым, как, вероятно, и она сама. И все же Сухян чувствовала себя достаточно бодрой и ясно мыслящей. И не испытывала ни малейших угрызений совести. Совершенно не как героини в дорамах. — Будь мы в дораме, — задумчиво протянула она, — то никогда не напивались бы в паре шагов от дома, это как минимум. Путь обязательно был бы долгий, я — не совсем вменяемая, и ты тащил бы меня на спине. Она представила себе эту картину и рассмеялась. Стоило придумать их несостоявшейся дораме название. И это наверняка была бы самая скучная дорама из всех. — Нет, я совершенно не подхожу на роль в дораме. — Сухян качнула головой и снова потерла виски — вероятно, это и называлось похмельем? — Типичных для дорамы деталей в моей жизни никогда не случалось. — Да разве такое только в дорамах бывает? — искренне удивился Ынсан, развернувшись к ней лицом. — Я, конечно, не эксперт по катанию выпивших женщин, но… Ты хочешь сказать: никто и никогда не вез нетрезвую тебя на спине? В его глазах виделись задорные огоньки. Такого его взгляда Сухян не видела уже очень давно. — До этого дня я ни разу не напивалась, — призналась она, смущенно заправив волосы за ухо. — Не поверишь: ни одного случая нетрезвой меня за все тридцать два года. Ни одной подвернутой во время свидания лодыжки, натертых мозолей или сломанных каблуков. Я скучна, бесхитростна и совершенно не подхожу под типаж героини дорамы. И нет, никто меня на спине не возил. Никто и никогда. Ынсан огляделся. Бабушки из беседки не сводили с них внимательных взглядов — зная их, Сухян не сомневалась: события, предшествующие этому моменту, были им «известны» гораздо лучше, чем ей самой, причем в самых мельчайших деталях. Однако Ынсана, по всей видимости, или совершенно не волновали пересуды, или даже нравилось их подогревать, потому что он, хмыкнув, вдруг отошел от машины на некоторое расстояние и, опустившись на корточки, кивнул себе за спину. — Забирайся. Сухян охнула. Все происходящее было таким неожиданным, странным и даже немножечко диким, что она совершенно не знала, как ей реагировать. Она в принципе не могла до конца осознать происходящее. Кан Ынсан сейчас предлагал ей… — Что-о? — со смесью паники и ужаса выдохнула она. Ынсан повторил свой кивок. — Забирайся. Никто и никогда не возил тебя на спине — настало время исправить это досадное недоразумение. Он выглядел легкомысленным и задорным, как и прежде, до аварии, но это не означало, что стоит незамедлительно принять столь нелепое предложение. — Брось, Кан Ынсан, — качнула головой она и покосилась на бабушек — не только они, но и дедушка Пак Сухо таращился на них во все глаза. — Забирайся, сонбэ. Не шучу. — Ынсан спружинил на ногах, демонстрируя нетерпение. — Давай же. — Люди смотрят! — в голосе Сухян звучал неподдельный ужас. Кан Ынсан проследил в направлении беседки и к пущему возмущению Сухян махнул бабушкам рукой. — А может у этих милых аджумм тоже никогда не бывало подобного? — спросил он, вновь взглянув на нее. — Давай, Ли Сухян, лезь на спину, трусиха. Побудь хоть пару позорных секунд героиней дорамы. — Меня смущает слово «позор», применимое к этой ситуации, — нахмурилась Сухян, ощутив, как горят уши. Она словно бы предстала голой перед целой толпой, хотя сравнение казалось недостаточным. — Тебе правда есть до этого дело? — в голосе Ынсана больше не слышалась былая легкость. Он был серьезен как никогда. — Чье-то мнение действительно может перевесить такую уникальную возможность? — спросил он, в который раз повторив кивок. — Ну… — Сухян замялась. Она никогда прежде не ощущала себя героиней дорамы, а теперь словно бы все объективы были направлены на нее одну. — Сонбэ, серьезно. Ты просто обязана прокатиться на моей спине сегодня. — Ынсан поднялся на ноги, чуть размял бедра и, подойдя к Сухян, перехватил ее ладони и положил себе на плечи. Очевидно, решил взять ситуацию в свои руки. — Смелее, женщина из дорамы. Он снова опустился, на этот раз прямо напротив нее, и Сухян, зажмурившись, сделала шаг в его сторону. Было