Жениться не модно (Любовь - это модно 2)

«Хлоп!» Громкий звук пощёчины эхом прокатился по стенам спальни. Ю Юй с недоверием уставилась на свою дрожащую ладонь, которую ещё пронизывало яркое ощущение боли от удара. Нин Юкай на мгновение отвернулся. На его скуле алел чёткий отпечаток ладони, свидетельствующий о том, что эта ладонь вполне себе сильная. Потом снова повернулся к ней, в его чёрных глазах не было ни капли гнева, они смотрели по-прежнему мягко и спокойно: — Успокоилась? — Я… Её губы дрожали, перед глазами расплывался облик мужчины, которого она постоянно ранила и который несмотря ни на что, всегда был рядом с ней. Почему он позволяет ей так поступать с ним? Потому что любит. Он смотрел на неё, не отрываясь, и не думал уходить, вызывая в ней безотчётный ужас и невольно заставляя включить, наконец, голову: — Я думала… это только сон. — Это не сон. Да, она помнила, как поехала навестить мать в последний раз, как была на похоронах, как собрала её прах и положила в урну. Всё было слишком правдоподобным и лишь подстёгивало её желание, чтобы всё оказалось только сном, но нет… Её глаза казались пустыми, словно она вдруг полностью утратила душу. Она оттолкнула его и как сомнамбула пошла в ванную. Нин Юкай последовал за ней и смотрел, как она залезает в ванну, а затем медленно садится. Совсем недавно ванной пользовались, и в ней оставалась влага, но ей было всё равно. Сейчас она настолько пропиталась горем, что оставалось только дождаться, пока она вся покроется плесенью и окончательно загниёт. Ю Юй сжалась в комок и обняла себя руками, прислонившись головой к холодному кафелю на стене. Это было выражение её беззащитности, достигшее предела: спрятаться в самом труднодоступном уголке и позволить плесени пожирать её. Прежде он не раз и не два находил её следы в самых глухих углах. Он наклонился и поцеловал горькую складочку между её бровей, сухие уголки глаз, губы, физически ощущая её боль. Ей больно, и ему тоже не лучше. — Юй, поплачь, а? Он взял в ладони её лицо и уговаривал нежно и бережно. Её губы тряслись, поплакать… Она и хотела бы поплакать, но… если она позволит себе расплакаться, значит признает, что всё случившееся — не сон, а реальность. И в этой реальности её самый важный человек ушёл… — Я… я не знаю… Я всегда думала, что однажды она выздоровеет, что однажды она посмотрит на меня и поймёт, что у неё осталась только я. Почему она бросила меня один раз, мало этого, она бросила меня и второй раз? Ей было так больно, казалось, ещё немного — и её просто разорвёт на куски. — Что я сделала не так? Почему я не нужна ей… она не любила меня… я никому не нужна… — Ты права, ты во всём права, — Нин Юкай обнял, не желая, чтобы она снова отвергала его, — Юй, ты нужна мне, разве мы не поженились? У тебя есть я, и у меня… тоже осталась только ты. Ю Юй широко распахнула глаза и посмотрела на него. Эти тихие чёрные глаза были переполнены такой грустью и мольбой, что её вдруг пронзила мысль: всё это время у неё по крайней мере была какая-никакая, но мать, а у него? Кто был у него, кроме неё? Но… она так устала. — Я не хочу любить… Это слишком мучительно… — Я знаю, — Нин Юкай обнял её ещё крепче, — Но ты не можешь не любить. «По крайней мере, не можешь не любить меня». — Я устала… — Люби меня, и ты никогда не устанешь, — он поцеловал её, — Я буду любить тебя сильнее, чем мама. «Я дам тебе всё, чего не дала она, только люби меня, пожалуйста. Я добьюсь твоей любви». Ю Юй почувствовала его безмолвную мольбу. Единственный раз в жизни она отдала всю свою любовь одному человеку, но в итоге получила в ответ только раны. Матери не нужна была её