Надежда ярким пламенем горит | 18+

      Никита сжал руки в кулаки, накинул на плечи куртку, натянул кроссовки и вылетел из дома. Он шёл, долго шёл прямо, чётко смотря вдаль. Иногда он даже забывал, что нужно моргать и просто захлёбывался в луже своих эмоций. Они охватили его большой волной, накрыли с головой, не давали дышать. Эмоции эти лезли через горло, через рот, через нос и уши, заливались прямо в сердце, прятались за солнечным сплетением, впадали в вены и текли, текли, текли. А потом утекли, уплыли и оставили Никиту пустого и разбитого на дороге посреди людей и деревьев. Никита забыл, что живёт. Он давно думает, что мёртв.       Как же тут не думать. Два близких человека мертвы. Один по-настоящему, а другой сам давно убил себя, только ещё не понял этого. Но в глазах парня он теперь неживой, никакой. Он просто исчёз, растворился, как сигаретная томная дымка.       Никита всегда боялся терять людей. Боялся доверять им, а потом собирать осколки своего сердца, и дома трепетно склеивать его заново. Боялся привязываться к ним, а потом отвязывать верёвку с шеи, потому что она порвалась, так и не задушив его. Боялся быть ненужным, но ненавидел много внимания. Боялся потерять человека, но ничего не делал для того, чтобы его удержать. Боялся, боялся, боялся, боялся.       Трус.       Даже сейчас он не может защитить двух людей, которые сами не смогли это сделать. Он ругал себя за их молчание. Совесть прогрызла нервы, доводила до судорог. Никита даже пытался выбить у себя из головы, в прямом смысле, все эти мысли, которые сделали его. Он бил, бил, бил, бил себя и пытался сделать ещё больней - потому что сам виноват, что больно было маме и Маше. Он должен был заметить, должен был услышать немые крики ужаса и мольбы о помощи. Сейчас, когда он просто шёл по дому, он слышал как истерически кричат стены, рвут глотку и просят о помощи.       А помощи всё нет.       Никита остановился посреди дороги. Он кружился вокруг своей оси, заглядывая в глаза прохожим. Сколько из них ежедневно молят Бога, молят мысленно, но тихо, о помощи? Сколько из них терпят боль, терпят немой ужас? Просто терпят?       У Дмитриева разболелась голова. Он мотал ею из стороны в сторону, пытаясь вытрясти из головы тяжёлые мысли. Он устал от них. Устал винить себя и пить горький, мерзкий venom¹. Он был слаб и сломлен. Он больше не хотел... ничего не хотел.       Хотелось лишь под машину лечь, а затем в гроб и уснуть там вечным сном. Хотелось, но он был трусом. Не мог подойти к дороге и просто шагнуть на встречу пустоте. Он даже этого боялся.       Никита сел на грязный асфальт, опираясь спиной на шершавую поверхность стены. Из кармана джинс он вытянул пачку сигарет и зажигалку. Она выпала из рук, прямо в небо, отражающееся в луже.       — Чёрт.       Никитины руки грязные, по ним стекает серая мерзкая вода, в которой плавали гнилые листья. Они такие же грязные, как его мерзкий отец, такие же, как он сам. Почему же и он сам? Потому что ненавидит себя. Ненавидит за всё, и в то же время - ни за что. А только человек прогнивший изнутри, потерявший надежду на лучшее может быть мерзким. Никита мерзкий.       Какое лучшее его может ждать? Разве что успокоительные станут дешевле. И то вряд ли.       Теперь нужно будет ждать пока зажигалка высохнет и сможет снова дарить тепло. Никита придётся терпеть дальше бегающих туда-сюда крыс в голове.       Он поднялся с земли, вытер руки об штаны и даже отряхивать их не стал. Безразлично. Медленными шагами он двигался в нужную сторону. Такими же медленными шагами убегали его здравый смысл и желание жить.       Шорк-шорк.       Шорк.       Шоркшоркшорк.       И Никита побежал. Побежал куда глаза глядят. Побежал без оглядки, как просила бабушка. Побежал от своих страхов, а они его догоняли. А он от них по лестничным пролётом пробегал с невероятной скоростью и вырвался на крышу, словно птица вольная-вольная, расправившая крылья.       Но он не полетел, как она - птица, - Никита сел где-то по середине и сложил ноги в позе лотоса.       