неловко обхватывать его шею, неловко чувствовать его пальцы на своих бедрах, и особенно неловко было понимать, что за ними наблюдает не просто весь двор, а самое могущественное из средств массовой информации, какое только придумало человечество — бабушки. *** Как оказалось позже, бабушки были далеко не самой большой проблемой Сухян. Она «прокатилась» от парковки до самого дома и без приключений достигла своего этажа. На удивление не столкнулась с мамой и сумела набрать в контейнер понемногу от каждого приготовленного ночью блюда. Так же беспрепятственно спустилась вниз, к небольшому диванчику, на котором согласился ее подождать Ынсан, получила заверения, что все непременно будет съедено, и снова же без приключений вернулась в квартиру. И вот тогда, махнув хубэ на прощание и проведя его машину взглядом, она поняла, что влипла самым пренеприятнейшим образом. — И кто этот очаровательный длинноногий мужчина, который любезно поработал лошадью на глазах у всего твоего двора? Мама, которую Сухян напрасно считала спящей, возникла в дверях кухни с самым страшным из своих лиц: лицом мамы, которая нашла новую жертву. Сухян знала, что за этим последует: бесконечность расспросов обо всем на свете и полное неприятие фразы «мы просто друзья». — Это Кан Ынсан, — ответила она, надеясь, что это имя скажет маме достаточно, чтобы удовлетворить ее любопытство и дать понять: играть в сводницу здесь неуместно. Какой там! Мама ухватилась за это имя с хваткой питбуля, не меньше. Поднапрягла память и выудила на свет все факты, которые Сухян по глупости своей ей додумалась разболтать. Часть из того, что вспомнила мама, для Сухян и самой стало откровением — она умудрилась благополучно забыть те или иные незначительные детали. Как она выяснила минут сорок спустя: не было ничего, что мама бы считала незначительным. — Мы просто коллеги, мама. Даже не близкие друзья! — в который раз за это время стенала Сухян, но мама словно не слышала. Пыталась выведать все новые и новые факты из жизни Кан Ынсана — тут Сухян притворилась глухонемой; затем пробовала выяснить детали произошедшей во дворе сцены — на этом моменте Сухян прикинулась дурочкой; а позже, не найдя желаемого отклика, мама, обиженно вздернув нос, отправилась звонить бабушке, и до самого пробуждения Минён Сухян слушала, какой неблагодарной и легкомысленной глупышкой они ее, оказывается, вырастили. Впрочем, в этом не было ничего нового. Все четыре года, прошедшие со времен развода, мама только и пыталась «пристроить свою недальновидную дочь в хорошие руки». После гибели сестры это, кажется, стало единственной целью и смыслом жизни ее матери, но, как бы Сухян ни понимала все ее мотивы, не хотела пристраиваться ни в чьи руки просто потому, что «так надо». И уж тем более она не собиралась пристраиваться в руки Кан Ынсана. А ведь разговор с матерью был только вершиной айсберга — Сухян поняла это, стоило выйти с Минён на прогулку. Бабушки постарались на славу: всюду, куда бы Сухян ни свернула, ее сопровождали возбужденные шепотки. В лицо никто ничего не говорил, но и особо скрывать перешептывания никто не собирался. Сухян узнала о себе много чего интересного: что она, оказывается, «каждые выходные ночует вне дома», что «уже не в первый раз загадочный красавец подвозит ее домой», что «она, видимо, часто выпивает, потому как что ни взглянешь, ее везут на спине», что «наверняка скоро свадьба» и даже что «она совершенно точно беременна, раз начала носить пиджаки — прячет живот, не иначе». Возможно, стоило отнестись к сложившейся ситуации с юмором, но Сухян было совершенно не до смеха. Кан Ынсан уболтал ее не просто на дурачество, а на серьезную головную боль, не меньше. — Ну спасибо тебе, мужчина из дорамы, — фыркнула она, расстегнув пуговки на пиджаке — хоть одним слухам она могла положить конец: ее тонкая талия никуда не делась. *** — Ты превратил мою жизнь не в дораму, нет, — сообщила Сухян, стоило Ынсану показаться в офисе и занять рабочее место. — Я чертов экспонат