Степень искренности

Джей выглядывает в окно, ожидая, пока слуга подъедет к крыльцу дома. Внизу, в небольшом парке, вовсю цветут розы и зеленеет трава. Виднеются мощеные дорожки, недавно построенный фонтан. И фигурка папы у альтанки, а на руках у него плачущий на всю округу Май. Почти два года назад папа неожиданно для всех заявил, что носит дитя. Сразу после выкидыша у самого Джея. Судьба будто посмеялась над ним, отомстила, словно ему и без этого было мало страданий. Джей невзлюбил маленького брата, когда тот был еще в утробе родителя. Через некоторое время в поместье Фахо снова звучал детский смех и плач. Родился маленький омежка. Джей следит за ним постоянно и ненавидит каждый его вдох. Само существование этого ребенка напоминает ему о собственном мертвом. Это ведь папа не дал ему шанса на жизнь — а сам в своем-то возрасте родил. Да, Джей знает, что ребенок не был бы счастливым полностью — опороченный в самом факте, что зачат он от кровосмесительной связи. Но Джей бы сделал все, чтобы его малыш не познал горя, не был изгоем. Он бы придумал выход. Скрыл бы ото всех, что ребенок — от брата, соврал бы, что поддался соблазну со случайным солдатом или путником. Он бы нашел недалекого мужа, у его сына был бы отец, пусть не родной. Но… все дело в том, что ему не дали права на жизнь. Два года прошло, а Джей все не может забыть. И простить тоже — он чувствует, как изнутри покрывается толстой коркой льда, и с течением времени корка лишь нарастает. Он теряет способность радоваться. Становится расчетливым и рассудительным, спокойным настолько, что ничто не может вывести его из безразличного равновесия. Но один маленький огонек не дает ему зачахнуть — бережно хранимые воспоминания о потерянном возлюбленном. Да, теперь Джей признает, что любит «его», и любил всегда. Но толку от этого мало. Скорее всего, Джей больше «его» не увидит. Родители отвернулись от него. С тех пор, как они узнали другое его обличье, ни разу не улыбнулись и не сказали доброго слова. Холод, холод — везде холод. Родной дом стал хуже темницы, родные люди — палачами. Каждый день он читает в их глазах презрение. И если раньше он мог поговорить хотя бы с Релом, то теперь, когда брат вступил в брак и уехал в дом мужа, ему остаются только письма. Длинные переписки с Релом, с Джеромом и даже с Йори — вот и все его общение. Буквами, чернилами по бумаге. Он целыми неделями молчит попросту потому, что ему не с кем говорить. Занимает себя рукоделием — им и спасается. Вышивает платки, узоры на одежде, скатертях. А после продает через знакомого скупщика подобных вещей. Ему нужны деньги. Как вариант для будущего. Конечно, у него есть еще украшения, которые когда-то покупали ему родители, и те, которые до сих пор присылает Джером, но уже без подтекста, как другу. Папе он говорит, что вышивку относит и раздает нуждающимся в одежде, таким образом пытаясь искупить вину за грехи прошлого. Джей привык лгать. Для него это проще, чем дышать. Он отходит от окна, замечая, что на руках остались вмятины от решеток, за которые он держался. Выбора нет, Джей снова садится за рукоделие. Деньги не помешают, если он вдруг захочет уйти отсюда навсегда и уехать далеко, возможно, в другую страну. Иронично — когда-то он так противился, не хотел сбегать и покидать поместье, а теперь сам мечтает вырваться отсюда. Под клубками в корзинке свежее письмо от Рела, еще не открытое. На нем печать Антарей. Неосознанно вспоминается ситуация, которая привела к быстрому браку омеги. Давно это было, года полтора назад. Рел и Йори тогда осмелели, начали на балы заявляться вдвоем, проводить время вместе на людях. И как-то кто-то заметил между ними недозволенное — и поползли слухи. Разразился скандал, все сплетники их провинции Мюрей щебетали о том, что в клане Фахо и второй ребенок неправильный. «Наследника-альфу обвиняют в предательстве страны и разыскивают, — говорили они, — а второй сынишка-омега связался с другим омегой: неслыханно!» Пришлось что-то решать. Это был целый план по спасению. Они засели вчетвером — он, Рел, Йори