— Облетайте со стороны, живее, живее!
Обычно лететь по улице слишком быстро — нарушение манер. Это было меньшим из её сегодняшних нарушений.
Воздух свистит в ушах, стены скользят в миллиметрах от рук; оглядываться нежелательно, однако она делает это и врезается плечом в стену, грязно выругавшись и поправив лямку рюкзака. Преследователи ловче, быстрее, и на своих бордах они почти загоняют её в круг. Девушка стоит на асфальте, смотрит на приближающееся с высоты обречение и чувствует смесь досады и ненависти, что не в силах противостоять кому-либо. В очередной раз. Шестеро против одного, тридцать шесть магических отметок в сумме против четырёх.
Но через мгновение каждый ощущает перемену в воздухе; он словно теряет плотность и содержание кислорода, голова регистрирует незначительную измену давления. Перебой всей улицы проходит по транспорту и рекламе, вырубая технику и подрубая крылья вне зависимости от возраста. Это чувство не новое, но когда доски вырубаются, все задыхаются в растерянности от неожиданности, и эльфы начинают падать вместе с бордами. Это шанс. Девушка мчит по кварталам, преследователь без слов передаёт привет. Напряжение продолжает повышаться, она путается в поворотах и попадает в тупик. Он смотрит на часы и повелительным тоном произносит:
— Ровно в восемь я должен быть дома.
— Подружка ждёт?
— Нет, просто передача, — пауза и резкое смущение от осознания, — так, мне некогда возиться с тобой. Если ты сообразительная, — парень делает жест «отдай сюда», протянув раскрытую кисть и дважды согнув пальцы, — сможешь дойти домой на своих двоих.
— Ну, тогда я побежала.
И девушка начала карабкаться по трубам и выступам, добираясь до крыши. Эльф взмахнул кистью, чтобы спутать чужие ноги листвой, но забыл, что магия не работает, и с огнем в глазах последовал за феей. Магия вновь восстанавливается: крылья проявляются за спиной, машины начинают ехать, вывески гореть. Фея делает последний рывок вверх, и ей кажется,что крылья распадутся надвое. Девушка грубо падает за метр прежде на крышу, перекатившись через голову и проехавшись ладонями. Она прижимается к стене и спускается к полу, чтобы спрятаться, насколько это возможно, сбивчиво вдыхая воздух. Проверяет рюкзак.
— Твою мать, — ещё раз, потому что слышит чужой нарастающий стрекот.
— Паршиво играешь в прятки, тупица.
— Ты так считаешь? — он непонимающе щурится. — А ты в курсе, что есть правило держи ухо, придурок? — девушка его исполняет.
— Что? Отдавай рюкзак, и успеешь смотаться, пока остальные не успели до собственного мнения на твой счёт.
— Тебе серьёзно не известно, что нельзя салить, пока игрок держит ухо? То есть ты называешь меня тупицей, — время тянется нарочно, чтобы выбрать следующее действие, но если переборщить, остальные участники «догонялок» действительно будут здесь со своей инициативой, — но не знаешь элементарных правил, которые даже дети понимают?
Секундная пауза, и тот раздражённо взмахивает головой, как лошадь.
— Хватит выдумывать, я таких правил в книге не видел.
О нет. Эльф продолжает подходить и поднимает руку, пальцы наполняются красно-рыжим свечением, источая искры. Сейчас её спалят второй раз за день, но теперь более буквально.
— Тогда перечитай их, тупица!
Девушка бросает рюкзак со всей силы ему в лицо, и от мгновенной вспышки гнева эльф швыряет огненное заклинание, что прожигает край сумки и стену в паре сантиметров от лица феи. Она прыгает вниз и падает с дикой скоростью, тщетно пытаясь уменьшить скорость движениями рассеивающихся крыльев.
За полтора метра над асфальтом её руки успевают схватиться за чью-то бывшую вывеску. Девушка соскальзывает и ударяется спиной о мусорный бак.
«Сначала моя кисть остро отдала болью, однако, на удивление, если сломать позвоночник, то боль в руке почти исчезает! Нужно будет написать об этом в научном журнале».
Фея закрывает глаза и шипит, стараясь выпрямиться и убедиться, что спина относительно в порядке. Они рядом. Нужно вставать.
— Каких-то вшивых трое суток, и этих проблем бы не было.
Речь забирает силы и дразнит разум, поэтому продолжает она про себя.
