Со всех сторон постепенно сводились концы нитей, образующие замудренный узел, сотканный из сопутствующих переживаний и тревог: всё же, наверное, впервые в центре всеобщего внимания и выбивающего из колеи потока вопросов не стоило начинать излишне навязчиво и представить себя скромно, но с душевностью и искренней любовью к своему творению. Однако Этвуд задумалась об этом в который раз, в безрезультатных метаниях пытаясь развязать сей дурной узел, что так скользко поступил с ней, завязав в свою порочную внутренность, и всё так же всего-то томно вздыхала на хвалебные речи, в одночасье отчаянно желая найти какое-либо лезвие — её путь к свету. Избавление от принятого наспех решения, основанного на тщеславном желании.
Ох уж эта инфантильность, глупость. В конце концов, её главный суд на грешной земле настал — юная Дорин обязательно за это поплатится!
Неужто это был тот самый час? Уже? Взоры — завистливые, восхищённые — сгрудились у сгорбленной фигурки, вокруг несчастной Вирджинии, что едва удерживала увесистую картину, уже нагую пред светом. Бэзил давался диву, без навязчивой лести осыпая юный талант комплиментами, дамы восторженно охали, между тем успевая что-то прощебетать друг другу на ухо, а Дориан словно бы потерялся на их фоне, неловко выдавая намёки на дружелюбность в виде нервной улыбки, когда руки не могли найти себе места, то и дело заводя то их за спину, то почёсывая ещё совсем юношеский намёк на щетину. Этвуд и забылась, что загляделась — нет, утонула во тьме прядей, забылась в этих жестах, растаяла в исходящих от Грея флюидах. Надо было избавиться от картины, перестать ею обжигать ладони. Отдать, продать? Да хоть и впрямь бесплатно, неужто делать Альберту было нечего, как дарить что-либо, обходясь туманными фразочками? Зачем он так обходителен с нею, для чего одаривал? «Поскорее избавиться», — вертелось в девичьей голове, а руки так и норовились в отчаянии протянуть это несчастное творение кому-то другому.
Наконец едва приоткрылись уста, дабы попытаться облегчить участь своей хозяйки:
— Вам правда нравится? — прозвучала в коей мере наивно.
Это, безусловно, и ожидаемо по отношению к юному таланту, — волнение брало верх, сердце словно пробивало ритм во весь зал. Казалось, каждый мог услыхать источник клокочущего органа — и каждый прятал сардоническую усмешку в ладонях в попытке подавить лживый кашель.
— Разумеется! — воскликнул Холлуорд. — Ты очень выросла в своём мастерстве и, видать, в мировоззрении!
У Бэзила буквально горели глаза. Ему нравилось лицезреть прекрасное и знать, что это самое прекрасное создал близкий ему человек. Но если бы он узнал правду? Если бы узнал, насколько его протеже временами могла быть корыстна, но по отношению к возможной славе, а не злату.
— И как давно Вы рисуете? — деловито поинтересовалась обладательница светлых кудрей, то и дело одаривая улыбкой Дориана.
Молодость, самый рассвет сил всегда привлекает опытного хищника, что сам уже ой-как оброс морщинами, но отчаянно тянется к бархату юности, её кожи и её чудному духу. Только вот саму молодость наоборот отпугивает такое отчаянное рвение, эти жилистые лапы и полные похоти очи. Юности — юность, старости — старость. Иль есть исключения? Более приемлемые? Здраво существующие?
Натянутая улыбка в ответ — вот, на что был способен Грей. Его не тянуло к чему-то, что могло достаться так легко, — он смотрел на Этвуд, подмечая знакомые ему самому ужимки и стеснение. Так близко, так родимо. Аж до боли обидно было Дориану, что он не в силах был грубостью разогнать скопившиюся толпу либо же скользкой вежливостью заставить собеседников утратить интерес к беседе.
— Ох… давно? — растерялась Дорин. — Сначала это было простое баловство, но, к счастью, благодаря господину Холлуорду, что разглядел во мне потенциал, я умею что-то вроде… этого.