и Джером — и думали, как поступить, чтобы опровергнуть скандальные слухи. И придумали. Вскоре Рел стал супругом Джерома и вошел в его дом, как часть клана Антарей. Альфа не питал особых чувств к младшему брату Джея, но согласился на это, чтобы спасти его честь и честь семьи Фахо. Джей до сих пор восхищается его великодушием. А Йори сам нашел способ, как остаться, пусть не с любимым омегой, но поблизости от него. Он очаровал двоюродного брата Джерома — молодого альфу, и вскоре стал его супругом. Таким образом Рел и Йори живут в особняке Антарей и могут видеться, когда захотят. Правда, Джея они давно не навещали, но когда он видел их в последний раз — они были безмерно счастливы. Джей откладывает письмо на потом. Сегодня вместо похода в Храм он, как обычно, свернет в другую сторону. К своему личному храму, где он до сих пор вымаливает прощение. Правда, у самого себя. И пока что безрезультатно — если бы он сделал правильный выбор в прошлом, то сейчас был бы далеко отсюда. Он выходит из поместья, чувствуя на себе тяжелый взгляд отца. Родители следят, чтобы он сел в экипаж, водитель которого отвезет его к Храму и обратно. Но Джей давно подкупил слугу. И каждый раз дает ему несколько монет в обмен на молчание. Старый бета по обычаю кивает в знак приветствия, открывая для него дверь. Джей тоже кивает ему, что значит, что сегодня они снова поедут не туда. …Крыша зеленого дома виднеется сквозь деревья. Если и есть в Итане место, куда Джей хотел бы возвращаться снова и снова, так это дом на холме. Он выходит из экипажа и направляется к «храму». По пути снимает с шеи спрятанный под одеждой кулон, мнет его в руках. Джей всегда так делает, когда нервничает. А на этот раз его не покидает дурное предчувствие. В стране неделями ранее началось восстание простого народа против Императора и власти аристократов. Пришло неспокойное время. Но Джей переживает не за себя и не за «семью», а за прошлого владельца кулона с вмятиной от пули. Он смотрит в небо и щурится от солнечных лучей, надвигая шляпку ниже. Несколько сотен шагов — и Джей у дерева с еле заметной, обросшей травами и цветами горкой. В корнях ветвистого дуба, который защищает это место от непогоды. Джей стоит перед «могилой», а рука, в которой зажат кулон, потеет. Он крепко щурится, закусывая губу. Его жизнь состоит из холода и сожалений. И он сам в этом виноват. Джей слушает песни ветра в листве, птиц и цикад в травах — это умиротворяет. Пора возвращаться. — Я не прощаюсь, — шепчет он. — До встречи.

***

Весть об ухудшении ситуации в стране приходит внезапно. Бунт доходит до столицы, восстание, направленное на смену власти, обретает массовость — оно как пожар, опустошающий дома аристократов. Убита не одна семья дворян — их вырезают целыми кланами. Гонец, приехавший от семьи Антарей, сообщает, что им немедленно стоит покинуть поместье и отправиться в последний участок Итаны, куда еще не добралась революция. Провинция Окава — самая южная и теплая, омываемая морями с одной стороны. Туда и направились Антарей. — Собирайтесь, мы едем, — решает в срочном порядке отец. И начинается хаос. В чемоданы грузят все самое необходимое и дорогое — в том числе фамильные драгоценности, золото, оружие и картины. То, что не получается взять с собой, прячут в подземелья. Ковры, гобелены, дорогую посуду, стулья, одежду, книги — все-все-все, что возможно поднять и перенести. Проход в подземелья замуровывают так искусно, будто эта стена стояла тут всегда. Когда сюда наведаются революционеры, они опустошат поместье, а, возможно, и сожгут. Вещи грузят в экипаж. Туда же забираются родители, шестилетний Альфред и годовалый Май. Джей садится следом, безразлично наблюдая, как нервничают его «родные» и плачет маленький омега. Джей жалеет лишь об одном — он не успел попрощаться с могилой сына. Его зеленокаменный Храм отсюда не видно. Жаль. Он смотрит в окно, видит, как отдаляется экипаж от поместья и плачущих у крыльца слуг, которым негде теперь работать. Дорога долгая. Три дня и три ночи, практически без остановок. Папа пугается