Лучше, чем жизнь первая и последняя...

На входе их встречает улыбчивый администратор. — Добрый вечер, мистер Леншерр. Вы сегодня с другом? Его взгляд всего на секунду задерживается на их переплетенных пальцах, но этого оказывается вполне достаточно, чтобы Эрик мягко высвободил руку. И почему всем есть до них дело? — Да. Мой столик свободен? — Конечно, как и всегда. Проходите, пожалуйста. В одном из старейших ресторанов Нью-Йорка столики заказывают за пару недель, но, по всей видимости, Эрик может позволить себе такую привилегию. Чарльз никогда не испытывал нужды в деньгах, но даже он не позволял себе подобным образом кичиться своим состоянием. Возможно, дело в том, что к хорошей жизни он привык с детства и не чувствует в себе потребности самоутверждаться таким образом. Интересно, а когда разбогател Эрик? И как вообще сложилась его судьба в этом мире? В «Дельмоникос» Чарльзу раньше бывать не доводилось, как-то случай не представился, поэтому он с интересом осматривается по сторонам. Огромные низко висящие люстры с искусственными свечами кажутся ему слишком помпезными, ярко-красная обивка стульев — аляповатой, а изображенные на огромном панно завсегдатаи ресторана явно недовольны отсутствием на нем дорогого костюма. Ну и подавитесь своими сигаретами, господа снобы... Ох, какой же бред иногда лезет в голову. Любимый столик Эрика обнаруживается в самом углу зала. Закрепленный за столиком официант тут же подает им меню. — Мистер Леншерр, желаете, как и всегда, начать с амонтильядо? А может официант закреплен не за столиком, а лично за Эриком. — Да, спасибо. Чарльз? — Апельсиновый сок, пожалуйста. Эрик хмыкает в ответ на его выбор, но никак его не комментирует. На самом деле Чарльз с удовольствием вместо аперитива попросил бы бутылку виски, но в сложившейся ситуации это явно плохая идея. Напитки приносят быстрее, чем он успевает ознакомиться с перечнем закусок. И это при том что не менее половины столиков в зале заняты! Эрик даже не пытается открыть меню, явно знает все его содержание, поэтому Чарльз решает не заставлять присутствующих ждать и не заморачивается выбором наиболее подходящего блюда. — Я попробую ваш фирменный «черный и красный» стейк, — насколько он помнит, это блюдо является изюминкой здешних поваров. — Отличный выбор, сэр. Мистер Леншерр? — Пожалуй, я присоединюсь к своему другу. И подайте нам бутылку Каберне Совиньон. — Как будет угодно, — с легким поклоном официант удаляется. — Часто здесь бываете? — Чарльз делает глоток сока и смотрит на собеседника. — Периодически, — Эрик залпом выпивает свое крепленое вино, — и мы вроде как договорились перейти на «ты». Чарльз этот момент в их разговоре как-то пропустил, но даже не думает спорить — чем меньше между ними преград из условностей, тем лучше. — Уютное местечко, — у него все еще не было возможности придумать какие-то интересные темы для обсуждения, а импровизировать в компании Эрика получается откровенно плохо, поэтому чувствует он себя не слишком уютно. — Чарльз, у меня складывается впечатление, что ты очень хочешь задать мне какой-то вопрос, но отказываешь себе в этой малости. Прошу, не сдерживайся. Ах, какое щедрое предложение от зазнавшегося инвестора, мистер Леншерр. Великодушный вы сукин сын. — Я бы хотел сначала попробовать стейк, а уж потом переходить к серьезным разговорам. А то если тебе не понравятся мои вопросы, этот любезный официант вытолкает меня взашей. — Уговорил, — Эрик с усмешкой теребит ножку бокала. — Ты давно живешь в Нью-Йорке? — Да, лет с шести. Мои родители переехали из Польши незадолго до начала войны. Отец вовремя успел заметить появившиеся в обществе настроения и решил, что его еврейской семье следует держаться от всего этого как можно дальше. Так мы и оказались в Нью-Йорке. А ты откуда? — Из Вестчестера, — Чарльз отвечает машинально, тем временем обдумывая только что услышанную информацию. Так вот каким бы стал Эрик, если бы нацисты не убили его семью? — В самом деле? Я на прошлой неделе купил там особняк. Только вчера переехал. Эрик делится с ним, совершенно незнакомым для себя человеком, информацией так легко, что у Чарльза начинает ныть сердце. Как же удивительно видеть его таким спокойным, расслабленным, не обремененным бесконечным чувством вины и ответственности. Но