***
На следующий день они исполняют задуманное. Джей уговаривает папу, что лично проследит за тем, чтобы Рел, как и следует, помолился в Храме и никуда не сворачивал. Папа доверяет ему, и Джею даже совестно его обманывать. Но отныне врать он будет чаще, чем говорить правду. У него появилось намного больше грехов, которые приходится скрывать ради всеобщего блага и репутации рода Фахо. Храм находится в лесной чаще, к нему ведут пути-дорожки. Зеленые крыши отблескивают издалека — высокий он, похожий чем-то на дом на холме: такой же вытянутый и одинокий. Дорогой туда они почти не разговаривают. Рел выбирается из экипажа, заходит вовнутрь, оборачиваясь на Джея и кратко кивая. Ему тоже приходится идти. Еще в проходе он чувствует огромное давление на плечи, будто все здание вмиг обвалилось на него. Разве он имеет право после содеянного заходить в Храм и смотреть на лики Богов? Джею трудно дышать. Благовония душат его, в дымке от свечей мерещатся образы. С каждого изображения на него смотрят осуждающе. Он погубил себя. Спасения нет. Ему приходится тут же выйти обратно, чтобы вдохнуть на полную грудь чистого воздуха. Джею стало плохо от благовоний — к чему бы это? Раньше он всегда хорошо переносил их и даже наслаждался необычным ароматом. Его подташнивает, голова кружится. Он опускается на ступеньки — Боги не приняли его обратно. Джей стискивает зубы и ждет Рела. К возвращению омеги ему становится лучше. Они забираются в экипаж, и Джей дает указание подкупленному слуге: тот послушно везет их в сторону старой мельницы, где останавливается и усердно делает вид, что чинит «сломанный» механизм. Джей тоже слазит на землю, наблюдая, как Рел быстро убегает в сторону кустов. Оттуда вскоре появляется знакомый силуэт — Йори и пускается навстречу. Они смеются, кружатся и крепко обнимают друг друга. В этот радостный для Рела момент Джей особенно сочувствует ему. Брат, как и он сам, не может быть с тем, с кем желает. Это общество никогда не позволит им стать счастливыми. Рел и Йори уходят в сторону старой мельницы и не появляются еще долгое время. Джей сидит на траве и все смотрит на крышу Храма среди крон деревьев. Если от родителей он может скрыть что угодно, то Боги все видят. Впрочем, Джей и не пытается себя оправдать. Они с Иеном вместе оступились, и теперь не ясно, кому придется отвечать за их общий грех. Рел же поступил хитро: использовал ситуацию себе во благо, да так, что и он, и Джей остались довольны исходом.***
Все идет своим чередом. Дни сменяются днями, и вот наступает празднество Урожая, отмечаемое в их поместье. К торжеству готовились долгое время. Слуги украсили дом цветами и светящимися кристаллами — давно тут не было так ослепительно светло. Столы прогибаются от количества еды и вин. Гости собираются ближе к вечеру: среднее сословие аристократов — каждым им ровня. Джей встречает их вместе с семьей, краем глаза наблюдая за отстраненным от происходящего Иеном. Альфа же в свою очередь сосредотачивает внимание лишь на нем и это тревожит. А если заметят? Да, Джей избегал его все это время, но на то есть причины. И довольно весомые. О том, что Джером Антарей не приедет, он узнает внезапно и через переданное лично в руки письмо из столицы. Оказывается, Джером упал с коня и серьезно повредил ногу, а сообщить заранее не имел возможности, был едва ли при памяти: в открытую рану попало заражение. Джей сочувственно вздыхает: пусть, альфа из Антарей ему не возлюбленный, но и не чужой человек. Он обещает себе навестить его на днях. Джей прячет письмо и возвращается к гостям, вылавливая среди разномастных фигур одного-единственного. Он надеется, что Иен никак