каждого громкого звука, криков на улицах городов, через которые они проезжают. Всюду паника. Вдалеке пылают леса — это гвардийцы пытаются вытравить повстанцев из природных убежищ. И где-то в хаосе войны есть «он». Джей уверен, что «он» жив. Дышит, ходит по земле, сеет смерть ради поставленной цели. Помнит ли, простил ли? Или забыл? Есть ли у «него» семья, дети, любимый супруг, который гордо носит на пальце колечко, сделанное «им» самолично? Джей сжимает в руке кулон с вмятиной от пули и особо остро жалеет об утраченной возможности быть сейчас рядом с «ним». Если бы не его ошибка, если бы не дурной нрав — он бы сбежал тогда. Стал бы «его» омегой, родил бы дитя. Его сыну было бы сейчас больше года… Он чувствует, как лед в груди обрастает новым слоем — более прочным. Кажется, Джей больше не сможет беззаботно улыбнуться. Как и перестать жить воспоминаниями. Город за городом, поселки, поля, провинции, люди, животные. Дороги, хорошие и не очень. Постоянная тряска, наблюдение за беспокойством отца и страхом папы. Да еще и Май постоянно плачет: надоедает так, что хочется выбросить его в окно, когда будут проезжать мимо очередной канавы. Но Джей знает, что не сделает этого. Несмотря на всю злость и отчаяние, хранящиеся под коркой льда, он не станет причинять вред чужому ребенку. …И вот — Окава. Белокаменные улочки, тишь и покой. Люди тут живут как в отдельном мире — отрезанном от пылающей Итаны. Скоро пламя перекинется и на эту часть. Джей хмыкает. Ему не страшно — если его убьют, будет даже лучше. Жаль только не посмотрит «ему» в глаза на прощание. Экипаж довозит их до самых южных границ. Чуть дальше — море. За ним другие страны. У высокого дома из белого камня их встречает знакомый человек. Среднего роста, но статный, широкоплечий и с мечом на поясе. Волосы пушистые и разметались, отливающие медом на солнце. Джером. Джей выходит из экипажа первым, не дожидаясь, когда водитель вылезет и откроет ему дверь. Он разминает затекшее тело, идет к другу на непослушных ногах. Джером подбегает к нему и обнимает налету — крепко-крепко, будто выдергивает из лап смерти. Джей утыкается ему в плечо. Сердце альфы слишком быстро колотится: и слов не надо, чтобы понять, что чувства Джерома не потушило время. — Джейми, я думал, что сойду с ума от беспокойства, — говорит он негромко, нехотя отстраняясь. — Собирался выехать навстречу, — он кивает в сторону слуги, держащего лошадь. — Я безумно рад, что вы живы и здоровы. — Благодарю, друг мой, — отвечает ему Джей. Его промерзлая душа теплеет: он считает Джерома родным, как и Рела с Йори. И один вид этого человека заставляет чувствовать проблески радости. — Приветствую, уважаемый глава рода Антарей, — отец за спиной прокашливается, и Джей, как по команде, отскакивает от Джерома. — Соболезную вашей утрате. Ваш отец погиб, как достойный воин, защищая честь Императора и всей страны. Джером сдержано кивает, мрачнея. Джей же, минуя нормы приличия, перехватывает руку друга и сжимает в своих, пытаясь поддержать и забрать его боль себе. Альфа ведь утратил не только отца, но и двух двоюродных братьев, среди которых был муж Йори. Джером стал новым главой клана, а Рел — супругом главы Антарей. Альфа накрывает его руки на своей второй ладонью, слегка сжимая. С заметным облегчением улыбается ему. Джею жаль его, но он не смог бы полюбить его при всем желании. Его сердце навсегда привязано к одному-единственному человеку. А значит, разбито. — Вы приехали! — из дома выбегает Рел, одетый в траурный наряд. За ним медленно выходит и Йори, тоже весь в черном. Джей задерживает взгляд на втором, поспешно выдергивая руки. Йори на седьмом месяце беременности, и его ребенок никогда не увидит отца, ведь тот погиб на фронте. Но омега наверняка не сильно переживает: вся его печаль показная. Для Йори это избавление: теперь между ним и Релом нет преград. — Дорогой мой брат, — Рел первым обнимает Джея, минуя правила этикета. И только после обращается к отцу и папе, обнимает младших братьев. Джей сдержано кивает Йори и не может отвести взгляд от