как бы ни была хороша картинка, она не имеет никакого значения для настоящего — необходимо заставить Эрика все вспомнить. — Целый особняк? Наверное, у тебя большая семья. — Нет, я живу один. Просто всегда мечтал иметь огромный дом. Ты бы знал, как здорово чувствовать себя в нем полноправным хозяином, свободно распоряжаться таким большим пространством, ни в чем себя не ограничивая. — Пожалуй, — Чарльзу с трудом удается подавить смешок, — я могу себе представить нечто подобное. Их разговор ненадолго прерывает подошедший с заказом официант. Чарльз не отказывает себе в удовольствии как можно скорее попробовать кусочек покрытого угольной корочкой мяса. На секунду он прикрывает глаза и невольно облизывается, запивая стейк глотком вина. Что ж, если здесь вся кухня настолько волшебная, он начинает понимать, почему Эрик является завсегдатаем «Дельмоникос». — Неплохо, правда? — попробовав свою порцию, произносит Эрик. — Божественно. Отныне за стейком я буду ходить только сюда, — Чарльз осознает свою ошибку, только наткнувшись на удивленный взгляд Эрика. Черт, он успел забыть, что в этом Нью-Йорке у него скромная и малооплачиваемая профессия. — Можешь себе это позволить? — Зачем нужна зарплата, — придумывает он на ходу не слишком гладкое оправдание, — если ты не собираешься всю ее тратить в начале месяца? — Действительно, — посмеиваясь, Эрик вновь переключает свое внимание на мясо. А вот Чарльзу есть хочется все меньше. Он задумывается о том, что сейчас они закончат ужин, мило попрощаются, а потом? Нужно не просто как-то продлевать это очаровательное знакомство, а более активно продвигаться в реализации своего плана, но, как назло, конструктивных идей в голове нет. Чарльз относится к сложившейся ситуации практически как к боевому заданию. Ему хочется провести собрание оперативной группы, состоящей из Хэнка и Рейвен, и обсудить наиболее подходящую стратегию. Потому что нельзя сейчас основываться исключительно на предположениях. И уж тем более ему страшно думать, что Эрик не просто запрятал воспоминания о своей жизни в самый глубокий уголок подсознания, а стер их подчистую. В конце концов, тот же умудрился загнать себя в кому и построить в голове вполне автономный город. Кто знает, что он еще мог сделать со своим разумом? Чарльз делает пару больших глотков из своего бокала и пристально смотрит Эрику в глаза. — Скажи, а тебя никогда не посещала мысль, что вся эта жизнь ненастоящая? Что ты был рожден для чего-то принципиально иного? Эрик аккуратно кладет вилку на край тарелки и смотрит на Чарльза в ответ. — Наверное, каждый человек хоть раз в жизни задумывался о чем-то подобном. Но не скажу, что эта мысль меня когда-то сильно интересовала — мне нравится моя жизнь со всеми ее проблемами и радостями. — Понимаю. Но представь, что в каком-то другом мире ты мог бы обладать совершенно удивительными способностями, которых ни у кого больше нет. Стать больше, чем человеком. Возможно, даже сплотить возле себя целое Братство из уникальных существ. Чарльз специально использует термины, которые всегда употреблял Эрик, проверяя его реакцию. Он надеется увидеть хотя бы проблеск узнавания в светлых глазах. — Ты говоришь про какие-то суперсилы? Как у Супермена? — Что-то вроде того, — соглашается Чарльз, — как насчет управления металлом? Хотел бы иметь возможность одним взглядом поднять эту вилку? — Вилку? — Эрик удивленно вскидывает брови, бросив взгляд на упомянутый столовый прибор. — И зачем бы мне это делать? Какая может быть польза от перемещения по воздуху вилки? Чтобы воткнуть ее кому-то в глаз, разумеется. Каждый развлекается как может. — Необязательно вилку, что угодно, состоящее из металла. Одним взглядом перемещать эти предметы, изменять их форму, может, даже управлять магнитными полями. — Звучит чрезмерно фантастично, — с сомнением замечает Эрик, — а какой бы способностью хотел обладать ты? — Телепатия, — Чарльз даже не задумывается над ответом. Он может любить и ненавидеть свой дар, но отказавшись от него однажды, никогда не планировал повторять подобный эксперимент. — Ого! Это уже поинтереснее перемещения вилок. Но думаю, что подобная фантазия может существовать только на страницах какого-то второсортного комикса. Я бы не хотел жить в мире, где есть такие