в музее, не иначе. И всем срочно нужно меня обсудить. — Радуйся, что причина этого — простая причуда, — отозвался он, передав через стол ее контейнер. — Мне весь город косточки перемывает, а я даже не могу сказать, что это того стоило. Говорил он легко, словно принял случившееся или просто свыкся, но Сухян ни на секунду не поверила этой легкости. Ынсан действительно все еще был самым обсуждаемым в прессе человеком. Возможно, если бы он дал интервью и рассказал свою версию событий, интерес к нему со стороны общественности либо сошел на нет окончательно, либо угас хотя бы частично. Но Ынсан по-прежнему отказывался вспоминать произошедшее, а поэтому снова и снова становился объектом пересудов куда более неприятных, чем услышанные ею предположения о скором замужестве и прочем в этом роде. Ей, по крайней мере, не напоминали раз за разом о самом худшем дне ее жизни. — Ты прав, — согласилась Сухян, стараясь скорее уйти от щекотливой темы. — Я́ могу сказать, что это того стоило. Это были лучшие две минуты позора в моей дорамной жизни. — Я рад, — кивнул Ынсан, но горечь в его глазах напомнила, что это всего слишком мало, чтобы вернуть жизнь в нормальное русло. — Помнится, я обещал выкладываться для твоей колонки по максимуму. С чего начнем, сонбэ? — С музыки, — пожала плечами она. — Всегда стоит начинать с музыки. — И то верно, — подхватил Ынсан, открывая плейлист. — И спонсор этого дня… — он задумчиво загудел, просматривая треки. — Coldplay с композицией «Amazing day». Непривычно спокойная, меланхоличная мелодия потекла из динамиков, мигом перетянув на себя внимание всех сотрудников. Ким Бора удивленно оторвалась от монитора и взглянула в их направлении, застывший возле кофе-автомата босс нахмурился. — Ынсани, ты решил начать день любовной лирикой? — растянула губы в улыбке Ким Бора. — Так нетипично для тебя. Она была права. Кан Ынсан всегда начинал рабочий день с чего-то задорного и зажигательного, переходя на лирику лишь под вечер, когда все уставали и начинали зевать или чаще положенного отходить за кофе или на перекур. Ынсан лишь пожал плечами и пропел строчку. По нему было видно, что выбором песни он доволен, а пальцы его уже запорхали по клавиатуре, подготавливая рабочее пространство — он с головой погрузился в дела насущные. — Знаешь, Ынсани… — Ким Бора проскользнула к его столу и присела на краешек. — Признаешь ты это или нет, но я предпочту принять перемены в твоих музыкальных пристрастиях на свой счет. Кокетливо рассмеявшись, Бора метнула взгляд в ее сторону, но не сумела добиться внимания — Сухян всецело отдалась тексту перед собой, собирать сплетни она не планировала. — Мне кажется, вчерашняя прогулка настроила тебя на лирический лад. И, я не сильна в английском, но поправь меня, если я ошибаюсь: в песне говорится о том, что девушка изменила его жизнь и разделила с ним его шрамы и боль? — Вроде того, — не глядя на Ким Бору, отозвался Ынсан. На экране расцветали первые эскизы будущего оформления. — Ты переоцениваешь одну прогулку, — хихикнула Ким Бора и, протянув ладонь, поправила выбившуюся из общей массы прядь волос. Ынсан поднял на нее глаза, но промолчал. В отношении Боры он всегда предпочитал отмалчиваться. Но если коллега права, и эта песня стала результатом вчерашнего… — свидания? — то это означало, что Ынсан потому и отмалчивался, что отношение к Ким Боре смущало его и вызывало определенные эмоции. Не к месту вспомнились слова мамы. А что если Бора и в этот раз просто пытается собрать сплетни? Насколько откровенным хубэ был во время их встречи? Качнув головой, Сухян заставила себя перестать об этом думать. Не могла же она опекать Кан Ынсана настолько навязчиво, чтобы еще и в его отношения с женщинами совать свой нос. — Спасибо тебе, сонбэ, — вдруг заговорил Ынсан, послав Ким Боре одну из своих обезоруживающих улыбок. — Я очень ценю твою поддержку и помощь. — Это было нетрудно и только в радость, — вновь хихикнула Бора и, поднявшись со стола, переплыла на свое место. — Обращайся, я