«Где написано, что у крыльев есть биологические часы? Подожди десять секунд до круглой даты, сможешь нормально летать. Прошло только восемь, что ж, ты слишком маловата, вся ответственность на тебе».
Никто особо не обращал на это внимания, но закатное солнце вливало апельсиновый оттенок в облака, ближе к горизонту разбавляя с синим небом. Девушка даже сделала бы пару снимков в иных обстоятельствах, но сейчас она лишь проверяет внутренний карман, стараясь уйти, пока её милые друзья не догадались открыть пустой рюкзак.
На улице зажигаются фонари, когда она возвращается домой. В нём, на удачу, пусто, и с языка срывается чистое обсценное раздражение.
— Я купила этот рюкзак на прошлой неделе. Кретин. — Она кое-как сбрасывает обувь и даже не собирается осмотреть свои повреждения. Девушка сразу поднимается на небольшой дряхлый чердак, заполненный старыми книгами и грязным барахлом для постороннего. По столу разбросаны записи и приборы для измерения кучи разных характеристик. Она кладёт браслет из сине-белого металла, звенья которого имеют лапы разных реальных и сказочных существ, на один из листов, и читает заклинание, прокручивая кисть в воздухе. Её глаза на мгновение наполняются слабым бирюзовым свечением, и оно тотчас гаснет.
— Черт, — вместе с листами браслет летит на пол. — Мусор.
«Третья неудача за последние два месяца и семьдесят пятая за последние годы. Возможно, я сильно смогу поднять цену. Ничего критичного. Кроме спины. Вот это, кажется, критично»
Девушка приподнимает свитер перед зеркалом и морщится: то ли от созерцания собственной бледности, то ли от разочарования, что торчащих наружу костей нет. Она включает телевизор и идёт мыть руки, воплощает заклинание исцеления, затем открывает холодильник.
— С вами вновь шоу «Звезда и точка»! И я, его умопомрачительный ведущий, готов осветить ваши умы, ведь у нас в гостях настоящий кумир молодёжи, топовый певец, законодатель моды и просто горячий парень — э-э-эльф Ке-е-етчуп! — из динамиков идёт музыка, артист обнажает белоснежную улыбку и обезоруживает зал.
— Извините, но можно прям сейчас быстро пару слов моей возлюбленной?
— Что угодно, мы никуда не убежим.
— Мои возлюбленные, — он обращается в зал к зрителям и почти кричит, — это вы, ребята! — парень делает сердечко руками и подмигивает. Ведущий, кажется, тоже визжит. Исполнитель почти начинает свой танец, челлендж с которым прошёлся волной по фейнету, но ведущий вовремя останавливает его.
Взгляд девушки падает на время: восемь часов. Она запрокидывает голову и истерично смеётся, прикрыв глаза рукой:
— Из-за этого меня буквально чуть не убила дикая фанатка. Ещё и рюкзак спёрла, — картина этой истерички-убийцы, сидящей перед экраном, вновь всплывает в голове, и доигрываются финальные смешки. Улыбка окончательно сходит с губ, когда озвучивают ещё одного участника программы.
— Но ты же не думал, что всё внимание достанется только тебе? К слову, как ты относишься к своим конкурентам?
—Я бы сказал, к конкуренту. И скажу — отношусь. Напрямую. Ведь я свой главный соперник.
— Тогда вы подружитесь. Друзья, встречайте, звезда всего фейнета и наших сердец, — Экле-е-р!
Вновь играет музыка, и под шум аплодисментов в студию входит
он. Поправляет тёмно-фиолетовые волосы, блестит золотой цепочкой на жилете и делает демонстративный поклон зрителям.
Когда был их последний разговор? Где-то в начале первого переезда. Это отдаёт чувством ужасно далеким, почти сном прошлой жизни. Тогда были
они. Тоже помятые, будто из принтера, но никто не справлялся с этим один.
Когда-то её жизнь была другой. До того, как бабушка кончилась, а наследство не очень.