способности. — Почему? Эрик хмурится, наливает себе еще вина, а потом неожиданно выпивает его в несколько глотков, даже не поморщившись. — Потому что люди не готовы к сосуществованию с другим видом, имеющим подобные эволюционные преимущества. Сам посуди, умея управлять металлом, можно построить дом, а можно направить в нужную тебе сторону, скажем, пули или ракеты. То же самое и с телепатией: кто запретит человеку, который может любому залезть в голову, внедрять свои честолюбивые мысли другим? — Но ведь никто не говорит, что все мутанты будут использовать свои способности во зло. — Мутанты? Ну, допустим. Естественно, среди этих самых мутантов найдется немало тех, кто захочет помогать людям и изменять их мир к лучшему. Но и социопатов будет хватать. И кто тогда сможет им противостоять? Обычные люди? У них не останется ни единого шанса. Следовательно, в рядах мутантов наметится раскол, им придется воевать друг с другом. И, конечно, в ходе этих стычек и разборок постоянно будут страдать люди. — В процессе озвучивания своих мыслей Эрик становится все более эмоциональным, на его лице проступает знакомое Чарльзу выражение человека, который точно знает, что его точка зрения единственно верная. — К тому же даже добрые и правильные мутанты не всегда смогут запретить себе использовать силы ради мести или же достижения своих целей. Если ты можешь превращать медь в золото, то позволишь ли своим детям голодать или же обеспечишь им хорошую жизнь, тем самым подрывая экономику государства, в котором живешь? Проведя рукой по волосам, Эрик берется за бутылку и с сожалением ставит ее, пустую, обратно на стол. Возле них, будто из воздуха, материализуется официант. — Повторить, мистер Леншерр? Эрик бросает взгляд на Чарльза, тот пожимает плечами. Сам он выпил всего два бокала, большая часть вина досталась Эрику. — Да, принесите еще одну. Дождавшись, когда официант поставит на стол новую бутылку, а Эрик разольет вино по бокалам, Чарльз снова возвращается к интересующей его теме и спрашивает: — Хочешь сказать, что у такого общества не будет нормального будущего? — Почему же? Когда-нибудь будет. Вопрос только в том, какую цену придется заплатить и людям, и твоим мутантам, пока они научатся друг с другом сосуществовать. В рамках мысленного эксперимента такой мир — настоящий рай для социолога. Но я бы точно не хотел жить в постоянном страхе за себя и своих близких. Что ж, по крайней мере Чарльз получил хоть какие-то ответы. Но это нужно обдумать, чтобы предпринимать дальнейшие ходы — он все еще не видит на доске всех фигур. — Интересная у тебя точка зрения. Нестандартная. — Разве? — пожимает плечами Эрик. — Не вижу ничего необычного в желании жить нормальной жизнью и иметь рядовые проблемы. — А вот мне всегда хотелось чего-то большего. Никогда не умел довольствоваться малым и признавать полумеры. Это касается абсолютно всего, что входит в сферу моих интересов. Или, если угодно, всех. Произнося это, Чарльз открыто смотрит Эрику в глаза, даже не пытаясь сделать вид, что в его словах нет подтекста. Насколько бы Эрик не изменился, живя жизнью обычного человека, Чарльз помнит, как можно добиться от него желаемого. Тот его не разочаровывает. — И как далеко ты хотел бы зайти в своей жажде большего? — До самого конца. Несколько секунд они неотрывно изучают друг друга. Эрик первым отводит взгляд. — Пожалуй, я должен это обдумать. Не возражаешь? Чарльз улыбается и слегка разводит руки, как бы демонстрируя, что у Эрика есть все время мира на обдумывание этого предложения. — Конечно. У тебя будет возможность сделать это до интервью. — Какого интервью? — Поскольку твои ребята не пустили меня на пресс-конференцию, было бы справедливо получить от тебя полноценное интервью. В качестве компенсации. — Никогда не упустишь своего? — в глазах Эрика появляются смешинки. — Не в моих правилах. — А разве ужин не является достойной компенсацией? — Только за то, что я несколько часов полировал задницей кресло в твоем холле. Отсутствия необходимой мне информации он не искупает. — Наглый ты, Чарльз, — теперь улыбка затрагивает не только глаза Эрика, но и его губы, — но я почему-то не против. Как насчет послезавтра? На утро у меня дела не запланированы, так что могу отправить за тобой машину, скажем, в девять