Уличный

***

Год назад

Бэкхёна так сильно ударили в камере, что голова до сих пор кружилась. Он сидел напротив следователя на стуле, прикладывая руку ко лбу и справляясь с тошнотой. Похоже на сотрясение мозга, и было очень обидно, что он получил этот удар. Потому что он ничего плохого не сделал. Сокамерникам не понравилось, что он всё время молчит, и, к сожалению, это не преувеличение — это теперь его реальность. — Я даю Вам последний шанс, Бён, — сказал грубый голос следака. У Бэкхёна до сих пор в голове не устаканилось то, что ему вменялось. Дело прочитать ему не давали, и даже у него не складывалась вся история. Занятно требовать от него признательных показаний, когда он даже не в курсе, в чём нужно признаваться. Что они там напридумывали, чтобы он мог поддержать легенду? Поэтому Бэкхён молчал. Хотя, конечно, даже если бы он услышал всю историю целиком, он бы навряд ли просто согласился и всё подписал. Просто на данный момент он даже не мог сказать «нет, такого не было». — Вот смотрите, Вы всего две недели сидите в камере с арестованными и уже, похоже, получили сотрясение, Вы хотите ещё там перекантоваться подольше? — А что, если меня переселят в тюрьму, там будет лучше? — спросил он. — Ну, разных условий можно добиться, — пожал плечами следователь. Бэкхён вновь замолчал. Так проходил каждый допрос. Он сомневался, что что-то ещё делалось. Адвокат на него забил, как ему, вероятно, и сказали поступить сверху. Никаких обысков, никаких расследований не было — был только Бэкхён, которого пытали камерой и постоянными ежедневными допросами. Они длились иногда по четыре часа, его запугивали, на него замахивались, кричали, но он молчал. — Слушайте, Бён, ну Вы же понимаете, что у Вас нет выхода. Да, пусть улик против Вас у нас не очень много. — Не очень много, — хмыкнул Бэкхён. — Да хоть одна бы была. — Ну, одна-то найдётся. Но подумайте сами, что дальше-то? Посидите Вы в этой камере, Вас выпустят, потому что дело зависло. И куда дальше? У Вас никого нет, дома и денег тоже нет. Что делать-то будете? Бэкхён хмыкнул вновь. Он стал уже таким толстокожим, что его вообще ничего не трогало. — Вы что, уговариваете меня сесть в тюрьму? Я ничего не делал. И дом свой я верну. — Да неужели? Вы совершенно точно его не вернёте. Вы станете бомжем. На работу Вас никто не возьмёт, потому что Вы проходите по открытому делу. Идти Вам некуда. Будете милостыню просить в переходах. Он посмотрел на следователя. Это какой-то крик отчаяния, безумно глупая ситуация. Дело сверху этому человеку спустили, а доказательства спустить забыли. Бэкхён вообще представить не мог, что там могли быть за доказательства такие, если он ничего не делал. С другой стороны, доказать, что он похитил с предприятия крупную сумму денег, им удалось. Бэкхён уже был бездомным в этот момент. Деньги не нашли, а вместо них отняли всё остальное имущество, вместо него оставили судимость. Только тюремный срок Бэкхён не получил, но это было неудобно тем, кто спустил на него дело, поэтому на всякий случай ему пришили ещё пару статей. Без доказательств, просто так. Этого оказалось достаточно, чтобы закончить жизнь человека, без какого-либо суда и буквально без следствия. Он просто проходит по делу и уже никто в обществе. — Мне не в чем признаваться, — ответил Бэкхён. — У Вас нет доказательств. Кроме придуманного мотива, ничего. Я ни в чём не виноват, и в тюрьму за то, чего я не делал, я не пойду. Раздался тяжёлый выдох. Следователь посмотрел на него в течение нескольких секунд, а затем крикнул охране. Бэкхён приготовился, что его вновь отправят в камеру после небывало короткого допроса, но вместо этого следователь сказал охраннику: — С вещами на выход этого. — Но его меру пресечения выбрал суд. — Отменил её суд. Доказательств нет. Пусть кантуется на улице. До зимы ещё есть время, как раз одумается и сам прибежит. Бэкхён поклонился. Сейчас прям, прибежит он. Да он лучше насмерть замёрзнет в зимнее время или коньки отбросит от своих невылеченных побоев, чем сядет пожизненно вместо тех людей, которые сломали ему жизнь. Вместе с сумкой на выходе отдали некоторое количество денег. Если бы его выпустили до первого суда, он бы позвонил друзьям, попросил перебиться у них какое-то время, но сейчас думать об этом было смешно. Когда он был арестован за хищение, к нему приходили, ему предлагали адвокатов и любую помощь. А вот как только ему вменили обвинение в убийстве, рядом не осталось никого. Друзей как ветром сдуло, и Бэкхён больше не собирался с ними связываться. Никто ему не поверил и не поверит, пока не будет доказано отсутствие его вины, но потом будет уже и не нужно. Он переживёт. Денег с собой было очень мало, и это были единственные средства. У него был кое-какой план, и, зайдя в музыкальный магазин, он с облегчением понял, что этих денег хватит. Ладно. Полоса чёрная, полоса белая, Бэкхён справится. Он не знал, что дальше, но силы пока были, жажда жить была — лишь бы она только не оставила его. Это всё, о чём он молился в тот день.

