Механизмы сердца

      Эллиот редко о чём жалел в своей недолгой жизни, а если и приходилось, то, по обыкновению, о сущих мелочах, вроде болта, утерянного из-за вовремя незаштопанного кармана. И хотя подобное случалось с ним нечасто, ведь мальчишка исправлял свои ошибки, стараясь избегать их повторения в дальнейшем, причём весьма скрупулёзно. Беда состоялась в том, что шаловливая проказница-судьба имела на него нескончаемый список идей, как знатно подпортить жизнь, и в этом смысле была оригинальна. Сам парень тоже не считал себя примитивным, однако ей он оказался, ожидаемо, не ровня. «Собаку съел» — говорят люди, «Да хвостом подавился» — мрачно продолжает мулат о собственном умении обходить разного рода казусы.       Когда пираты, расплатившись, ушли, он не надеялся на лучший исход и был готов, казалось, ко всему: пыткам, преследованию, шантажу и угрозам, даже на этот случай попросил Стретча прикормить кошку, которую ласково прозвал Ошибочкой, точно уверенный в том, что старший сын Гастера не откажет ему в этой маленькой просьбе. Мыслить о самом хозяине таверны не хотелось — слишком уж мрачно на душе отзывались размышления о нём, да и ему, откровенно говоря, не до того.       К несчастью, худо-бедно, но гревшее пальто осталось пылиться где-то в закоулках нижней части города, к тому же похитители не шибко интересовались, все ли пожитки были при нём. А могли бы. Не сказать, что у темноволосого их было с лихвой.       Озябнуть он успел когда только оказался на судне; замёрз спустя долгих два часа, а сейчас с трудом ощущал собственные конечности. Свою лепту вносила крепкая верёвка, оплетающая тело настолько туго, что невыносимо стало не то что пошевелить ногой, но и поднять шею. Тканевый огрызок у рта не давал зубам стучать друг о друга слишком сильно, иначе их тряска была бы слышна далеко за пределами корабля, а повязка на глазах болезненно давила на сознание подростка, лишая какой-либо возможности избавиться от тьмы, которой он побаивался с самых ранних лет.       Причиной страха был мужчина, когда-то пошутивший, что из-за плохого зрения ребёнок однажды ослепнет навсегда, навеки обречённый блуждать во мраке. Годы летят, а детская тревога иногда до сих пор выползает под гнётом воспалённого опасностью сознания. Эллиот гнал глупые мысли прочь, стремясь сосредоточиться на чём-нибудь ином, но по ту сторону его ожидал только продирающий до костей холод.       Так он просидел какое-то время, петляя на границах удушающего страха, мороза, сковывающего не хуже любых кандалов или цепей в имперских тюрьмах, и периодически накатывающей тошноты, порождённой плавным покачиванием судна. Прелестно. Только морской болезни ему не хватало. Ещё и странный запах сырости и чего-то неясного подливал масла в огонь, нещадно давя на виски.       И вот, сквозь пелену, чернобровый услышал громкий звук отворившейся массивной двери, но тот, вопреки ожиданиям парня, не привёл в чувства, а лишь резанул по ушам. Мулат неприязненно скривился. Вверх-вниз. Влево-вправо. Святая дева, если его сейчас вывернет наизнанку, в том нет его вины. — Погоди, приятель, давай без глупостей! Соблюдай чистоту, дружок, если не хочешь попасть под горячую руку капитана, — раздался суетливый голос над головой. До того писклявый и ломаный, что голова затрещала по швам. Костлявые, тонкие мозолистые пальцы с удивительной лёгкостью подхватили тело воришки, однако тот и не шелохнулся, только лишь запоздало простонал от ноющих костей и затёкшей спины. — Может ты хочешь рассказать капитану о том, что бросил парня здесь, несмотря на чёткий указ? Думается мне, что уборкой заниматься придётся тебе, и вряд ли Найтмер выделит тебе людей. А Хоррор? Представь его восторг, когда он узнает, что ты прибавил ему работы.       В ответ послышалось невнятное, полное досады, бормотание и в ту же секунду в лёгкие ударил ледяной зимний воздух. Пусть больно, зато дышится свободнее. Последствия качки ненадолго отступили, давая насладиться свежестью. — Смотри, он дышит, — горделиво заявил писклявый, но был проигнорирован. За какие-то несколько секунд они вновь оказались в помещении, о чём жалел он недолго. «Тепло, чертовски тепло» — билось в тёмной макушке, затмевая собой всё постороннее. Два пирата переминались с ноги на ногу, не решаясь пройти в глубину каюты и чего-то страшась.       Где-то на затворках сознания доносился вкрадчивый, пропитанный яростью голос, задуматься о владельце которого Эллиоту мешало блаженное тепло. Впрочем, наслаждение оказалось непродолжительным: конечности, ноги в особенности, стало ломить от пульсирующей боли. Помниться, с ним случалось такое иногда, когда в стужу он начинал греть у дышавшей огнём печи озябшие руки в таверне Гастера. Старик не раз ругал его, аргументируя это какими-то неясными бывшему рабу «капиллярами» и «сосудами», ни о чём не говоривших парню. Мало ли, что этот старый прохиндей мог выдумать, лишь бы поворчать. — Вы полоумные?! Какого, я вас спрашиваю, чёрта?! — пробасил голос уже более отчётливо. Теперь мулат вспомнил, кому он принадлежит, спутать эту личность с кем-то другим невозможно. Найтмер — босс пиратской банды, названной в его честь Кошмарами. — Это Крест виноват, что слишком сильно переусердствовал с узлами, — бессовестно оправдываясь, заявил Киллер. Лично кудрявому не важно, кто из них действительно виновен в его муках. Холод и верёвки причиняли относительно равный ущерб, усугубляя действия друг друга, словом, оба фактора были одинаково невыносимы. — Всё потом. Позовите уже Хоррора. Я не для того руки об местную грязь марал, чтоб он сдох по вине вашего слабоумия.       