***
Опечаленная и в одночасье раздражённая Вирджиния наблюдала за открывающимся пейзажем за окном, когда заметила подъезжающую к поместью карету. Отчего-то стали дрожать руки. А вдруг это её брат, Габриэль? Одумался и возвратился? Однако похоже ли это на него? Дорин попятилась и тотчас выбежала из комнаты. Вряд ли, вряд ли это был Этвуд-младший, не так просто должно было всё произойти. Откуда он мог возвратиться с каретой? Добежав до кабинета отца, девушка негромко постучала в дверь и после согласия ринулась внутрь. — Отец, к Вам, похоже, прибыли, — немного нервозно оповестила Вирджиния. Исподлобья взглянув на свою дочь, Патрик встал и подошёл к окну, дабы убедиться в сказанном. — Ко мне? — вслух раздумывал Этвуд-младший. — Я никого не ждал. Что ж, ладно, благодарю, Джинни. Слабо кивнув ровной отцовской спине, девушка так и осталась у порога. Опечален ли был отец из-за Габриэля? Скучал ли, хоть немного? Волновался ли за него, желал ли отчаянно вернуть домой? — Что-то ещё? — спросил Патрик, развернувшись и тем самым заставив Дорин вздрогнуть. Вирджиния натянуто улыбнулась. — Нет-нет. Я уже ухожу. И впрямь ушла, тоскливо оглядываясь назад. Мало того, что из Франции дождаться никак не могла, а тут ещё беда подоспела: ох уж этот баран Габриэль! Девушка вернулась в комнату и огляделась, ощущая, как к глазам подкатывали слёзы. И с чем, собственно, она бы поехала? Все картины до боли скучны, новую нарисовать нет времени. Хотелось же выделиться, произвести хорошее впечатление! Но всё одни портреты да пейзажи, весь мир, казалось Этвуд, наелся подобными творениями. Отчаянное желание завлечь высшее общем и заявить себя в роли прекраснейшего творца давили неимоверным грузом, заставляли хрупкие девичьи плечи оседать чуть ли не наземь. Возможно, Дорин слишком переоценила себя и не быть ей именитой художницей? Иль наоборот — недооценила? О боги, что за мучение — быть человеком искусства! Любое дурное слово ранило хуже колотой раны, любая неудача подобна мучительной смерти. Девушка на полусогнутых ногах приблизилась к постели и упала на неё лицом вниз. Зачем ей нужен был сей раут? Кого желала впечатлить и для чего? В голове в который раз предстал портрет брата с огромной чёрной кляксой. Снова и снова, снова и снова. Лишь одно его упоминание заставляло нещадно жечь в области груди. С огромным усилием поднявшись на ноги, Вирджиния принялась искать тот злосчастный портрет, что заставил её разувериться в себе и заставить так болестно корить себя. Он вновь был скрыт за тряпкой, и Этвуд еле-еле нашла в себе силы, дабы ещё раз взглянуть на свою ужаснейшую ошибку в жизни. И не зря. Улыбка мгновенно расцвела на скорбном до сей минуты на лице. Однако не странно ли всё это? Треклятое пятно уменьшилось, не столь сильно, но уменьшилось, и это было прекрасно видно. Этвуд слабо понимала, что творилось, а точнее — совершенно не понимала. Шумно задышав, Дорин бережно прикрыла картину тряпкой и сделала пару шагов назад. Радости будто и не было, что-то пугающее, зловещее творилось вокруг, и Вирджиния чувствовала это всей душою. Надо было пойти к матери — за молитвой. Однако покинуть свою комнату она не успела, ведь как только открыла дверь, чуть носом не столкнулась с незваным гостем. Это был Альберт, Альберт Андерсон, друг её брата, что порою посещал их поместье и задерживался чуть ли не до темноты. — Вирджиния? Она уже начала забывать его голос. Каков был приятен, каков нежен! — Альберт? — слегка ошарашенно выпалила Дорин и слабо улыбнулась. — Это Вы, значит, к нам решили заехать в гости? Я уж думала, Габриэль… — Вот как раз, моя дорогая Вирджиния, я по этому поводу, только давайте без лишних ушей, — у девушки аж дыхание спёрло, как только она поняла, какую важную весть могла услыхать. — Позволите войти? Та мгновенно отскочила с