любовь, но этот мужчина, которого она не могла любить, неустанно твердил ей: он надеется, он нуждается в ней, он нуждается в её любви… Теперь ей остаётся любить только его, и только его она хотела любить. Она разрыдалась. Хрипло, надрывно, на пределе всех сил, с таким ожесточением, словно хотела излить в этом рыдании всю горечь, всю печаль и боль, скопившуюся в ней. Оставив ей слёзы, Нин Юкай потихоньку раздел её, открыл горячую воду и набрал ванну. Пока она плакала, он омыл её трепещущее тело, и она будто сбросила с себя остатки боли, а он безмолвно принял их на себя. Это испытание любви, и ради неё он его выдержит, ведь по сравнению с болью её сердца это такая малость, как капля в море. Он обнимал её, утешая, как ребёнка, целовал и чувствовал её хрупкую зависимость от него, впервые чувствовал, что они становятся по-настоящему близки. Пережив самое безнадёжное отчаяние, она наконец-то открыла ему своё сердце. Нин Юкай вытащил её из ванны, вытер, одел в простой банный халат и отнёс в постель. — Спокойной ночи. Завтра мы навестим твою маму, ладно? Он поцеловал её, но она была настолько измотана, что не смогла ответить и только слабо кивнула: — Ладно… Ю Юй уснула. Нин Юкай слегка отвернул в сторону ночник и в его приглушённом золотистом свете смотрел сверху на её обессиленную позу. Они оба устали, но он чувствовал себя полным сил. Его Юй наконец-то дала ему шанс, и пусть поводом к этому послужило непоправимое горе, но он был вынужден жестоко разбередить её раны, заставить открыто посмотреть ему в глаза и понять, что он есть у неё. Если ей нужен смысл жизни, он станет им; он надеялся, что смыслом её жизни станет он и только он. — Юй, я всё равно тебя переупрямлю. Нин Юкай улыбнулся. Шанс даётся тому, кто готов. Он думал, что готов. …… На следующее утро Ю Юй проснулась с заплывшими до страшноты глазами. Нин Юкай принёс ей влажное полотенце для компресса, потом помассировал веки; она только попискивала, как котёнок, пока он разминал пальцами опухшие веки. Наконец, она смогла разлепить покрасневшие глаза, но ко всему прочему у неё поднялась температура. Нин Юкай сварил её любимую жиденькую кашку, на сей раз она не говнялась и всё послушно съела, потом приняла жаропонижающее и вытянувшись в кровати, снова задремала. Через некоторое время температура спала, но она по-прежнему чувствовала слабость. Тем не менее, она сказала: — Я хочу сходить к маме… — Хорошо. Нин Юкай принёс одежду. Ю Юй была похожа на неодушевлённую куклу; позволив одеть себя, она даже не обратила внимания, насколько сочетаются по стилю предметы одежды. На этот раз Нин Юкай вызвал такси. Он закутал Ю Юй в шерстяное одеяло, донёс до автомобиля и сел вместе с ней на заднее сидение. Прах матери Ю Юй разместился на кладбище в Цзилун, * от Сичжи (большой парк в районе Новый Тайбэй, где располагался их дом) ехать не очень долго. (*Цзилун — портовый город восточнее Тайбэя, знаменит своим кладбищем, которое местные называют «Город памяти и любви», является одной из достопримечательностей Тайваня, которую любят посещать туристы. Кладбище примечательно тем, что там захоронена известная тайваньская певица Тереза Тенг, возле её позолоченного памятника постоянно звучат её песни). Они зажгли благовонные палочки и совершили обряд поклонения усопшей. На фотографии мать беззаботно улыбалась, как будто избавилась наконец-то от всех страданий, которые оставшимся жить людям ещё предстоит пройти. Глядя на её такое счастливое лицо, Ю Юй вновь расплакалась, теперь уже беззвучно. Нин Юкай держал её за руку, чувствуя, как она вздрагивает, и молчал. Вскоре от неподвижного стояния ноги у обоих затекли, и