ВыЖИВший

Магазинчик подержанных товаров, каким заведовала ее мать, Сухян старалась обходить стороной. Слишком много болезненных воспоминаний было связано с этим местом. После несчастного случая они продали дом и на вырученные деньги купили это больше похожее на склад строение. Мама отдала всю себя работе, пытаясь заглушить этим боль, а Сухян оставалось задыхаться от груза, свалившегося на нее, на втором этаже этого темного, пахнущего стариной места. Она пыталась помогать с магазином. Расставляла товары на полках, вела учет продаж, сбивала цену у поставщиков не хуже самой мамы, и ненавидела, дико ненавидела каждую секунду времени, проведенного здесь. Общежитие при университете стало спасением, и с тех пор Сухян ни разу не пришлось даже переночевать в своей старой спальне. Сразу после учебы выйдя замуж, она перебралась в свою светлую, уютную квартиру, которую продолжила снимать даже после развода. Ей и правда больше ни дня не пришлось провести в материнской лавке, разве только отвести или забрать Минён, но и тогда Сухян старалась не заходить дальше кухни. Но теперь она переступала порог, не ощущая прежних страхов. На душе было так тоскливо, что темнее и мрачнее собственной души она ничего уже не могла найти. Мамина помощница, тетушка Чхве Юнсоль, встретила Сухян теплыми словами и заверением, что она с каждым днем все краше. Едва ли это могло утешить в данных обстоятельствах, но все равно Сухян пробормотала слова благодарности прежде, чем поднялась по ступеням к своей старой спальне и буквально упала на матрас, спрятав в нем лицо. Под локтем запищала одна из резиновых игрушек, оставленных здесь Минён, вероятно, в прошлую ночевку. Сухян подтащила игрушку к себе и обняла с таким отчаянием, что комнату снова разрезал противный писк. Дело было не во лжи Ким Боры. Не в собственной несмелости и не в Ынсане, позволившем себя так легко обмануть. Не в том, что Сухян очень устала что-то кому-то доказывать. Не в том, что не ощущала себя достойным примером для дочери и не в том, что едва ли однажды им станет. Эти все тревоги сопутствовали ей весь день, но теперь они остались позади. Слезы текли совсем по другой причине. Она проиграла. Обещала себе позаботиться об Ынсане, оправдать звание нуны, но нисколько в этом не преуспела. Она заботилась о нем третью неделю, но от внеурочных встреч с ней он отказывался, в то время, как Ким Бора запросто вытащила его перекусить и более того — обещала это повторить. Сухян, конечно, была рада, что Кан Ынсан возвращается к жизни, но не могла понять, почему она не заслужила такого доверия? Чем она оказалась хуже Боры? Что она делала не так и что отвращало хубэ от нее? Боль была сильнее, чем Сухян могла выдержать. Она все сжимала игрушку, будто та была ее щитом против всех невзгод, и по кругу спрашивала у себя одно и то же: «Почему?». В таком виде она и предстала перед матерью, которая, приведя Минён с вечерней прогулки, очевидно собиралась взять что-то из вещей. — Божечки, — всплеснула руками мама, опустившись рядом с ней на колени. — Что случилась, ребенок? — Какой же я ребенок? — заставив себя сесть, Сухян вытерла рукавом слезы и невольно всхлипнула еще раз. — Плачешь, как ребенок, как мне тебя еще называть? — Мама провела по ее волосам, убирая налипшие на мокрые щеки волосы, и спросила совершенно серьезно: — Ты ударила коленку или повредила своему сердцу? Не хотелось ничего говорить. Сложно было даже оформить свою мысль так, чтобы она звучала не как глупая причуда посредственной дурочки. Те причины, которые рвали ей душу, сейчас казались чем-то очень несущественным и не стоящим того. Ну не хочет с ней гулять Ынсан, так и не обязан хотеть — было ли в этом что-то непоправимое? — Я не знаю, — качнула головой Сухян. Мамины руки крепко обняли ее, и этот миг хотелось продлить как можно дольше. И все же была Минён, которая после прогулки наверняка проголодалась и которую все еще нужно было переодеть. Нехотя, Сухян напомнила об этом. — Давно ты не плакала, — отстранившись, заметила мама. — Четыре года так точно. Пусть все мужчины катятся, если от них на глазах моей девочки слезы. Мама всегда все понимала, хоть иногда и делала вид, что нет. То, что она говорила сейчас, было для нее с ее бесконечной потребностью свести Сухян с кем-либо совершенно нетипичным, оттого эти слова ценились особенно сильно. — Я не могу быть нуной для него… — Неизвестно откуда взялась такая необдуманная откровенность. Говорить о Кан Ынсане совершенно не хотелось, но почему-то эта комната, обеспокоенная мама и резиновая игрушка в руках настраивали на подобный лад. — А ты хочешь? — уточнила мама, беря ее за руку. — Для тебя так важно быть для него нуной? Сухян не могла сказать это с твердой уверенностью — она и сама не понимала, чего именно хочет и что конкретно ее расстраивает, но все же кивнула, опустив глаза в пол. — Я стараюсь, — призналась она. — Он ведь нуждался во мне. В те страшные первые четыре дня он хватался за меня, как за по-настоящему родного человека, а теперь избегает, придумывая отговорки. Мы все еще ходим вместе на обед, но в нерабочее время… — В нерабочее время он катал тебя на спине, разве нет? — мама нахмурилась, и Сухян, собираясь ей ответить, так и застыла с открытым ртом. Было. Крохотный кусочек дорамы — Ынсан дал ей это. Конечно, дело могло быть в том, что ему нужно было с кем-то выпить, но ведь это она позвала его. Позвала, а он пришел. — Давай так, — мама провела ладонью по ее