Сан-Стефано-дель-Сантино.

      Очередная ночь опускается на город, блики луны отражаются на окнах. Вторую ночь Эмили проводит в своей постели в обнимку с головной болью и обезболивающими таблетками. После случившегося в особняке, все были не многословными, переосмысляя события прошедших дней.       Кларк помнит, как они командой покидали то зловещее место. Помнит спокойные, но в то же время бешеные глаза Ханджи, которая смогла обезвредить бомбу, всеми силами пытаясь взломать систему. Ей могло не хватить времени, на последних оглушающих секундах она вводила последние коды, которые известны только ей. И какой адреналин она ощущала и какое же облегчение к ней пришло. Эмили помнит их всех, полностью испачканных в крови. Сколько же жизней им пришлось погубить, чтобы добиться своей цели. Сколько трупов им пришлось повидать на своем пути. Все эти мысли поселились в голове у Кларк и не хотели выходить, напрочь засев. Действительно ли пришел конец истории противоборства? Никто не знал.       Эмили перевернулась на бок, всецело погружаясь в мысли, направляя свой взор на большое окно комнаты, не замечая звука открывающейся двери. На часах уже давно была не полночь, а глубокая ночь. Луна по-прежнему красиво накрывала город и пела очередную колыбельную ее жителям, а девушка не могла заснуть. Ощущение чьего-то присутствия заставляет ее притаиться, замереть, притвориться спящей, но не повернуться на вошедшего, не сдать себя.       Она чувствует, как на краю проседает от чужого веса постель, как вошедший покрывает девушку легким одеялом и остается сидеть на месте, не торопясь поглядывая на спину Эмили. — Я знаю, когда ты притворяешься. — Прозвучал мужской голос. «Леви» — единственное, что пронеслось в голове Кларк. В последний раз она видела его, когда тот принёс ее в эту же постель. Тогда он без слов укрыл ее мягким одеялом и вышел из комнаты, не появляясь больше перед ней до сегодняшнего момента. — Ты совсем меня не знаешь. — Как и ты меня.       Между ними повисло молчание. Снова оглушающее их молчание, заставляющее кричать внутри. Казалось бы всё позади, казалось бы они могли начинать строить собственную историю, собственный их мир, который был им обоим так необходим, но пелена тайн, вопросов, страхов и секретов перечеркивала все их желания, сводя на твердое «нет». — Горничная сказала, ты мерзла прошлой ночью. — Это из-за головной боли. — Она так и продолжала лежать, не двигаясь. Его слова теплой рекой пролились внутри нее, оставляя приятные следы. — Иногда знобит. — Я могу принести еще одеяло.       Их разговор был настоящим, таким обыденным, но одновременно невозможным. Они не могли и представить, что способны на такое. Всегда они либо ссорились, либо огрызались, вынуждая друг друга на порывы разнообразных эмоций, тем самым веселясь. Им было интересно изучать друг друга, находить грани эмоций и чувств, наблюдать за реакциями, жестами, мимикой и тембром голоса, словно ученые, исследующие своего подопытного. Им это нравилось. Двое сумасшедших нашли друг друга, но сможет ли их общее сумасшествие сладить между собой, либо же будет очередная война, перепалка с плохим исходом?! — Ты мог бы не оставлять меня.       Она слышит смешок, который заставляет ее повернуться на бок к нему стороной. — Тебе смешно? — Я удивлен. — Чему?       Он ногу свою на кровать заносит и корпусом к ней поворачивается, встречаясь наконец с полюбившимися глазами. Никакого страха, испуга или боли, только яркие глаза, в которых тонет с каждым разом. Он видит ту глубину ее бездны, в которую сам падает, но не вдребезги разбивается, а летит, зная, что он не погибнет. Сомнения вновь и вновь приходят к нему в голову, казалось бы причин для этого уже никаких нет. Но Леви искренне не понимает, как она продолжает смотреть на него, говорить с ним, жить в одном доме, не сбегает и не корит его во всех грехах, за плохое отношение и поступки. Как она может терпеть его выходки, слова и внутреннего его. Внутреннего монстра, который пожирает его изнутри. — Леви. — Он умолять ее готов, чтобы его имя произносила также нежно снова и снова, не останавливаясь. Он моргает пару раз, от эйфории избавляется и возвращается обратно в мир. — Тому, что ты со мной. — А почему я не должна быть с тобой? — Я монстр. — Он выпаливает это за секунду, но никаких упреков не слышит. Их разговор по-прежнему держит тихую тональность, а взгляды на друг друга направлены. — Да.       Она тихонько приблизилась к нему так, чтобы рукой своей коснуться его колена, что спокойно лежало на кровати. Пальчиками нежно поглаживала его из стороны в сторону, в блаженство эмоций и пылких чувств окуная мужчину с головой. — Монстр, но совсем не страшный. Не для меня. — Леви видит, как ярко горят ее глаза, когда она произносит слова. Видит ее искренность и поверить собственным глазам и ушам не может. — Я влюбляюсь в него сильней с каждым днем, поэтому не прогоняй меня. Не заставляй отстраняться, сбегать или на что ты еще способен, чтобы отвергнуть меня, считая, что тем самым ты обезопасишь меня от себя?       