***

Теперь

Чанёль запирал дверь в его комнату на ночь и в те моменты, когда кто-то приходил. Бэкхён уже привык к этому. Чанёль действительно собирался сдать его в полицию и заставить написать признательные показания, а пока Бэкхён был на больничном, держал взаперти. Входная дверь в дом заблокирована была всегда, и окна тоже, но Бэкхён никуда и не собирался бежать. За несколько дней он успел изучить половину учебников по физике. Тетрадь кончалась, и новую он попросить не мог — теперь полагался только на свою память. Хотелось записать что-нибудь, пожалуй, но ничего страшного. Бэкхён, сидевший в тюрьме уже не раз за свою жизнь, считал эту самой хорошей. Ему в принципе было разрешено передвигаться по дому, разрешали есть, у него была мягкая и хорошая кровать, и его не били. Чанёль с ним правда не разговаривал, отчасти из обиды, отчасти из-за того, что боялся стать жертвой манипуляций опасного преступника у него дома. Бэкхён смирился с этим и был благодарен, что Чанёль, по крайней мере, не прогнал его в обычную тюрьму, где лечиться было бы в двадцать раз сложнее. Сегодня пришёл Чондэ. Спросил, где Бэкхён, но ответа тот не услышал. Ему так и не было известно, на его ли стороне подполковник Ким. Хотелось бы верить, что да, но узнать не было никакой возможности — Чанёль забрал у него телефон на следующий же день после того, как привёз Бэкхёна домой. Позвонить он не мог, и поэтому общение было оборвано совсем. Со стороны могло показаться, что дела Бэкхёна были совсем плохи, но почему-то надежда на лучший исход была сильна как никогда. А может, он уже просто с ума сошёл от того, как жестока к нему жизнь, и ему теперь просто всё равно. Все бросили во второй раз? Ну, и ладно, он уже сталкивался с этим и знал, как справиться. Снова тюрьма? Ну, что же, он подозревал, что снова попадёт туда. Вновь все считают его убийцей, забыв про презумпцию невиновности? Да Бэкхён уже сам не уверен, что это не он убил. Это, конечно, он шутил так в своей голове, но иногда эта мысль пугала его. Он думал, что вдруг убийца и правда он, но шокированный его поступком разум просто предпочёл скрыть это из его памяти. Такое бывает — Бэкхён знал, что такое бывает, читал где-то раньше. Правда, исходя из того, сколько боли, потерь, унижений и слёз он вынес в своей жизни, он не должен был сомневаться в силе своего рассудка и характера. Это особенно ощущалось сейчас, когда, чувствуя боль из-за потери Чанёля, Бэкхён просто вздыхал и останавливал свои слёзы словами: «Ну, что ж. Жизнь прожить не поле перейти. И не такое бывает. Справлюсь, ничего такого, чего со мной ещё не было». И теперь таким мелочным казался страх оказаться на улице. Не так там уж и плохо было. Когда-то Бэкхён её сознательно выбрал. Были перспективы и похуже и с людьми пострашнее. Замок на двери щёлкнул, оповещая Бэкхёна, что он может выйти, но в коридоре никого не окажется. Торопиться было некуда, поэтому Бэкхён, спокойно и неспешно размявший свою спину, поднялся с постели и пошлёпал в гостиную ставить том Ландау и брать следующий. Ему всего несколько дней осталось до выписки, и он пытался надышаться вольным воздухом. И, пусть он и тут не был слишком вольным, но дышалось тут явно свободнее, чем там, где он окажется со дня на день. Он присел у полки, листая следующий том и сосредоточенно вглядываясь в картинки. Знал бы он в университете, в какой ситуации он будет читать эти учебники в следующий раз… — Ты что тут делаешь? — раздался голос сзади. Бэкхён повернулся к Чанёлю, улыбаясь и показывая книгу в своих руках. — Беру следующий учебник. — Ну, бери быстрее и уходи в комнату, — хмуро сказал он, спеша по своим делам. — Мистер Пак! — окликнул его Бэкхён. Тот остановился, поворачивая к нему лицо, но особого интереса не проявляя. — Если Вам не составит труда, не могли бы Вы поделиться со мной ещё одной тетрадкой? Моя закончилась, а изучать электродинамику сплошных сред без тетради очень трудно. Несколько секунд Пак Чанёль пялился на него, а затем развернулся и ушёл прочь. Бэкхён не знал, да это или нет, оборачиваясь к учебнику и продолжая его листать. Когда шаги раздались вновь, он поднялся на ноги, думая, что Чанёль идёт выгнать его из гостиной, но тот на выходе просто протянул Бэкхёну тетрадь. Парень поклонился, радостно её принимая. — Спасибо Вам, — ответил он. И затем просто прошёл мимо по направлению к своей комнате. — Я не понимаю одного, — вдруг заговорил Чанёль. Бэкхён повернулся к нему. — Ты вор. Никого не стесняясь, стащил огромную сумму денег прямо под камерами в твоём офисе. А мне возвращал даже сдачу за проезд. Это совесть, или тебя так жизнь на улице поменяла? И он посмотрел на парня. До этого прятал взгляд, и Бэкхён не старался