пути, рассматривая не подходящий к моменту и часу фрак. Но, однако, не удивлена: Альберт пытался добиться совершенства во всём, в то же время когда на общении с людьми это никак не отражалось. — Да, прошу, — Этвуд улыбнулась более мягче. И взор с фрака вмиг перескочил на большущий холст, изображение на котором было ей, к несчастью, не видно. — А это что у Вас, неужто картина? — Не спешите, не спешите, — Андерсон взмахнул рукой и уселся в кресло, поставив картину подле, — всё по порядку, Ваш отец распорядился подождать, пока Ваша матушка накроет на стол, так что времени у нас предостаточно. Кивнув, Вирджиния села на кровать, всё так же с любопытством глазея на картину. — Ага, поняла, — протянув, Дорин уже взглянула на самого Альберта, что не прекращал загадочно давить лыбу. — Давайте начнём с Габриэля. Где же он? — Я его принял к себе, как его верный друг и друг всей семьи Этвуд, — гордо признался молодой человек, расправив плечи. Девушка не могла поверить, её брат не жил на улице! Не бедствовал, не шлялся где попало! — Правда? — едва не взвизгнула Этвуд. — Значит, он в хороших руках! Спасибо огромное, Альберт, ситуация, на самом деле, такая ужасная вышла! Казалось бы, куда ещё шире улыбаться? Но у Альберта не имелся придел: заулыбался во все тридцать два и наклонил голову вбок, любуясь радостной девушкой из-под лба. И Андерсон понимал, что это и вправду ужаснейшее чувство — любовь. Особенно, если он узнает, что ни единого шанса сделать её своей женой у него не будет. — Ох, мне уж ли не знать о семейных проблемах, — с наигранной печалью вздохнул молодой человек. — Но приехал я как раз поговорить с Вашим отцом, скажем, разузнать, насколько он готов принять своего блудного сынишку обратно. Может быть, Вам найдётся, что мне поведать? — Сомневаюсь, — пожав плечами, Вирджиния понурила голову. — Он после того, как разозлился на него, ничегошеньки не говорит о нём, даже не намекает. Поведение то же. А с чего Вы, к слову, так вступаетесь за Габриэля? Я понимаю, что Вы его друг, но… Нет! Рано ещё, рано ей знать, что двигало им, что он чувствовал к ней. Не та ситуация, совсем не та. Сначала Альберт рьяно желал помочь семье Этвуд воссоединиться, а там уже можно было вести себя более смело, чем в этой небольшой комнатушке. Вдруг он мигом вскочил, чем испугал Дорин, и снова взял в руки картину. — Моя дорогая Вирджиния, это уже лишнее, ибо я уже слышу, как накрывают на стол. Та вопросительно изогнула бровь. «Неужто? И с Вашими-то жалобами на плохой слух?» — хотела невзначай заметить Этвуд, но, как истинная леди, сдержалась от грубостей. Между тем Андерсон ловко соскочил на другую тему: — Я также хотел поведать, что я привёз, а там уже только Богу известно, насколько действенны будут мои старания. Вы только поглядите на это! И, о боги, наконец-то — картина! Изначально Дорин и понять не могла, за что зацепиться, изображённое пестрило изобилием красок разных цветов и оттенков. Однако, бессомненно, даже без чёткого представления, что она видела, Этвуд не могла сдержать восхищённого вздоха. Виднелись линии, намекающие на женский стан, плавные, будто рисовали кого-то живого, но полунамёками, дабы не раскрыть интимность сего творения. Самого лица и впрямь не разобрать было, смешалось всё, что только могло смешаться, очи смазанные — сине-чёрные, а под ними пёстрым румянцем окрашены были щёки. Ей-богу, сколько всего было, сколько было, Вирджиния даже почувствовала лёгкое головокружение. Схватившись за голову, девушка растерянно захлопала глазами, глядя на Андерсона. — Это… красиво, но так дивно, — сипло пролептала она. — И это лицо… так действительно должно быть? Ещё раз взглянув на холст, Альберт призадумался. — Признаться, и сам не знаю, привёз мне это кузен из самой Америки, — заговорил Андерсон. — Знаете, в этом лице