В этот момент златоглазый почувствовал, как его опускают на что-то мягкое. Это был явно не тот холодный металлический пол, а, быть может, даже ковёр. Капитан недовольно цокнул, и, судя по звукам, приблизился, а после снял с уставших глаз пленного тёмную повязку. Невольно Эллиот затаил дыхание, какое-то время щурясь от боли из-за резкой смены освещения, которое несмотря на мягкость, приносило дискомфорт после долгих часов в темноте. Смуглый паренёк мутным взглядом оглядел присутствующих: глава, чумазый друг по несчастью и некто, кого он ещё не видел ранее. Светловолосый, практически белый, мужчина крупного телосложения, выдающего в нём отличного война, расположился на одном из помпезных кресел возле габаритного стола из красного дерева, осматривая ворс бурого ковра скучающими глазами, которые, к слову, были цветными — один насыщенный карий, сияющий, казалось, красным отливом, а второй — почти белый и, вероятно, незрячий, о чём говорили его практически полная неподвижность и старый шрам, странным образом пересекающий глаз и оканчивающийся зигзагом на скуле. Заключённый в объятья пут художник, похоже, силился стать единым с ветвистым кустарником с причудливыми маленькими цветами, которые словно были собраны в букет. Большие города сейчас скупы на живность, не говоря уже об растениях, парках и аллеях, поэтому мулату, видевшему лишь однажды какой-то жалкий жёлтый цветик в горшке на окнах какой-то славной на вид дамочки, столь пышный куст казался удивительным и необычным явлением.       Размышления прервал глухой стук двери и вошли трое: двое тащивших его бандитов и так хорошо запомнившийся громила с широкой неестественной улыбкой. Низенький брюнет с бледно-голубыми глазами и чёрными татуировками под ними, идущими до самого подбородка, бодро шагнул вглубь, ехидно пуская общее приветствие. Ему-то и принадлежал тот самый нервирующий звонкий голос. Второй, тоже не отличающийся высоким ростом, уместился на кресле рядом с разноглазым. Лицо его было болезненно бледным, глаза, вернее зрачки, разных размеров. Здоровяк кивнул капитану и прошествовал за русым парнем. Только когда он сел, Найтмер со многозначительным улыбкой, которую в иной ситуации можно было счесть даже милой, обратился к пленнику: — Давай-ка начнём всё сначала. Тряпка у рта была незаметно кем-то снята, и с минуту кудрявый разминал уставшую челюсть, затем с наигранной радостью ответил: — Не поверите ни за что на свете, но моя бывшая дама сердца говорила то же самое! Слово в слово! — голос звучал сипло, но уверенно, чему и сам мальчишка подивился. Стеклянный фиалковый глаз прожигал холодом, в то время как функциональный голубой сверлил мулата нечитаемым выражением. — Ты прав. Не поверю, что у кого-то вроде тебя когда-нибудь была женщина, — от самодовольства говорившего темноволосый едва не захлебнулся в бессильной злобе. — Неужели? Хах, и почему же? — скрыть раздражение не вышло, хотя воришка и не пытался, — мне говорили, что я весьма харизматичен. Ухмылка напротив мозолила глаза, хотелось поддеть его. — Опыт, малыш, — потягиваясь, протянул глава ненамеренно вызывая у связанного зависть. Кости заныли с новой силой. Запоздало Эллиот вспомнил что язык — единственное, что у него осталось в этой ситуации, и было бы славно сохранить его, но слова уже вырвались на волю, отравляя ядом: — Договаривайте-с, если уж на то пошло: «отсутствие опыта». Рыбак рыбака, как говорится, видит из далека, да?       Повисла продолжительная тишина, за время которой подросток обругал себя, этих гадов, Гастера и смирился со скоропостижной смертью. Хотя нет, жить хотелось, ещё как, но сказанного не воротишь. — КХАХА-ХАХ, — раздался звонкий, оглушающий смех Киллера, который едва стоял, согнувшись в три погибели, и она, похоже, ожидала не только бывшего раба. Бегло проследить за реакцией остальных членов команды, парень немного успокоился: беловолосый выглядел мирно, однако глаза искрились смешинкой и по-доброму поглядывали  исподтишка на капитана; Великан не изменял своему оскалу, но выглядел скорее дружелюбно; а бледнолицый отчаянно кусал кончик большого пальца в попытках сдержать провокационный хохот, да так, что прокусил его. Бросив унылый взгляд на кровоточащую рану, громила-Хоррор будто из-под палки протянул товарищу бинт, вытащенный из самых недр широких карманов. Парень вещь принял и, беззвучно смеясь, перевязал палец. Наблюдая за занимательной картиной, мулат не сразу обратил внимание на самого главного и опасного собеседника, причём зря: холодный и до мурашек спокойный голос заставил содрогнуться всех. — Киллер, — напряжённая пауза не сулила ничего хорошего, — следишь за порядком в нижних палубах сегодня, да и сам не побрезгуй взяться за швабру, будь добр. Названый тут же подскочил на месте, распахивая рот в возмущении, но так и не рискнул ничем ответить, не найдя аргументов. Какое-то время оба неотрывно вцепились в глаза друг друга, пока Найтмер не продолжил: — Сейчас же. Брюнет недвижно стоял, но после, не прерывая зрительного контакта и щурясь, спиной пошёл к двери. Эллиот смерил уходящего скорбным взглядом, пока дверь за ним в обидчивой манере не захлопнулась, и поднял голову, оставаясь, казалось, один