часов. Согласен? — Да, отлично, — Чарльз улыбается, довольный назначением новой встречи, и все еще не осознавая, в какую ловушку он сейчас себя загоняет. — На какой адрес? — Эрик достает записную книжку, намереваясь записать ответ. Вот же черт! За весь этот суматошный день Чарльз так и не удосужился выяснить, где он живет. А тем временем Эрик поднимает на него глаза, не понимая причины заминки. Приходится импровизировать. — Знаешь, я иногда остаюсь работать до поздней ночи и сплю в редакции, сам понимаешь, в нашем деле без вдохновения никуда. — По лицу Эрика видно, что он как раз совсем не понимает подобного отношения к личному комфорту. — Если нетрудно, оставь мне свой номер. А я завтра вечером позвоню и скажу, откуда меня забрать. — Хорошо, — пожав плечами, Эрик быстро пишет номер телефона на листке, а затем вырывает его из записной книжки и протягивает Чарльзу. — Мой личный. На секунду их пальцы соприкасаются, и Чарльз с трудом сдерживается, чтобы не схватить Эрика за руку. — Спасибо, Эрик. — Не за что. Пока Эрик подзывает официанта и просит счет, Чарльз бережно убирает листок во внутренний карман пиджака. Пусть и не этого он ожидал от их встречи, но разговор оставляет приятное послевкусие. Манипулировать людьми без телепатии сложно, но все еще возможно. Особенно таким Эриком, не ожидающим от каждого нового знакомого ножа в спину. Когда они выходят из ресторана, на улице оказывается внезапно прохладно, и Чарльз невольно ежится. Эрик это движение замечает. — Тебя подвезти? — Нет, спасибо. Хочу немного прогуляться. Было приятно провести с тобой время. — Взаимно, Чарльз, — Эрик смотрит на него выжидающе, будто хочет сказать что-то еще, но Чарльз ему такой возможности не дает. Успеется. — Доброй ночи, Эрик. — Доброй ночи. Отвернувшись, Чарльз секунду оценивает направление, а потом решает отправиться в сторону Парк авеню — пока еще треклятая редакция «Эсквайра» остается единственным местом, где хоть кто-то его помнит и знает. Если и можно разведать о том, где находится его дом или квартира, то только там. Отойдя от ресторана на пару кварталов, Чарльз достает бумажник и печально пересчитывает оставшиеся в нем деньги. Увы, с утра их магическим образом больше не стало, наоборот, из-за обеда и поездки на такси сумма уменьшилась. Это очень плохо. Имеющихся денег ему не хватит даже на номер в самом дешевом отеле, по крайней мере, уж точно не на Манхэттене. Наверное, можно поискать какую-то клоаку на другом конце города, но Чарльз так устал, что не выдержит сейчас поездки на метро, а для такси лишних денег тем более нет. Да и не знает он адресов дешевых отелей — никогда не доводилось в них останавливаться. Ладно, в конце концов, можно дождаться открытия редакции на какой-то лавочке в парке. Давненько ему не приходилось не спать всю ночь после такого насыщенного и напряженного дня, но молодое тело должно выдержать подобные нагрузки с легкостью, а мозгу все это просто придется пережить. Бывало и хуже. Вечерний город пахнет пылью и свежим ветром с пряной цветочной нотой. В одном из самых оживленных районов жизнь замирает не раньше четырех утра, да и то ненадолго: тут и там Чарльзу попадаются небольшие группки молодежи, по дорогам деловито снуют машины. Городские виды очаровывают, заставляя позабыть обо всех проблемах. Сколько лет он вот так не ходил по Нью-Йорку, не вслушиваясь по привычке в обрывки чужих мыслей, а полностью погрузившись в собственные? Наверное, никогда. Спустя час Чарльз добирается до Мэдисон-сквер и тяжело опускается на широкий парапет, окружающий фонтан. Из-за усталости за время прогулки мечтательные мысли в его голове сменились более прагматичными. И теперь он думает о том, что поскольку путешествие затягивается на неопределенный срок, необходимо не только узнать адрес своего жилища, но и позаботиться о деньгах. Чарльз не знает, по какой схеме обычно платят журналистам. Оклад? Гонорары за статьи? Нужно будет выяснить это утром и выбить из мистера Рендалла какую-то приличную сумму. У Чарльза есть пара идей насчет того, как именно это сделать. Время ползет со скоростью улитки, а спать хочется все сильнее. Он то и дело бросает взгляд на огромные часы, светящиеся на Метлайф-тауэр, но стрелки движутся ужасно медленно. А между тем Эрик, наверное, уже спит в