и в общих деталях можно узреть что-то своё, а не то, что хотел отобразить художник, не так ли? Это белое пятно наподобие неба, что-то между голубем и самим ангелом… Оборвав свою же речь, молодой человек всучил картину в девичьи руки со словами: — Отныне это Ваше. Отказы, учтите, не принимаются. — Я и не знаю, что сказать, — пробормотала в который раз ошарашенная Вирджиния, неловко принимая подарок. — Вы сделали мой день намного краше и новостью о брате, и этой чудесной картиной. Как я могу расплатиться за эту щедрость? — Не стоит, Вирджиния, не мучайте себя подобными мыслями. Это моё желание, не подкреплённое никакими умыслами. Однако… я буду очень счастлив, если мы будем видеться гораздо чаще, чем есть. Завтра, допустим, я могу заехать к Вам и привезти к себе домой, где Вы встретитесь с Габриэлем. Как Вы на это смотрите? Дорин не понимала, что творилось. С чего такая щедрость? Маловероятно, что он ничего не потребует взамен. — Я согласна, Альберт, — положив картину на кровать, Вирджиния неспешно поднялась. — Спасибо Вам ещё раз. И вот: он взял её руку и поднёс к губам. Что могло быть ещё худшим концом встречи? — Не за что, — прошептал он ей чуть ли не в руку. — Ждите меня завтра не позже полудня. Когда Андерсон наконец скрылся за дверью, Дорин ударила себя по лбу ладонью. Это ж надо было так потерять контроль над собою, стоило тому лишь улыбнуться. Однако были и положительные стороны произошедшего: она узнала, что с Габриэлем всё в порядке, а у неё самой теперь есть такое дивное творение, которые, после минут пяти разглядываний, могла использовать в своих радикальных целях. Врать — плохо, но чувство совести девушка собралась отбросить на второй план. В конце концов, кто мог бы уличить её в обмане? Подпись она свою на обратной стороне оставила, значит, это — её, хоть и не сделано её же руками. Решено! Вирджиния объявит себя в роли прекраснейшего творца искусства, чего бы ей этого не стоило.***
Холлуорд прибыл как раз вовремя — Дорин не решилась сразу показать «своё» творение, прикрыв его багровой шёлковой тряпкой, оправдав это интригой. Бэзил наставить не стал, лишь улыбнулся в своей манере. Признаться честно, Этвуд начинало понемногу беспокоить, что она собиралась так нагло соврать. С одной стороны, не часто такая возможность попадалась, а с другой — не будет ли это закатом её так и не начавшийся перспективной дороги? Она намерена была обмануть всех, даже Бэзила! Блаженство от возможного успеха подавлялось гнетущим воздействием совести. Пальцы от нервов задёргались. — Что, Джинни? Вирджиния искренне надеялась, что тот не заметил бы её подвешенного состояния. Не хватало ещё показаться душевнобольной. — Волнуюсь, — просто ответила девушка, съёжившись. — Не стоит, — подбадривающе улыбнулся Холлуорд. — Я помогу. Этвуд и не сомневалась, но дело далеко не в этом. Светское общество не настолько её пугало, а сколько раздражало, отчего та мало понимала, что из себя может, грубо говоря, выдавить, дабы не показаться, ей-богу, хамоватой барышней. А тут ещё надо было изобразить настоящую гордость за картину, автором которой Дорин не являлась, однако ко всему прочему она судорожно вспоминала о том, что картина подарена Альбертом, что означало одно: все эти мелкие грешки однажды ей воздастся с лихвой. Стоило ли в это ввязываться? Чем дурная была спокойная да тихая жизнь? Поправив складки клетчатого платья, Этвуд окинула художника обеспокоенным взглядом и взглянула на свои вспотевшие красноватые ладони. Поздно было бежать и размышлять о содеянном. И в таких вот мрачных думах дорога девушке показалась целой вечностью, проведённой где-то вне сего мира. Когда карета резко притормозила, Вирджиния словно бы очнулась, а мучающие её думы остались где-то позади пути. Уж теперь её переполняло странное чувство, граничащее