его ловить. Знал, что Чанёль будет холодным к нему, но сейчас, помимо холода, в его глазах было что-то ещё. Что-то, что заставило его задать этот вопрос сейчас. Бэкхён ждал этого. Прошло больше недели, и он ждал, когда у привыкшего думать критически Чанёля появятся сомнения и нестыковки в голове. Ждал, когда он начнёт задавать себе вопросы и когда решится задать хоть один самому Бэкхёну. — Я никогда не крал, мистер Пак. За всю жизнь ни вона. Ни у Вас, ни у кого-либо. — Как ты тогда объяснишь свою судимость? Как объяснишь то видео, где после увольнения ты открываешь сейф и достаёшь оттуда пачки денег? Бэкхён пожал плечами: — Это были мои деньги, мистер Пак. Часть от последних зарплат и закрытый вклад. Я закрыл его за несколько дней до обвинения — хотел сделать своей девушке предложение, и, если она ответит положительно, организовать свадьбу и медовый месяц. Этот сейф был в моём кабинете, и я хранил деньги там, потому что здание хорошо охраняется и там просто безопаснее их хранить. Чанёль нахмурился, глядя ему в глаза. — И что, ты не смог этого доказать? — Мои счета сразу арестовали, меня задержали, и выписку из банка о моих операциях никто не требовал. А к моменту обвинений записи с камер, где можно было увидеть, как я эти деньги туда кладу, уже стёрлись. Это было невозможно доказать, а против меня было видео. И бухгалтерская отчётность, где чудом именно эта сумма и вырисовалась пропавшей. Мужчина радовался. Он не хотел этого показать, глядя на Бэкхёна всё так же хмуро, но парень видел сквозь этот взгляд. Чанёль не дал тихой эйфории даже позволить уголкам его губ дёрнуться вверх. Бэкхён не хотел думать, что просто видит то, что хочет видеть. Предпочитал считать, что люди, которым всё равно, не могут смотреть так, как мужчина смотрел на него в эту минуту. — Мистер Пак, Вы помните, как я сказал Вам накануне ранения, что Вы знаете меня гораздо лучше, чем думаете? Вы не хотите слушать меня, потому что боитесь, что я навешаю Вам лапши на уши. Я понимаю это. Просто вспомните тот разговор, вспомните каждый наш разговор. Вы знаете достаточно, чтобы найти ответы на вопросы, которые появляются в Вашей голове. И, кивнув мужчине, Бэкхён прошёл мимо него в свою комнату. И он был счастлив. Честное слово, счастлив, как никогда. Он понял, что Чанёль, просто читая это дело и вспоминая мальчика, жившего в его доме несколько месяцев, начинал сомневаться. Обида отошла, шок отошёл, и теперь на первый план выходила логика, а логика подсказывала Чанёлю, что в этом деле не всё чисто. Сам Бэкхён почему-то решил всплакнуть, как только он оказался в комнате и прислонился спиной к двери. Возможно, от счастья и, наверное, немного всё-таки от боли. Она сейчас была сильна, как никогда. Если честно, он ведь ничего из этого не заслужил. Он не сделал ничего плохого, чтобы быть таким отбросом, чтобы вымаливать у людей посмотреть на него, как на равного им. Он стал однозначно сильнее, Бэкхён стал буквально пуленепробиваемым, он не мог даже представить, что ещё могло бы случиться с ним в жизни, чтобы он опустил руки. Ничего. Он Халк. И сейчас Халк плакать. — Соберись, глупый, — шептал он себе. — Не время расклеиваться. Он поднялся на ноги, обращая внимание на тетрадь в руках. Ну, вот, уже победа. Маленькая, конечно, но всё определённо уже не так плохо. Бэкхён со своим оптимизмом жил не для чего, а вопреки. Всё было против него, но он всё же продолжал жить. А мог бы уже умереть. Просто думал, что всегда это успеет, и, пока силы ещё есть, почему бы не пожить. А сил у него, как оказалось, на десятерых хватит. Сейчас, пока он не работал, у него было только два занятия: учить физику и играть на гитаре. Обычно он еле-еле струн касался, чтобы никого не потревожить в доме, но сегодня чуть приподнятые эмоции позволили ему сыграть немного громче. Он не очень хорошо играл, но пел здорово, правда тихонечко, чтобы по голове не получить. Пока Чанёль переживал моменты обиды и осознания, Бэкхён решил сидеть тише воды ниже травы. Поэтому, когда вечером дверь в его комнату открылась, он быстро отложил инструмент, думая, что его пришли ругать. А Чанёль, тем не менее, пришёл с подносом, на котором стояла тарелка супа. Раньше он еду не носил, позволяя Бэкхёну есть на кухне, и поэтому парень замер, думая над тем, что это может значить. Забота? Чанёль поставил поднос на ножки перед Бэкхёном, садясь на его кровать напротив него и как будто даже не замечая обескураженного взгляда. — Я буду задавать вопросы, — сказал он, доставая свой блокнот. — Отвечай коротко и по существу. Чанёль говорил тихо. В этой комнате и так всегда было тихо, пока её наполняли только мысли Бэкхёна, и сейчас хозяин дома ничуть не нарушил этой