Глупое сердце с пробоиной в центре. Глупые воспоминания теплятся в нём. Оно горит [догорает] бесшумно, но долго. Поскорей бы перестало адски болеть.
Света ехала домой в душном автобусе. Она уже тысячу раз пожалела, что поехала на чертову ярмарку. Мама так хотела туда попасть, но из-за работы не смогла поехать. Света не могла отказать ей, она понимала как для неё это важно. Клименко везла домой целый пакет, полностью набитый книгами и журналами. Ехать оставалось уже совсем недолго, но самочувствие Светы было хуже некуда. Голова кружилась и гудела, Свете казалось, что её шатало из стороны в сторону, вправо и влево. Ноги не хотели держать девушку, но Клименко изо всех сил хваталась рукой за поручень - второй пыталась держать пакет. - Девушка, с вами всё хорошо? - спросил рядом стоящий парень. Внешний вид Светы явно выдавал плохое самочувствие. Бледная-бледная кожа, еле моргающие глаза, сухие синеватые губы. Волосы превратились в солому, им не хватало витаминов. - Д-да, хорошо в-всё. Порядке в я, - еле пробормотала Света. Она не могла не то чтобы говорить, даже думать. Слова менялись местами, а мысль терялась в куче других. В голове сильно пульсировало, каждый удар отбивался эхом и приносил невыносимую боль. Ноги Светланы подкосились, она перестала держаться за жёлтый поручень и без сознания свалилась на пол. Весь автобус тут же всполошился. Кто-то начал открывать окна, а кто-то стал ворошиться в пакетах и доставать бутылочки с водой. Свету посадили на освободившееся место и пытались перевести в чувство. Чувство в Свету не приходило. Водитель остановился на остановке и попросил вынести эту девушку на улицу, чтобы не задерживать маршрут. Откуда-то сзади стали материть шофёра за бессердечность и чёрствость, но Свету всё же вынесли из автобуса и тот уехал. С Клименко осталась молодая девушка, которая как раз выходила на этой остановке, в руках у неё была бутылка воды и телефон. Пакет с книгами она подложила под голову Свете. - Капец она лёгкая. Сколько в ней грамм вообще? - парень был в шоке, когда взял на руки тушку Светы. - Вы справитесь? Мне просто ехать очень нужно, - в этот раз он обратился к девушке, которая осталась со Светой. - Да, конечно. Спасибо за помощь. Людей не было, либо обходили стороной, косо смотря на худое тело, лежащее без сознания. Саша, так звали блондинку, старалась поскорее «оживить» Свету. - Ну давай же, возвращайся обратно. Что же ты нездоровая такая, - девушка глядела на худющие руки и ноги и одежду, висящую на них. Кольца на пальцах еле держались, вот-вот готовые слететь на пол. Шея была тонкой-тонкой, а ключицы выпирали. Саша решила набрать номер скорой помощи, но ресницы Светы начали трепетать, а губы смыкались и размыкались, пытаясь хоть что-то сказать. - Выпей воды, пожалуйста, - Саша протянула Свете открытую бутылочку. Клименко попыталась выпить хотя бы пару глотков, но всё шло обратно. Свету воротило от воды, воротило от еды. - Ты как слабый цыплёнок. Они же даже кушать сами не могут. Света пить больше не пыталась. Ей стало ужасно плохо. - Тебя как зовут? - Света. - не то прошептала, не то прохрипела Клименко. - Что ж с тобой, Света? Ты когда последний раз кушала? - Не помню. - У-у, тогда не удивительно. Кто за тобой может приехать? - Костя, в избранных контактах есть, - Света протянула Саша свой телефон. Сама она разговаривать могла с трудом, а объяснить парню где она не смогла бы и вовсе. - Сейчас позвоню, потерпи немного. Здравствуйте, Константин, - серьёзным тоном заговорила девушка. - Меня зовут Саша. Не совсем. Ей плохо. Да, да. Стало плохо в автобусе, подъедьте, пожалуйста, к остановке рядом с цирком. Да, которая напротив зоомагазина. Хорошо. Нет, не стоит. Просто поезжайте быстрее, вы ей нужны. До свидания. Телефон Светы снова оказался в её ослабших руках, она с трудом запихнула его обратно в карман джинс. - Он уже едет. Потерпи ещё немножко. - Спасибо вам... тебе. - Молчи, молчи. Не стоит благодарить. И Света замолчала. Она смотрела вверх и