пальцам, привлекая внимание. — Ты не будешь делать поспешных выводов и присмотришься: так ли сильно Кан Ынсан пытается от тебя сбежать? Не исключено, что большую часть проблем ты себе сама надумала. *** Не надумала. Сухян поняла это завтрашним утром, снова предложив Ынсану встретиться. На этот раз, помня о том, что в выходные он занят (при этом она старалась не вспоминать, что для Ким Боры он оказался свободен как раз в выходной день), она пригласила его встретиться в среду после работы. — Для чего? — обезоружил ее хубэ. — Неужели для того, чтобы хотеть увидеться с тобой, мне нужны причины? — вырвалось у Сухян прежде, чем она сообразила, что вообще говорит. Голос вышел жалобным и жалким. — Я просто пытаюсь понять, зачем тебе это. — Ынсан заговорил тише, дабы не привлекать внимание остальных коллег. Впрочем, Ким Боры еще не было, а остальные не славились болтливостью и обычно не старались подслушать чужие разговоры — Сухян проработала с этими людьми около десяти лет, и была абсолютно уверена в составленном о каждом мнении. — В смысле «зачем мне это»? — Сухян и правда не понимала сути вопроса. Да, раньше они не гуляли вместе, но раньше их и не объединяли определенные события. — Хочешь знать, не действую ли я из жалости? Сказала в тот раз, повторю и сейчас: нет. Просто я вдруг поняла, что слишком мало знаю о тебе, и мне хотелось бы восполнить все пробелы. Поговорить по душам… — Выведать секреты, — перебил ее Ынсан. — Влезть в душу, завалить вопросами. — Ты так не думаешь… — неверяще пробормотала Сухян. От его слов было больно. Очень больно. — Ты просто не можешь думать так. Я… Какой твой любимый фильм, любишь ли ты читать, веришь ли в приметы и мечтаешь ли побывать в другой стране — если это те секреты, которые я не имею права выведать, то, хорошо, я пойму намек и больше никогда не подойду к тебе с таким вопросом. Ощущая, что не может больше находиться рядом с ним, Сухян вскочила со своего места и быстрым шагом направилась туда, где никто и никогда не увидел бы вскипающих на глазах слез — на крышу. Это место она облюбовала еще очень давно, и когда нужно было подумать, выпустить пар или укрыться от боли, она неизменно выходила сюда. Под ногами, отделенный от нее высокой сеткой, расстилался город, а под порывами ветра дышалось легче и свободнее. Пройдя к самому краю, Сухян присела на корточки и, прислонившись к опоре щекой, некоторое время просто разглядывала крыши соседних зданий, сияющие в утренних лучах панорамные окна, прислушивалась к гудкам машин далеко внизу, и просто дышала — громче и надрывнее обычного. Вопреки ожиданиям слезы не шли — слишком сильным было потрясение. Слишком равнодушным казался взгляд Кан Ынсана и слишком громко звучала тишина, когда она уходила — хубэ даже не окликнул ее. И снова Сухян напомнила себе, что он и не обязан. Она была рядом, когда он нуждался в ней, но те дни прошли, Ынсан учился жить заново, а она, возможно, служила лишь очередным болезненным напоминаем. Возможно, глядя на нее, он вспоминал больничную койку, траурную комнату или урну, захороненную на холме? Конечно, Ынсан мог избегать ее по этой причине — она знала о его горе больше, чем кто-либо. Она решила, что обязательно пообещает ему никогда не возвращаться в разговоре к тем дням — как знать: может он поверит ей? Может тогда охотнее пойдет на контакт? Сделав несколько глубоких вдохов, она поднялась, собираясь вернуться в офис, и так и застыла, не в силах сделать еще хоть шаг. Ынсан был здесь. Стоял чуть поодаль, с беспокойством наблюдая за ней. Как давно он находился рядом? Пошел за ней сразу же или вышел на крышу совсем недавно? — Сонбэ… — едва слышно пробормотал он, когда их глаза встретились. — Пошли работать, — бросила Сухян как могла спокойно и, собрав всю решимость в кулак, прошагала мимо в направлении выхода. — Глупая! — догнал ее окрик Ынсана. Ноги невольно притормозили. — Что? — Глупая, — повторил он тише. — Потому что продолжаешь общаться со мной. Потому что продолжаешь хорошо ко мне относиться и потому, что не рассказала правду. Сухян ощутила дрожь в руках и поспешила быстрее сцепить пальцы в замок. О чем говорил Ынсан? Что было ему известно? Чего она не рассказала ему? — Ким Бора не знала, о чем я говорю, когда я спросил ее про убранные листья. — Кан Ынсан сократил расстояние между ними, и Сухян сильнее сжала пальцы. Ноги подкашивались. — Нет, она, конечно, быстро нашлась и подтвердила, что уборка — ее рук дело, но момент промедления я ощутил очень хорошо. — Ынсан сделал еще шаг в ее сторону и замер, не дойдя совсем немного. — Я не дурак, сонбэ. — Его голос звучал тихо, разочарованно, печально. — Я видел, как изменилось твое лицо вчера за обедом — это именно то, что я хотел проверить. Это ведь была ты, я знаю. Вот и говорю: глупая. Тебе не следовало приходить. Не следовало совершать для меня добро. Ты ведь как никто другой понимаешь, что я этого не стою. Хотелось возразить. Заверить, что он стоит и большего, но Сухян знала, что он не примет ее слов. Кан Ынсан слишком зациклился на чувстве вины, и убедить его в обратном мог только он сам. — Я не притрагивалась к листьям в твоем дворе. — Сухян не лгала — ими занимался журналист. — И не выдергивала сорняки. Ты ошибся, Кан Ынсан. Не так много добра я совершила для тебя в конечном итоге. Она не знала, зачем говорит это. Возможно, надеялась, что тем самым будет оказывать на него меньшее давление. А может просто не могла признать свои сомнительные