Люди с автоматами

«Можно. Тебе можно всё.» — кажется, именно эти слова послужили спусковым крючком ко всем тем событиям, что произошли в жизни Маяковского буквально за полтора месяца. Это было похоже на американские горки — вот ты спокойно стоишь, но уже через секунду падаешь, чуть ли не выплёвывая сердце от страха. Стоит заметить, что на американских горках мужчина никогда не катался, однако испытывал эти симптомы в точности. Было лишь одно условие: рядом должен был находится Есенин. Неважно, чем он был занят: рисовал ли свои картиночки на всём, что попадётся, напевал ли какую-то глупую песню под нос, рассматривал ли темноволосого — всё это вынуждало старшего задыхаться от волнения и столь непонятного чувства, которого он, кажется, не испытывал никогда. Разумеется, он понимал, что это. Владимир никогда не отличался совершенно глупой, как ему казалось, чертой характера — он никогда не отрицал очевидного. Он чувствовал, что испытывает к юноше гораздо более тёплые чувства, чем мог бы. Что слишком нежно поправляет его одеяло ночью, проходя мимо комнаты младшего. Что зря закрывает глаза на то, что тот иногда приходит к нему в постель грозовыми ночами. Он позволяет ему слишком много. Он позволяет ему всё. *** — У тебя взгляд будто влюблённый. Неужто кому-то повезло и стрела Купидона попала в цель? — сегодня четырнадцатое февраля - день всех влюблённых, но Володя предпочитал ссылаться на день психически больных, из-за чего Есенин неодобрительно косился на него, цокая языком и забавно складывая руки на груди. Однако, они всё равно сидели и смотрели какой-то глупый, по мнению старшего, фильм про любовь. Всё-таки, ни у кого из них пары не было. — Влюблённый взгляд? — спрашивает Есенин, будучи совершенно не удивленным. Кажется, будь бы Маяковский хоть немного внимательней, он бы давно заметил влюбленность Серёжи. За это время одна простая влюбленность превратилась в любовь. Почти каждый день Есенин страдал из-за неразделенной любви к мужчине. — Ну может быть и влюблён, но разве это важно? Думаю, это не взаимно. — совершенно обреченно говорит Серёжа, опуская лицо, стараясь сдержать слёзы. Всё-таки это было очень больно. — Как насчёт вас? Дама сердца? — после подобного вопроса Серёжа сразу же начинает с интересом ковырять дырку на коленях своих джинс, стараясь не смотреть на старшего, чтоб не видеть его лицо в тот момент, когда он говорит о человеке, который ему искренне нравится. — Ну, допустим... — уклончиво отвечает Маяковский. На самом деле, он даже и не знает, что сказать. В плане, он определенно чувствовал что-то к Серёже. Однако, младшему это знать не обязательно. Учитывая, что ему явно нравится кто-то другой. Эй, кто-то резко начал резать лук? Иначе Есенин не может понять, почему из его глаз стремительно покатились слёзы. Он чувствует себя как загнанный в клетку зверь, причём понимает, что выхода из неё нет. Прямо перед ним стоит его палач, его смерть. Прямо перед ним стоит Маяковский. — Ну эй, и чего ревём? Почему ты думаешь, что она не ответит? — Серёжа ещё сильнее вжимается в бок старшего, а тот лишь чувствует, как из-за горячих слез намокают плечи на его футболке, ну а потом слышит тихий шёпот, исправляющий местоимение. — Да хоть оно. Правда, почему ты так неуверен? Он ведь хороший, так? С плохими я запрещаю общаться. — усмехается Володя, чтоб было понятно, что это шутка, пусть и не до конца. — Я… Он натурал, это точно. Но сегодня, в такой день, думаю… Я могу его поцеловать? Это гораздо лучше, чем просто слова, я уверен. — Поцеловать? Ну, почему бы и нет? Если оттолкнёт, можно просто сказать, что это святовалентиновский розыгрыш. — конечно, мужчине стоило бы сказать, что не стоит нарушать личное пространство других людей, но желание того, чтоб этим парнем оказался он было настолько велико, что темноволосый просто не мог упустить такой шанс. — Думаете? Сегодня ведь и вправду подходящий день. — немного успокаиваясь, шепчет Есенин, вытерся слёзы. Возможно, сейчас он совершит самую большую ошибку. Больше, чем первое и второе попадание в отделение. Но он устал. Устал молчать и плакать. Может все не так плохо? — Что ж, тогда наверное мне действительно стоит это сделать, да? — пытаясь набраться уверенности, говорит Серёжа, немного вытягиваясь, чтобы быть на одном уровне с лицом