Яблоневый сад

      Плен для меня без последствий не прошел.       В частности - хотя физически я восстанавливалась очень хорошо и довольно быстро, но вот душевно…       Порой я просыпалась с криком от кошмаров - мне снилось, что я опять там, в застенках… И нет, теплый и надежные объятья любимого мужчины не несли успокоения - спали мы раздельно, и не все прикосновения я могла вынести.       Что уж говорить о чем-то большем.       Я пыталась справиться с этим сама - обращалась даже к матушке Нэннеке.       Добрая женщина смогла найти слова, которые стали мне поддержкой и опорой. Оставалось найти в себе силы делать шаги навстречу.       Помог случай.       Ежедневно мы все совершали прогулки по территории храма - благо здесь можно было нагуляться, и не пересечься с кем-то из своих.       Но тот кто ищет - тот всегда найдет.       Бегать откровенно от эльфа было не красиво, а он уже успел понять, что мозгами я нехорошо вернулась в то время, когда мы полностью близки не были.       Поэтому он снова начал осторожно и неспешно приучать меня к себе, помогая справиться с последствиями плена.       Торопиться нам было некуда - так что понемногу я привыкла к объятьям, поцелуям и просто близкому присутствию Йорвета.       Но в постель и что-то большее я была откровенно не готова.       Но пока и это было серьезным сдвигом - кошмаров (благодаря и всяким травкам от местных лекарей и подвеске-артефакту от магичек) стало меньше, сидеть в обнимку с эльфом было мне приятно - ну или на спор засаживать стрелы в мишени (ну когда мне стало по силам натянуть лук).       То, что случилось со мной - оставило след и на Йорвете.       Мы не говорили об этом, но...       Надлом был в нас обоих.       Нэннеке, видя, что с нами не все ладно, сама пришла к нам на помощь с советом. Она зазвала нас в свой кабинет, придвинув чашки с травяным чаем, и посмотрела мудрым материнским взглядом. - Я вижу, как случившееся выжигает, разъедает вас. Вам нужно отпустить эту душу. - Но как?! Ведь… дитя даже не родилось? - Оно было в тебе. Ты чувствовала его. Не твоя вина - что ему не довелось увидеть свет. Но в ваших силах оплакать его и отпустить. - Как? - Как женщина всегда отпускает. Поплачь. Слезы смоют боль. - А мне тоже предлагаете слезами успокоить душу? - эльф остро посмотрел на женщину. - Почему б и нет… Мужчины! Сильные, суровые - а потом помирающие просто потому что всю боль в себе копите… Вас будет лишь двое - а наедине друг с другом можно отпустить. Ох, вот же два сапога - пара - и оба на левую ногу!       Невнятное бурчание в ответ - я же потягивала чай, чувствуя в нем мяту, липовый цвет, чабрец…       Отставив чашку, я коснулась руки любимого: - Давай попробуем. Ты. Я. И свеча. - А вот это правильно! Вас не потревожат, я вам даже отведу комнату отдельно. - Спасибо, матушка Нэннеке. - Мы все дети этой земли… и Мелителе хранит всех под своей сенью...       Нам и правда отвели отдельную келью, где после ужина мы и уединились.       ...Тишина, темнота, разгоняемая лишь огоньком свечи. Горчащее на губах поминальное вино.       И меня наконец отпустило.       Слова вместе со слезами хлынули потоком, я говорила и говорила, припомнив даже сон… А самым нужным оказались крепкие объятия эльфа, и негромкий шепот на Старшей речи, и соленые и мокрые поцелуи.       Нет, у нас ничего не было в эту ночь - мы просто утешали друг друга, выплескивая боль утраты в слезах.       И горела свеча, провожая едва затеплившуюся душу…       Мы уснули, перебравшись на узковатую лежанку, а свеча догорела, предусмотрительно поставленная в плошку.       И спала я в эту ночь спокойно - и внутри был покой.       Я словно почувствовала - как ушла куда-то, возможно, в перерождение, светлая искорка. “Пусть ты увидишь свет в мире, где нет зла и войн…”

***

      То, что предложила им настоятельница храма Мелитэле, сначала вызвало его возмущение. Это женщине пристало умываться слезами! А он воин! Мужчина!       Но память подсказала, что и в его отряде порой были те, кто позволял горю выходить слезами.       Однако себе он такого не позволял - находя иные способы усмирить душевную боль: водка, музицирование…       Но сейчас, наедине с его Dana - почему и нет?       ...И оказалось так просто отпустить туго скрученную пружину внутри себя, чтобы боль, словно кислотой, разъедавшая изнутри израненную душу, вышла наконец со слезами.       Он обнимал рыдающую Дану, гладил ее по волосам, шептал ласковые слова, и слушал дрожащий шепот.       Горела свеча, горчило вино - а слезы облегчали душу.       Они уснули рядом - точнее уснула в кольце его рук Дана, измученная гореванием.       Догорала свеча, пахло воском и чем-то еще, а он все никак не мог уснуть.       В сбивчивой речи своей женщины он выцепил главное - “все повторяется… и снова… и снова… я не ошибусь в этот раз…”.       Было ли случившиеся неизбежным?       Или это… как Предназначение? Своего рода проклятье?       У него хватит умения и сил защитить Дану.       Больше она не пострадает.       Он этого не допустит.       Постепенно сон сморил и его… ...Лес, пронизанный солнечными лучами, что-то странное с его глазами - не сразу понял, что смотрит сразу двумя. Откуда-то донесся веселый смех - смеялись двое - женщина и ребенок… Он с удивлением пошел на звук… И на полянке увидел Дану… и мальчика лет трех-четырех… Черноволосый, острые ушки видны в вихрах волос, а когда малыш повернулся к нему лицом - сердце едва не пропустило удар: ребенок смотрел на него яркими зелеными глазами… Он подошел к Дане и малышу и присел рядом с ними на траву, покрытую мелкими желтоватыми и белыми цветочками. Малыш забрался ему на руки, коснулся ручкой шрама, и пролепетал: Atha… - потом что-то еще, не так внятно, но ему этого “папа” хватило. Затем кроха коснулся ручкой щеки Даны: Maere… - и светлая улыбка в ответ. Светлая улыбка, и малыш спрыгнул в траву, играясь и удаляясь от них… И то ли солнечный свет стал сильнее, то ли… Маленькая фигурка просто исчезла в золотистом сиянии.       ...А его отпустило.