на один с озлобленным командующим. «Это война, — вопило всё существо мальчонки, — и я обязан выйти из неё победителем». Положение пленного нельзя назвать выигрышным, как ни посмотри, но отчего-то чувство угнетения не посещало его, как это было там, в воровской шайке. Даже, наоборот, — он ощущал вкус азарта на губах. Но самое впечатляющие осталось не озвученным, хотя и чувствовалось всеми на подсознательном уровне, — Найтмер всерьёз воспринимал его. Не как врага или конкурента, а соперника. Это светилось в глубине его голубого глаза и распаляло обоих. В этом столкновении ему дарили шанс на триумф, ведь принимали за, не сказать достойного, но равного точно. Примеряясь к оппоненту, парнишка ещё раз осторожно окинул его взглядом. Мулат с достоинством проглотил рвавшийся наружу вздох изумления, в неверии хлопая ресницами. — Новая мода? Не думал, что Вы из тех, кто гонится за ней. Капитан тяжко вздохнул, понимая, о чём говорит младший. У него были причины и принципы для сохранения идеального образа, соответствующего статусу, и он старательно их придерживался. Бывали и такие дни, как эти… Когда его вид… оставлял желать лучшего, а у сердобольных девиц мог вызвать жалость. Грязь окутала большую часть одежды, чего уж говорить об обуви. Ранее роскошный фрак из тёмной материи и прошитое серебряными узорами было безжалостно изуродовано. Жалко было бы пускать его на тряпки, но иного ему уже не суждено: подол отчётливо делился на 8 неравных кривых частей. — Довольно, — тяжело пробасил Хоррор, сверкая алыми глазами, пугающими многих своим цветом. Все они были уставшими, и эта усталость преследовала их на протяжении всей жизни и, возможно, была тем, что связывало всех на этом благословлённом самой смертью судне. И тот ребёнок, никак иначе у Здоровяка не поворачивался язык его назвать, вписывался в их компанию головорезов как влитой.       От части Громила понимал Кошмара: эти двое были похожи, пусть и из совершенно разных миров. Измотанность никак не влияла на остроту языков, скорее подначивала. Не будь у мальца связанны руки, он бы уже показывал командиру далекие от дружественных жесты, однако, к счастью, верёвки крепко оплетали тело, спасибо усердному Кроссу. В целом, неопытному глазу могло показаться, что мальчик держится неплохо, только едва ли это было правдой. Чем дольше Хоррор наблюдал, тем хуже становилось их маленькому «гостю»: голова кренилась то в одну, то в другую сторону, взгляд мутнел и становился отсутствующим. А смуглая кожа зеленела от качки — ему только предстоит привыкнуть к движению их «милашки», как между собой называли корабль матросы, да и главы. Признаться, Найт выглядел подобно пленному, то есть не менее отвратно: грязный, уставший, с колоссального размера мешками под глазами, выделяющимися на по-аристократичному бледной коже чёрными пятнами. — Действительно, сколько можно собачиться? — вмешался русоволосый Даст, — не отрицаю, следить за вами сущее наслаждение, но если его, — парень ткнул пальцем в художника, о котором было забыли, — или мальчишку вывернет, я не стану убирать сей бардак, Найтмер. Богом клянусь, не стану!       Гортанный рык заставил Эллиота подскочить на месте, испуганно озираясь. Хвала небесам, капитан тоже повернулся, не заметив его секундную слабость. — Прости, Хоррор, — прозвучало совсем не искренне. Рассерженный Здоровяк начал подходить к мальчонке, а тому только и оставалось, что загнанно наблюдать, стараясь не зажмурить позорно веки. Без церемоний Великан поднёс что-то к лицу смуглого, отчего тот было дёрнулся, но вспышка пульсирующей боли оставила попытки к сопротивлению где-то в мечтах. Без усилий парню разжали сомкнутые челюсти и закинули недурно пахнущий кусочек ржаного хлеба. От него несло то ли травами, то ли ещё чем и мальчик в удивлении распахнул золотые глаза, не решаясь выплюнуть лакомство. Что же, если там и есть яд, по крайней мере, вкусный. Показалось необычайно странным и то, что обоняние не раздражал аромат, а, наоборот, успокаивал, да и избавлял совсем неясным образом от мук взбунтовавшегося от волнения желудка. Пока воришка, витавший в догадках, пережевывал кусок, а Великан следил, чтобы тот ненароком не начал давиться, вся команда с интересом и легким шоком наблюдала за этим феноменом. — Чтоб мне сдохнуть! — вскочив прямиком на кресло, прокричал Даст, но, словив на себе суровый, угрожающий взор командующего, тут же слез, — чтобы Хоррор кого-нибудь кормил! Добровольно! Святая Дева Мария!       Огромные кулачищи громко хрустнули, и Эллиот невольно сглотнул, и правда едва ли не подавившись. Намеренно или случайно, но этот русак умудрился одним предложением взбесить громадную и, несомненно, опасную тушу и, кажется, даже потешался на этот счёт. Безумец, не иначе. — Голод — это не смешно, Пыльный, — желтоватые зубы скрипнули, — и я сотню раз просил вас… — Да-да-да, — был резко прерван Здоровяк всё тем же юношей, а, может, и мужчиной, ведь определить его возраст было проблемно. Он будто не замечал изменений в сокоманднике, — знаем, Ужас, мы твоё отношение к упоминанию всего «святого». Лицо Хоррора ни чуть не смягчилось и продолжало испепелять взглядом ярких алых глаз. — Я бы всё понял, черти, если бы вы хоть на йоту были верующими, — словив хитрый взор товарища, говоривший рыкнул, — только попробуйте, сволочи. С озорством в его истинном обличии русак начал заискивающе… петь?