заслуги? — Хочешь сказать, что это сделала Ким Бора? Я должен поверить в э́то, сонбэ? — Ынсан выглядел преданным. Словно Сухян намеренно обманывала его. Даже на Бору он не злился, а ее словно бы ненавидел за пару фраз. — Я не говорила этого. — Сжав себя в объятиях, Сухян развернулась к городу, к бурлящей вокруг них жизни. На фоне огромного Сеула они казались каплями в море, но даже таким крупинкам было очень непросто. — Я просто сказала, что не убирала листья в твоем дворе. — Ты играешь со мной. — Ынсан досадливо пнул воздух и развернулся к ней лицом. Сухян ощутила его взгляд на своем затылке. — Так весело, да? Кан Ынсан — подопытный кролик, с чьим сердцем можно развлекаться со скуки? Сонбэ? Ответь мне… В его голосе звучала боль, и Сухян захотелось утешить его. Уврачевать его раны и уверить, что у нее и в мыслях не было играть с ним и его чувствами. — Возле твоего дома стоит машина, — начала она издалека. — Молодой мужчина, журналист, он все ждет возможности взять у тебя интервью. Порезы от сорняков — на его ладонях. — Ясно, — просто согласился Ынсан севшим голосом. — А ты, значит, поддерживаешь связь с репортером? Много ты рассказала ему? Он имел право задавать подобные вопросы. Будь Сухян на его месте, она, возможно, повела бы себя точно так же подозрительно в отношении людей, которые желали ей добра. Обижаться на подобные предположения она просто не имела права. — Я не говорила ему ничего, хоть можешь мне и не верить. Да и не так уж много мы разговаривали. — Она все смотрела прямо перед собой, чувствуя, что если обернется, не сможет произнести и слова под тяжелым взглядом Ынсана. А объясниться им все же стоило. — Не пойму, что ты вообще делала возле моего дома. — Он также не стремился подойти ближе. Кажется, каждому было комфортно на расстоянии. — В любом случае, ты не должна больше приходить. — Хорошо, — согласилась Сухян, понимая, что у нее едва ли остался какой-то выбор. — Я больше не приду. Ты выразился достаточно ясно. Я правда думала, что мы друзья и старалась поступать соответствующе, но если ты настолько мне не доверяешь и так сильно пытаешься от меня сбежать… Прости. Прости меня, что не смогла стать тем человеком, рядом с которым тебе комфортно. Она как никогда понимала смысл выражения «сердце упало». Ее сердце упало, придавленное такой тяжестью, к какой явно не было готово. Она пыталась быть рядом с Ынсаном, думая, что ему это нужно, но теперь понимала, что ей это было нужно куда больше. Очень давно она не испытывала ничего подобного — более того, давно запретила себе испытывать такие разрушающие, ломающие и выпивающие до дна чувства. Нужно было потерять Кан Ынсана, чтобы понять, как сильно она нуждается в нем. — Говорю же: глупая, — услышала она, и вместе с этим Ынсан сделал к ней шаг. Он стоял все еще достаточно далеко, но Сухян сердцем ощущала каждую частичку разделяющего их расстояния. — Ты паршиво разбираешься в людях, знаешь об этом? — Возможно, — пробурчала Сухян, соглашаясь со всем, чем только можно, лишь бы этот сложный разговор наконец закончился. — Но, уж извини, какая есть. — Твое сердце очень легко обмануть, сонбэ. — Ынсал подошел еще ближе и опустил ладонь ей на плечо. Едва ощутимо, буквально чуть коснувшись пальцами ткани пиджака. — Именно поэтому тебе не стоит связываться с таким, как я. Особенно теперь. Ты хотела быть моим другом, так вот, как друг тебе говорю: не нужно приходить к моему дому. Не нужно прибираться в моем дворе, заботиться о том, поел ли я, и вообще тратить время на мысли обо мне. Не о нынешнем мне. Пожалуйста. Нынешний я действительно не заслуживает даже стоять рядом с тобой. Он трус и просто ничтожество. И он… Он убил двадцать семь человек. Выпалив последние слова, Ынсан неожиданно подался вперед и обнял ее так крепко, что стало трудно дышать. Прижавшись носом к ее затылку, он дышал громко и часто, его дыхание ощущалось кожей головы и, казалось, всей душой. Сухян чувствовала Ынсана каждой частью своего тела. Чувствовала его дрожь и напряжение. — Просто поверь: я правда не достоин быть счастливым. После всего произошедшего я не имею на это права. Но когда ты рядом… — Сухян не думала, что можно обнимать еще сильнее. Оказалось: можно. — Когда ты рядом, я ощущаю себя до неприличия счастливым. Поэтому не приближайся ко мне, сонбэ. Никогда. Затем столь же резко, как обнял ее, Ынсан отпрянул, от чего Сухян пошатнулась. Обернувшись, она увидела лишь его удаляющуюся спину. Хлопнула дверь, и слезы нашли выход. Сухян плакала за них двоих. За сломанного Ынсана, за свое глупое сердце и за то время, которое она не ценила. Время до аварии, когда Кан Ынсан мог быть очень близок ей. Время, которое уже не могло повториться. Время, в котором, как ей теперь казалось, Ынсан нуждался в ней, и в котором она была слишком слепа, чтобы понять это. И признать, что и сама нуждается в нем. *** На обед Ынсан не пошел, и Сухян впервые не стала настаивать. Ей нужно было понять, что между ними происходит и что с этим делать дальше, и до этих пор с ним ей стоило соприкасаться как можно меньше. Правда, Мун Ино подумать ей не дал. В отличие от старшего друга, он отказываться от обеда совершенно не собирался, и Сухян была даже рада его компании, только вот расспросов с его стороны очень бы хотелось избежать. Конечно, Мун не мог так просто принять отказ Ынсана, и совершенно естественно попытался понять причину этого, но Сухян не могла и не хотела отвечать, а он нисколько не планировал