I'll find you at dusk

По мрачному, плохо освещенному коридору психиатрической лечебницы Аркхем, громко постукивая каблуками, гордо и чинно вышагивала Рита Менских. В руках девушка несла белую картонную папку — личное дело самого опасного и непредсказуемого злодея Готэм-Сити. Она держала её крепко, словно кто-нибудь мог выскочить из тёмного угла и выхватить папку из её изящных рук. Менских прошагала до конца коридора, в часто мигающем свете стеклянных ламп, повернула на лево и, не удосужившись даже постучать, схватилась за ручку металлической двери и потянула её на себя. — Ты стала уделять Джокеру слишком много времени. Я ведь могу подумать, что ты успела в него влюбиться, — ровный и глубокий голос, полный скрытой угрозы разнесся по погруженной до этого момента в тишину комнате. Мужчина лет сорока-сорока пяти, в белом медицинском халате, накинутом поверх кроваво-красной рубашки замолк, оторвав свой взор от разглядывания бумаг, кипой лежащих на столе и обратил всё своё внимание на только что вошедшую девушку. Менских сморщила носик, выказав свое раздражение и, выпрямив и без того прямую спину, прошла в середину кабинета и самоуверенно уселась напротив мужчины в кресло, отделанное кожей. — Не говори ерунды, отец, — проговорила девушка с холодом и весьма грубо швырнула папку на стол. Здесь за её сохранность ей волноваться не приходилось. Это её территория и её отца, разумеется, — Рита взглянула на мужчину, который, в данный момент, пристально наблюдал за ней, опустив подбородок на сложенные домиком руки. В тусклом свете лампы прищур девушки делал её ещё больше похожей на кошку. — У меня чисто профессиональный интерес, — добавила Менских уже смягчившимся голосом, словно в нём оттаял лёд. При лицезрении лица отца, которое уже успела покрыться морщинами старости, Рита сделалась задумчивой, как и её мимолётная улыбка, украсившая лицо. — Врать ты всё-таки не научилась, — с полным спокойствием констатировал Владимир, серые глаза которого заискрились хитринкой. Свою дочь он знал как облупленную и заинтересованность Джокером у Риты была вполне серьезная, ведь он читал это по её глазам и, тем более, ему самому было знакомо это чувство… Чувство, когда хочется поиграть в доктора со своим пациентом, тем более, таким диковинным, как Клоун-Принц… Однако, любитель белого грима и изощрённых убийств интересовал Владимира чуть меньше, чем его маленькую принцессу. Тем более, у мужчины в данный момент были и свои «игрушки», правда, пока разбросанные по миру. Но это ничего. Хороший доктор ведь не оставит своих пациентов? Пока Владимир пребывал в своих мыслях, Менских медленно постукивала по поверхности дубового стола пальчиками, отбивая замысловатый ритм. Рита нервничала. Её всегда выводили из себя замечания отца, в контексте указывающие на то, что она, всё-таки, ещё не готова потягаться с ним в психологии, как и во множестве других наук. — Ты ведь понимаешь, что он вскоре сбежит? — Владимир откинулся на спинку кресла и устало потёр переносицу. Глянул на время — без пяти полночь. Это далеко не самое лучшее время для семейных бесед, но мужчине необходимо было выяснить степень зависимости дочери от Джокера. Позволить заиграться этим клоуном своей собственной дочери он не должен. Он такого не допустит. Никогда. — Я знаю, — ровно проговорила в ответ Рита, медленно склонив голову на бок, — И я помогу ему сбежать, — таинственно и воодушевленно продолжила она, и сидящий напротив мужчина с наигранной заинтересованностью вскинул бровь. — И после мы сможем продолжить игру на его территории. Это ведь куда интереснее, чем в душной и мрачной камере. Правда? — Хочешь перейти на территорию хищника? — Владимир не сдержался и рассмеялся в голос. Иногда его дочь превращается в смешную, неопытную девицу с клубком наполеоновских планов в голове. Это одновременно и смешит и беспокоит… — Кто из нас «хищник» ещё вопрос, — вмиг лицо Риты приобрело жестокие черты: скулы заострились, в глазах блеснуло недоброе пламя. Девушка прошлась ноготками по отполированной поверхности, словно когтями и сжала ладони в кулаки. «Быстро теряет контроль… Слишком быстро» — в очередной раз отметил про себя Владимир с большим недовольством, можно даже сказать разочарованием. — И вообще не лезь не в свое дело, — тем временем, прошипела словно змея Менских, склонившись над столом, будучи в душе крайне задетой словами близкого человека. Она многое могла простить, но только не то, что её недооценивают. Её и её способности. — Лучше следи за своим зоопарком, — спустя пару минут молчания, успокоившись и вернувшись в прежнюю колею непоколебимости, продолжила брюнетка и не без издевки