не причастен к произошедшему. Кто знает, какие плоды может нести его чрезмерная ревность? Но Иен смотрит на него с заметной печалью — так проникновенно, что у Джея сердце ноет. Однако продолжать сворачивать не туда он не может. Уже усвоил урок. Но… тело неумолимо тянет подойти поближе, и уже не понять, истинная связь это или привычка. Та проведенная вместе течка изменила все. Джей берет в руку бокал, не разрывая зрительного контакта. Все это время до бала в их поместье он игнорировал Иена, не позволяя ему прикасаться к себе подолгу. Приходилось хитрить, изворачиваться, лишь бы избежать участи быть пойманным и зацелованным. Это невыносимо. Джей старается контролировать дыхание, отпивая глоток из бокала. Он не знает, чего больше хочет: уйти прочь или сорваться. Он вслушивается в разговоры рядом стоящих людей, лишь бы отвлечься. Но при этом продолжает смотреть. И Иен тоже не лучше: поедает его взглядом, не стыдясь наличия гостей. Им и говорить не надо, чтобы понимать друг друга. «Хитрец», — думает Джей. — «Он специально делает несчастный вид, чтобы я сжалился над ним. Знает же, что это работает. Всегда срабатывало». — …На границах нынче неспокойно, — Джей улавливает слова одного из гостей: зажиточного на вид альфы, имени которого он не помнит. — И в провинциях Окава и Дая тоже. Среди народа распространяют информацию о возможной отмене рабства и обязанности трудиться на благо Итаны шесть дней в неделю. Те, кто задумал это, побуждают людей бунтовать против Их Величества. — Чушь, — отмахивается второй, более низкий ростом и тучный. — Бунта не произойдет. Император накажет их и они, испугавшись, склонят головы. Отмена рабства? Неслыханно. Они не заслуживают чести стать равными нам, Аристократам. — Все может быть. Я бы на вашем месте присмотрелся к слугам, а вдруг в один день поднимут бунт и сожгут вас вместе с особняком, как сделали это со своим хозяином рабы из Окавы. Сами они бы не осмелели подняться против системы, их явно ведет вперед идеология. Они хотят свободы. — У них и так слишком много прав, — второй альфа кривит полные губы. — Я бы на месте Императора приказал убить всех виновных, и это даже за убийство не считается. Они не люди, они наша прислуга… Он едва заметно морщится от услышанного и уходит прочь. Ему не нравится все это. В последнее время в Итане и правда неспокойно. Знать бы только, кто именно пытается разжечь гражданскую войну? Феродийцы или кто-то из Итаны, недовольный всеобщей властью Аристократии? Вспоминается странное письмо в руках Иена, написанное на феродийском языке, но Джей заталкивает смутные подозрения подальше — он не посмеет сомневаться в верности брата их стране. Иен же разговаривает с отцом, и Джей, проходя мимо, улавливает слова последнего: — …Сын мой, подумай о Фа, земли его отца богаты и брак с ним принесет нам прибыль. Я вижу, что омега заинтересован в вас, — глава Фахо усмехается, а Джей по инерции поворачивается туда, куда кивает отец. Фа? Он видел этого омегу раньше, и слышал о его слепом обожании, направленном в сторону Иена. Фа уже двадцать один и по общественному мнению он слишком задержался в родительском доме. Наверняка надеется, что Иен обратит на него внимание. А зря. Джей уверен, что не обратит. И осознание этого пробуждает в душе ехидную радость. Но… Джей осекается. Улыбка исчезает с лица, как только он замечает, что Иен идет к Фа. Останавливается. Они говорят. Омега ослепительно улыбается, заправляя светлые волосы за ухо — кокетничает. Джей сжимает в руке ножку бокала. Иен точно делает это назло ему. Или же нет? Или послушал отца и решил, что пора обзавестись супругом и детьми? Джей в открытую злится. Его