Маяковского. — Ведь... если не попробую, то и не узнаю? — скорее добавляя уверенности себе, чем что-то говоря Володе, Серёжа завершает свой монолог, смотря точно в губы ничего непонимающему Володе. Ну ничего, сейчас он почувствует. И чувствует. Ну, Есенин надеется на это. Уж Серёжа-то очень ярко это чувствует. Чувствует его шершавые, обкусанные губы, которые никак не двигались, пока Есенин пытался проявлять инициативу. Одна секунда, две, три.... ничего. Серёжа уже было начал отстранятся, рисуя в голове самый удачный финал. Как его сейчас выгоняют из квартиры, как отнимают все, все что у него есть и нет. Но... но вместо этого на его тонкую талию падает тёплая ладонь, что медленно поглаживая тело Серёжи. А губы мужчины медленно начали отвечать на поцелуй. Володя действительно сам не ожидает от себя такого. Конечно, он учитывал даже 0,0000001 процента того, что этим кем-то, о ком говорил Есенин, окажется он сам, так что думал, что будет готов к чему-то подобному. Но, нет. Он смог опомниться лишь через пару секунд, практически полностью упустив свой шанс, и ему очень повезло, что Серёжа тут же не вскочил и не убежал в панике. Так что теперь с ещё большей охотой он отвечает на поцелуй. Если честно, мужчина бы никогда не подумал, что вместо нежных, аккуратных женских рук будет ощущать на своих щеках юношеские, слегка в мозолях от грифеля карандаша, но всё ещё безумно мягкие, что удивительно, вместо накрашенных пухлых губ — тонкие и покусанные, вместо округлых форм — лишь худое тело, однако всё с такой же выраженной талией. Впрочем, сейчас его совсем не смущало всё вышеперечисленное. Главное, что он наконец принял то, что пытался отрицать всё прошедшее время. Есенин полностью облокачивается на тело уже мужчины. Голова кричала ему остановится, но тело отказывалось. Оно хотело ощущать эти губы, сердце Серёжи хотело ощущать эти губы вечно. Удивительно, что не было того странного чувства нехватки кислорода. Ему будто бы всю жизнь врали. Но он и не против. Знаете, ему явно нравилось это ощущение, хоть оно было и каким-то странным. Это явно что-то новое. То, что безумно нравилось блондину. Но все же приходится оторваться. Правда первым это делает Маяковский. Прикрывая свои глаза, но не убирая рук с талии парня. Ну а Сережа не убирал с щеки. Блондин лишь касается этими самыми губами лица мужчины, доходя снова до губ. — Кажется, это всё-таки взаимно. — шепчет Серёжа в губы Маяковского. — Кажется, у меня тоже. — ухмыляется мужчина и буквально перетаскивает Серёжу на свои колени. Ну а тот совсем не против, даже наоборот, с удовольствием садится на бёдрах старшего, всё так же мило улыбаясь, прислонившись своим лбом к чужому. Только сейчас Маяковский может нормально разглядеть глубокие и до одури красивые, совершенно без шуток, глаза блондина. К сожалению, его зрение было не настолько идеально, чтоб различить каждую крапинку в этом океане, да и вряд ли с такого расстояния вообще можно что-то разглядеть, но ему, как полицейскому, нужна была в первую очередь целая картина, которая была потрясающей. Поэтому, темноволосый не сдерживается и целует Есенина ещё раз, придерживая его за подбородок. Тот мягко улыбается и кладёт руки на плечи Володи, мягко двигая губами, даже не пытаясь бороться за ведущую позицию. Серёжа возбуждается от таких поцелуев совершенно как глупый подросток. Глупый подросток, да к тому же ещё и девственник, ну не ужас ли? Он всем своим телом максимально прижимается к Володе, немного стыдливо двигая бедром. Действительно какой-то ребёнок. Володя немного усмехается сквозь поцелуй. Но это совершенно не обижает блондина, который был сейчас слишком жалким и слишком нуждающимся, чтобы обижаться на такое. Последней каплей для Есенина является углубление поцелуя, что совершенно срывает его голову. Блондин запускает свои пальцы в волосы Маяковского, крепко сжимая их, пока ладонь Маяковского спускается все ниже и ниже, останавливаясь на пояснице парня. Голубоглазый отстраняется от мужчины, тяжело дыша. Он уже был весь буквально красный. Его просто переполняли эмоции. Желание, страсть, любовь - всё в нем играло. Он не отдавал себе отчета в действиях, но если Маяковский тоже хочет этого, Серёжа никогда не пожалеет. — Папочка? Будь у Володи соседи, они бы точно написали бы коллективный иск за шум этой ночью.