дополнила: — Бедная Маккенлейн не выдержала. Смотри как бы остальные не сдались. Иначе придется начинать всё с нуля. — Т-с-с… — мужчина приложил указательный палец к губам, призывая Менских к тишине. По-доброму усмехнулся, сложив тонкие, как у дочери губы в полоску. Хотел было что-то произнести, но как только приоткрыл рот, над потолком загорелась пожарная сигнализация, издавая при этом громкий визг, оповещающий присутствующих об опасности. Отец и дочь удивлённо переглянулись от неожиданности и внезапности шума, а после подняли головы, наблюдая за красным светом залившим кабинет. — Хм, быстро рыцари примчались за своим королём, — с толикой восхищения произнёс Владимир, самоуверенно подмигнув брюнетке и даже не собираясь покидать насиженное место. Однако, пистолет из-под стола мужчина всё же достал и аккуратно положил его поверх какого-то документа. Недавно успокоившаяся Рита тяжело задышала от гнева. Пульс её участился, ноздри вздулись. Дружков Джокера она так рано не ждала и теперь её грандиозный план катился в тартарары. Девушка фыркнула, дерзко вытянула руку вперёд и схватила пистолет отца. Вскочила с кресла, подобно разозленной фурии и умчалась прочь из кабинета, громко хлопнув на последок дверью. В коридоре, по которому шагала Менских, было пусто. Она находилась на третьем этаже, а всё веселье, судя по истошным предсмертным воплям и не смолкающим ни на секунду автоматным очередям, происходило на втором, там, где и находилась камера Клоуна-Принца Готэма. — Чёртов Фрост! — сквозь плотно сжатые зубы с ярой ненавистью вымолвила Менских, чувствуя как жалобно ноет сердце в её груди от мысли, что она упустила Клоуна из своих рук. — Не мог позже явиться, ублюдок, — вновь продолжила свою тираду брюнетка, снимая пистолет с предохранителя и, не задумываясь, стреляя в попавшегося ей на пути мужчину в безобразной клоунской маске и автоматом наперевес. Последний, видимо замешкался, не ожидая от хрупкой девушки подобного, за что и поплатился. Рита ловко перешагнула через развалившееся на полу тело, ускорила шаг, от чего белый халат слетел с её плеч, а после скрылась за неприметной дверью. Заперла её ключом, который предусмотрительно торчал из замка. В маленьком помещении, с бетонными стенами, потолком и полом стоял всего один металлический стол, заставленный множеством компьютеров и экранов, отображающих каждый потаённый уголок психиатрической больницы. Менских подошла к столу, с силой оттолкнула кресло на колесиках в сторону и, нагнувшись к экранам, стала хищно наблюдать за тем, как Готэмский Король Преступного мира в окружении своих ребят садится в чёрный джип с тонированными стеклами. «Придется придумывать новую игру…» Менских сжала зубы, и стиснула пистолет в руках. *** Амелия ненавидела похороны. Мрачная церемония, окутанная ореолом смерти и обречённости, пугала её до дрожи в коленках и вызывала рвотный рефлекс. Гроб казался холодным и манящим к себе. Когда она смотрела на него, у Спенсер создавалось впечатление, что он взывает к себе и тянет её невидимыми глазу ниточками, как тряпичную куклу. Похоронные цветы и венки, без которых не проходила ни одна церемония, тоже были тёмными и, несмотря яркие краски, Амелия была твёрдо убеждена, что эти атрибуты не делают похороны царственней и величественней. Наоборот, они лишь в очередной раз доказывали, что всё яркое, светлое и живое рано или поздно будет принадлежать рукам смерти. В свои юные годы Амелии довелось побывать на одной единственной похоронной процессии — на похоронах своей родной тёти, которая умерла, так и не успев состариться и как следует прожить свои дни. Эта потеря оказалась для Амелии очень болезненной и горькой, а то, как она собственными руками бросала на деревянную, гладко отполированную крышку гроба рыхлую, влажную горстку земли, навсегда отпечаталось в её памяти. Именно в эти раздирающие душу минуты Спенсер в слезах и с трепещущим сердцем в груди молила Бога, чтобы он защитил её от подобных церемоний и, самое главное — потерь, так нещадно сжимающих душу и тело. И, вроде бы, вселенная была к ней благосклонна, но, как оказалось, всего лишь до определенного момента. — Когда я умру, меня похоронят в розовом гробу, а сверху положат жёлтые лилии, — с улыбкой протянула светловолосая Маккенлейн ловко закидывая в ротик кусочек воздушного пирожного. — Я буду лежать в нём, как Белоснежка из сказки, а вы будете стоять и радоваться тому, что наконец избавились от такой занозы как Сара Маккенлейн. — Ух, какого ты, оказывается, плохого мнения о нас, подруга, — с наигранной обидой протянул Дэнис, щёлкнув девушку по носу. Несмотря на то, что друзья отмечали