сдаваться. — Можем мы притвориться, что все как всегда, и все же доесть свой обед? — не выдержала Сухян. Вышло грубее, чем она планировала, но Мун Ино не обиделся. — Я надеюсь, у вас обоих временное помутнение рассудков. — Он кивнул сам себе и принялся за удон. — Завтра мне хотелось бы видеть всю нашу команду в прежнем составе. — С завтрашнего дня я, вероятно, перестану приносить еду с собой, — осторожно подвела к сути проблемы Сухян. Ынсан ясно дал понять, что не хочет принимать от нее никакую помощь в принципе. Конечно, хотелось с этим поспорить, но потом, позже, а пока она планировала дать ему и себе немного времени. — Мне жаль, Мун Ино, но так будет правильно. И жаль, что не могу тебе ничего объяснить. Сложно объяснять то, чего не понимаешь. Она ожидала расспросов, выражения недовольства, но неожиданно получила лишь кивок и заверения, что, несмотря на сложившуюся ситуацию и вынужденное отчуждение, она останется его любимой нуной, с которой он всегда будет рад выпить кофе в перерывах или чего покрепче после работы. — Позаботься о нем, — попросила Сухян, и уточнять, о чем она говорит, не потребовалось. Мун Ино пообещал поддерживать Кан Ынсана во всем и быть самым внимательным другом. — Можно тебе звонить время от времени? Сухян понимала, что ее просьба может показаться странной, но снова Мун ответил согласием. — Хоть каждый день. Когда тебе весело и когда одиноко. Особенно, когда одиноко. Нуна, — он внимательно посмотрел на нее, и снова Сухян увидела мудрые глаза взрослого человека, — ты всегда готова прийти на помощь, поддержать, утешить и защитить, хотя я прекрасно помню, в каких далеких от идеала жизненных обстоятельствах находишься ты сама. И все равно ты не оставляешь, не отмахиваешься и готова отдавать нам, неблагодарным, свое личное время. Но я хочу быть благодарным. Знаю, и хён хочет. Но он… У него все сейчас чересчур сложно, чтобы я мог что-то понять. Но я могу понять, что я́ из себя представляю, и я хочу быть тем человеком, на которого можно положиться. Так что звони. Звони часто. Я хочу, чтобы у тебя тоже была гавань, в которой можно забыть о тревогах хоть на время. И если захочешь выговориться или просто выпить — я встречусь с тобой, лишь позови. Не только ради тебя, нет, — он замотал головой, словно бы споря с самим собой. — Ради хёна и ради себя самого. Мы нужны друг другу. Мы все. Сухян его слова растрогали. Совсем мальчишка, он значительно вырос в ее глазах за последние недели. Им с Ынсаном повезло иметь такого друга. По крайней мере, Сухян хотелось надеяться, что Мун Ино воспринимает ее другом. И что он никогда не будет просить ее держаться от него подальше. — Я буду звонить, — пообещала она. Как минимум, чтобы узнать, все ли в порядке с Кан Ынсаном. *** Спрашивать, однако, было не о чем — Мун Ино в свою жизнь Ынсан с этого дня впускать также отказывался. В среду и четверг он сторонился их обоих, оставаясь в офисе на время обеда, с работы уезжал, не реагируя на окрики, на телефон не отвечал, и хоть Сухян обещала не приезжать больше к его дому, она приезжала, чтобы убедиться — дома он не появлялся. Точнее, если верить Ан Пёнщику, он приезжал очень поздно, свет не включал и до самого утра о нем не было слышно совершенно ничего. — Я не могу продолжать ошиваться здесь и дальше, — закончил свой доклад журналист. — Ещё немного, и Кан Ынсан вызовет на меня полицию. Да и ночевать в машине то еще удовольствие. Моя девушка скоро меня бросит, нутром чую. Так что, извините, госпожа, но информатором вашим я пробуду еще очень недолго. Они все же обменялись номерами телефонов, и Сухян не сомневалась, что, пусть и представитель прессы, Ан Пёнщик все же проявляет в отношении Кан Ынсана в первую очередь человеческое беспокойство. Почему-то казалось, что если из-под его клавиатуры и выйдет статья, едва ли в ней жизнь Кан Ынсана будет рассмотрена под микроскопом. Сухян согласилась сотрудничать потому, что верила: однажды это может помочь. Ан Пёнщик пообещал понаблюдать за домом Кан Ынсана еще несколько дней и сообщить, если заметит что-то, стоящее внимания, Сухян поблагодарила его и настроилась ожидать звонка, однако ни в течение пары дней, ни в течении пары недель звонок не поступил. На работу Ынсан выходить перестал. Сказал, что прекрасно справится и на удаленке, босс не стал спорить, и соседний стол ужасающе опустел. Сухян возобновила обеды в компании Мун Ино, но им нечего было сказать друг другу. Они не знали, по силам ли им что-то сделать в данных обстоятельствах, и могли лишь надеяться на время, которое все еще казалось им самым надежным и умелым лекарем. С момента трагедии прошло шесть недель, освещаться в прессе инцидент перестал. Новая авария с новыми погибшими перетянула на себя все внимание, лишь изредка, мимоходом, звучали с надеждой предположения, что единственный выживший с рейсового автобуса все же согласится на интервью. Ынсан не соглашался. — Мы знаем о том, что он жив, только из регулярно присылаемых в офис дизайнов, — возмутился Мун Ино, когда они в очередной раз встретились за кофе после работы — в последнее время делали они это минимум раз в неделю. — Это ненормально, нуна. Никогда хён не игнорировал меня, и уж тем более никогда не делал этого на протяжении столь продолжительного времени. — Ким Бора с ним видится время от времени, насколько я знаю, — напомнила она. Мун Ино не мог этого не знать — трубила об этом та на каждом шагу. — Да заливает, — скривился он. — Стал бы хён