Настоящей семьёй Невзоровой были одноклассницы и наставница; и, быть может, очень далёким, почти никогда не приходившему на семейные собрания и праздники, живущим своей жизнью и мыслями, — но всё же родственником, — являлась принцесса Феерии, исчезнувшая так же легко и непринуждённо, как появилась. Это те феи, с которыми она жила, росла и формировала свою ещё недоделанную, нахальную личность. Бабушка была номинальной; так, прислать пару писем в год, иногда денег, и, в общем, всё. Никому из оставшихся Невзоровых не сдались эти разговоры-заботы. Родители, кажется, отправились в свободное плаванье еще до того, как Дрёме дали имя, а бабушка, не желающая растрачивать остатки жизни на чужого ребенка, отправила его учиться, и, дабы не гореть в аду и не чувствовать вины, переписала часть небогатого наследства на неё, — остальное в какой-то там фонд, — и при жизни решила обеспечивать в достаточной мере. Достаточной, чтобы, может быть, не умереть в четырнадцать.
Никто не говорил об этом, но Дрёма тоже оказалась в школе раньше среднестатистических детей. Новеньким милым близняшкам не стоило знать, учится она здесь последние три года или три месяца. Когда период «новых знакомых» прошёл, все биографические вопросы заданы и общие темы найдены, об этом и не было необходимости заговаривать ещё раз. Когда-то была мать, когда-то где-то был отец. Не так чтобы кто-нибудь собирался объяснять это маленькой девочке, тем более бабушка, которой опекунство совершенно не сдалось. Впрочем, она даже выиграла: имела работницу несколько лет, а потом сплавила ту в пансионат. Хорошо ли Дрёма жила? Нет. Скучала по ней? Наоборот. Считала, что не найдёт себе места? Сто раз да.
Но место нашлось. Не сразу, но после безоговорочно.
Дрёма бы и дальше жила с этим пустым фактом наследства, если бы не объявилась она, почти сразу после перехода Астровских. Не пойми откуда взявшаяся...
— Вы её тётя, здравствуйте. Я не слышала о том, что у Дрёмы есть еще кто-то кроме бабушки...
— Теперь есть, — девочка понятия не имеет, какие у неё намерения, и от этого чужое утончённое лицо с очерченными скулами выглядит зловеще. Она, очевидно, была младше своей сестры, ей было не больше тридцати. По три точки на щеке. Цвет волос до плеч схож на цвет волос Дрёмы, но более однотонный: без прядей золота или аметиста.
— Вы мне даже имени своего не скажете? — женщина не смотрела на неё, пока Дрёма пыталась обратить внимание и понять семейные резоны. Фее пришлось разглядывать чужую спину, пытаясь определить цвет пиджака: глубокий синий или густо-фиолетовый?
— Можешь называть меня Недди Франуса Апвуд де ла Руз.
— Правда?
— Нет.
— Вас устраивает нелепое «тётя»?
— Вполне. Знаешь, у меня не так много денег, так что подарю тебе эту тайну на день рождения. Идёт?
— Тогда на новый год можете перевязать бантиком хоть какие-то подробности о моей семье.
— Очень мило с вашей стороны, наставница Грэнни, что вы так позаботились о ней. Теперь мой черёд, да, кузина?
Дрёма упиралась ногами и руками, и первые два дня пряталась по квартире, намереваясь сохранить подобный образ жизни. Никуда она не поедет. Достаточно. Она — не предательница, которая уедет и заблокирует во всех соцсетях. Она не Астровская, которая проснётся в новом дне и новой действительности.
Однако, быть может, это отличительная черта их семьи, ибо новая родственница не отступала. В конце концов, все дошло до шантажа, и досталось всем. Особенное впечатление произвело потенциальное обращение в социальные службы.
— Пожалуйста, не оставляй меня.
Дрёма потеряла способность говорить, когда впервые услышала
этот голос спустя бесконечное количество недель или месяцев. Она опустилась ниже, чтобы смотреть Фантик в глаза:
— Это почти игра в прятки, только на больших дистанциях. И мы сможем созваниваться. А потом я приеду на ближайших же выходных, и никто даже не заметит, что меня не было.
— Я замечу.
— Я знаю, ты очень внимательная, — она бессмысленно трясёт головой и кладёт кисть ей на плечо. — Это на недельку. Ну на две максимум. Я уже сейчас почти смотрю билеты обратно. — Дрёма делает улыбку настолько широкой, насколько не представляла вообще возможным. — Неужели мне просто нужно было уехать из города, чтобы ты заговорила со мной?
И снова эти обреченные объятия. Это выглядит как обряд жертвоприношения. И никому не ведомо, кто жаждет этих даров.
***
— Мне тоже это не нравится. Я бы не хотела так делать, но это моя последняя возможность.