кристальной тяжёлой тишины, сгибаясь от её давления. Она была первоначальной, и только затем его голос. Лицо Чанёля тоже не выражало сильных эмоций. Только готовность слушать, дать шанс объясниться и разрушить эту грёбанную тишину, окружавшую и его, и его бывшего помощника последние несколько дней. Бэкхён кивнул, беря ложку в руки, но есть не торопясь. Просто от волнения руки понадобилось чем-то занять. Чанёль долго молчал, глядя в блокнот и думая. Только спустя около минуты или больше он тихо начал: — Ты был ведущим инженером на автозаводе, — он поднял взгляд, но тут же снова опустил, не желая делиться эмоциями. — Так? — Да, — так же тихо и спокойно ответил Бэкхён. — Ты занимался разработкой модели, ошибки в устройстве которой стали причиной смертей водителей? — Да. Чанёль провёл пальцем под носом, не отрывая взгляда от блокнота. Не похоже, что он был в порядке, ему самому сложно было собраться с мыслями. — Какие ошибки в устройстве стали причиной аварий? — Тормозная система, — ответил Бэкхён. — Ты принимал участие в проектировании тормозной системы? — Нет. Первый ответ, который не сошёлся с тем, что написано в деле. Чанёль нахмурился. — Что конкретно ты разрабатывал для этой модели? — Побочные системы. Автопарковка, круиз контроль, климат контроль. Я никогда не отвечал за первичные системы автомобиля. — Ты принимал участие в сертификации или тестировании тормозной системы? — Нет. Чанёль поднял на него взгляд, и Бэкхён даже не знал, что мужчина может так смотреть. Это была не то что беспомощность — он был растерян. Бэкхён, в целом, тоже себя так чувствовал после прочтения своего дела. — Почему твоё имя перечислено среди ответственных за неё лиц? — Я первый заметил, что система фуфло и работать она не будет. Написал рецензию, отправил жалобу, и меня включили в список, как будто я внёс вклад в неё. — Были ли внесены изменения в систему после твоей жалобы? — Нет. — Почему? — Потому что дело шло к продаже. Автомобиль уже был отштампован с некоторым тиражом. Меня погладили по головке и сказали, что всё будет нормально. Чанёль вновь опустил взгляд в блокнот. — В проектировщиках тормозной системы, помимо тебя, указаны ещё два человека. Кто они? — Один действительно является ответственным за первичные системы, а второй — мой товарищ, с которым мы вместе проектировали систему автопарковки, которая, кстати говоря, стоит и на Вашей машине тоже. У Бэкхёна так долго язык чесался сказать это, но он не мог. Раз уж появилась такая возможность сейчас, вероятно, последняя в его жизни, он просто решил блеснуть заслугами, не думая ни о чём. Чанёль посмотрел на него соответствующе, но ничего не сказал. — Как трагедия отразилась на них? — Реальный ответственный за первичные системы, скорее всего, работает до сих пор. Он сын финансового директора компании, и его имя осталось незапятнанным. Ответственность легла на мои плечи и плечи моего товарища, так как мы удачно попали в этот список из трёх имён. Но по-другому и быть не могло, нас единственных можно было по факту замешать в этом деле. Мы копались в этой тормозной системе, чертили её, писали рецензию, и все вокруг знали, что мы встряли в её проектирование. Даже несмотря на то что мы ничего нового в неё внести не смогли, фактом оставалось то, что, помимо блатного парня, мы были единственными, кто в ней разбирался. — Коротко и по существу, Бэкхён, — напомнил Чанёль. — Что случилось с твоим товарищем? — Он погиб, — ответил Бэкхён коротко и по существу. — Ты убил его? — Нет. — Были ли у вас профессиональные или личные конфликты? — Споры были, конфликтов не было. Чанёль нахмурился. — Объясни. — Понятное дело, что у нас бывали разные взгляды на одни и те же вещи, это нормально, когда ты работаешь с кем-то над одной целью. Но мы не дрались и не ругались. Он очень уважительно относился ко мне. В личном плане не было никакой неприязни между нами. — Наступала ли между вами напряжённость, которая была бы видна другим, в момент, когда вы работали над тормозной системой? Бэкхён нахмурился, вспоминая. Это всё было не так уж и давно, чуть более года назад, но, по ощущениям, прошла вся жизнь с того момента. Слишком многое изменилось, даже в самом Бэкхёне. Теперь всё случившееся было затянуто туманом. — Не было напряжённости. Была разве что неприязнь к начальству, которое не давало нам высказать тревогу. Открытая неприязнь. — Как он погиб, Бэкхён? — От удара по голове. Он погиб в душевой, где нет камер. Мы задержались на работе допоздна, и в том крыле, где мы работали, не было никого, кроме нас. Мы так думали. Из-за этого мы могли свободно обсуждать рабочие вопросы и, конечно, отношение к заводу. — Что он делал в душевой? — Я не знаю, — ответил Бэкхён. — Я