проводить время с этой врушкой, когда от своих друзей, можно сказать, отказался. — Меня он другом никогда не считал, — невесело ответила Сухян. — И люди меняются. Как знать, может тот «новый Кан Ынсан», о котором он все время говорил, как раз такому обществу, как Ким Бора, и рад. Брови Мун Ино сошлись на переносице. Сделав глоток из дымящейся чашки, он с шумом опустил ее на стол, привлекая внимание других посетителей. — Можешь мне поверить, он считал тебя другом, — твердо заявил Мун. — Ты была для него не просто старшей коллегой или наставницей, ты всегда была нашей нуной. Надеюсь, однажды ты сможешь увидеть и сама, как сильно нужна Кан Ынсану. Сухян не стала спорить, хоть с каждым днем отношения с Ынсаном становились все сложнее. Объяснить этого Мун Ино она не могла. Разговор на крыше все еще вспоминался, будто произошел только накануне. Кан Ынсан признался в ее важности, и чем больше Сухян об этом думала, тем сильнее укреплялась в мысли, что эти слова что-то пробудили в ней. Ответную нужду, которая росла с каждым днем все сильнее. Он сказал, что счастлив рядом с ней — говорило ли в нем отчаяние или она действительно была дорога ему? Как бы то ни было, но именно это отталкивало его и делало невозможным любое дальнейшее взаимодействие. А оставлять Ынсана в нынешнем состоянии было крайне нежелательно, ведь Сухян помнила еще кое-что: дрожь, когда он говорил, что убил всех тех людей. Если он правда так считал, время было практически бессильно. А друзья… Узнать это теперь было непросто. — Но я не могу быть рядом, Мун Ино, — в сердцах вскричала она и уже тише продолжила: — Хотела бы, но как, если я даже не могу с уверенностью сказать, что он дома? Я пыталась звонить, но, как и тебе, мне он не отвечает. — Если так пойдет и дальше, я с боем, но пробьюсь к нему домой. Не станет открывать дверь — влезу в окно. И пусть вызывает полицию. Хотя бы одним глазом взгляну, как он. В Мун Ино говорило отчаяние, и Сухян прекрасно понимала эти чувства. Раз за разом приезжая к дому Ынсана, она ловила себя на мысли, что хочет пренебречь всеми правилами и вломиться в дом. Ей надоело играть в молчанку. — Он не сможет отсиживаться в четырех стенах вечно, — с надеждой, однако не совсем твердой, проговорила она. — Раньше каждую субботу он уезжал из города с рассветом, а возвращался поздно ночью, теперь же, по словам Ан Пёнщика, покидает дом и в течении недели, порой не возвращаясь ночевать. Хвост он, вероятно, замечает, так как всегда уходит от слежки. Но может стоит попробовать мне? Может со мной он хотя бы поговорит? В будние дни не стоит, так как поездки нерегулярны, но вот в субботу… Решено, — она села ровнее, отчего стол шевельнулся, и жидкость в чашке качнулась. — С пятницы отвезу Минён к маме и поеду. Удастся поговорить или нет, но я буду пытаться. — Не спеши играть в шпиона, нуна, — пробормотал Мун Ино, явно затерявшись где-то в собственных мыслях. — Я, кажется, кое-что придумал. — Он поднял на Сухян глаза и самодовольно ухмыльнулся. — Скоро мы выйдем с хёном на связь, я уверен в этом. Сухян смогла лишь одобрительно улыбнуться, хотя внутренний голос гадко нашептывал, что легко не будет. *** Звонок в два часа ночи оказался полнейшей неожиданностью. Сухян, только закончив отмывать кухню, задремала перед телевизором, и вибрация телефона спросонья напугала ее. Испуг, однако, прошел сразу, как она увидела имя, отобразившееся на дисплее. — Кан Ынсан?! «Сонбэ…» Она не ожидала услышать его голос, тем более при подобных обстоятельствах, но за короткую секунду, за одно лишь оброненное слово успела обрадоваться и в то же время огорчиться. «Я перед твоим домом. Откроешь? Не хотел звонить в домофон, чтобы не будить Минён…» Происходило что-то странное, и Сухян, не отдавая себе отчет в том, что творит, стремглав бросилась прочь из квартиры, как была: в пижаме и носках. Опомнилась только на улице, столкнувшись нос к носу с колючим ноябрьским морозом. Кан Ынсан ожидал на нижних ступенях, и, только завидев ее, бросился навстречу, на ходу снимая с себя пальто. Теплая ткань окутала плечи, а в следующий миг ловким движением, легко, словно перышко, Ынсан оторвал ее от земли и поставил на свои ботинки. — Нуна… — В его голосе было беспокойство, а руки обнимали ее так сильно, словно Сухян могла куда-то деться в следующий миг. Ынсан явно не хотел ее отпускать. — Ты откуда здесь? — все же рискнула нарушить момент она. — Хотя ладно — все потом. Идем в дом, замерзнешь… — Давай, лезь на спину, — велел он, и в этот раз Сухян не заставила его повторять дважды. Ногам было холодно в одних лишь тонких домашних носках. Ынсан довез ее до лифта, но и там не отпустил — лишь оказавшись в квартире, позволил соскользнуть на пол. Носки тотчас отправились в корзину с грязным бельем, их сменили тапочки. — Проходи, я заварю чай. Ынсан и в этот раз не возразил. Он так долго избегал ее квартиры, но теперь оказался на кухне, сел на край дивана, не переставая взволнованно оглядываться, нервно прикусил губу. — Ты как? — неожиданно задал он вопрос. — Не сильно испугалась? Сухян замерла, не донеся коробку с зеленым чаем до заварника. Не испугалась ли она? Определенно, нет. Но его визит совершенно точно ее взволновал. — Два часа ночи… — Она все же насыпала чай в заварник и вернула коробку на полку. — Не пойми неправильно: я очень рада тебя видеть, но что ты здесь делаешь в столь поздний час? — Мун Ино прислал сообщение, — ответил Ынсан, снова оглядевшись. — Как это