Девушка неловко кивнула на картину, поправив тряпку на плече, что висела недавно прикрывала сие достояние. Вдруг кудрявая леди внезапно подала признак интереса к юной художнице, пройдясь по ней внимательным прищуром и заявив:
— «Этого»? Вы весьма пренебрежительно отзываетесь о своей работе. Небось, Вы потратили кучу времени, чтобы довести до конечного результата.
— До достойного, прошу заметить, — поддержал Холлуорд, улыбнувшись Вирджинии.
На той же и лица не было, да голос был больно сиплым.
— Да… спасибо, сэр. Но раз это благотворительный вечер, то я бы хотела внести свою лепту и начать свой первый шаг в благотворительности, — Этвуд пыталась нацепить на себя маску больно радостного человека и придать голосу уверенности, но из этой затеи мало что вышло. — Что ж… начнём с этой картины.
… от которой Вирджиния больше всего хотела избавиться. Не то чтобы она ей не нравилась, вовсе нет. Холст был разрисован с профессионализмом, удивительно граничащим с настроением автора, яркостью и видимым контрастом. Нельзя было описать увиденное одним словом и нельзя было ограничиться менее десяти. Словно бы не краски, а саму душу вложили в нарисованное, смешав возможное с невозможным, всего-навсего изобразив силуэт женщины. Кто она, кем приходилось автору? Неизвестно. Сзади же холста покоилась лишь несчастная строка: «От Дорин», что неприятно лезла в глаза. Взять бы — и перечеркнуть, да не было ничего под рукою.
И не время, право, сомневаться. Посему Вирджиния желала что-то рассказать, придумать на ходу, однако поспела неожиданная помощь. Казалось бы — обыкновенный вопрос:
— Вы хотите её продать?
Но озвученный Греем, облегчил положение юной, да совершенно неумеющей врать художницы. Но сердце не успокоилось.
— Хочу, — растерянно моргая, выпалила Дорин.
— Тогда, если никто больше не претендует, я бы хотел приобрести её у Вас, — словно тщательно подбирая сова, попутно подавляя нервозность, явил своё желание Дориан и, робко, несмело улыбнувшись, чуть не забыл сказать: — Мне она очень нравится.
Так, кажется, ведут себя молодые люди, будучи ослеплёнными симпатией друг к другу, даже если это их самая-самая первая встреча. Ох уж этот прекрасный возраст, но такой порою, ей-богу, глупый! Особенно уж тогда, когда дело касается чувств.
— Как всё чудно складывается, не так ли? — встрял Холлуорд, когда заметил, что беседа начала терять непринуждённый настрой. — К тому же я хотел предложить Вам, а точнее — попросить Вас позволить мне запечатлить Вашу красоту уже на холсте, а не на этих несчастных огрызках?
Дориан был неимоверно смущён: его нарисовали! Совсем исподтишка, вовсе незаметно. Будто бы в нём и впрямь было то, что можно было запечатлить на идеальном белом холсте, чуть ли не замарать его. И как тут не согласиться? Грей не мог позволить себе отказаться, ему было любопытно и до щекотки под челюстью лестно.
— Прекрасная идея! — уже куда увереннее ответил Дориан, осматривая светящимися очами художника и дам.
Дамы, как ни странно, были весьма унылы, хотя Агата пыталась сделать вид, что ей крайне интересна состоявшееся двойная сделка. Вирджиния не могла упустить такие детали. Стало ещё хуже.
— Тогда, думаю, завтра можно приступать. Заодно Джинни продаст Вам свою работу; пожалуй, обустроимся в моей мастерской, — возбуждённый имеющимися перспективами, Бэзил не мог никак утихнуть.
А Этвуд вдруг поняла. Она будет рядом с Дорианом! Подле него! О боги, почему она так поздно это поняла? Почему не обрадовалась, не улыбнулась? Он ведь так ей нравился, так ведь нравился! По-девичьи, несерьёзно, да уж очень обжигала сердце мысль и не давала спокойствию душе дума, что так ничего из этого не выйдет. Дориан Грей уж очень ей нравился, ну очень уж…
— Что ж, дорогая Вирджиния, у Вас явно есть нюх на нужную территорию для сбора средств нуждающимся, — послышался голос Агаты совсем у уха, и Дорин, ей-богу, хотелось махнуть рукой, дабы избавиться, как от назойливой мухи.