Ю Юй сказала: — Поехали домой. Нин Юкай коротко кивнул: — Хорошо. Он радовался, что так удачно арендовал этот дом, окружённый зеленью, вдали от суеты и городского шума, где, как не здесь залечивать душевные раны. Все эти дни Ю Юй, как в трансе, только ела и спала. В гостиной на полу так и валялись разобранные клавиатуры, и та разноцветная, которую он так и не доделал, но ему было всё равно. Они очень мало раз-говаривали, но такая покойная атмосфера казалась ему благом. Каждое утро, просыпаясь, он находил рядом безмятежно спящую Ю Юй, свернувшуюся клубочком, как замёрзший котёнок, и притулившуюся к нему, и он знал, что это не он во сне прижался к ней, это она неосознанно искала его, как опору, как островок безопасности. Это делало его счастливым, несмотря на горькую цену, заплаченную за это счастье. — Как там Юй, всё так же? –пару дней назад Ю Ми проявила беспокойство и позвонила ему. Нин Юкай ответил, и Ю Ми вздохнула: — Так больше не может продолжаться. Юкай только улыбнулся: — Это не имеет значения. Что бы ни случилось, я буду заботиться о ней. Он не особо хотел выздоровления Ю Юй. Если сейчас он чувствовал себя в их замкнутом мирке только счастливее, то пусть она остаётся в таком состоянии, лишь бы оставалась рядом и никуда не делась. Прошла неделя. Утром за окном пошёл дождь, и он проснулся от шороха капель по стеклу, а она продолжала спать, уютно устроившись возле его груди. Во сне она выглядела такой умиротворённой, такой родной, что это невольно зацепило тайные струны его души, и его рука сама собой тихонько проползла за её спину и коснулась мягкой и нежной кожи под хлопковой пижамой. Её тепло, как по проводам, побежало от кончиков пальцев через ладонь всё выше, захватывая всё его тело, порождая лёгкое покалывание. Наверно, именно так ощущается то, что обычно называют счастьем. Просыпаться каждое утро и первым делом видеть любимого человека, видеть, с каким искренним доверием и покорностью он прижимается к тебе, и ты чувствуешь, что в твоих объятиях покоится весь мир. Нин Юкай не шевелился, боясь разрушить безмятежность этого мгновения, но его здоровый мужской организм был не согласен бездействовать, когда в объятиях нежится такое сладкое, тёплое, мягкое, вкусное и ароматное… как тофу. Несмотря на многолетнюю жизнь аскета и систематическое подавление низменных желаний, природа брала своё, и в утренних желаниях не было ничего неправильного. Он попытался высвободиться, но как ни старался двигаться осторожно, они соприкасались слишком во многих местах, и не разбудить её не получилось. Ресницы Ю Юй дрогнули, она медленно открыла глаза и увидев его, улыбнулась: — Доброе утро. Нин Юкай удивлённо раскрыл глаза, он уже забыл, когда она улыбалась, и уже дней десять не видел такого ясного и радостного выражения на её лице, с которым она зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Сколько времени? — Десять часов. Нин Юкай продолжал обнимать её, чувствуя, как сильно начинает биться сердце. Она медленно потянулась, без малейшего сопротивления и даже начала устраиваться поудобнее в его объятиях и вдруг резко проснулась: — Десять часов? Какой сегодня день? Я ещё в отпуске? Или мне надо на работу… Нин Юкай успокаивающе погладил её: — Ты брала восемь дней отпуска для похорон, плюс ещё два выходных, у тебя в запасе ещё целый день отдыха. — Да… Она медленно выдохнула и задала новый вопрос: — Какое сегодня число? Он назвал дату, её глаза широко распахнулись от неожиданности, и она выдохнула: — Так много дней прошло… Нин Юкай улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал в лоб: — Ты вернулась. Да, она вернулась и