произошло? Никто не пострадал? Чем больше вопросов он задавал, тем яснее Сухян понимала, что ничего не понимает. Что, по мнению Ынсана, произошло? Кто мог пострадать? — О чем ты? — она села напротив, сложив руки на коленях и нервно прихватив край пижамы. — Кан Ынсан, что происходит? Ынсан выглядел не менее растерянным, чем она сама. Только теперь Сухян смогла рассмотреть его. Волосы давно не знали не то что ножниц — расчески, и без того узкое лицо заострилось еще сильнее, темные круги под глазами стали отчетливее. Ынсан едва ли полноценно жил, вовремя ложился спать и регулярно питался. И все же хмурился он сейчас явно не из-за этого. — У меня такое чувство, что я чего-то не знаю… — Сухян вжала голову в плечи, ежась под пристальным взглядом. Из взволнованного с каждой секундой Ынсан все сильнее превращался в сердитого и даже разочарованного. — Вижу, — наконец ответил он. — Ты действительно ничего не знаешь. Сухян, ощутив себя запутавшейся до предела, все же не нашла в себе сил уточнить, о чем он говорит. Ынсан пояснил сам. — «Хён, сегодня вечером вор пробрался в квартиру нуны, все там перевернул. Я очень за нее переживаю!» — прорычал он с пусанским акцентом — такой акцент у него бывал, когда Ынсан выходил из себя. — Рванул как дурак через весь город, а Мун Ино, оказывается, так развлекался? Сухян моргнула. Потом еще раз. Она все пыталась осознать сказанное, но выходило скверно. — Мун Ино написал тебе, что нас ограбили? — не слишком уверенная в правильности выводов, все же спросила она. — Но… — Ладно, — отмахнулся Ынсан. — Забудь, сонбэ. Теперь я убедился, что с тобой все хорошо, так что, пожалуй, пойду уже. Он собирался было встать, но непримиримый тон Сухян остановил его. — Только через мой чай! — Ынсан должен был понять: возражений она не примет. Что бы ни привело его сюда, нужно было пользоваться ситуацией. — И через рамён, если ты не против. Ынсан печально ухмыльнулся, удобнее расположился на диване и, поколебавшись, кивнул. Он не спешил заговаривать, Сухян не решалась расспрашивать — главное, что он ел. Ел, возможно, впервые за день или даже за несколько — от одного этого становилось спокойнее. — Ты скоро вернешься в офис? — все же спросила она, когда миски опустели и на столе оказался чай. — Знаешь, я собрала плейлист из всех твоих песен, которые только сумела найти. Включаю его с утра. Слушаю, правда, в наушниках — не то еще подумают, что я тронулась умом. Или, того хуже, поймут, как сильно я по тебе скучаю… Она закусила губу, ожидая от Ынсана реакции, но он лишь пристально посмотрел на нее, так ничего и не сказав. Отхлебнул чая, поводил пальцем по кайме, выбивая из чашки звук, опустил глаза в стол. — Мои слова ни к чему тебя не обязывают, — на всякий случай успокоила Сухян. — И ты не обязан выходить на работу, если не хочешь. — Не хочу, — поспешно согласился Ынсан. — Прости, сонбэ. Мне правда лучше работать из дома. Там я не ощущаю на себе всех этих любопытных взглядов, не слышу пересудов и… Он запнулся, прочистил горло, но так и не продолжил начатое. — И там тебе нет необходимости сталкиваться со мной, — подсказала Сухян, хотя от своих же слов ощутила неприятную горечь. — Я помню. Они впервые говорили о случившемся на крыше. Более того, они в принципе впервые говорили с тех пор, и она очень боялась, что сейчас Ынсан просто сбежит, пытаясь скрыться от неприятной темы. Она бы на его месте совершенно точно сбежала. Но он остался сидеть, вновь и вновь выбивая из ободка чашки тихий писк. — Как ты? — спросил он, наконец, не подтвердив и не опровергнув ее слов. — Мы выяснили уже, что тебя не грабили, но в целом ты как? Мун Ино не слишком навязчивый? — Мы в порядке, — ответила Сухян, принимая его правила игры: не касаться щекотливых разговоров, не давить на Ынсана — ничего, что могло бы напрячь его. — Мун Ино наслаждается новым финансовым положением. Теперь он сам платит за кофе и… — Она замолчала, ощутив неловкость. Не хотелось выглядеть довольной жизнью. Это казалось неправильно, когда сам Ынсан существовал вот так, на грани. — Он скучает. И беспокоится о тебе. Ты мог бы хоть иногда брать трубку, и тогда Мун Ино не превращался бы в мальчика, который кричит «волки». — Я подумаю над этим, — согласился Ынсан. Перестав, наконец, терзать ободок чашки, просто уставился на пальцы. — У меня было много друзей, сонбэ, — выдохнул он печально. — Всем нравилось проводить время в моем обществе. Беззаботный Кан Ынсан был душой любой компании. Сухян знала это. Потому и не считала их до аварии близкими друзьями — слишком разный образ жизни они вели. Когда после рабочего дня она возвращалась к Минён, прибиралась в доме, читала дочери сказки, Ынсан зависал в караоке, срывался в горы или на пляж, порой даже с малознакомыми или совершенно незнакомыми людьми. Ему нравилась эта жизнь, Сухян ее не понимала. Каждый оставался при своем. Прежний Ынсан вряд ли сидел бы вот так на ее кухне с чашкой чая. Вряд ли говорил бы по душам и признавался в своих слабостях. — Теперь никто не зовет меня. Эти слова были ожидаемыми. Случайные товарищи, которые время от времени пропускали с ним по рюмке соджу, конечно же, не искали встречи теперь. — Не потому, что я в трауре. — Ынсан качнул головой. — Не потому, что неуместно. Даже не потому, что, куда бы я ни пошел, находятся те, кто начинает судачить за спиной, особо не опасаясь быть услышанным. Просто Кан Ынсан, у которого появились чувства, мысли и сожаления; Кан Ынсан, который начал