не должно это волновать, ведь подобный исход очевиден: однажды Иен все равно вступит в брак. Фа же смелеет, более развязно прикасаясь к руке Иена — а альфа будто бы и не против, даже не поворачивается в сторону. «Он специально это делает, хочет вывести меня из себя», — думает он. Смотреть на это все больше нет сил. Джей переступает приличия и уходит наверх. Но минует второй этаж и поднимается еще выше — в место, где всегда находил покой в минуты печали — чердак. Темно. На чердаке находится старый рояль. Тут много всего старого, но именно этот инструмент, с которым связаны кошмары детства, привлекает его внимание. Джей зажигает несколько свеч — света из окошек недостаточно, на улице темнеет. Злится. Сильно, до скрежета зубов. Он проводит рукой по поверхности темного «монстра». Стирает пальцами пыль, оставляя следы. Поднимает крышку. Ровные ряды клавиш — белое, белое, черное. Находит стул, садится, зная, что музыка бала заглушит любые звуки. Никто его не услышит. Джей нажимает на клавиши. Сначала в попытке вспомнить хоть одну мелодию, которую не ненавидит. После хаотично. И эти негармоничные звуки, сильно режущие слух, успокаивают его. Он бьет по клавишам с силой. С отчаянием, немой злостью, обидой. Со всем тем, что свалилось на его хрупкие плечи с приездом Иена. Сжимает губы, жмурится, и наконец его отпускает. Джей дышит учащенно и неровно, в горле неприятно душащий ком. Руки сами по себе играют одну из заученных до автоматизма мелодий. Вопреки, спокойную, негромкую. Печальную. Он слышит скрип половиц позади себя, но не останавливается. Даже когда чувствует «его» нахождение прямо у себя за спиной. Становится теплее. Иен. Мелодия ускоряется, как и сердцебиение. Он ощущает руки у себя на плечах, ощущает поглаживания, то, как альфа спускается ими ниже, к груди, нащупывает через ткань рубашки соски, оттягивает их. Джей давит невольный звук. Он дышит глубже, прикрывает глаза, мелодия из-под его пальцев замедляется. Темп неровный. Иен расстегивает верхние пуговицы его одеяния, не спеша. Джею хочется укусить его за руку, чтобы не своевольничал, но продолжает играть. Сюда, на чердак, редко кто заходит. Слуги обслуживают гостей, гости внизу, в большом зале… Джей откидывает голову назад, натыкаясь ею на Иена. Слегка приоткрывает глаза. Иен наблюдает за ним и продолжает раздевать. И взглядом, и руками. Джей усмехается. Отстраняется, не обращая внимание на оголенные плечи и яркое ощущение уязвимости. Он сосредотачивается на игре. Фальшивит, когда Иен наклоняется к его уху и прикусывает мочку. Джей кусает губы. Немая злость снова заслоняет взор. Тот омега, он выглядел таким счастливым рядом с Иеном — льнул к нему, держал за руку, светился. Красивый, богатый… отличная партия. Во рту металлический привкус, и Джей осознает, что прокусил губу. Рубашка скользит к локтям, собираясь там складками ткани. Он играет. Держит осанку, держит эмоции в себе. По оголенным лопаткам прикосновение — он сводит их, невольно выгибаясь еще больше. — Обиженный, — шепотом у уха, горящим дыханием по щеке. Джей пропускает ноты. — Он мне не нужен, — альфа спускается руками к его бедрам, гладит бока, вызывая мурашки и желание тесно сдвинуть ноги. — Я люблю тебя, тебя одного. Джей не выдерживает, резко встает. Поворачивается, собираясь дать пощечину и отправить к Фа, но вместо этого приближается и целует. Ненасытно, со всеми эмоциями, вырывающимися теперь наружу. Блуждает руками по лицу, запускает их в волосы, оттягивая пряди — наверняка больно. Иен почти сразу перенимает инициативу, и Джею приходится ему подчиниться. — Не смей даже смотреть на него, — вырывается у Джея. Иен вместо