Они ехали из Царина, и Дрёма не произнесла ни слова.
— Там очень важные вещи. Для меня.
«Если они так важны, что же о тебе ни строчки не указано?»
Но Дрёма не видела всей картины. Имущество, как хотелось сестре её матери, должно было покрыть все имеющиеся долги. И больше половины даже не принадлежала ей. Чтобы получить свою часть, было необходимо «приглядеть» за Дрёмой — обязательное условие.
— Ты не знаешь всего, но, возможно, когда-нибудь это изменится.
Родители Дрёмы занимались не самой безопасной деятельностью, и это не могло оставаться без внимания долго. У них были собственные тайные собрания и организации, направленные на обсуждение «проблем» Феерии. Особенно остро стоял вопрос о компетентности нынешней королевской семьи и не пора ли намекнуть на эту старомодность, уравнивая их с парламентом. Но никто не должен заговаривать об изменениях громче, чем словами.
Все события могли бы мысленно развиваться дальше и быть пересказаны Дрёме. Только не сегодня.
Девушка надевает наушники и отворачивается. Ей приходит сообщение: «Я знаю, какого ты мнения обо мне, но нужно пережить это. Ты сможешь приехать в любое время, если сможешь купить билет. А ещё у тебя провод не подключён».
Дрёма сердито подключает наушники и ещё более сердито отворачивается.
***
Они продолжали говорить друг с другом: говорили каждый день, не менее одного часа, в грозу или ясное небо. Сохранять последнее, что осталось. Говорить в трубку так, чтобы ощущались объятия, чтобы видеть лица.
Они должны были встретиться. Дрёма уже один раз сбежала из дома, пытаясь доехать «незаметно» для контролёров, и во второй всё может обернуться плачевнее. О том, чтобы Фантик приехала к ней с Грэнни, не могло быть и речи. Это был, крайне мягко выражаясь, очень скромный дом, и еда в нём тоже. С появлением Дрёмы здесь расходы увеличились, и она почти сразу начала чувствовать себя обузой, пусть и добровольно взятой. Нельзя было оставлять это так.
— Я почти накопила деньги, Фантик. Можешь брать телескоп и смотреть меня в окно.
— Значит, ближе к нашему дому будет достаточно бинокля?
— Более чем.
Да и не понадобилось.
Звонишь, а номер не зарегистрирован в сети. В динамиках чужая запись. День, два, тридцать два.
На билет уже хватает в обе стороны. Больше ни соцсетей, ни почтового адреса. Грэнни их удалила, чтобы больше не было никаких проблем, у Фантик их вовсе не было, Дрёма стёрла спустя некоторое время, как в ответ заблокировала бывших одноклассниц.
Грэнни и Фантик должны были переехать, но наставница забывала записать адрес или вовсе не знала, где они будут с Фантик жить. Тогда Дрёма решила искать сама.
Она всё-таки вернулась в Царин.
Только никто её не ждал. Никаких писем, записок, известий. Девушка спрашивала кого только видела, но круг общения наставницы и Фантик, видимо, был крошечным кольцом, и никто не имел понятия, кто они и где сейчас.
Она вернулась через несколько дней. Промокшая насквозь под дождём, изможденная и исходившая полгорода. Ещё неделю провела в лихорадке, и одному богу известно, что в ней творилось в это время.
***
Девушка подходит ближе и не отводит глаз еще полчаса, пока с гостями не проводят пару игр. Кетчуп вновь шутит про занятое сердце своими слушателями, и у Эклера в этот же момент спрашивают:
— А есть ли у вас дама сердца? Или, возможно, была когда-то?
— Да как сказать...
— Словами, — Кетчуп перебивает его, и смеётся громче, чем кто-либо в студии.
— А этот чувак соображает не только в рекламах шампуня, — эта шутка эльфам нравится больше, Кетчуп растягивает улыбку и едва заметно сжимает зубы. — Дважды нет. В активном поиске, ну, вы понимаете.
— Что насчёт ваших последних фотографий с той очаровательной актрисой, чьё имя мы и так все знаем? Есть надежда?
Эльф едва открывает губы, чтобы ответить, но экран резко гаснет. Лампы отключаются. Снова нет электричества.
— Похер, — девушка опрокидывает банку неясной тонизирующей бурды и второй рукой кладёт телефон мимо кармана. Она не собирается поднимать его, ставит на тумбу пустую банку и засыпает на диване.