Может, Бог вверху и есть, Но о любви я узнал здесь, Что нет пути назад, когда люблю я. Любовь — не просто крик в ночи, Не греют всех её лучи, В её осколках только: «Аллилуя!»

 — Аллилуя! — к изумлению мулата прокричали все, кроме художника и хмурого Громилы, раздражённо закатившего глаза и протянувшего ему ещё один ароматный кусочек хлеба, который парень принял молча. — Не начинайте этот балаган.       Снаружи послышался звенящий голос Киллера, подхватившего песню. Сейчас, после отступления головокружения, он не казался таким визжащим и раздражающим, но в такт, заданный Дастом, тот совсем не попадал:

Упрёки мне: напрасно пел, Не знаю, мол, ни слов, ни дел. Но даже если так «что за беда?» — скажу я. Мерцает в нотах свет души, А дальше хочешь, так ищи, Хоть святость, хоть крамолу в Аллилуе!

— Аллилуя! — пробасили все, изредка тихо посмеиваясь. Беловолосый с опаской поглядел на товарища, развалившегося недовольно на кресле, но, пожав широкими плечами, продолжил:

Вы правы: я святых не знал Имён, но всё же я взывал К тому, чьё имя не помянешь в суе, Любой глагол горит огнём Когда я слышу святость в нём, Когда он хоть немного Аллилуя!

      Очевидно, смирившийся со всем цирком Хоррор прикрыл глаза, в помещении раздалось очередного громогласное «Аллилуя!». Эллиот, немного отошедший от шока, всё же поперхнулся, ведь запел, чёрт его подери, сам капитан; да ещё и с чувством, пусть и совсем не повышая голоса:

Хоть сделал я, лишь то, что смог, И шёл путём ошибок, проб, Но я не лгал, не стал шутом в чумном пиру я. Пусть прахом обернётся путь, Но Господу в глаза взглянуть Смогу я лишь со словом: «Аллилуя!»

— Аллилуя! — и повисло ожидающее молчание. С тихим рычанием Громила прошептал слова ненависти, но потом чуть рокочуще закончил:

Не слышишь ты моих молитв, Не ведаешь небесных битв. Тот мир невидим, но он существует. И в каждом слове свет любви И слово — свет любовь творит. В молитве «Аллилуя» жизнь ликует: — Аллилуя! Аллилуя! Аллилуя!