слов целует его, мешая говорить дальше. Пытается расстегнуть его корсет, уже не осторожно, как рубашку — дергаными движениями. Джей помогает ему, и сам запутывается в пуговицах. Слишком мелкие. Он рвет их, отбрасывая корсет в сторону. Джею становится так легко, будто его освободили от стискивающих оков. Он отходит назад и упирается в рояль. Иен подхватывает его и усаживает на клавиши. Противный звук оглушает, но еще громче стучит сердце. Снова поцелуй, но короткий — а после ряд пылких и быстрых в шею. Джей запрокидывает голову. — Ах… постой, нас могут, — запинается, — заметить. В поиске опоры нажимает рукой на клавиши, создавая диссонанс звуков, впрочем, уже не раздражающих. Иен целует его шею, спускается к груди. Оттягивает кожу губами, всасывает — будут следы. Легкая боль пьянит. Этот альфа желает его так сильно, что Джей ощущает это на себе. Воспламеняется тоже. Но одно его останавливает: страх снова быть пойманным. Перед глазами выражение лица Рела, увидевшего их тогда в окно. Он отстраняется и говорит на рваном выдохе: — Давай в другом месте. Иен довольно усмехается. Выбравшись из дома задним двором, они поспешно идут к конюшне. Их конь фырчит и перебирает копытами. Ворон довозит их буквально за минуту. И вот дом на холме, его родные стены, витражи, которых не видно в ночи. Это все происходит быстро, как в горячке. И горячка эта заставляет задыхаться от желания. Джей пытается зажечь свечу, чиркает спичками, но не попадает — тусклый огонек меркнет, падает искрами на комод. Иен прижимается сзади, упираясь твердым членом ему меж ягодиц. Обнимает со спины, крепко-крепко, собственнически, властно шепчет непристойности и целует в волосы. Джей ощущает его дыхание у своего уха, упирается руками о края комода, поддаваясь ягодицами назад и потершись о выпуклость. Он закусывает нижнюю губу. Запрокидывает голову — в этой темноте он четко видит потолок их Крепости на холме. Теперь дом хранит еще и самое сокровенное, что было и есть между ними. И то, что будет. Иен проходится руками по его телу, жадно оглаживает бока, сжимает, обозначает принадлежность засосами в шею. Жарко. Джей сгорает. И он совсем не против стать после пеплом и возродиться вновь. Иен окончательно стягивает с него рубашку, добираясь до штанов. Тянет их вниз, оголяя тело полностью. Джей чувствует себя уязвимым перед ним. Сводит лопатки, выгибаясь, когда ощущает дыхание Иена на ягодицах. Альфа неожиданно разводит их в стороны, сминая в руках. И… влажное прикосновение к коже. Ниже, к пульсирующему анусу — это язык? Иен вылизывает его… там? Джей зажимает рот рукой, млея от столь извращенной ласки. Поддается назад, когда альфа проталкивает язык в него, двигая туда-обратно, кружа по влажному от слюны и смазки сфинктеру. Джей сдерживает стоны, с силой зажимая рот. Но не сдерживает звука, когда альфа пропихивает в него что-то большее. Пальцы. Это происходит снова. Только теперь полностью осознанно. На этом моменте в Джее возникает протест, но он настолько крохотный и неважный, что сразу теряется в быстром потоке ощущений. Запах истинного обостряет происходящее еще больше. Джей задыхается им, щурясь от удовольствия. Но вскоре в анусе становится неприятно пусто — Иен поднимается. Слышен шелест одежды, быстрые поспешные движения и шумное дыхание. Альфа прижимается к нему со спины, уже оголенной кожей. Гладит, пощипывает соски, но не спешит действовать дальше. Дразнит. Джей потирается о его освобожденный от ткани член — совсем бесстыдно. — Хочешь? — шепчет Иен с явной усмешкой. Издевается. — Да-а, — выдыхает Джей прежде, чем успевает обдумать сказанное. — Тогда проси, — услышав это от альфы, он