мамуль, помнишь, как дула на ранку на локте? подуй так на кровоточащую душу мою, умирающую медленно, долго, без чувств. я хочу испытать хоть минуту без боли. это сложно, я помню, но помнить - не значит понять. я сроднился с гнойными пятнами, я влюбился в мёртвые клетки на сердце. половина меня давно сдохла (мертва). я - сосуд без стекла. я - обида на жизнь. я - никчёмная пустота в глубине без конца. я - просто я, но с маленькой буквы, такой мелкой - ничтожной, не стоящей даже людской мерзкой любви.
Костя в ожидании постукивал пальцами по чехлу телефона и всё поглядывал на дверь. Ника, запыхавшись, вбежала в класс, глазами пробежалась по партам и нашла друга за последней. Это было любимое место Аврорина. Он часто задумывался и смотрел через плачущие окна на понурый город. На шее у него всегда висели наушники - именно проводные, другие он не любил. Ника сбилась со счёту сколько у него этих самых наушников, казалось, он собрал все цвета радуги в эти проводки. Лариной даже мерещилось, что наушники-удавы стягивались вокруг длинной шеи и завязывались в узел. - Привет, - Ника протянула Косте ладошку. Не любил Аврорин обнимать кого-то, кроме Светы. Так давно повелось: не нравится ему чувствовать других людей, а не её. - Здарова. У нас замена. Причем следующий урок тоже. Что делать будем? - облокотился на локоть блондин, поглядывая на Веронику. - И ты не мог мне сразу написать, чтобы я не торопилась? Ну, Костя! - Ника театрально сложила руки под грудью, но потом быстро сдулась и приготовилась к уроку. - Это я специально, чтоб ты попереживала. - улыбнулся Костик, тихо посмеиваясь. - Вот умру сейчас, и это будет на твоей совести. - Моя совесть и так перегружена. Отдай вину кому-нибудь другому. - Нетушки, найдёшь ещё местечко. Так ладно. Теперь реально, что делать будем? Мне уже скучно. - протяну-ула Ника. - Садись ближе. Ника ещё не поняла что придумал Костик, но свой стул пододвинула. Аврорин протянул наушник. Ника редко слушала музыку, а если слушала, то окуналась с головой в новые миры исполнителей. Волна звука захлёстывала её без остатка и Ларина просто наслаждалась сочностью музыки. К тому же, у Кости отличный вкус, правда Нике такое не особо нравится. Как она говорит: «На раз хватит». Мощные биты доносились до самого мозга, отбивали там свой ритм и возвращались обратно. В стиле Вероники было что-то более спокойное, но Костя поклонялся року и всем его разновидностям. Хотя и не только рок. Аврорину скорее нравилось что-то жизненное, реальное, пессимистичное, ежели яркое, смешное и весёлое. Костя часто скидывал Нике строчки-цитаты из песен и, если открыть их переписки, то большинство сообщений - именно они. ...Посмотри на меня, я окрашен кровью¹... [пролог - я. сгорел. дважды] - Знаешь, все песни имеют своё сердечное значение. И ты вроде понимаешь его, но, когда хочешь сказать, оно куда-то исчезает, испаряется. Не знаю как это происходит. - А я знаю. Просто эти песни стали неделимым вместе с твоими мыслями. А мысли порой очень тяжело раскрывать. - Ну, может. Барабаны отчетливо въедались в память и мозг всё прокручивал, прокручивал, прокручивал их удары в голове. ... На горе чужое ты смотрел и молчал... ...Молчал - невиновных запытали на подвале. Душили, били током, по десять лет давали. Законами вертели, как хотели, словно дышлом. Молчал - они просто охуели, ты слышишь?... [чужое горе - порнофильмы] Костя себе под нос подпевал слова из песни и продолжал постукивать пальцами только уже по столу. Ника же отчаянно пыталась вслушаться в слова в тексте. Она ясно поняла одно: то, что слушает Костя мало-помалу отсылка к его собственной жизни. Он закапывает себя в песнях и делает вид, словно музыка - не его собственный гроб, в который он себя похоронил. - Этому плейлисту года три, наверное. Чего здесь только нет, - Аврорин говорил с такой любовью и теплом, что сразу складывается ощущение того, насколько ему дорога каждая строчка, каждое слово. «Три года он хоронит себя». Предположения Ники казались ей всё более явным. Правда, она знала, что Костя никогда не расскажет никому и ничего. Не любил он кому-то говорить о своей внутренней жизни. А если ему кто-то говорил, то верно хранил все секреты. Он - могила. Он сам себя похоронил тогда, когда можно было спасти. ...