ни о чём не думала. Просто смотрела, чтобы не закрыть глаза и не выпасть из реальности. Клименко пыталась контролировать своё сознание, не выпускать его из рук, но оно всё равно ускользало сквозь пальцы. Пыльная пластиковая крыша остановки закрывала Светлану от моросящего дождя. Но она так хотела, чтобы капли падали на лицо, хотела промокнуть под ними и замёрзнуть, замёрзнуть, замёрзнуть. Саша сидела рядом и копошилась в своём телефоне, быстро писала что-то. Автобусы приезжали и уезжали, люди приходили и уходили. Жизнь пролетала мимо Светы, а время сквозь неё. - Эй, ты как? Живёшь ещё? За тобой приехали. - Света потрясла Свету за коленку. Костя выбежал из такси. За дорогу он перевернул в голове сотни самых ужасных сценариев. И ни один не оказался правым. Такой больной Свету он никогда не видел. В глазах не цвета жизни, а на лице не сияла улыбка. Чёрные волосы казались особенно яркими на фоне бледной кожи. - Господи, Светка, что случилось? - Костя поставил девушку на ноги, крепко держа за плечи. Она почти висела на нем, потому что стоять сил не было. Света молчала, уткнувшись в плечо Аврорина. Ей нечего было сказать. - Спасибо вам огромное. Если бы не вы, я бы не знал где её искать. Вам куда нужно? Давайте я вам такси вызову? - Костя никогда не ездил на такси, было слишком дорого, с учётом его ежемесячных расходов. - Нет-нет, вот мой дом. Не переживайте. Давайте, лечитесь. Пока-пока! - Саша улыбалась и пыталась поддержать обоих, хотя опоздала на важное собеседование. Костя подхватил на руки Свету и посадил на заднее сиденье машины. Он не стал говорить о том, что она весила как пятиклассница, а выглядела как больная анорексией. - Куда? - В больницу.──── ♢ ────
Костя нервничал. Он переживал за Свету, боялся, что она доведёт себя до ещё более ужасного состояния. Аврорин никогда не поймёт зачем она над собой так сильно издевается, что ей не нравилось. Он не видел в ней ничего ужасного, не видел её изъянов. Она была идеальной даже с лишними килограммами пару лет назад. Костя прошёл с ней весь путь. Она менялась на его глазах, становилась ещё красивее, но никогда до такого не доходила. - Светлана, что случилось? Света вздрогнула. Аврорин называл её полным именем только, когда был зол или сильно переживал... - Света, я со стенкой разговариваю? Если ты не хочешь разговаривать со мной, то в любом случае будешь говорить с врачом. - Я не хочу к врачу. - Я тебя понимаю. Но ещё понимаю то, что если ты сейчас же не возьмёшься за ум, то у тебя не хватит сил даже в обморок упасть. Свет, ты не толстая, ты не полная. Ты идеальная, понимаешь? Для меня, для мамы, для Маши, но почему не для себя? Кто тебя обидел? - Ну, а почему я тогда не прошла кастинг? Потому что толстая! Не возьмут меня туда толстой. У меня, видишь, жир висит. Надо ещё худеть, - сквозь слёзы кричала Света. Нервный срыв. Она кричала и плакала, тянула на себе кожу и плевалась от отвращения к себе. А в ушах звенело одно единственное: толстая, толстая, толстая. - Ты чего? Кто тебе такой бред сказал? - Костя схватил Свету за обе руки и отвёл их в разные стороны, не давай ударять себя по рукам, ногам, лицу. Он смотрел в заплаканное лицо и не мог понять кто её сломал. - Света, солнце моё, успокойся. Тебе не могли по этой причине отказать. И это не повод доводить организм, как минимум, до обезвоживания. Ты у меня самая-самая красивая. Ты выбрала неправильный путь. Попробуй снова. Давай вместе вернём тебе нормальный вес, нормальное здоровье и попробуем ещё раз пройти кастинг. Хорошо? - Костя крепко-крепко прижимал к себе Свету и слышал только редкие всхлипы. Такая глупая, такая родная, такая беззащитная. Костя положил подбородок ей на голову, но старался сильно не давить, чтобы больно не было. Он вдыхал аромат её шампуня, крепко держался за неё. Или она за него. Света была совсем немного ниже Кости, но казалась такой крохотной, маленькой. - Хорошо. Света прислонилась ухом к его груди. Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук. Биение сердца успокаивало её, убаюкивало, как ребёнка. Сейчас, казалось, что никого больше не существуют. Только он и она. Одни. Порой она сама не верила, что нашла своего человека, нашла того, перед кем не стыдно быть слабой. Света ценила его, любила и берегла. Вот только Костя скрывал много подводных камней, о которых она не знала...──── ♢ ────