раскрывает рот в немом удивлении и давится феромоном на вдохе. — Назови меня по имени, Джи, — продолжает Иен, начиная гладить его бедра и область около члена, но не прикасаясь к самому возбужденному органу. — Хочу слышать, как ты стонешь мое имя, — и, дразня, трется членом меж его ягодиц, вызывая нестерпимое томление. Он желает быть заполненным. — Умоляй. — Пожалуйста, Иен, — на большее его не хватает. Альфа сам не выдерживает, приставляя горячий пульсирующий член к его раскрытому анусу и с рыком толкаясь. Джей от неожиданности упирается в комод, сдвигая его с места к стене. Свеча пошатывается и катится куда-то на пол вместе с подсвечником. Он хватает воздух открытым ртом, не узнавая собственный голос в протяжном стоне. Иен заставляет его прогнуться в пояснице, нажимая на спину и наклоняя вперед. Джей чувствует себя заполненным донельзя. Иен слегка выходит и резко поддается бедрами, вызывая новый стон. Джей снова зажимает рот, но убирает руку — дергано хватается ею за тумбу, чтобы удержаться. Комод ходит туда-сюда, громко стукая о стену. Иен двигается в Джее в неровном темпе, то замедляясь, то ускоряясь до предела — и одновременно надавливает членом на всевозможные точки и нервные окончания. Это невыносимо. Невыносимо приятно. Джей двигается навстречу, Джей желает получить больше. Выстанывает имя своего альфы, пытаясь ухватиться за комод взмокшими от пота ладонями. Знакомая волна напряжения разрастается в животе, оно становится почти нестерпимым, но через мгновение вспыхивает невидимым светом перед глазами. Джей изливается на комод, заваливаясь туда же. Чуть не ударяется головой о стену, но Иен вовремя его перехватывает. Обнимает теперь руками, прижимаясь к его спине грудью и продолжая входить в него быстрыми толчками. Сердце бешено стучит. До слуха Джея лишь сейчас долетают звуки влажных шлепков. Иен дышит сбито и все тяжелее, двигается быстрее — он у края. — Ах, не внутрь, — несвязно просит он, но уже поздно — Иен проталкивает член как можно глубже, задерживается и изливается горячим семенем. И осознание, что его брат только что заполнил его, Джей возбуждается снова. Иен прижимается к нему некоторое время, не выходя из него. Успокаивающе гладит по груди, как бы извиняясь за содеянное. И Джей его прощает — а что еще ему остается? Разве что, просить продолжения. Наконец повернувшись к альфе лицом, Джей пытается рассмотреть в темноте его лицо и все еще жадно блуждающий по его телу взгляд. Он встает на цыпочки, дотягиваясь и целуя. Обнимает за шею, чувствуя, как по внутренней стороне бедра течет смазка вперемешку с белесым семенем. Это воспламеняет еще больше. И не его одного. Иен подхватывает его и усаживает на комод, вставая между его раздвинутых ног и продолжая целовать. С напором. Джей увлекается, он обхватывает альфу ногами, прижимая ближе к себе. Протискивает руку между их телами и прикасается к снова твердому члену Иена. Альфа мычит в губы — ему нравится проявление инициативы. — Ты можешь, — Джей запинается, сглатывая, в горле совершенно сухо, а сердце бьется в висках. — Еще раз, меня… — щеки пылают, ему слишком жарко и слишком неудобно это произносить. — Я хочу снова. Иен шумно усмехается, пристраивая его ноги у себя на талии поудобнее. Приподнимает под ягодицы, без лишних слов пристраиваясь. Вгоняет в него член одним толчком, напрочь выбивая воздух из легких. Джей вцепляется в его плечи, соскальзывая — кожа потная. — Ты только мой, — низкий звериный рык у уха. — Запомни это, — Иен говорит это и размашисто входит в него. — Никогда, — толчок, — и никому, — еще один, — тебя не отдам. Джей может только стонать и отдаваться ему без остатка.