Соврал самому себе, но так и не поверил... ...А твоя очень глубокая душа оказалась не глубже лужи... [баночка с окурками - космонавтов нет!] Всё, что нравилось Нике в музыке - находить там себя. Находить, то что давно потеряла. Находить и собирать крупинки души и строить их заново. Иногда от песен становилось настолько плохо, что хотелось разорвать провода и заклеить уши, чтобы больше не окунаться в омут боли. Ника была именно в таком состоянии. Перед глазами мелькала болючая сцена того, как ломают людей другие люди. Ломают, ломают, ломают, а потом просто забывают, оставляя на улице гнить под дождём. «Ника бежала в школу, оббегая грязные лужи, которые оставил после себя на асфальте дождь. Она опаздывала на урок и боялась получить запись красной ручкой в дневник. Перешагивая через невысокие ступеньки, она с силой открыла входную дверь и сложила зонтик. Ребята уже сидели в классе и поглядывали на высокую учительницу русского и литературы. - Ларина, присаживайся скорее. Что в проходе стоишь? - отвлекаясь от увлеченной беседы с Никиными одноклассниками, разрешила зайти женщина. Ника быстренько прошла к своему месту рядом с Костиком и включилась в обсуждения класса. Аврорин что-то чертил на полях тетрадки и никак не участвовал в уроке, а Ника с большим энтузиазмом рассуждала над произведением. Под конец Вероника просто устала и завалилась на парту рядом с Костей. Она глядела в его тетрадку, разглядывала корявые линии, которые он чертил. Они похожи на большую абстракцию, которая захватила милый детский рисунок. Резкие длинные, острые палки, которые готовы прямо сейчас ожить, явиться острием ножа, расцарапать сердце и застрять там, застыв мёртвой льдинкой. Под звонок Ника вместе с Костей выплыли из класса и слились с толпой. Пока подоконник был пуст, Аврорин успел занять место у края, а Ника залезла рядом. - Давай, может, погуляем? А-то опять сидим. Я так квадратной стану. - Не, я хочу быть здесь, у окна так хорошо. Если хочешь, можешь пойти походить. - Окей, если будет что-то интересное - позвонишь. Телефон блондинка засунула в передний карман джинс и пошла в противоположном направлении от класса. - Ника, Ника, подожди! Ларина, стой! - где-то за спиной девушки просил, почти молил, парень, которого Ника в первый раз видит. Она остановилась и подождала пока мальчик отдышатся и будет готов рассказать ей о своих помыслах, как богу. - Привет, что ли, - рвано неуверенно поздоровалась девушка. - Да-да, привет. Я - Макар. В «Г» классе учусь. Мы можем поговорить? - Ну да, можем. Говори. - Не совсем говорить в привычном его понимании. Не умею я нормально с людьми разговаривать и мысли свои правильно излагать. А вот на бумаге - легко. Не могла бы ты ответить на моё письмо? Если да, то там будет адрес, он не далеко от школы. Я там буду ждать ответ. - Ты странный. Но ладно, давай попробуем. Макар протянул Нике письмо и ушёл прочь. Ника в первый раз видит этого парня в школе и он был для неё каким-то диким маленьким животным, которому требуется помощь. «здравствуй. непривычно, да? а мне уже нет. я не умею разговаривать с людьми так, чтобы они меня понимали. поэтому мой единственный вариант - письма. телефон максимально убивает все эмоции и чувственности. он губит душу человека, зачем же он нам нужен? но это не суть. в общем, если бы ты была не против, то мы могли бы начать общаться. дружески друг друга поддерживать, быть опорой в трудный момент. я не настаиваю, не навязываюсь, но я очень хотел... продолжай как хочешь. а письмо можешь оставить у дома с котёнком. закинь в ящик 33. от Макара Никольского» Для Ники это было и вправду необычно, неожиданно. Как реагировать правильно - она не знала. Однако ответ на письмо был готов в тот же вечер. Тогда Ника не думала о чужих