      Эллиот затаил дыхание, не в силах испустить лишний вдох и припоминал как однажды, слышал пение в церкви, и, признаться честно, он был впечатлён. Однако эта песня сильно отличалась ото всех, что он когда-либо слушал. Она звучала также величественно, как и церковная музыка, но вместе с тем говорила о чём-то земном и понятном всем, что захватывало дух даже в исполнении писклявого брюнета. С головой уходя в себя, кудрявый не заметил пары цветных глаз, задумчиво обращенных на него. Не многозначно промычав, беловолосый, всё также недвижно сидящий на массивном, как и всё в этой комнате, кресле, к неудовольствию Хоррора подметил: — А ведь мы его научим, Ужас.       Русоволосый, растянувший, казалось, улыбку до ушей, спешно покинул помещение, вероятно, уверенный, что дальнейшая его компания могла вывести терпеливого Здоровяка до крайности, на сей раз критической для его, Даста, здоровья. Алый мрачно сияющий глаз проводил провокатора до самой двери. — Клоуны. А ещё уважаемые пираты, чёрт вас подери.       Капитан в расслабленном жесте прикрыл стеклянный глаз и повернулся к подчиненному: — Что же тебе так хочется, чтобы кто-нибудь, да отодрал нас? Не знал бы о твоей жене, забеспокоился бы, честное слово.       С усмешкой поглядывая на главу, Громила пробасил: — Чего стоит слово пирата?       Найтмер безразлично пожал плечами: — Иногда богатства, иногда чести, но чаще, конечно, жизни, и заметь, — он важно поднял указательный палец, — это всё чистейшая правда, пусть и вандализм, а религия твоя — сладкая ложь. Ты и сам это осознаёшь. — Да будет так, — отчеканил верзила, — но и ты достаточно умён, чтобы знать о пользе религии основанной на лжи, верно? Люди прекрасно это осознают, ступая на эту дорожку.       Командир мягко поднял ладони в знак примирения. — Опять вы за своё! Не представляете как хорошо было на суше, когда вы не могли болтать о вашем «высоком», — из небольшого окна показалась подозрительно довольная морда Киллера, украшенная чёрными татуировками, подобно вязким слезам, за один раз выплеснувшим всю печаль хозяина, и оставивших на его лице красноречивый след, — хотя даже там ты, Хоррор, чуть не попал в неприятности из-за подобных разговоров, — брюнет значительно изобразил решётки, намекая, о каких неприятностях идёт речь. Главнокомандующий опёрся о стол и закурил трубку, с долей укоризны глядя на вмешавшегося в диалог юношу, которого, между делом, не должно было быть на этом ярусе. — Можно мне…? — просипел художник, на что черноволосый кратко кивнул и, не развязывая заключённому рук, сунул тому в пасть толстую подожжённую сигару. По виду мурзатого нельзя было сказать, что ему что-то не нравилось или возмущало — он ловко, совсем не напрягаясь, курил табак и, судя по горстке пепла на полу и одежде, не в первый раз. Немного затравленно Эллиот заметил, что ноги его «дружка» были свободны, в отличие от его собственных. Похоже, этот чудной Творец забавлял Найтмера не меньше, чем дискуссии с Хоррором. Не отрываясь от зрелища, капитан протянул вторую сигару пареньку, попутно задавая, видно, риторический для него вопрос: — Куришь?       У Эллиота едва кишки не свернулись от стойкого запаха табачного дыма. Он давно привык к этой вони, в старой шайке курили сигары и похуже, и больше недолюбливал её, чем ненавидел, но шаткое состояние желудка задавало новые правила, внося определённые риски. И если раньше у него в животе была зияющая пустота, то сейчас расставаться с приятно переваривающимися кусочками хлеба не хотелось. Заметивший мгновенно скривившегося мальчугана Хоррор слегка оттолкнул костлявую руку командира, получая взгляд негодующих глаз. Но, похоже, тот и сам догадался о причинах такого поведения подчиненного и вернулся к созерцанию Живописца, который уже докуривал. — Никогда не слышал ничего похожего ни в церквях, ни в тавернах, ни на улицах, — спокойно, едва обжигая догорающей сигарой потрескавшиеся губы, проговорил Инк, пополнив горстку новым пеплом. Тут голос подал блондин со шрамом, вставший с кресла и шустро потянувшийся: — И не услышишь. Распевать подобное — проложить себе путь прямиком в самое пекло. Можешь, конечно, попробовать, коль горишь желанием прослыть еретиком. — Ахах, горишь, да. Какое подходящее слово, Кросс, — скорее для себя, чем для кого-то проговорил Великан, однако по лицу капитана стало ясно, что тот понимал, что и к чему сказано, — ну же, помоги мне, Крест, с этими чертовыми узлами. Нам лучше иметь на борту здоровые руки и ноги. И Найтмер, — названый обернулся, — я ещё зайду.