искать смысл в каждом моменте жизни, перестал представлять для них интерес. — Громко выдохнув, Ынсан взял чашку в руки, явно собираясь сделать глоток, но так и не донес ее до рта. — И все же Мун Ино продолжает звонить. В прежние времена мы частенько наедались до отвала, играли в видеоигры или просто ехали вперед, совершенно без цели, с громкой музыкой в динамиках, орали песни, не стараясь попадать в ноты, и были счастливы. Но почему теперь, когда всего этого нет, Мун Ино продолжает искать встречи со мной? Почему ему не плевать? Почему он не бросил меня, как остальные? — Ынсан опустил чашку, так и не сделав глотка, и теперь смотрел прямым взглядом: в нем действительно виделось непонимание. — Потому что он твой друг. — Сухян говорила очевидные вещи, но она не сомневалась, что именно в них Кан Ынсан нуждался. — Та яркая, веселая жизнь, которая у тебя была, окружала тебя не менее яркими, веселыми людьми. С ними было хорошо здесь и сейчас, но они не вписывали тебя в свою жизнь, как и ты не вписывал их в свою. Ты едва ли вспоминал о них вне этих встреч и уж тем более не беспокоился об их благополучии. И, будь уверен, они также не думали о тебе. Это нормально. Для каждых отношений нормальны свои условия. Просто среди всего этого ты, вероятно, проморгал тот момент, когда у тебя появился настоящий друг. Ты ведь то и дело говорил о нем на работе, помнишь? Когда Мун Ино сдавал тесты, ты был сам не свой. Все время поглядывал то на часы, то на телефон, вновь и вновь повторяя одно и то же: «ты сможешь». Самое время осознать, Кан Ынсан, что вы уже очень давно значите друг для друга. Друзья — это те, кто рядом не только в радости. Она замолчала, боясь сказать что-то лишнее. Ынсана с его чувством вины могло спугнуть что угодно, даже известие о том, что он кому-то дорог. — Я не заслужил такого друга, как Мун Ино, — как и ожидалось, ответил он. — Я не заслужил вас обоих. Не сумел заслужить, когда мог, а сейчас поздно. Поэтому я не могу общаться с вами, как раньше. Но я не хочу, чтобы Мун Ино впредь придумывал нелепые поводы для встреч, так что обещаю иногда брать трубку. И, конечно же, всегда приеду, если кому-то из вас действительно потребуется помощь. Поднявшись из-за стола, он взглянул на свою чашку: чай так и остался практически нетронутым. На лице Ынсана отразилось сожаление, и все же он не стал задерживаться. Поблагодарил за гостеприимство и, сославшись на неотложные дела, ушел, а Сухян так и просидела на опустевшей кухне до самого утра, провертев в руках злосчастную чашку, от одного взгляда на которую хотелось плакать. *** На работу Сухян не пошла. Осознав, что в ее полусонном состоянии сотрудник из нее выйдет такой себе, оставила сообщение на автоответчике босса и, сняв будильник, проскользнула в комнату дочери. Минён напоминала маленького ангелочка в своей беззаботности и нежности. На губах ее застыла улыбка, и Сухян порадовалась, что сладкий сон не будет нарушен — сегодня она планировала побыть немного безответственной мамой и не везти Минён в школу. Этот день, пользуясь случаем, они могли провести вместе. Сухян не хватало этого. В погоне за Кан Ынсаном она тратила все свое свободное время на мысли о нем. Проводя с дочерью вечера, она не могла сказать, что внимание всецело отдано Минён. Скорее, в промежутке между ужином и чтением книги, а иногда и во время этого она думала о том, чем еще может помочь своему — пусть он это и отрицал — другу. Сегодня же она не хотела думать о нем — на это хватило долгой, морально трудной ночи. Теперь хотелось просто расслабиться и наверстать все то, что эти дни от нее ускользало. Опустившись на край кровати, Сухян расправила одеяльце и прилегла рядом. В другой день через пятнадцать минут пришлось бы раздвинуть шторы, впустить в комнату утреннее солнце и начать утомительные рутинные сборы. Сейчас же Сухян просто обняла Минён покрепче и, поцеловав в висок, мысленно пожелала той спать подольше. Под тихие, размеренные звуки дыхания Сухян и сама начала засыпать. Тревоги уплывали. Обида, страх, беспокойство — все ускользало. Пожалуй, уже давно стоило устроить себе внеурочный выходной и восстановить моральные силы. Конкретных планов на день не было, но сам день виделся Сухян исключительно хорошим. Примерно в девять утра, когда они с Минён все еще крепко спали, щелчок входной двери сообщил, что планы, какими бы они ни были, в любом случае должны были вот-вот разрушиться. Сухян приоткрыла глаза, внутренне застонав от разочарования: отоспаться теперь точно шансов не было. Мама — а ни у кого другого не могло быть ключей — не знала, что они все еще дома, а, стало быть, не собиралась быть тихой. Если Сухян не могла продлить свой сон, то хотя бы сон Минён она могла защитить. Нехотя покинув нагретое местечко, она выскользнула в коридор и, к счастью, успела предупредить громкие восклицания. Мама только сняла туфли и теперь стаскивала плащ. На приглашающий на кухню кивок она ответила столь же беззвучно и минуту спустя уже стояла возле кухонного стола, сжимая в руках внушительную коробку. — Смотри, — без предисловий начала мама и водрузила коробку на стол. — Сегодня просто удивительное утро, — выпалила она, попутно срывая скотч. — Представляешь: еще до открытия у дверей остановился автомобиль с прицепом, полным всякого разного. Я думала, просто кто-то проездом, но нет: клиент. — Мама с торжественным видом раскрыла коробку, но не спешила вынимать ее содержимое. Опустив запястья на ребро