Да нельзя. Невежливо ведь.
И, Вирджиния, улыбаясь, кивнула, да провела рукой по картине. Уж вовсе как-то нежно, что ли?..
***
Альберт нетерпеливо поглядывал на часы на позолоченной подвеске, качающиеся в такт ударов колёс об неровности тропы, ведущей к поместью Этвудов. Он чувствовал, как из-за неспокойной поездки тошнота мерзкой прерывистостью подкатывала к горлу, его ужасно замучила духота и впивающийся воротник рубашки, застёгнутой до самой последней пуговицы. Андерсон не любил поездки, да и вообще человеком он был невыездным и очень часто хворал, из-за чего мало куда-то выезжал и мало чего видал.
— Быстрее уж, — высунулся молодой человек в окно, обращаясь к кучеру. — Нельзя заставлять юную леди ждать.
— Спешу-с, — прокряхтел старый кучер, ёрзая на месте.
Казалось, карета ускорилась. Альберт выдохнул.
Моментами он вспоминал лицо Вирджинии — красивое, безмятежное. На ощупь, возможно, очень и очень мягкое. Молочное, с едва заметными изъянами. Альберт, если бы умел, обязательно его бы изобразил, провозился бы с красками, дабы найти тот самый тон её кожи, дабы передать всю ту мягкость и нежность. Дабы влюбиться вновь — Альберт вздохнул. Находиться рядом с ней просто так было невыносимо, хотелось всё больше и больше касаться к коже. Но он уже близок к этому. Сначала поцелуй руки, потом же — губ. Солнце напомнило Андерсону золотое колечко: заулыбался и прищурился. Он мог бы его одеть на крохотный палец Вирджинии, если бы взялся за это ранее. Она бы вряд ли отказалась.
В дом впустили Альберта с радостью. Поприветствовал Анну, поцеловав руку, после чего та ускользнула на кухню, кивнул едва заметно дворецкому да ухмыльнулся, когда завидел Кэтрин. Обычная, до безобразия проста. Чего же она Габриэлю покоя всё не даёт? Буквально убивает одним своим существованием!
Альберта это забавляло. Он знал, что его друг зачастую тот ещё глупец, но это выходило за все рамки. На что тот надеялся? Променял богатую француженку на безродную челядь — как благородно! Правда, никем оно не вознаградится.
Тихие шаги со стороны лестницы отвлекли молодого человека от наглого рассматривания служанки. Только вот шагов было больше, чем ожидалось: Вирджиния спускалась вместе с сестрой, крепко держа ту за руку.
Андерсон приветливо воскликнул:
— Вирджиния! Маленькая леди Делайла тоже с нами поедет?
Этвуд протянула руку для поцелуя и мягко протянула:
— Если Вы не возражаете. Делайла тоже по нему скучает.
— Я не скучаю, — возразила девочка, отпустив сестринскую руку.
Альберт хмыкнул. Стыдно ему было признаваться: маленькая Делайла ему никогда не нравилась.
Его глаза снова заострились на худощавой фигурке Кэтрин. Замедлилась. Слишком долго стояла на месте. Казалось, она всё поняла. Хотела узнать больше, но Альберт Андерсон скуп.
— Кэтрин, смотрю, у вас чистоплотная особа, — промолвил молодой человек, не отводя взгляда. — Натирает одно и то же место уже по десятому кругу.
Служанка, вздрогнув, почти что отскочила от стола и сложила руки перед собой, склонив голову.
— Извините, — едва слышно ответила Кэтрин.
Вирджиния нахмурилась. Ей никогда не нравилось такое отношение к слугам.
— Да не за что, — фыркнул Альберт и тут же добавил: — Пока. Что ж, нам уже пора выезжать.
Кэтрин оставили краснеть в одиночестве. Её руки мёртвой хваткой вцепились в тряпку, которой она проходилась по мебели — и плевать, что та была грязная. Ей хотелось одного.
Увидеть Габриэля.
— А почему Вы мне не поцеловали руку? — заявила Делайла, когда они подошли к карете.
Старшая Этвуд от таких слов, честно говоря, опешила.
— Ты ещё мала, Делайла, — сказала Вирджиния.