такой радостный праздник, как день рождения Сары, они вдруг принялись рассуждать о смерти, гробах и Боге. Наверное, потому что тогда смерть казалась им такой далёкой и чужой, ведь они ещё так молоды и полны сил… — А почему гроб розовый? — сквозь полуулыбку поинтересовалась Спенсер, в голове которой этот цвет совсем не укладывался в общую мрачную картину. Амелия глотнула чаю из кружки и выжидающе уставилась на подругу. — А потому что я так хочу… Воспоминание, которое очень не кстати пронеслось в голове, пронзило сердце Амелии, словно игла. Она не знала, в шутку ли тогда говорила Сара или всерьез, да это уже не имело особого значения. Похороны Сары Маккенлейн прошли тихо и скромно, без лишнего внимания и суеты. «Саре это всё точно бы не понравилось» — опечаленно констатировала Амелия, стоя редом с гробом усопшей. Весь день, не отходя от гроба, горько рыдала мать девушки, близкие и друзья семьи подходили поочерёдно и выражали свои соболезнования. И Амелия знала, что только единицам из этих людей было действительно жаль бедную Сару, ведь никто из них не знал её настоящую. И даже Спенсер, получается, не знала, раз не смогла уберечь подругу от рокового шага? Да. Так, к сожалению, в жизни бывает. Мы можем знать, какой напиток нравится нашим близким, их любимый цвет и предпочтения в одежде. Мы можем обедать в одном и том же ресторане или кафе, разговаривать практически синхронно, но, при всём при этом, мы зачастую забываем заглядывать в их внутренний мир, в самую душу, где скрываются самые потаённые страхи, желания и мысли. По крайней мере, у Амелии с Сарой получилось точно так же. Растворилась в своих проблемах, совершенно позабыв про существующую реальность и подругино: «У меня всё отлично», раздающееся через динамик телефона, легко убеждало Спенсер в том, что в отличии от неё, у её близких всё хорошо и чудесно. Её мозгу было вполне достаточно этих слов, чтобы не углубляться в чужую жизнь и продолжать разбираться в своей. И теперь Амелия об этом жалела, совесть грызла её подобно голодной собаке, усердно поедающей кость. Но кусать локти сейчас было глупо и поздно. Единственное, что сейчас оставалось, это вымаливать прощение за свою слепоту у духа Маккенлейн, который непременно должен был быть с ней рядом в этот трудный и нелегкий для неё период. *** Амелия захлопнула входную, недовольно скрипнувшую, дверь и, бросив тяжёлую связку ключей на тумбочку, медленно сползла по стенке, испустив при этом вымученный вздох. Она дома. Уставшая, голодная, измученная и совершенно опустошенная, подобно стеклянному графину, в котором раньше хранилось вино — её эмоции. И их теперь нет, наверное, как и её самой, ведь Амелии казалось, что её душа осталась где-то там, на мрачном кладбище, похороненная под грудой сырой земли вместе с охладевшим телом её маленькой Сары. Спенсер с трудом стянула сапог. Затем второй. Руки совсем не слушались, были слабые и холодные. Амелия мотнула головой, прогоняя прочь темную пелену слёз перед глазами. Когда она с Дэнисом летела в Берлин, она не смела плакать, не желая казаться слабой. В доме Сары не сдержалась и зарыдала в крошечной ванной Маккенлейнов, при виде убитой горем матери подруги, но и там не до конца выплеснула свою горечь. Наспех сполоснув лицо холодной водой из-под ржавого крана, Амелия выбралась из своего убежища помогать бедной старушке с её хлопотами. И всю церемонию она мечтала поскорее оказаться дома и завыть в голос от горя, подобно волчице. И вот она дома. Плачь на здоровье, круши и ломай мебель, выплескивай свою боль наружу. Но слёзы отчего-то не торопились наружу, застыв где-то внутри. Амелия поднялась, опираясь на стену, и неторопливо поплелась в гостиную, на ходу стаскивая с себя пальто и шарф. В гостиной, как и во всём доме, было мрачно и сыро. В воздухе витала беловатая дымка, и ужасно пахло никотином. — Молли снова курила, — констатировала очевидное Спенсер, завидев на столике пепельницу с выкуренными сигаретами и тёмно-синюю зажигалку своей матери. Брюнетка бросила пальто на болотного цвета старенький диван и, подойдя к окну, раздвинула тяжёлые портьеры цвета мокрой земли. Взялась за ручку и настежь распахнула окно, пропуская внутрь холодный и влажный Готэмский воздух. На улице было пасмурно, с неба сыпал мелкий осенний дождь. Амелия прошла на кухню, поставила кипятиться чайник и подошла к окну, желая распахнуть и его, дабы проветрить и это помещение. Но помедлила и встала словно выкопанная возле подоконника, завидев небольшую картонку на её поверхности. Взяла вещицу в руки, принялась читать. Та, к огромному удивлению Спенсер, оказалась визитной карточкой самого Брюса Уэйна…