пошёл в туалет, когда обнаружил его. Он уходил за кофе, потому что планировал оставаться на работе до утра, возможно, он действительно решил принять душ. Мне он такого не говорил. Чанёль выдохнул, записывая что-то в свой блокнот. Бэкхён всегда находился по ту сторону стола и мог видеть его краткие конспекты, а теперь он и сам стал их объектом. — Мог ли он свидетельствовать против тебя в деле об ошибке в тормозной системе? — Не мог. — Были ли у него чертежи или материалы, доказывающие твоё вмешательство в проект тормозной системы? — Не было. — Мог ли он сфабриковать материалы, доказывающие твою причастность, чтобы оправдать себя? — Он не мог знать, что ему это понадобится. Наша рецензия была строго датирована, и по записям во внутренних системах видно, что с момента отправки этой рецензии в тормозную систему не было внесено никаких изменений. А до публикации рецензии у нас не было доступа к ней. У нас было доказательство нашей невиновности, ему незачем было меня подставлять. — Что случилось с этим доказательством потом? — Рецензия исчезла. Запись об открытии нам доступа к проектировке тоже была удалена. Вышло так, что мы как будто бы имели доступ к ней всегда. — И, когда это выяснилось, твой товарищ не мог выгородить себя и подставить тебя? — Он был уже мёртв. Всё это выяснилось уже после его смерти. Написав это, Чанёль вновь поднял взгляд. — Почему в итоге с тебя сняли обвинение в непредумышленном убийстве водителей? — Дело пустили по тормозам. Не было доказательств, что именно моя ошибка стала фатальной. С равной вероятностью мог сесть и я, и сын финансового директора. Будь у меня адвокат получше, этого обвинения мне бы и не предъявили. Чанёль кивнул: — Кто был твой адвокат? — Какой-то государственный. К тому моменту меня уже обвинили во взяточничестве и хищении средств, моё имущество арестовали, и я не мог платить за адвоката получше. — Обвинение во взяточничестве тоже сняли? — Не предъявили. Напечатали на заводе листовки, где написано, что я взяточник, вор, убийца и запорол модель, но по факту доказательств оказалось достаточно только для того, чтобы осудить за воровство. — Убийство тоже пустили по тормозам? Бэкхён горько хмыкнул, наконец-то запихивая в себя ложку супа. Еда не лезла в горло, но он всем чем угодно хотел бы заткнуть себе рот, чтобы выиграть время для ответа на этот вопрос. — Убийство расследовали измором, — ответил Бэкхён. — Дело спустили следователю сверху, и он ничего не делал. Как и мой адвокат. Я до сих пор не знаю, остались ли рецензия и чертежи на моих компьютерах и на носителях моего товарища. Остались ли в системе следы вмешательства. Что показывали камеры видеонаблюдения в тот вечер. Моё дело не расследовали. Мотива оказалось достаточно, чтобы суд избрал меру пресечения, но через несколько недель я не признался в обвинениях, и следователь прогнал меня на улицу. Он сказал: «У него ничего нет, ему некуда идти. До зимы сам прибежит». Я не прибежал. Но у меня есть судимость, я прохожу подозреваемым по делу об убийстве, у меня нет паспорта, а всё моё имущество арестовано. Бэкхён давно закончил речь, но Чанёль смотрел на него, не отрываясь. Возможно, ждал ответа от своего внутреннего детектора лжи. Или просто переваривал информацию. А может, и уже переварил, но не знал, что ответить. Бэкхён стал нервно кушать суп, чувствуя себя так же, как на всех судах, через которые он прошёл. Сейчас действительно решалась вся его жизнь, потому что Пак Чанёль дал ему шанс объясниться, а от того, верил он или нет, зависело слишком многое. Потому что он босс, он очень хороший адвокат и, в конце концов, он самый любимый человек Бэкхёна. Он единственный, кто просто дал ему шанс. Когда Бэкхён поднял на него взгляд, выдержка начинала подводить. Несколько минут тишины между ними довели и так расшатанные нервы до эмоционального кризиса, и, если бы это молчание продолжалось ещё немного, у Бэкхёна бы началась паническая атака. Но молчание не продолжилось. Чанёль кивнул, всё так же глядя на него. — Я верю тебе. Но паническая атака началась всё равно. Бэкхён держался молодцом все эти дни холодного отчуждения и тюрьмы в стенах самого тёплого дома в его жизни. Он был сильным, держал хвост пистолетом, был готов к борьбе, стоял за своё достоинство до последнего. Но больше не было никаких сил. Он разрыдался, усугубляя этим и так тяжёлое дыхание после волнительного момента, панической атаки и ранения в лёгкое, случившегося всего две недели назад. Но наплевать. Воздух был не так важен, как слова, которые прозвучали от Чанёля. Вообще ничего в мире не было так же важно. Чанёль не знал, как поступить. Он был холоден все эти дни, но сейчас, вроде как, недопонимания исчезли, всё