картона, задумчиво подняла глаза к потолку и мечтательно вздохнула. — Приятный молодой человек попросил продать просто колоссальное количество всяких безделиц почти что даром. Кое-что присмотрела себе Чхве Юнсоль, кое-что я отобрала для вас с Минён, а остальное разойдется так быстро, что я уже предвижу прибыль. К тому же мужчина этот, как я успела узнать, не женат, и когда придет за деньгами, ты обязательно должна лично обслужить его. Не хочется загадывать, но я точно сегодня познакомилась со своим будущим зятем. — Мама-а-а! — возмущенно зашипела Сухян. — Ну сколько можно, а? Четыре года уже ты терроризируешь меня своими «будущими затьями», совершенно забывая, что я нахлебалась сполна на всю оставшуюся жизнь. — Это ты так говоришь, потому что пока еще не влюбилась, — отрезала мама безапелляционно. — Увидишь: стоит влюбиться, где будут твои принципы. И в этот раз молодой человек на самом деле весьма симпатичный. Сухян лишь закатила глаза. Она помнила всех «симпатичных», которых мама подкидывала ей время от времени. Особенно ярко помнился последний: едва доходя Сухян до подбородка, он все время пытался казаться выше. Они и сходили всего-то раз в небольшое кафе рядом с ее домом, но та короткая встреча то и дело превращалась в цирк, когда «симпатичный потенциальный зять» то принимался балансировать на узком бардюре, чтобы придать себе роста, то подобно дрессированной собачке ходил на цыпочках, а потом достаточно обнаглел для того, чтобы попросить ее немного ссутулить плечи, чтобы «не смущать себя нескладной долговязостью». До того дня Сухян даже не подозревала, что ее можно назвать высокой. А в перерывах он еще и пытался «разговаривать по душам». Нет, помня все это, на свидание с мамиными «симпатичными» Сухян не собиралась ходить ближайшие никогда. — Показывай, что принесла, — меняя тему, предложила она. — Что-то из очередных очень полезных пылесборников? Если это очередная ваза, вези обратно, серьезно. В этом дома цветы живут исключительно в горшках. — Злая ты сегодня, — упрекнула мама, выуживая из коробки вазочку и отставляя на середину стола. — Тебе никто цветов не дарит, потому что ты вредная и колючая. Но ничего, Минён у нас красавица — еще пару лет, и от женихов отбоя не будет. Сухян нервно сглотнула. Так далеко она заглядывать боялась. — Даже если так, — нехотя согласилась она, пропуская слова о «вредной и колючей», — все равно я уверена, что имеющихся семи ваз разных форм и размеров ей хватит с головой. Мама не стала ее слушать. Выгрузила очередной, упакованный в несколько слоев бумаги «экспонат». Отбросив обертки в сторону, приподняла свою добычу на ладони. В этот раз Сухян даже кивнула: настольная лампа с музыкальной каруселью у основания должна была понравиться Минён. — Мы с Чхве Юнсоль заводили ее, — сказала мама, отправляя лампу на стол. — Очень приятная мелодия. К тому же раритет, а до сих пор рабочая. Сейчас такого качества не найдешь. Клиент сказал, что это еще из его детства. И зачем только люди избавляются от таких вещиц? — А точно ли клиент хозяин всего этого добра? — высказала сомнения Сухян. — Может он вообще украл все это, а через тебя сбывает. Мама нахмурилась. Несколько долгих секунд о чем-то напряженно думала, затем морщины на лбу разгладились и она выдала: — Даже если краденое, лишь бы прибыль принесло. Но знакомить вас, пожалуй, все же не стоит. — Вот за это спасибо. — Сухян потянулась в коробку и извлекла из нее очень мягкий и приятный на ощупь шарф. Для наступающих холодов — самое то. — Если от стирки не сваляется, будет чудесно, — согласилась она, выкладывая шарф рядом с лампой. Вазу продолжала в упор не замечать, хотя понимала, что даже эта хитрость едва ли поможет той на самом деле исчезнуть. — Натуральная шерсть, Минён для школы не помешает. — А вот это точно пылесборник, — проворчала мама, выуживая со дна коробки книгу. — Но у тебя любящая мать, которая, даже если ей что-то не нравится, согласна уступить. — «Маленький принц» с параллельным текстом? — Сухян не могла поверить своему счастью. В попытках, пусть и не особо действенных, выучить английский язык, она скупала через интернет и у букинистов всю классику с параллельным текстом, какую только могла найти. «Маленький принц» был одной из тех книг, за которой она гонялась уже более трех лет, но которая ускользала от нее подобно тени. — Ты рада? — не скрывая довольной улыбки спросила мама. — Я не поощряю и сама бы никогда не стала такое искать, но раз уж она сама пришла в руки… К тому же… — мама развернула книгу, демонстрируя сделанную на первой странице пометку. — Видишь: словно тебя ждала. Сухян присмотрелась. В уголке листа на английском было выведено две буквы: С.Л. — Словно бы твое имя, записанное на зарубежный манер! — В голосе мамы было столько восторга, словно это она убила три года на поиск этого томика. — Либо же здесь подписался какой-то Сок Лихён, — выуживая из маминых рук книгу, предположила Сухян. И все же прижала к себе обретенное сокровище с особой нежностью. Как бы ни была подписана книга, теперь она принадлежала ей — что могло быть важнее? — Может, все же познакомить тебя с хозяином? — предложила мама. — Вдруг это судьба? — Мам, ба? — проснувшаяся Минён избавила Сухян от необходимости отвечать. — Вот моя судьба, — уверенно сказала она, привлекая дочь к себе. Она все еще планировала посвятить дочери весь день, разговоры о мужчинах, сколь бы отличными они ни оказались в реальности, в ее планы не входили.