меж переживанием и радостью. Из её головы даже вылетело то, что, по правилам этикета, Холлуорд должен ей был подать руку, дабы она вышла из кареты, но вместо этого девушка буквально вылетела из неё сама, чуть ли не роняя холст. Этому Бэзил более чем рад. Весьма вероятно, что это не последний раз, когда они вдвоём тау разъезжают по всяческим мероприятиям и раутам. Обойдя карету, Этвуд почти что подлетела к Холлуорду, на что тот взял её под локоть, попутно любопытствуя: — А вообще, Джинни, любишь ли ты музыку? Усмехнувшись, Дорин схватилась за картину покрепче и звонко выдала: — Я очень каверзный слушатель. Художник слабо рассмеялся, после чего поволок девушку за собой. Далее для не привыкшей к подобного рода собраниям Вирджинии всё было как будто бы в самом густом тумане: голоса смешались, фигуры расплылись. Смесь всяческих запахов вовсе вскружила голову. Стало легче уже тогда, когда благотворительный вечер официально начался под сопровождение классической музыки. Этвуд тогда, словно ища спасения, прижалась к рядом сидящему Бэзилу, на что тот мягко похлопывал её по руке, а в один миг будто стал сам не свой, а если точнее — чрезмерно увлёкся набросками, пока Вирджиния скучающе рассматривала зал и почти что не слушала игравшего на сцене музыканта. Вскоре она всё же взглянула, чем же был так увлечён Холлуорд, с удивлением ахнув. Неужто такой прекрасный юноша играл на сцене, пока она занималась неясно чем? Однако поздно было наслаждаться, произведение было окончено. — Бэзил, — с надрывом в голосе взмолилась к художнику Дорин, — давайте сразу по окончанию найдём этого музыканта? Знакомая ухмылка. Будто блаженная была на его лице. — Не поверишь, Джинни, но я подумал о том же самом. И как только основное действо подошло к концу, вся свита разделилась по кучкам и что-то рьяно обсуждала. Выступления ли? Иль чем помочь сиротам? Нет, конечно же нет. Одна из таких кучек прямо столпилась у юноши, которого уже разыскались два художника. «Бесспорно, в Лондоне Вас ждёт множество приключений и новых друзей», — донеслось до ушей Этвуд, на что та отчего-то фыркнула. Какая дивная ревность, что ли, проснулась в ней, что весьма взрослые леди зажали со всех сторон смущённого юнца. «Я надеюсь на это». И она вдруг остановилась. Этот голос! Впервые он ею услышан, но это гораздо слаще, роднее, нежели у Альберта! И именно это, как ни странно, сбило её с толку, когда Холлуорд поспешил просунуться меж восхищённых молодой кровью женщин. Подойти ближе у Этвуд не хватало сил. Она замерла, любуясь чем-то действительно волшебным. — И я также, — между тем встрял в беседу Холлуорд, и дамочки, как положено, удивлённо заохали. Казалось, девушке и оставалось только глупо моргать. — О, вы определённо должны познакомиться, это лучший из лондонских художников — Бэзил Холлуорд! Пальцы Дорин сильнее сжали шёлк, под которым от всего мира пряталась картина. Ей отчего-то хотелось убежать. — Агата, полно, я всего лишь познаю красоту. Что скажете? Увидев, как он протягивает свой набросок юноше, Вирджиния невольно усмехнулась: ей было приятно, что Бэзила хвалили, будто хвалили её саму. — Ох, Джинни, чего ты так далеко встала? — та аж вздрогнула. — Подходи, не стесняйся. Это Вирджиния Этвуд, моя очень талантливая ученица. — Вы преувеличиваете, сэр, я ещё только учусь, — на ватных ногах Этвуд подошла ближе. — А вот Вы очень хорошо сыграли. Как Вас зовут, позвольте узнать? Тот смотрел на неё как-то уж очень дивно, показалось девушке. И даже заметили леди, при этом как-то хмуро скорчив лица. — Дориан, — робко улыбнулся названный Дорианом и мигом добавил: — Грей. «Ах, Дориан», — мечтательно пронеслось в девичьей голове, будто славная песнь, блаженная молитва. Будто возвеличивание чего-то божественного. Однако от неё отставать просто так не собирались.