Но Андерсон не запротестовал. Сдержанно улыбнулся и взял маленькую руку в свою большую.
— Моя оплошность. Прошу простить.
Девушка вот-вот готова была покраснеть от смущения. Какая избалованная девчонка! Это разозлило девушку, но решила она разобраться с этим позже. Ей предстояло встретиться с братом. Это уже больше радовало.
В карете уже состоялась немного другая беседа, но всё так же с сомнительным характером.
— Габриэль знает, что мы приедем? — начала старшая Этвуд.
— Нет, это будет для него сюрпризом, — ответил Альберт и в своей манере улыбнулся.
— А вдруг он не хочет нас видеть? — встряла Делайла.
— Исключено, — мигом запротестовал молодой человек. — Он любит вас, своих сестрёнок.
Дорин на это скептически подметила:
— Даже я согласна с Делайлой. Габриэля Франция изменила не в лучшую сторону.
— Зря вы так, мои дражайшие, — с таким тоном, словно бы оскорбили его самого, промолвил Андерсон. — Габриэля часто заносит не туда, но он никогда не забывает о близких. Вам ли об этом не знать?
Обе промолчали: Делайле нечего сказать было, а Вирджиния размышляла.
— Ладно, — выдохнул Андерсон. — Мне стоит обмолвиться: Габриэль заезжал к лорду Генри.
Делайла вдруг захихикала.
— Только не это, — простонала старшая Этвуд, не обращая внимания на сестру.
И верно ведь: в итоге Этвуда-младшего дома не оказалось.
***
Дориан Грей. Звучало, ей-богу, как песнь. Ласково языку было произносить сие имя. А ещё краше было глазам — ибо дьявольская краса! Холлуорд не мог до сих пор поверить, что ему повезло подобное узреть. Юн, красив, блистателеный только в одном в своём существовании на этой бренной земле. Бэзилу казалось, что она даже не достойна его ног. Идеальный. Непревзойдённый. Изображать его было сродни Божьего дара. За что, вопрошал себя художник, он был так щедро вознаграждён. Ей-богу — вовсе неясно. Загадка. Тайна. Впрочем, не столь важно. Он — там и сейчас. Красивый. Молодой. Совсем ещё юный во взгляде на жизнь Грей не понимал, как ему повезло. Бог явно возлюбил парнишку с самого его зачатия. Бэзил Холлуорд сражён наповал. Всё, что ему оставалось, — кое-как водить рукою по холсту.
Сам Дориан так и оставался, пытаясь в лишний раз не шевелиться. Так сказал художник. И молодому человеку действительно было любопытно, что из этого выйдет. Правда… где же леди Этвуд?
Бэзил по этому поводу ничего не говорил. Сосредоточен.
Однако через время даже Холлуорд забеспокоился. Обычно Вирджиния была достаточно пунктуальна. Неужто какое-то происшествие задержало её?
Этого ещё не хватало!
Через время послышался стук. Не Этвуд ли это?
Извинившись, Бэзил отлучился. И впрямь — Вирджиния! Только заплаканная, что испугало художника.
— Я сделаю чай, а пока присядь! — приказал Холлуорд, проводя девушку в мастерскую, а сам ненадолго исчез.
Грей и сам не на шутку заволновался: Дорин так и осталась стоять, пряча лицо в ладонях. Она плакала, тихо и как-то совсем по-детски. Дориан неловко вцепился в рукава и сделал первые неловкие шаги вперёд: он хотел её успокоить, но и не знал, что да как делать!
— Почему Вы плачете? — сделал отчаянную попытку юноша и подошёл почти вплотную.
Этвуд взглянула на него своими покрасневшими и влажными очами. Её нижняя губа слабо тряслась.
— Я-я… забыла картину, — выпалила девушка и вновь скрылась за ладонями.
— Глупости! — Дориан приобнял её за плечи, привлекая внимание на своё улыбающиеся в знак поддержки лицо. — Выкуплю её в следующий раз. Не расстраивайтесь!
Вирджиния затаила дыхание, глядя прямо в его почти что чёрные глаза. Такие добрые. Искренние. Однако казалось, что за ними скрывалось что-то ещё.
И Дорин помнила отцовский совет: хочешь знать больше — смотри в глаза. Всегда.