мягкой постели в своем особняке и даже не знает, на какие жертвы Чарльзу приходится идти ради него. Как будто всех прошлых страданий, перенесенных по его вине, было мало! Хотя, если уж говорить непредвзято, радостей тоже хватало. Чарльз отлично помнит все, что связано с Эриком — бережно хранит в картотеке памяти каждую их встречу и разговор. За все эти бесконечные годы картотека накопилась обширная, но она все же гораздо меньше, чем Чарльзу бы этого хотелось. Они могли бы провести все эти годы вместе, а не разбегаться каждый раз по разным углам. Эрик. Чарльз влюбился в него после первого же ментального прикосновения к разуму. Вот еще секунду назад он ощущал необъяснимое волнение и беспокойство за кого-то, находящегося в холодной воде, а в следующее мгновение уже оказался оглушен яркими и жесткими эмоциями незнакомого мутанта. Когда он понял, что металлокинетик по имени Эрик не собирается отпускать подводную лодку и планирует утонуть вместе с ней, даже мысли не возникло, чтобы не вмешаться. Чарльз, не раздумывая, прыгнул за ним в воду, не потрудившись потратить несколько секунд на то, чтобы снять верхнюю одежду. В тот момент для него в целом мире не существовало никого, кроме Эрика. Интересно, если бы он тогда знал, что это чувство останется с ним на всю жизнь, рискнул бы прыгнуть? Глупый вопрос. Именно этим Чарльз и занимался все последующие годы, снова и снова вытаскивая Эрика из проблем, которые тот упорно примагничивал к своей заднице. Но лучше уж так, чем жить в мире, где его нет. Чарльз даже представить себе не может реальности, в которой они с Эриком никогда не узнают о существовании друг друга. Если бы еще сам Эрик желал того же… Пожалуй, время, когда они начали вместе искать других мутантов, Чарльз может смело назвать самым счастливым в своей жизни. Они были молодыми, порывистыми, удивительно смелыми. Он не мог наговориться с Эриком, насмотреться на него. Каждый день, проведенный вместе с ним, казался чудом. И пусть далеко не все шло хорошо, Чарльз не думал жаловаться. Рядом с Эриком он чувствовал себя способным на самые грандиозные свершения, и видел, что это было взаимно. Единственная грань, которую Чарльз не решался переступить, касалась перехода от дружбы к чему-то более личному. Он даже не старался скрыть от Эрика свой интерес, и видел, как тот это замечает, но дальше взглядов и практически невинных прикосновений не заходил. Несмотря на весь свой восторг, Чарльз прекрасно отдавал себе отчет в том, что такие отношения ему не по плечу. Может, позже, когда они спасут мир от сумасшедшего Шоу, это и могло стать возможным, но не раньше. Им предстояло выполнить сложное, опасное задание. Что угодно могло пойти не так. Чарльз чувствовал огромную ответственность перед доверившимися ему ребятами, а потому понимал — сумасшедшее беспокойство еще и за Эрика ситуацию никак не облегчит. Пока они не превратили свою дружбу в большее, он еще мог убеждать себя в том, что Эрик взрослый человек, который сам несет ответственность за свои поступки, сам решает, как нужно действовать в той или иной ситуации. Если же они станут ближе, Чарльз знал, что уже не сможет удержать себя в руках. С того самого момента, когда еще в детстве он научился управлять своими способностями, необходимость контролировать самых близких к нему людей превратилась практически в одержимость. Конечно, ничего нормального в этом нет, но Чарльз не мог с этим справиться, да и не очень-то хотел. Он всегда знал, что происходит с Рейвен, всегда мог вмешаться в нужный момент, чтобы помочь ей, направить, защитить. И сколько бы она ни ругалась на то, что он раз за разом нарушал их договор и копался у нее в мозгах, его помощь была ей только на пользу. Чарльз осознавал, что так же легко контролировать Эрика у него не получится, нужно было дать ему время привыкнуть, освоиться с ментальной связью, научиться не бояться доверить другому человеку свои мысли и чувства. И казалось, что это самое время у них еще есть, но, как нередко бывало и в будущем, Эрик с пугающей легкостью принял решение за них двоих. Потому что всегда был и остается своевольной дубиной, не желающей считаться с чувствами и мнением Чарльза ни по какому поводу. Увы, даже это не помогает разлюбить Эрика, хоть когда-то Чарльз и очень старался. Стрелки