всегда готова помочь. Сложно было понять, о чем они говорят, но по громкому голосу коллеги было понятно — чем бы это ни было, Ким Бора хотела сделать это достоянием общественности. Время до обеда тянулось бесконечно долго. Текст вроде как складывался, но снова и снова Сухян ловила себя на том, что результат оказывается вовсе не таким, как она ожидала. Она меняла предложения местами, стирала и заменяла, переписывала строчки и целые абзацы, пила кофе, терла виски — лучше не становилось. От мыслей, казалось, лопалась голова. Когда Сухян признала, что работа не склеится, появился ее спаситель. Мун Ино впервые за все время знакомства с ним появился в офисе без казавшихся его продолжением наушников. Кожанку заменял строгий пиджак, потертые джинсы — выглаженные брюки, а кеды — лакированные туфли. Обычно падающая на глаза челка была зачесана назад, покрыта лаком, а при его приближении Сухян ощутила еще и терпкий парфюм, который прекрасно оттенял его собственный запах. Ынсан, выводящий линии на холсте, замер, так и не опустив перо. Вид друга потряс его не меньше, чем Сухян, и он даже поздоровался с Мун Ино каким-то совершенно незнакомым, напряженным голосом. — А угадайте, кто больше не курьер? — усмехнулся Мун, опуская ладони на столешницу. На запястье вместо привычных фенечек блеснули дорогие часы. — Кому предложили постоянную работу этажом ниже? — А как же: пойти в армию до того, как получишь приличную работу? — с улыбкой вспомнила Сухян. Мун Ино замялся. — Я схожу... Позже... Сонбэ, давай притворимся, что того разговора не было, ладно? — протянул он. — Я не мог отказаться от такой прекрасной возможности. — Выглядишь так, будто тебя назначили на должность директора, не иначе, — все так же подозрительно косясь, сглотнул Ынсан. — Хотя не припомню, чтобы наш директор хоть раз оделся вот так. — На корпоративе по случаю Чусока два года назад, — подсказала Сухян. — У коллектива тогда был шок. — А, да, точно, — подхватил Ынсан. — Меня тогда не было в городе, но, помню, как гудел офис всю последующую неделю. — Ну? — Мун Ино вскинул бровь. — Обо мне офис будет гудеть неделю? Он выглядел жутко самодовольным. Где бы он ни взял эту одежду и по какой бы причине ни вырядился подобным образом, успеха он, определенно, добился. — О тебе будет гудеть месяц, — заверила Сухян, поднимаясь со своего места. — И раз уж ты сегодня такой важный и уже даже не курьер, пакет несешь ты. Она передала Мун Ино контейнер, и тот, широко улыбнувшись, перекинул его с одной руки в другую. — Нуна, с этого дня можешь не готовить — я угощаю! Выглядел он до смешного важным, и Сухян, не удержавшись, отвесила ему подзатыльник. — Разоришься угощать, миллионер ты наш новоявленный. Мун Ино призадумался, неуверенно повел головой, мысленно прикидывая расходы и согласился, что без ее стряпни они пропадут. — Идешь, сонбэ? Сухян не сразу поняла, что вопрос Ынсана адресован Ким Боре, а когда сообразила что к чему, очевидно, выдала свое удивление. Мун Ино, встретившись с ней взглядом, пожал плечами — потрясен он был не меньше. — Ынсани, ты такой душка, — промурлыкала Ким Бора, отрываясь от работы. — Давай позже выпьем кофе, я не хочу мешать вашей устоявшейся компании. — И что это было?! — вспыхнул Мун Ино, когда они вышли в коридор. — С каких пор мы обедаем с Белой Колдуньей? — Ее зовут Ким Бора, ты это знаешь. И она совсем не похожа на Колдунью. — Кан Ынсан вызвал лифт и, качнувшись на каблуках, попросил: — Прошу, не называй ее больше так хотя бы при мне. Сухян не понимала, что происходит, но наверняка события прошлого дня сыграли свою роль. — Есть причины заступаться за нее? Влюбился? — Мун Ино толкнул Ынсана локтем в бок и хохотнул, но тот не поддержал его в веселье. — Ты прекрасно знаешь, что нет, — усталым тоном ответил он. Отступил в сторону, пропуская Сухян в лифт, и лишь оказавшись внутри, добавил: — Ким Бора была очень добродушна и бескорыстна. Она помогла мне, хотя я даже не просил ее об этом. Лифт медленно спускался вниз, а