Ну вот, настал самый отвратительный день в году, самый ужасающий след на тетради жизни Максимилиана, оставленный кровью. В этот день мама уходила из дома рано утром и возвращалась поздно вечером. Она оставляла Макса одного, чтобы он сам смирился, сам. Первое время она не отходила от него, жалела, лелеяла, пыталась быть ближе. А потом Макс попросил оставить его одного. Тогда он впервые попробовал промокашку, тогда он впервые стал зависим. А потом пообещал матери не принимать, она ему поверила. И он ей не врал, держался изо всех сил, лечился в клиниках, заглушал боль другой. Сигареты никогда ему не помогали, но всегда лежали на подоконнике. Он ненавидел подоконник. Ненавидел и сигареты. Ну вот, настал самый мерзкий день в году. Макс ненавидел 24 октября. Ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел, ненавидел. Максим лежал на полу в ванне, считал полоски на кафеле. Один, два, три, четыре, пять... пятьдесят пять. Пытался отвлечься, пытался не думать, не прокручивать в голове события того дня. Но они сами заползали в голову, как белые черви, и проедали в памяти воспоминания. Каждый день, каждый божий день, Фёдоров боялся встретиться со своим страхом лицом к лицу во второй раз. Опять. Снова. Он мог неделями не выходить из дома, потому что боялся. Максим тоже трус. Он крутил колечко в брови, но руки предательски тряслись. Волосы были грязными, как в тот день... Вот, Максиму уже чудится на них кровь - такая красная-красная, тягучая, мерзкая. Его кровь. Фёдоров подсунул голову под струю душа и мыл, мыл, мыл долго мыл, тёр, смывал невидимую кровь. А она всё оставалась на его руках клеймом. Он никогда её не развидит и никогда не забудет. Максим вернулся в комнату, достал лист бумаги и ручку, принёс спички и из-под кровати вытянул баночку с пеплом. «Больно, мне больно. Как в тот день. Такое ощущение, словно чужие руки сжимают шею, давят, давят, а я все никак сдохнуть не могу. Я так хочу забыть, хочу больше не вспоминать. Потому что мне больно. Я ненавижу себя, ненавижу чёртово число, ненавижу. Я кричал, пока отец продолжал придавливать меня к кровати. Я молил его остановиться, перестать, остыть. Но меня лишь очередной раз ударяли за лишние слова. Он просил не говорить маме. Я пытался. Но сломался. Я помню как он провёл мерзкой рукой по подоконнику и скинул с него мои заколки. Я помню всё до деталей. Меня тошнит. Я хочу сдохнуть. Если бы можно было вырезать из памяти, из сердца этот кусок жизни, я бы это сделал. Воспоминания бьются об сердце, оно уже разбито на сотни осколков, но они продолжают падать, бить, убивать. Я больше не смогу полюбить, влюбиться. Не смогу. Я могу бегать от мыслей, бегать по кругу, бегать всегда. Но убежать не смогу 24.10. ненавижу.» Максим поджёг листок. Смотрел как плавится бумага, как горят надежды, как умирают воспоминания (на пару минут). А потом сгрёб пепел в баночку и плотно-плотно закрутил крышку, чтоб не сбежала боль и снова не впилась в кожу, и не протекла по венам к сердцу. Закурил нелюбимую сигарету. Просто так, чтобы туманила разум, заполняла гниющие пусто́ты. Максим поставил локти на колени, а спиной опирался на прикроватную тумбу. Он смотрел в своё отражение в зеркале напротив. Оно было длинным, на всю стену. Смотрел на себя и хотел выколоть глаза. Мокрые пятна на одежде, капли воды стекали по лицу, Максим их игнорировал. Карие глаза никогда не были такими тёмными, злыми, как сегодня. Сегодня он выглядел максимально неопрятно: дырки на поношенных носках, прокуренные вещи, мокрые от слёз или воды (?) глаза. Максу было плевать. Он затушил об ладонь сигарету. Ничего не почувствовал. Видимо, умер.