заметного живота. Поджимает губы. Все они проходят в дом, относительно небогато обставленный. Слуги заносят вещи, показывают комнаты. Дальше совместный обед, разговоры сводятся к революции. Джей не участвует, ловит на себе взгляды Джерома и укоризненные от папы. А когда все расходятся, кто куда, в выделенную ему комнату заходит Рел. Прикрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. Полумрак. Джей зажигает одинокую свечу, мало меняющую освещение. — А Иен хорош, — усмехается Рел. Имя, которое Джей не слышал так долго, сильно режет слух и заставляет сердцебиение ускориться. — Слышал, он добился успеха со своими стратегиями. Если власть сменится, новый правитель сделает его своей правой рукой. — Откуда знаешь? — Джей прячет ладони, чтобы не было заметно, что они дрожат. — В народе говорят, — усмехается Рел. — А еще думаю, что вы с ним разминулись. Птички нашептали, что его люди направились в провинцию Мюрей. Не удивляйся, эту информацию приносят Джерому от самого Императора, а мне можно все это слушать и читать. Удобно быть супругом Антарей. Он ведь даже не прикасается ко мне, позволяет проводить все время с Йори. Он милосердный и понимающий, я счастлив, что именно Джером мой муж. Джей силится выдавить улыбку. Он должен радоваться за брата, но все думает о первых словах Рела. Значит, они могли встретиться. Что бы «он» сделал, если бы увидел его? Убил физически или убил безразличием? Второе хуже в разы. «Зря я поехал с ними», — хмурится Джей. — «Надо было сбежать во время суматохи в поместье, они бы не стали меня ждать и уехали». — Даже не думай искать Иена, — читает по лицу проницательный Рел. — Слишком опасно. — Мне нечего терять. — О нас подумай, — осаждает его омега. — Если родителям твоя смерть будет облегчением, то уж точно не мне с Йори. И не Джерому. Ты дорог нам всем, Джей, не смей думать о побеге. И не только поэтому. Если ты исчезнешь, Джером уедет тебя искать, а за ним охотятся революционеры. Если его убьют, падет весь клан, ведь больше наследников нет. Разве что, в животе Йори. Но тогда Йори тоже будет в опасности, понимаешь? А если умрет он, то я, считать, тоже. Да, Рел прав — это повлечет за собой одни проблемы. Джей выдыхает сквозь зубы. То светлое волнение, зародившееся в пустой душе, меркнет. Надежда встретить «его» снова становится крошечным огоньком.

***

Не проходит и недели, как ситуация ухудшается еще больше. В провинцию Окава съехалось слишком много аристократов, пытающихся спасти собственные жизни и богатства. Лечебницы переполнены раненными воинами. Их так много, что их оставляют на улице под открытым небом — места всем не хватает. Джей не может смотреть на все это с равнодушием. И, как родственник Антарей, навещает лечебницы вместе с братом, помогает. И если Рел делает это ради повышения авторитета своего мужа среди солдат, то у Джея это желание сердца. Сначала он просто навещает, но вскоре полностью перебирается в госпиталь, игнорируя протесты со стороны Джерома. Его устраивают на кухню — готовить для больных. Работы много. Это то, что ему необходимо — занять себя настолько тяжким трудом, что голова перестает мыслить. И вспоминать. Он устает. Смотреть на раненных и умирающих тяжко, атмосфера эта нагнетает. Джей не знает, что ждет их всех дальше. Если войска повстанцев победят, ситуация может развернуться по разному. Их или помилуют, или казнят, а в первую очередь — Джерома, как дальнего родственника Императора. Власть сменится. А что принесет новый режим, покажет время. Получится ли у «него» и приспешников выстроить другую модель правления в этих условиях? Послевоенное время будет тяжелым. Голод, смута, траур по потерянным близким, уничтоженные военными урожаи и сады, разрушенные города. Если бы Джей тогда не доказал «его» причастность к перевороту, то «он» убил бы одного Императора и на этом бы началась эра нового правителя. Возможно, поступок Джея оказался фатальным для сотни тысяч унесенных войной жизней. Да, у «него» могло бы и не получится тогда убить Императора, события бы сложились иным