больше не будет погружаться в скорбь, застилающую от неё весь мир. Его поцелуй был почти невесомым, но очень нежным. Подняв глаза, Ю Юй встретила его прозрачный как вода, чистый взгляд, и от этого лёгкого поцелуя у неё невольно забилось сердце. В его прекрасных, утончённых чертах проявлялось огромное мужество и решимость. В то время, как она погрузилась в апатию и существовала, словно живой труп, он был рядом и занимался всеми её делами, поддерживал её. Она знала… всегда знала, как он любит её. И это знание согревало её. Но в следующую секунду она напряглась, и её бледные щёки залились жарким румянцем. Они лежали достаточно плотно друг к другу, и Ю Юй совершенно отчётливо ощутила, как в её бедро упирается что-то очень твёрдое и горячее… — Как хорошо… — медленно выдохнула она. — Что хорошо? — не понял Нин Юкай. — Хорошо, что у тебя всё в порядке. Всё это время они спали в одной постели как-то неправильно, она готовилась, прихорашивалась, намывалась, окропляла себя духами, а этот муж-чина просто спал и в ус не дул. Она засмеялась: — А я ещё думала, что вышла замуж за господина Лю. (Имеется в виду герой стихотворного сборника «Жизнеописание господина Вью Лю», имя Вью Лю переводится как «Пять ив». Авторство принадлежит поэту династии Цинь Тао Юаньмину (365-427 н.э.). В целом образ господина Лю — это благородный отшельник с высокоморальными устремлениями. Это пример литературы так называемого «запрета на любовь»). Шутки шутками, но ни один мужчина в мире, даже с таким идеальным характером, как у Нин Юкая, не потерпит, чтобы его жена подвергала сомнению его способности в этом аспекте. Он обеими руками схватил её запястья, немедленно перевернул её и подмял под себя, крепко прижав её распластанные руки к кровати. Такие неожиданные изменения заставили Ю Юй широко открыть глаза: — Что… что ты делаешь? Она чуть не подавилась слюной. Нин Юкай был одет в пижаму, но во сне ворот расстегнулся, обнажив крепкую грудь. Она словно впервые видела мужчину, который за это время уже успел примелькаться. Из-под спутанной чёлки на неё смотрели глубокие чёрные глаза, сверкающие диким жаром. Всё в его облике — прямой нос, чувственно изогнутые губы, даже кадык, пульсирующий на шее вслед за дыханием — всё источало обжигающую сексуальность, и если бы её руки не были прижаты к кровати, Ю Юй не знала, что бы она с ним сделала… Её чувствительная кожа покрылась мурашками, у неё не было сомнений, что он хочет её, исходящий от него жар бросил её в пот. Да, она не права, не стоило принимать леопарда за кролика, не пора ли уже признать это? — Ты… — Что ты будешь на завтрак? — Что? Хорошо, что она сейчас не видела себя в зеркало, какое глупое у неё было лицо. Её ошарашенный вид с широко раскрытым от изумления ртом заставил Нин Юкая улыбнуться. Он отпустил её руки и собрался уйти в туалет, но неожиданно оказался повержен на кровать, а она оказалась на нём верхом. — Давай-ка полежим. — Что? Хлопая глазами, Нин Юкай увидел сверкнувшую в её глазах решимость. Потом она резко спрыгнула с кровати и направилась в ванную; перед тем, как войти, она обернулась и предупредила: — Не вздумай встать, иначе тебе крышка. Ладно. Нин Юкай послушно лежал, пытаясь использовать это время, чтобы усмирить взбунтовавшуюся плоть, но не ожидал, что она вернётся со стаканчиком и флаконом ополаскивателя для рта. Он и пикнуть не успел, как она уже отвинтила колпачок у флакона с синей жидкостью и поднесла к его рту: — Прополощи рот. Её убийственный взгляд не предполагал отказа. Нин Юкай безропотно прополоскал рот, удаляя специфический утренний запах, а она поднесла ему стаканчик и приказала: — Сплюнь.