часов доползли уже до тройки. Он трет уставшие глаза, а потом поднимается с парапета. Сидеть в одной позе до утра не самая лучшая идея, нужно хоть немного размяться. Парк Мэдисон-сквер не слишком большой, поэтому Чарльз принимает решение обходить его по периметру до тех пор, пока не устанет окончательно. Да, именно Эрик был инициатором их отношений. И придумал для этого, наверное, самый идиотский повод, какой только можно себе представить. Шахматная партия на секс. Победитель трахает проигравшего. Если бы он предложил это перед игрой, то Чарльз свел бы все к шутке, но нет. Свою гениальную идею Эрик озвучил в самый разгар партии, когда Чарльз никак не мог сосредоточиться на игре из-за пряжки собственного ремня. Чертов Эрик! Несколькими минутами ранее тот решил, не иначе как из вредности, потренировать свои способности на предметах чарльзова гардероба. Спасибо, хоть до ширинки не добрался. Хотя Чарльз уже не был уверен, что мог бы и дальше держать глухую оборону. Хотелось Эрика невыносимо. Видимо, Эрик его состояние уловил, потому что завершил игру в два хода, даже не пытаясь пожалеть чувства Чарльза. Но тому уже было откровенно плевать на шахматы — никогда еще он не был так рад проигрышу. И после той ночи Чарльз окончательно пропал. Мир полностью сузился до одного только Эрика, все остальное стало малозначимым и второстепенным. Чарльзу он казался идеалом, совершенством, созданным специально для него, реализацией самых смелых фантазий. А уж как Эрик был хорош в постели! Именно с ним Чарльз впервые отважился использовать свои способности во время секса и пережил самые фантастические ощущения за всю свою жизнь. А потом случилась Куба. Поравнявшись с фонтаном в очередной раз, Чарльз снова садится на облюбованный парапет и с тоской бросает взгляд на часы. Он уже не уверен, что дождется утра. Проще утопиться в этом самом фонтане, чем уныло искать на темном ночном небе проблески рассвета. Если к следующему вечеру ему не удастся добраться до кровати, то он поедет жить к Эрику. Однозначно. В конце концов, это же Эрик несет ответственность за то, в какой ситуации отказался Чарльз, вот пусть и расхлебывает. Тем более что в особняке наверняка найдется лишняя комната. Господи, да даже кресло в гостиной подойдет. Если бы он знал, что ему предстоит ждать Эрика в холле «Контрол Магнет Инк» несколько часов, то сто раз успел бы сбегать до редакции и обратно. Впрочем, тогда он еще был уверен в том, что Эрик его помнит. Кто же знал, что надежды не оправдаются? Хотя тот с самого начала их знакомства отличался поразительной способностью удивлять Чарльза до глубины души своими словами, действиями, чувствами. Нечему тут поражаться. И вот как раз о чувствах Эрика думать сейчас хочется меньше всего. Иногда Чарльз ловит себя на мысли, что до смерти устал его любить. При всех своих достоинствах Эрик является самым отвратительным кандидатом для любовных притязаний. Да разве сердце волнуют подобные мелочи? Оно, глупое, никогда не умело вовремя заткнуться. Со своим Эрику как-то удавалось каждый раз договариваться, тогда как Чарльз тратил годы на то, чтобы отойти от очередной встречи и выстроить свою жизнь заново. Он никогда не умел отпускать людей, которых любил. В конце концов даже Рейвен вернулась к нему, хотя Чарльз и был неприятно удивлен тем, как много времени ей для этого понадобилось. Эрик же возвращаться упорно не собирался. Будто ему в бесконечной разлуке жилось хорошо и счастливо, да только Чарльз знает, что это не так. Наверное, он все же умудряется задремать на пару часов, потому что вздрагивает от громкого гудка проехавшего неподалеку автомобиля, и с удивлением оглядывает раскрашенный светом нового дня парк. Часы на Метлайф-тауэр показывают восемь утра, и это совершенно прекрасно. Чарльз неловко поднимается на затекшие от продолжительного сидения ноги, зевает и пытается оценить, насколько паршиво выглядит в несвежей одежде. Безжалостно измятый костюм, пожалуй, проще выбросить, чем привести в нормальный вид, но выбирать сейчас не приходится. Слегка пошатываясь, он неспешно выходит из парка, сонным взглядом окидывая фасады домов. Где-то здесь наверняка должна быть какая-то забегаловка с приличным кофе. Возможно, от горького эспрессо самочувствие хоть немного улучшится.