Она выжидает паузу, давая переосмыслить ему всё сказанное. Видит недоумение в глазах, которые также, как и у нее, ярким пламенем горят. Красивое пламя, в котором она главная героиня танцует, и ей совсем не больно. Эмили понимает, что он готов слушать ее дальше, не перебивает. — Но я всё равно вернусь к тебе. Я не покину тебя, как бы ты этого не желал. Я хочу быть с тобой, Леви. Несмотря на твое прошлое, не смотря на этого монстра, который сидит в тебе. Я… — Перестань. — Он останавливает ее дикие порывы в разговоре, не смея ее больше слушать, желая только одного. — Леви. — Хватит. — Аккерман к ней льнет, губами соприкасаясь.        Ему хватает одной секунды, чтобы в миг оказаться рядом с ней и начать тонуть в поцелуе. Леви касается ее губ мягко, не напористо, не кусает в попытке сделать больно, не проникает глубже, заполняя все доступное пространство собой. Он исследует, как картину: его пальцы блуждают по открытым участкам тела, касаясь кожи, чтобы вызвать мурашки, губами мягко очерчивают полукруглую линию подбородка, скользя вверх и замирая на расстоянии жалких миллиметров от ее, обдавая горячим дыханием, а когда их взгляды пересекаются, Эмили видит, что он начинает пылать вместе с ней в этом обжигающем пламенем красивом танце. Кларк только тянется за очередным поцелуем, за той нежностью, которую ей дарит Аккерман.       Леви ухмыляется сквозь поцелуй, скользит кончиком языка по нижней губе, а Эмили ужасно хочется прикусить его, совсем чуть-чуть, чтобы услышать протяжный стон, полный наслаждения от этой дозволенности. Казалось бы, сколько ещё им времени потребовалось, чтобы так пылко утопать в объятиях друг друга. Сколько ещё им приходилось бы останавливать себя при малейшей мысли о близости друг с другом. А сейчас она уже утопает в мягком матрасе, сбивая постельное белье, а он нависает сверху, похожий на огромного волка, который может и истерзать до полусмерти, также раны все залечить, пригреть в тепле своего тела и защитить от любого врага.       Леви целует в шею, прикусывает зубами нежную кожу у ключицы, а затем подхватывает её губами и оставляет красное пятно, соскальзывая ниже, к вырезу растянутой чёрной майки. Он касается кончиком языка темной родинки в ложбинке между грудей, про себя улыбаясь этому, немного отстраняется и любуется. Эмили запускает пальцы ему в волосы, чуть оттягивает на макушке, когда он скользит все ниже и ниже, целует через ткань, а затем ныряет холодными ладонями под майку, оглаживает впалый живот, касается выпирающих косточек, но не заходит дальше — смотрит на девушку, высекая искру между ними лишь взглядом. — Эмили, если… — Но она договорить ему не позволяет, тянется к нему за очередным поцелуем. Отстраняется, чтобы нежно прошептать прямо в губы: «Ты нужен мне»       Его пальцы возвращаются обратно к ее животу и двигаются вверх, заставляя майку подниматься. Он полностью снимает с нее ткань и выпрямляется, рассматривая изысканную и сокровенную картину. До полного оголения девушке мешают только кружевные черные трусики, которые Леви нагло тянет вниз, теперь уже полностью высвобождая Эмили от ненужных вещей. — Это незаконно, спать в таком виде. — Боюсь, я не знаю, что такое закон.       Аккерман улыбается ее словам и вновь нависает над Кларк, целует в губы, сминает их и посасывает, а у нее сил уже терпеть нет, потому что внутри все пылает огнём, завязывается в узлы, ноет и требует, чтобы он уже делал следующие намного большие шаги. Слишком долго они терпели и ждали этого момента, чтобы сейчас коварно, будто назло, медлить. Она цепляется за его плечи, впиваясь ногтями в кожу, перемещается на острые лопатки, легко царапая их, а затем прогибается в спине дугой, словно лук, когда Леви одним движением касается ее самого сокровенного места. Он медлит, больше изучает ее, наблюдает и любуется тому, как она обезоружена перед ним, как его действия заставляют ее тело бурно реагировать. Леви знает и окончательно принимает тот факт, что быть им вместе неестественно правильно, они сочетают в друг друге не сочетаемое. Он дышит ей в висок, хрипло и шумно, когда переходит на следующий шаг и решается войти в нее уже полностью. Сердце его колотится в районе ее груди, сливаясь в один унисон.       Он двигается медленно и плавно, выскальзывая почти до конца, а затем снова раздвигая стенки собой, выбивает из нее очередной задушенный стон, потому что Эмили не может перестать целовать его, прижимая теснее к себе. Он все еще похож на волка, которого она приручила — которого он позволил приручить, — его хочется обнимать крепче, целовать глубже и ощущать всем телом, всем естеством, всей душой, в которую он влез без разрешения. Слишком сильно хочется касаться, поглаживать, царапать и дразнить, наблюдая, как Леви потрясающе закатывает глаза и облизывает губы. Ее тело почти на пределе, Эмили сумбурно шепчет ему что-то на ухо, коварно ухмыляется, цепляет губами мочку и оттягивает, а он вбивается в тело с большей силой.       Тело бьет в мелкой судороге, ноги сводит, а мышцы крутит от приятного наслаждения. Они вместе кончают их бурный пламенный танец, а огонь продолжает гореть. Аккерман зарывается носом в ее разметавшиеся волосы, гладит ладонью хрупкое бедро и чуть сжимает его, надеясь никогда не отпускать.