***

      Капитанская шляпа косо покоилась на голове темноволосого главы пиратской банды. Нога в противоречии этикету свисала с подлокотника кресла; взгляд направлен в окно, на сверкающий закатным солнцем морской горизонт. Мерное покачивание волн убаюкивало, но сна морскому волку не дарило. Не сейчас, когда паранойя только-только отпускает измученную бессоницей голову. Тревожный колокол ещё бьёт набатом где-то на периферии сознания, но уже не так панически как на суше. Длинные, тонкие пальцы с осторожностью оглаживают вышитые серебром узоры печальных лун на некогда красивых рукавах его любимого фрака. Мысли об утилизации этой столь памятной вещицы тяжело давили на сознание. На столе аккуратной стопочкой лежали не вскрытые конверты, в то время как прочитанные валялись повсюду: по столу, по полу, парочка виднелась на креслах. Также на рабочем месте умещались несколько разных карт — одна огромная, охватывающая весь континент покоилась под прочими, вторая, определённо морская с уймой многочисленных пометок, ещё одна компактная, предназначенная для скорых поездок, тоже имевшая кучу обозначений; иная, самая верхняя, значилась совсем старой, может, даже не пригодной, она была чиста от любого грифельного следа и её земли так и оставались непокорёнными. Дверь тихо скрипнула и поглотила широким однозубым ртом ещё двух членов экипажа. — Тц, знаешь, Кошмар семи морей наш ненаглядный, я всё-таки не юнга, чтобы наравне со всеми пороховыми обезьянками драить палубы, а твой Старпом, — недовольно оскалился Киллер, сметая с лица надоедливую улыбку. Командир не повёл и глазом и, не поднимая позы, парировал: — А Кросс квартирмейстер, но так открыто не смеет поддаваться новичку. Не устраивает что-то? — медленность и текучесть слов говорившего заставляла невольно повести плечами, — Смени меня. Свергни. Тебе это по силам, — зубы сверкнули в уходящем отблеске солнца, — в теории.       Недовольное ворчание стало ему ответом. — Как обстоят дела с пленными? — научено спросил второй гость, предотвращая назревающий конфликт. — Оу, ты всё ещё с нами, Крест? — тяжело падая на жалобно скрипнувшее кресло, съехидничал брюнет, — а я думал и гадал, какую стену ты изобразишь сегодня. Со стороны двери у тебя выходит лучше всего. — Мне больше по душе стена у окна, — с серьёзным лицом доложил Кросс. Найтмер сдержанно прыснул: — И всё же. Что там с нашими гостями?       Юноша устало потёр татуировки. — Чёрт знает, что с мальцом учинит Хоррор, но на данный момент он его не съел. Вроде даже не пытался. Что до чудного Творца с памятью не лучшей, чем у самого старого и больного сумасшедшего из деревушки, прославленной его байками? Он -абсолютный неуч, не способный ни к какому делу, разве что кистью махать… — И пить, — добавил светловолосый мужчина. — И пить. — Подтвердил Старпом. — Он словно дитя малое. С каких это пор ты решился превратить банду в монастырь Блэкфрайерс? Это почти трогательно. Только вот кормить за милые глазки? Мы так и останемся без единой пени за плечами! — Не ребёнок, а художник, — поправил шрамированный, — они все такие, но это поправимо. — Вздор! — вспылил брюнет, подскакивая, — я не понимаю к чему всё это. На кой нам новые рабочие руки, к тому же такие, которых нужно обучать! Людей более чем достаточно. И если наличие художника-пьяницы можно списать на твою любовь к искусству, Найт, что, кстати, тоже сомнительно, то этот мальчик… ума не приложу, зачем он тебе. Воришка? Видали и лучше. Внешность? Не дамочку прихватил, чтоб рассматривать. Ладно, если б он достался тебе легко, но отрывать его зубами у беднеющей воровской «элиты»? Причём сам, с минимальным количеством людей, заранее зная, что затея поживиться прогорит! Должно быть, ты спятил!       Лицо от возмущения и негодования покрылась багровыми пятнами, одним махом показывая скопившееся непонимание. Глава устало потёр виски, не желая продолжать разговор. Не время и не место. Киллер не готов к нему. «Или ты» — говорили разномастные глаза непоколебимого подчинённого, который вновь вмешался: — Отдохнём. Мы все устали. Давайте оставим этот вопрос для ясных голов. — Как же! Это не вам пришлось вылизывать судно вдоль и поперек! — обидчиво проворчал Киллер, на что словил суровый взгляд сокомандника. — Я внимательно слежу за порядком на судне. Если уж тебе и пришлось немного юнгами покомандовать, то самую малость. А уж о швабре в твоих руках не может быть и речи.       Очередное возмущение прервал сам Найтмер: — Ты всё время намерен действовать мне на нервы своим нытьём?!       Виновник сей комедии, на удивление, успокоился. — Не я, так кто? Каждую косточку перемою, клянусь. Что до малого, — как бы невзначай перевёл тему брюнет, — мне он по нраву. Хоть я и не понимаю, зачем он нам. Даже жалко его на пороховую обезьянку пускать.   Кросс не прокомментировал слова говорившего и, пожав плечами, бросил взгляд на Кошмара. — Ничего. Похоже, Хоррор сделал всё за нас. Пусть занимается. Ему на кухне, да и в лечебном деле нужны помощники, — получив согласный кивок обеих сторон, капитан продолжил, — за Инка возьмёшься лично, Килл.       Собравшийся уже уйти Старпом ошалело оглянулся, не веря в услышанное. Получив подтверждение сказанному, он с подпорченным настроением скрылся за дверью. Стоило старшему помощнику хлопнуть, как глава устало прикрыл глаза, позволяя себе эту маленькую вольность. — Успехи дела призрачны как никогда, сер. — Знаю, Кросс, — выпрямляясь, выдохнул темноволосый, — собственно, как и всё, когда речь заходит об… — слова довались высокому мужчине с трудом, — впрочем, иного пути искать у нас нет времени. Если это правда, тогда мы обязательно доберёмся до этого Солнечного ублюдка. Он поступил совсем не по-братски, а за это кровью платятся. Всё или ничего. — Я рад, что ты пришёл в себя. Без обиняков, Найт, но тебе был необходим пинок под… — под конец речи парень слегка стушевался, но закончил, — под мягкое седалище.       Не сдержавшись, командующий рассмеялся: — Лучше б ты сказал: «зад». И ещё, Кросс, — брови игриво заиграли, — моё «седалище» такое же мягкое как орех. Не обижай меня, я в прекрасной форме.       Уловив настроение друга, светловолосый мягко улыбнулся. — С тобой не бывает легко. Кто Вас знает.       Столь резкие переходы с «ты» на «Вы», и наоборот, звучали необычно и даже неправильно, резали слух, но этих двух это не волновало. Слишком долго знали друг друга, слишком привыкли к странностям собеседника и ещё миллион таких «слишком» существовало в их крепкой дружбе, прошедшей невзгоды «той» и «этой» жизней.