Сухян, глядя в большое — во всю стену — зеркало, ловила себя на мысли, что ни один из них не выглядит счастливым. Напряжение было густым и тяжелым. — И что же такого сделала твоя благодетельница, что заслужила твою благодарность и защиту? — Мун Ино, хмурясь, ждал ответа, но Ынсан не спешил отвечать. Вероятно, то, что произошло между ними вчера, было из разряда тех вещей, которые остаются исключительно между участниками произошедшего. — Да ладно, не наседай на него, Мун Ино, — тихо попросила она, тронув того за локоть. — Если бы Кан Ынсан хотел, он бы давно рассказал все сам. — Не в этом дело, — отозвался Ынсан, оглянувшись на нее. — Конечно, я расскажу. Уж от вас скрывать такое я точно не стану. К тому же это не то, что стоит держать в секрете. Ким Бора по скромности своей, конечно, не станет трезвонить об этом на каждом шагу, но я-то могу сделать это за нее. Но давайте хотя бы до столовой дойдем, за чашечкой кофе разговор пойдет куда приятнее. И, Ино-я, я угощаю. Ты хоть и солидный мужчина с постоянной работой, но в кошельке у тебя пока что курьерская зарплата. — Что да, то да, — согласился Мун Ино, неловко рассмеявшись. Они заняли дальний столик. Один из тех, которые облюбовывают сотрудники, предпочитающие работать за обедом. Сухян и сама пару раз приходила сюда с блокнотом, стараясь совместить приятное с полезным. При горящих сроках, когда на счету каждая минута, дальние столики, рядом с которыми всегда тихо, — наилучший вариант. То, что собирался поведать Кан Ынсан, с его собственных слов секретом не являлось, но когда он направился в направлении самого крайнего стола, никто возражать не стал. Говорить он не торопился. Подождал, пока все контейнеры оказались на столе, помог снять крышки, раздать столовые приборы, и только потом, прихватив палочками кусочек яичного рулета, сообщил с неожиданным теплом то, что, по его словам, в корне изменило видение Ким Боры, как человека. Сообщил то, что ударило Сухян сильнее пощечины. То, что она никогда не думала услышать. — Ким Бора ощущает меня, как никто другой, — поведал он, склонившись над столом. — Я все откладывал уборку опавших листьев, а вчера утром обнаружил, что и листья собраны, и цветы политы, и сорняки прополоты. Ким Бора приходила в субботу, когда меня не было и, увидев, в каком состоянии мой двор, решила помочь мне с этим. Невероятная женщина. Вчера в обед вытянула меня на прогулку, посчитала, что мне нужно развеяться. Знаете, она говорила, что обнаружила ресторанчик с очень вкусной едой, так вот — мы были там. И, да, еда действительно отменная. Он говорил что-то еще, но Сухян уже просто не слышала. Более того, слова уже давно превратились для нее в едва различимый гул. Они били по ушам в то время, как об грудную клетку болезненно ударяло сердце. Ким Бора убралась во дворе Ынсана. Выдернула сорняки, убрала листья… У Ан Пёнщика покраснели ладони и он загнал себе пару заноз, но, разумеется, это Ким Бора занималась всеми этими вещами. Она поливала погибающие цветы, мыла окна… Хотя нет, окна она не мыла — их Ынсан, по всей видимости, не заметил и, соответственно, Ким Бора не могла присвоить себе и эту заслугу. Сухян хотелось плакать от досады. Хотелось все рассказать, опровергнуть всю ложь. Но также Сухян хотелось, чтобы Ынсан был счастлив. Сейчас он тепло улыбался. А та песня с утра… Нет, она не могла поступить с Ынсаном так жестоко. Натянув улыбку на лицо, она согласно качнула головой и, стараясь говорить ровно и спокойно, похвалила Ким Бору за отзывчивость. — Она действительно удивительный человек, — согласилась она. — Никогда бы не подумал, — хмыкнул Мун Ино. — Ладно, она реабилитирована в моих глазах. Отныне никакой Белой Колдуньи. — Я же говорил, — кивнул Кан Ынсан. — Она вовсе не такая. Не такая. У Белой Колдуньи хотя бы хватало совести не присваивать себе чужие заслуги. Если уж брать в расчет книгу Клайва Льюиса, то Ким Бора виделась Сухян ослом в львиной шкуре. А он, насколько она помнила, хоть и косвенно, но привел Нарнию к гибели.