Вокруг глаз металось всё: и статьи, пролистанные за ночь, и крики стен, и заплаканные красные глаза мамы, Маши, и лживые обещания отца. Всё смешалось, всё его глушило.       Паническая атака поймала его и не хотела отпускать. Тревога сжимала в тисках, а капилляры давно полопались. Никита сжимал и разжимал руки, был напряжён.       Дмитриев снова попробовал достать зажигалку и закурить. Долго он добивался хоть малюсенького огонька, но добился.       Он жаждал никотина, как Булгаков жаждал морфий. Он был зависим от него, как Есенин от алкоголя.       зависимзависимзависимзависимзависим       Голос в голове шептал ему дурманящую мантру. Правда резала глаза и душила.       Никита, никотин вреден, вреден, вреден для маленького холодного мальчика - Кая.       А Никита продолжал упиваться своим спокойствием. Спокойствие он любил. А оно его - нет.       Он не доставал своего телефона дней пять подряд. Везде брал с собой, но не отвечал на звонки, не читал сообщения. Носил, как подушку безопасности, на всякий случай.       100+ сообщений от пользователя Макс Фёдоров. 56 пропущенных звонков от абонентов: Мама, Маха, Макс и неизвестный.       Сообщения продолжали приходить: Максим не терял надежды достучаться до друга. Он ещё не знал, что произошло за эти дни, но тревожность посещала несколько раз за день. Максим помнил пропадания друга на неопределённый срок, но чтобы без предупреждения — нет.       Никите не хотелось общаться даже с ним. Не было желания видеть, слушать, говорить. Никита хотел стать отшельником и пробыть в одиночестве свою коротенькую жизнь. Хотел, но ему не позволили.       Максим пришёл. Догадался, значит.       — Ты объясни мне, тебе телефон для чего нужен? Я со счёту сбился сколько раз я тебе писал и звонил. Никита, ты идиот.       — Пятьдесят шесть.       — Что пятьдесят шесть?       — Пятьдесят шесть раз ты мне позвонил. А сообщений? Сообщений не знаю, больше ста.       — Зашибись. И ты, падла, не мог взять хотя бы раз трубку и хотя бы послать меня?       — Не мог.       — Никита, я тебе сейчас вмажу, честное слово.       — Вмажь.       Никита смотрел в пол, на небо - не хотел. Там слишком свободно, а он в клетке, в которую запер себя сам.       — Что случилось?       — Бабушка умерла. Навсегда.       Макс сначала встал, как в землю вросший, а потом сел рядом с Никитой и обнял. Крепко притянул к себе, и просто дал ему время. Не на что-то определённое, а просто время на что угодно.       — Больно?       — Больно. Внутри кладбище разбитых стёкл, а в стёклах отражаются горькие воспоминания.       — А ты в них не смотри. Смотри в небо, оно тебя обнимет и спрячет.       Никита взглянул в небо. Голубое с перистыми облаками — красивое. Но Никита давно сбился с пути понятия «красота». Что это? Красота — слово, существительное, нарицательное, женского рода, первого склонения, это всё, что он мог о ней сказать по факту. Всё остальное — ложь, потому что у каждого своя правда.       — Знаешь, искать справедливость и вправду глупо. Знаешь почему? Потому что она никому не нужна. Сколько людей не сажают — убийства, насилие, кражи продолжают совершаться. Разве нужно искать смысл там, где его давно нет? Нет.       — Ты решил пофилософствовать?       — Да.       — Мордва. Вставай, а то так и будешь убиваться. Понимаешь, людям свойственно уходить. И умирать тоже. Человек покидает твою жизнь, но всегда оставляет в ней что-то хорошее. Запомни это хорошее, и не забывай. А своими страданиями ты никому ничего не докажешь. Ты нужен сестре, ты нужен матери, ты нужен мне. Соберись, а? — толкнул его кулаком в бок Максим.       — Я пытаюсь.       — Что ты пытаешься?       — Всё.       Никита затушил сигарету и поднялся, в след за ним — Максим.       — Энергетик будешь? — протянул жестяную банку Максим, предлагая другу.       Никита хлебнул, ожидая энергии, но её не последовало. Энергетик не добавил ему лишнюю жизнь к игре за жизнь. Ему страшно проиграть.       нО — сурТ. ¹venom — яд [англ.]