***

      Эллиот в недоумении держал в руках верёвку, которая не так давно сковывала его без единой возможности пошевелиться, и откровенно недоумевал. Поверить в то, что все его попытки к освобождению были перечёркнуты одним лишь узелком казалось немыслимым. Как выяснилось, виновником его изнывающих мышц стала хлипкая верёвочка, со знанием давившая на самые важные и болезненные точки тела. Этот парень в теплых и тяжелых одеждах не потратил на его освобождение и пяти минут, в то время как другим пришлось бы потратить на это куда больше пятнадцати. Иначе бы Великан не просил его о помощи. — Мы его поэтому и называем Кроссом, то есть Крестом. Он мастер верёвочных конструкций. У него и на одежде полно всяких узелков, если ты мог заметить. По одной его шубе можно целую эдакую энциклопедию морских узлов составить. Умеет же ещё так связать, чтобы больно было. Ты бы лучше на запястья глянул, вот они — главное подтверждение его своеобразного таланта. Синяки страшнючие.       Янтарные буравчики вскользь пробежались по рукам. На них действительно темнели стремительно синеющие пятна, но не настолько, чтобы назвать их «страшнючими». — Знаком мне этот скептицизм, — развёл руками Здоровяк, — на этом корабле кому-нибудь интересно мнение врача? Ну и чёрт с вами. Как хотите.       Вздёрнув брови, кудрявый искоса осмотрел мужчину с головы до ног. Внушительные габариты вселяли долю сомнений в правдивость его речей, но после последних событий мальчик был уже ни в чем не уверен. Молчавший ранее разноглазый Кросс вступился. — Я тебя слушаю, — Громила критично хмыкнул, — честно. Вот узлы бы и сами могли научиться плести. Это уровень ненамного выше базы, но и для неё вы слишком ленивы. — Не с моими лапищами такую деликатную работу выполнять, сам посуди.       Крест не стал развивать спор и неоднозначно повёл плечами, никак не споря, но и не соглашаясь тоже. «База, да? — подумал паренёк, — что же можно сотворить, если овладеть этим ремеслом в совершенстве? Удивительно. Я бы хотел попробовать». — И я смогу…? — от части выдавая свои мысли, спросил Эллиот.       Двухцветные глаза с шоком вперились в «гостя», что с усердием старался вникнуть в алгоритм плетения, что самостоятельно выходило из рук вон плохо. С заминкой Кросс ответил: — Конечно. Если не бояться трудностей, то обязательно получится. Хоррор добродушно добавил: — Ещё вступить в команду. Пунктик жизненно необходимый.       Что-то в этой фразе больно зацепило подростка, мигом выронившего занимательную вещицу. Поднимать не стал, как показалось блондину, исходя из опасений. — Я к капитану. Не тревожь его сегодня, Хоррор.       Алые глаза задумчиво прожигали спину уходящего. — Смотрите сами. Чревато всё это. — Спасибо, приятель.       Тишина была чем-то неестественным для этого судна, ведь в любое время суток находились шумные персоны, благодаря которым жизнь на корабле кипела, а не капала, но, похоже, сегодня измотаны были все, и даже Даст, вероятно, уже насмехающийся над всеми во сне. Нечасто в его смену находились провинившиеся, которых заставляли бы следить за порядком. Обычно именно он и являлся тем самым виновником проблем. — Не хочешь побыть полезным, попугайчик?       Лицо мулата комично вытянулось и выглядело донельзя потерянным. Чуть погодя, парень сипловато признался: — Я не умею, — Здоровяк было расстроился, но, прокашлявшись, кудрявый продолжил, — но видел, как это делают там, в таверне. Может, если Вы скажите, что делать, я смогу помочь?       Пряча приставшую не к месту улыбку, Хоррор отвернулся в удачной попытке её скрыть и достал ящик с провизией. «Каюсь, такому не грешно и отвар из моих трав заварить». — Так как тебя звали дома? — краем глаза он заметил, что парень дрогнул на последнем слове. — Эллиот, — воровато просипел тот в ответ, будто боялся, что этот огромный пират может раскрыть какой-то важный секрет. — Готовься, что скоро тебя будут звать иначе. Хотя многие до сих пор зовут друг друга прежними именами. Даже капитан и Кросс. Я сам слышал.       Вопрос сам слетел с губ. А может и нет. Он казался таким очевидным, что, возможно, кок и сам догадался о нём. — Я не знаю их имён. Я сказал, что слышал, как они называют ими друг друга. Не всем людям нужно сотрясать воздух словами, чтобы разговаривать. Я их не понимаю, но они бывают очень болтливы. Иногда оба забывают, что другие не в силах понять, что у них на уме по одному только взгляду или жесту. Тогда-то их выручает Киллер. Он может показаться скверным человеком, впрочем, так оно и есть, — Здоровяк приостановился. — Ты меня не слушаешь. — Слушаю, — парень поднял голову и столкнулся с не верящим взглядом, — просто задумался. Значит Найтмер — Кошмар семи морей, Киллер — Убийца, ты, Хоррор, — Ужас. А Даст? Как понять «пыль»? — Это между нами Даст. Для юнг и матросов он Мёрдер, — не отвечая прямо, увильнул Великан. Темноволосый промолчал. — Я понимаю. Сложно расстаться с чем-то настолько принадлежащим тебе, но… Подросток резко, может даже слишком, перебил: — Нет. Это не важно. Имя не моё. Оно мне недорого. Я сам его себе дал.       Хоррор опасно нагнулся к мальчику, сверля алыми прицелами радужки. Казалось, будто ещё немного и он обрушится на него, словно старое здание, и Эллиот навечно останется под его обломками. — Всем оно ценно. И все боятся его потерять. Разве что некоторые, но ты не один из них.       Грудь в оцепенении перестала вздыматься. — Почему же?       Великан по-доброму пророкотал, затем грузно выпрямился и вскрыл одним лёгким движением ящик. — Потому что те знают, кто они и без имени. Им не имеет значения, как их называют. Забавно, но если ты кому-нибудь расскажешь о себе и попросишь погадать о твоём имени, навряд ли хоть кто-нибудь угадает его. Имена ничего не значат для человека, не придают ему характер, но все мы упрямо хватаемся за них, словно соломинку. Но я понимаю, почему.       