разрешилось, и рядом с ним был рыдающий парень, который пережил столько, что просто в голове не укладывалось. Который, между прочим, признался ему в любви. Сколько чувств вызвало у него всё, что он узнал. Бён Бэкхён очень хрупкий. Он несколько раз сидел в тюрьме за то, чего не делал. У него отняли друга, отняли всех людей, которые были на его стороне, отняли всё имущество, дом, уважение других, работу, практику, авторитет — абсолютно всё. Его много раз били, унижали, допрашивали с пристрастием. Он жил на улице многие месяцы, храня только призрачную надежду на то, что когда-то он выберется оттуда. Все его заслуги присвоили себе другие люди, а все косяки месяцами складывали на его плечи. Он пережил ножевое ранение, и теперь без угрозы жизни не мог даже на улицу выйти. И, пройдя через всё это, он сидел на кровати и плакал перед Чанёлем, который держал его взаперти и угрожал тем, что заставит написать признательные показания. Да, Бэкхён обидел его своим недоверием, этой скрытностью, но, подумать только, он потерял всех из-за этих обвинений. Людей, которые его знали годами. Разумеется, он боялся, что человек, который всего пару месяцев рядом, не поверит в его рассказы, это логично, и его можно было понять. И Бэкхён искал, он правда искал возможность рассказать. Он в первый же день спросил у Чанёля, возможно ли вернуть конфискованное имущество. Он всё время своего нахождения в этом доме не вылезал из учебников по физике, явно демонстрируя, что он очень образованный человек. Принеся Чанёлю материалы в день после Рождества, он так долго выспрашивал, возможно ли доказать невиновность инженеров в гибели людей. И его фраза перед тем, как он отключился, лёжа с ножом в груди: «Не думай обо мне плохо. Всё это не то, чем кажется». Бэкхён очень хотел рассказать. Ему нужно было рассказать, он надеялся, что, раз его босс адвокат, ему наконец-то помогут выкарабкаться. Но просто не мог. Боялся, что единственный человек, который протянул ему руку, выбросит его туда, где взял, как только узнает. «Ты знаешь обо мне намного больше, чем сухие факты о моей жизни», — сказал Бэкхён ему ранее, и он был прав. Он ни разу не заставил Чанёля сомневаться в нём. Не зная всего случившегося с ним, Чанёль видел интеллигентного помощника, с состраданием относящегося к другим людям. Человека, который ни разу не дал повода усомниться в своей порядочности. Нежного парня, заботящегося о мужчине с первого дня их знакомства. Сдвинув поднос в сторону, Чанёль взял Бэкхёна за руку, притягивая его к себе и прижимая к своей груди. Всё это нужно было ещё переварить. Нужно было подумать, что делать и с какой стороны подступиться к этому делу. Просто сейчас это было неважно. Важен был только Бэкхён, который смирно жил взаперти столько дней, за всё время попросив у Чанёля только тетрадку для физики. — Прости меня, — прошептал Чанёль ему на ухо. Бэкхён только обвил его руками, стараясь совсем пропасть в его объятиях. Слёзы постепенно прекращались, и невозможно было даже представить, что происходит сейчас у него внутри. А Бэкхён, переживающий свою мини-истерику, не думал ни о чём, кроме того, как ему дышать. Это ещё никогда не было так сложно, как сейчас, приходилось буквально думать, как заставить диафрагму расширяться, как заставить лёгкие набрать воздуха, и эти сложности продолжались ещё некоторое время, в течение которого Бэкхён не мог ни говорить, ни думать. Ощущение того, что самое страшное осталось позади, пришло к нему лишь спустя какое-то время. Он приподнялся, отрываясь от Чанёля и глядя ему в глаза. — Чанёль-а… — позвал он. — Ты больше не злишься на меня? Ты правда мне веришь, ты простил меня за то, что я не рассказал тебе об этом? Чанёль зарылся в его волосы, глядя в глаза и кивая. — Пока не всё уложилось в голове, но я не считаю тебя виноватым в чём-либо. Пугать тебя тюрьмой и держать под замком я больше не буду. И извини, что я поступил так, не разобравшись. Видя всё это, сложно представить, что может быть какое-то другое объяснение. — Спасибо, что дал мне шанс объяснить. Не многие в моей жизни оказались готовы на это. Никто, если честно, — и Бэкхён грустно усмехнулся. Ему было необходимо хорошенько прогреть все внутренности в объятиях Чанёля, и тот каким-то образом понял это, вновь обнимая маленького измученного жизнью пленника. — Ты не один теперь. Я помогу, мы во всём разберёмся, — сказал он, целуя Бэкхёна в висок. — Худшее позади. Бэкхён так и заснул в его объятиях тем вечером. Организм отходил от истерики, дыхание успокаивалось, и этот отходняк закончился дремотой. Наверное, заснуть, уткнувшись носом в грудь мужчины, было самым тёплым завершением очень сложного дня. Одного из сотен сложных дней