чувствах, руководствовалась лишь своими. «Здравствуй. Я долго думала что ответить и как быть, но мысли сами привели к ответу. У меня есть один друг и, пожалуй, в другом я не нуждаюсь. Извини, пожалуйста, я просто не умею дружить с несколькими людьми, разрываясь между ними. Я всегда буду рада некоторому общению, но тёплой дружбе - увы - нет. По крайней мере, сейчас точно. С сожалением от Ники Лариной». Относя это письмо по предложенному адресу, Вероника даже не задумывалась о том, что через два месяца узнает о смерти Макара Никольского. Она тогда закрылась в комнате и долго-долго горько-горько плакала. Пыталась разобраться в своей вине и самом парне. Не мог же он просто так взять и обвязать толстую шершавую верёвку вокруг шеи от радости. Ника даже приходила домой к его родителям. Они показали ей его последние слова - письмо, которое он оставил после себя. «Я просто хотел... чтоб меня любили чтоб меня ждали чтоб меня ценили чтоб меня заметили жить» Ника чувствовала тяжкую вину на шее, будто Макар решил потянуть её за собой, в тёмные подземелья жизни после смерти. Если бы она не отказала ему, он жил бы сейчас? Радовался бы солнцу, дождю, новому дню? Почему Макар Никольский сдался только на самом начале пути? Потому что хотел быть счастливым, а не кантоваться вместе с отчаянием и печалью. По атмосфере в его комнате видно, что всё, что окружало мальчика - нескончаемая грусть и разочарование: в себе, в других, в жизни. Интересно, в смерти он тоже разочаровался?». После тех воспоминаний Вероника считала свою душу грязной мерзкой лужей. - Алло, Ника, ты здесь вообще? - махал перед лицом Костя. - Всё нормально, я уже здесь. - Я уже думал, что твою грешную душонку, кстати на тушёнку похоже, так вот, потусторонние силы забрали, а тело оставили, - рассмеялся Аврорин. - Я тебе тут вообще-то рассказывал как ходил на концерт «Нервов», а ты всё прослушала. - Прости, повтори, пожалуйста. Я буду внимательно слушать. - Так вот, я давно-давно ещё слышал их первые песни, но после «самого дорогого человека» просто влюбился. Когда они к нам приезжали, я не поскупился, и взял билет. Ох и давка тогда была, но это не суть. Главное, что я стоял в первом ряду, представляешь? Прямо передо мной они просто кричали мои любимые песни. Это такое непередаваемое чувство, когда ты ощущаешь родство с тысячами незнакомых людей, которые рядом с тобой горлопанят самые лучшие песни. К чему это я, слышишь же песню, да? - Нет блин, просто так сижу рядом с тобой. - Так вот, это Нервы поют. ...Я люблю от души, но всю свою жизнь я не понимаю кто мой друг... [зажигалки - нервы] - Красивые слова. Наверное, поэтому у меня всего один друг. - Может быть.──── ♢ ────
Костя твёрдым шагом двигался прямо. Руки в карманах, капюшон почти скрывает глаза, а в ушах, как обычно. Маяк (исполнительница) в голове звучала необычайно красиво и успокаивающе. Конечно, Костя ходил к нему часто и уже должен был привыкнуть, но лёгкое беспокойство всё равно витало в крови. Оно въедалось через кожу и попадало в артерии, а там кровь напивалась им, как кислородом, и разносила дальше по органам. Подходя ближе волнение спадало, а вместо него приходило осознание того, что после боли приходит счастье, после дождя солнце, после жизни смерть. Через ступеньки Аврорин переступать не любил: боялся упасть, как в детстве, когда слишком торопился за папой и оступился. Костя застучал по двери, облокачиваясь на стену. Он считал минуты, секунды, лишь бы поскорее быть дома. Дверь открыл высокий молодой человек в черных спортивных штанах и толстовке. Рыжие волосы безобразно свисали на глаза. Он томным взглядом оглянулся за Костину спину, а потом только впустил его в свою обитель. - Здарова. Как обычно, - пробормотал Костя, стоя в прихожей. - Деньги на карту переведёшь. По старинке, короче, - разъяснял рыжий, накручивая прядь на палец. - Я помню. Спасибо. - недовольно ответил Костя. Не любил он, когда ему говорят всё в лоб. Любил подумать, поразмышлять над сказанным. - Ага. До нирваны. - До нирваны, Марк.