Громила смолк, не прерывая контакта, а пленный думал, мог ли этот необычный человек понять его. Он не выглядел как раб, даже бывший. Долго задержаться на этих мыслях ему не позволили — кок снова заговорил, медленно возвращаясь к рабочему месту. — Ты когда-нибудь слышал байку о девочке, упавшей в колодец, на дне которого находился волшебный подземный мир, где проживали не очень дружелюбные монстры? — Получив отрицательный моток головой, он удивился, — нет? Как ты без этой истории ни разу не проваливался в колодец? Я спросил, можно сказать, так, для приличия.       Эллиот не стал уточнять, что никогда не слышал в детстве сказок, кроме тех, что обычно рассказывают воры о дальнейшей прекрасной жизни. Пару из историй он знал от Китти. Интересно, а она будет по нему скучать? «Я, кажется, сильно тебя доставал своими шутками, Каштанка. Надеюсь ты не в обиде на меня» — невольно вспомнилась подруга. За мимолётной мыслью последовала череда остальных, уже тяжёлых. Почему Гастер не сказал всей правды? Не знал? Не думал, что всё может так обернуться или же, наоборот, рассчитывал на такой исход? Одна мрачнее другой мысли вились в голове стаей ленивых жирных мух. Его вновь стало укачивать. Хоррор, всё это время повествующий о событиях в сказке, притих, увидав, что на этот раз его точно не слушают. С минуту он наблюдал за тускнеющим видом мальца, но когда тот уже знакомо позеленел, порылся на одной из многочисленных полок, на которых надежно располагались разнообразные скляночки. Найдя среди них небольшой сверток с уже знакомым хлебом, он протянул его кудрявому. Янтарные глаза невидяще смотрели на лакомство, один лишь запах которого успокаивал бушующий желудок.  — Не волнуйся, это пройдёт. Дня три — две недели максимум, если не повезёт. «Две недели. Выходит, что они пробудут в море минимум две недели» — подметил черноволосый подросток. — Осьминогов любишь? — перед лицом мулата появилась туша непонятного животного. Или рыбы? Во имя всех создателей, что это за склизкая дрянь? Эллиот думал, что оно мертво, но внезапно зашевелившиеся конечности чудовищного существа говорили об обратном. Тварь извивалась в крепкой руке Здоровяка, которого, похоже, забавила реакция мальчишки. — Третий раз из банки сбегает. — Он похож на вашего капитана, — с серьёзным выражением прошептал мальчик, рассматривая конечности чудовища, которых было целых восемь. Здоровяк непонимающе глядел на занятую руку, а потом вспомнил о состоянии капитанского костюма, похожим образом делившееся на столько же неравных отрезков. А ведь Кошмар не захочет так просто расставаться с этой вещью, и чёрт знает, чем она ему так дорога. С усмешкой Громила предупредил: — Не скажи ему такое случайно. Хех, осьминожек Найтмер. Да уж, точно гроза и чудовище всех морей. Ах, да. Сказка… — Зачем я вам? — внезапно спросил парень. Хоррор проигнорировал вопрос и задумчиво почесал затылок, глядя на руку с осьминогом: «Как его зажарить, если я вижу теперь в нём Найтмера? Вот же чёрт». Пока Здоровяк витал в размышлениях, Эллиот ждал ответа. Почему-то спросить об этом именно этого огромного мужчину, вопреки здравому смыслу, было не так проблемно, чем кого-либо другого здесь. — Хорёк! Хорёчек! — Внезапно в помещение прошмыгнул брюнет, — о-о-о, и ты здесь, Шоколадка!       Эллиот с возмущением глянул на пришедшего, который глуповато хихикал и пошатывался. — Я тебя сейчас прикончу. Даст, ты случаем берега не попутал? По какому случаю пьянствуем? — Отбрасывая в руки мулата скользкого беглеца, прорычал кок. Эллиота едва не перекосило, но, как оказалось, щупать это нечто было не так противно, как показалось сначала. — У этого Художничка оказалось есть несколько бутылок качественного пойла. А Босс говорил, что он всякую дрянь хлещет. Ты только глянь на этот чудный ром! — шатаясь, Даст подошёл к Хоррору, мельтеша перед его лицом опустевшей бутылкой. — Чтоб у вас череп раскололся на утро. От тебя ужасно несёт. Уйди, пока не попортил всю провизию. Никто не скажет тебе «спасибо», если потом придётся рыбой питаться. Опять.       Пыльный казалось не замечал слов сокомандника и подошёл к Эллиоту. — Тебе нравится имя «Шоколадка», а? Знаешь, это Инк придумал, давай так оставим? — Эллиот активно помотал головой в знак полного несогласия. Ещё бы он был доволен. Здесь все носят грозные клички со страшными говорящими значениями, а он предлагает ему «Шоколадкой» быть? Ну нет, такой расклад был ему не по душе. Хоррор, смеясь, отвёл не соображающего товарища к лавке, попутно прикладывая тому компресс. — Он не умеет пить, но это никогда не останавливало его.       Мулата эта картина совсем не привлекала, а из-за раздражающего запаха перегара снова потянуло рвать. — Зачем тогда выпивать?       Ответ последовал незамедлительно: — А зачем люди это делают? — Здоровяк обернулся к парню и поманил к плите, — не знаешь? Вижу, что нет. Твоя главная беда в том, что ты привык делить мир на черное и белое. Жить, думая, что есть правила и ограничения, но на самом деле, всё куда сложнее. И если уж ты оказался на нашем корабле, считай это даром, или проклятием, мне наплевать, — тут лицо говорившего исказилось в страшной гримасе, — так будь добр мириться со многими противоречивыми вещами.       Пусть эта большая туша и источала ранее добродушие, но сейчас мужчина выглядел так, словно в любой момент готов доказать, что является пиратом неспроста, как и любой на этом судне. — В конце концов, тебе самому станет легче, если пересмотришь свои взгляды, малыш. «И всё же, что же здесь делаю я?»