Бэкхёна. И с этого момента всё должно было наладиться. Ну, наверное. Отходняк продолжался до самого утра. Проснувшись, Бэкхён обнаружил, что проспал больше двенадцати часов после трудного разговора и эмоциональных признаний. Поднявшись с постели, он подошёл к двери, замирая перед тем, как открыть её. В последние дни он часто просыпался запертым в комнате из-за клиентов или из-за того, что Паку приходилось ненадолго отлучаться. Но дверь поддалась ему, и Бэкхён свободно выдохнул. Хорошо, ему не приснился вчерашний день. Он вылетел из своей комнаты, заходя в ванную и не обнаруживая там никого. На кухне тоже никого не было, и Бэкхён понёсся наверх, чтобы зайти в кабинет Чанёля. И, найдя мужчину там, он улыбнулся до ушей. — Я работаю, — сказал Пак. — Я хочу только спросить, — улыбчиво прохрипел Бэкхён: голос ещё не разошёлся после сна. — Ну, спрашивай. — Мне теперь разрешено находиться вне своей комнаты? Чанёль цокнул языком, недовольно глядя на него. — Я же сказал, что больше я тебя не ограничиваю. На улицу только не выходи, там опасно. Иди позавтракай, потом делай что захочешь, а я скоро спущусь к тебе. — Ты спустишься? Но ты разве не работаешь? — Я отдаю текущие срочные дела. Не мешай мне, я попозже выйду, и мы поговорим. Бэкхён прикрыл дверь, чувствуя себя действительно счастливым. — Бэкхён! — вдруг раздалось там. Вновь сунувшись в кабинет, Бэкхён вгляделся в вещицу, которую протягивал ему Чанёль. — Возьми телефон. Всё было здорово этим утром, но Бэкхён помнил, что адвоката у него всё ещё нет. Чанёль, вроде как, числился свидетелем по делу, да и остальные, так или иначе, замешаны в нём, и это немного пугало его. Адвокатов кругом тьма, а помочь толком никто и не мог. А некоторые могли, но не хотели. На телефоне было несколько пропущенных от Чондэ. Его отношение к Бэкхёну пока было неизвестным, и тот, отдышавшись после своей не самой мудрой идеи пробежаться с утра, зажмурившись, нажал на «вызов», подставляя трубку к уху. Когда-то он и Чунмёну так звонил, выжидая его реакцию на этот звонок. Бэкхён почему-то чувствовал себя виноватым перед всеми, хоть и логически понимал, что не сделал ничего плохого никому из них. Вскоре трубку подняли, и Бэкхён заулыбался самому себе, просто не зная, что говорить. — Бэкхён-а? — позвали в трубке. — Привет, — и глаза улыбающегося Бэкхёна тут же намокли. — Представляешь, я с телефоном. Я теперь могу позвонить. — Чанёль рассказал мне. Я так рад слышать тебя, как ты? Как твоё самочувствие? Я так и не видел тебя с момента твоей выписки. — Всё хорошо… Чондэ, ты правда рад? Ты веришь мне? Послышался смешок. — Бэкхён, я поверил тебе сразу, как увидел имя следователя, который пытался тебя посадить. У этого засранца среди копов даже кликуха есть. «Пришивала». Об этимологии слова догадываешься? Бэкхён всхлипнул, не веря своим ушам. — Эй, ты чего? — явно улыбчиво спросил Чондэ. — Второй человек за последние сутки на моей стороне. На моей стороне год никого не было, Чондэ. Я имею право разрыдаться. Мужчина демонически хохотал на той стороне провода над плачущим другом. Хотя что смешного, казалось бы. — Имеешь, да. Мы скоро встретимся, Бэкхён. Я сейчас на работе, но, раз твой вертухай дал тебе вольным воздухом подышать, я заеду сегодня или завтра. А ты там не расклеивайся, будь сильным. Но Бэкхён обещания не расклеиваться не давал, а потому и сдерживать его не пытался, плача в течение всего своего времени на завтрак. Новая кухня выглядела так свежо, что, кажется, Бэкхён начал понимать, почему Чанёль был так рад, что прошлая сгорела. Она была хорошей и, может, даже удобнее новой, но в жизни Чанёля, похоже, слишком давно ничего не менялось. Бэкхён сам замечал этот застой в жизни домоседа Пака. Один милый бродяжка заставил его улыбаться чаще и ярче только тем, как он наполнял собой всё пустое пространство в доме. Именно поэтому человек, который, как он сам выразился, терял и родителей и друзей, так сильно ощутил нехватку Бэкхёна, когда тот ушёл. Дом очень долго пустовал, и Чанёль почувствовал счастье, когда неожиданно помощник, который совсем не для этого нанимался, стал не только подобием судмедэксперта и ласковым соседом, но ещё и человеком, которому удалось привнести в этот дом жизнь. А поэтому избавление от опостылевшего антуража дома подарило ему крылья. Чанёль бы с радостью всё тут разнёс и переделал, был бы только Бэкхён при этом рядом. Сейчас, понимая это, Бэкхён понимал так же и то, что у Чанёля не было другого выбора, кроме как выслушать его. Потерять Бэкхёна, когда тот ушёл, было сложно. Отправить его в больницу под угрозой смерти было сложно. Но отказаться от него самостоятельно было несравнимо сложнее. Днём раздался звонок в дверь, и