образом. Происходящее в Итане не является виной Джея, но от этого легче не становится. Он снова занимает руки работой, чтобы прекратить думать. На ладонях, не привыкших к работе, уже мозоли, кожа в ожогах от плиты и в порезах. Он совершенно не умел готовить, пока не пришлось учиться с несколькими такими же добровольцами-омегами. Ему кажется, что такой вот помощью страждущим он искупает часть вины перед собой же. …Джей выдыхает, присаживаясь на стул. Вытирает испарину со лба, тут, рядом с печью, жарко. — Ты хотя бы ешь? Худой совсем, — причитает один из старших омег, возомнивший себя добродушным опекуном всех остальных на кухне. — Давай поешь, чтобы я видел. — Мне не хочется, — отвечает Джей, безразлично пожимая плечами. — Ты скоро на ногах держаться не будешь, не мори себя, молодой же, вся жизнь впереди! Вернется твой любимый с фронта, не переживай ты так, — подбадривает его омега, сварливо размахивая поварешкой. Как же он смог так точно угадать? — Я боюсь, что больше его не увижу, — Джей только после осознает, что произнес это вслух. — То есть… он сам не захочет меня видеть. — Захочет, еще как! Такого же красивого, как ты, он не найдет, этот твой вояка, — выражается по-простому старший омега. — Только если ты продолжишь морить себя голодом, он тебя не узнает. Давай, кушай, кушай, — и накладывает в тарелку каши, подавая. Вручает ложку. Джей улыбается ему, но чисто механически. Ест, особо не пережевывая. Каша кажется ему безвкусной. — Есть кто свободный? — на кухню вбегает молодой омега, которого Джей смутно узнает. — Нам не хватает рук, нужно отнести вещи к реке, чтобы Карль и Тоби их постирали. Он отправляет в рот оставшуюся кашу, глотает ее. Встает. — Я пойду, до ужина все равно остался час, а мы все сделали, — говорит он. — Отдохни же ты, — останавливает его старший из омег. — И минуты без дела не сидишь. Джей слабо пожимает плечами и идет следом за малознакомым омегой. После ему вручают корзину с горой дурно пахнущих простыней. Сначала корзина кажется не такой уж и тяжелой, но несколько минут спустя руки начинают ныть. Джей перехватывает ношу поудобнее и продолжает путь. Ему надо хоть что-то делать, чтобы не впадать в меланхолию. Он идет мимо длинного здания лечебницы, направляясь в лес, за которым и находится река. Проходит по мосту, с трудом переставляя ноги. Солнце близится к горизонту, его оранжевые лучи проглядывают сквозь заросли. Высокие стволы деревьев, за ними — светло: оттуда слышится плеск воды. Джей поворачивается на мост. Руки болят. Он ставит корзину на землю, разминая тело. Трет запястья и осматривается — красиво. У тропы зелень, в ней белые цветы, чуть дальше — красные, целыми полянами у подножья деревьев. Джей не знает их названия, как не знает многого на этой чужой для него земле. Бутоны испускают чудный сладковатый аромат. Природа успокаивает. Напротив кто-то идет, пробираясь через заросли. Форма военного из гвардии — свой. Джей громко чихает, запах цветов слишком яркий для него. И внезапно среди цветочного различает другой. Посторонний аромат. Холод рябью проходится по коже. Не может быть. Он всматривается в приближающегося человека. Сердце стучит замедленно. Тук, тук. Тук. Джей замирает, как дерево, вросшее в землю корнями. Незнакомец подходит ближе. Не «он». Обознался. Джей в один момент расслабляется. Ему снова показался истинный, что бывало нередко. Больной разум выдает желаемое за действительное — и как с этим бороться? Он понимает, что если и встретит «его», то встреча эта будет немой. Посмотрят друг на друга, притворятся чужими, да и все на том. Джей нагибается к ручкам корзины, кусая при этом губы. Он устал обманываться каждый раз надеждой увидеть «его». Как же наивно и глупо с его стороны искать встречи, когда Джей сам же разрушил их иллюзорное «счастливое завтра». Он вздыхает и пытается поднять корзину, но… осекается. Запах не пропадает, становится сильнее цветочного. «С ума схожу», — шепчет он себе под нос, но поднять корзину ему мешает внезапный голос за спиной, пробирающий до нутра знакомым звучанием: — Помочь?