Бэкхён замер от неприятных воспоминаний, когда при нём этот звонок раздался в прошлый раз. К двери подойти он более не решился, даже зная, что он мог посмотреть в глазок и избежать столь же неприятных сюрпризов. Чанёль спустился сам, замечая замявшегося в закутке в прихожей Бэкхёна, пугливо наблюдающего за дверью. Усмехнувшись, он прошёл мимо, но в глазок всё же посмотрел, чтобы успокоить нервно наблюдающего за ним щеночка за стеной. Дверь открылась, и в дом зашёл Чунмён, намокший под дождём. — Так, я там неизвестно сколько прождал и мокрый весь, вплоть до носков. Козырёк у тебя хуёвый, и, пока я не просохну, я никуда не пойду. Бэкхён выглянул на него из-за угла, привлекая внимание. — Смотрите-ка, зек выбрался подышать. А надзиратели в курсе? Бэкхён улыбнулся ему, а вот Чанёль был недоволен. — Давай без комментариев. Ты за делами приехал, вот и бери дела. — Чаем хоть напои. Я вообще-то твой босс, через весь город мотал, чтобы твои бумажки забрать, мокрый, замёрзший, и теперь вот-вот заболею. — Не до тебя сейчас, честно-то говоря, — сказал Чанёль. — Всё хорошо, — подал голос Бэкхён. — Я поставлю чай и что-нибудь приготовлю. — Ну, хоть один порядочный хозяин в доме, — недовольно отметил Чунмён, скидывая с себя насквозь промокшие ботинки. — В жопу такую зиму, какое-то восстание грязи на улице. Бэкхён был рад хоть каким-то гостям. Он так давно не виделся и не разговаривал ни с кем, и, если последнее было не так уж и важно, то просто хотя бы видеть людей, слышать их голоса было для него сейчас самым приятным времяпрепровождением. Даже с Чунмёном, который, возможно, ненавидел его. Парень налил ему чай из милого красного чайника с белым горошком. Нововведение в кухне, которое Бэкхён облюбовал, ещё когда был заключённым. Чунмён поднял взгляд на него, и Бэкхён улыбнулся ему, подходя и наливая чай Чанёлю. — Милая у тебя хозяйка, где откопал? — спросил Чунмён у Чанёля. Чанёль был зол, а Бэкхён расслабленно хихикал. Пак просто ещё не видел, как жёстко Чунмён общался с ним в последнее время, а вот Бэкхён напротив так привык к этому, что подобные слова казались действительно трогательным комплиментом. — Удивительно вообще-то. Тебя больного под замком столько держали, а ты всё равно теперь счастливый ходишь. У тебя какие-то наклонности? — Я так же счастлив был, когда ты сказал, что веришь мне, — пожал плечами Бэкхён. — Всё это, весь этот путь больше не кажется таким тяжёлым, если в итоге рядом люди, которые, несмотря на всё, на моей стороне. — Верить тебе и быть на твоей стороне — это не одно и то же. Вот я уверен, что у тебя смелости бы не хватило на все эти деяния, которые тебе приписали, но это не значит, что я собираюсь хоть палец о палец ударить, чтобы тебе помочь. Кто, кстати, защищать-то тебя собирается, если твой ненаглядный Пак проходит по делу свидетелем? Бэкхён улыбнулся ему, ставя на стол печенья и конфеты. Жаль, что пока не его собственного приготовления. — Чунмён, — позвал Бэкхён, закончив с делами и поставив руки на стол. — Ты поможешь мне? Тот раздражённо выдохнул. Чанёль не вмешивался в эту беседу, понимая, что он не до конца в теме их взаимоотношений. Он знал, что Чунмён недолюбливает Бэкхёна, но между ними очевидно творилось что-то ещё, что не было так на поверхности, а мальчишка помощник адвоката это явно видел. — Да с чего я должен тебе помогать, красавец ты наш нищий? Назови мне хоть одну причину. — Я очень нуждаюсь в твоей помощи. Это единственная причина. И Бэкхён улыбался. Он, конечно же, знал, что ответит Чунмён. Видел по его взгляду, ещё когда тот зашёл в этот дом, а когда мужчина ещё и украдкой спросил, не нашёл ли Бэкхён себе адвоката, всё стало совсем очевидно. Ким Чунмён ломался, потому что гордость не позволяла ответить быстро, но он тоже смотрел в глаза Бэкхёна и видел, что парень уже знает ответ на свой вопрос. — Боже, что мне с тобой делать, — обессиленно запричитал Чунмён. Бэкхён победно захихикал, привлекая внимание Чанёля. — Ты что, заставил его работать на тебя бесплатно? — не понял он. — Нет, не заставлял. Он сам этого хотел. Ему интересно и хочется помочь. — А ты, сволочь, уже знаешь, как на меня давить, — возмущённо добавил Чунмён. — Ничего я не давил, я просто попросил помощи у человека, который пытается выглядеть плохим, но всё равно хороший, — и Бэкхён наклонился, обнимая Чунмёна сзади и улыбаясь. — И я не нищий. Если моё имущество получится вернуть, я, может, и не по твоим тарифам, но заплатить смогу весьма неплохо. Чунмён закатил глаза, сталкивая Бэкхёна с себя, но теперь, когда он явил свою слабость перед этим человеком, он остался совершенно беззащитным. Бэкхён своей улыбкой и совсем близким отношением оказался сильнее всех защитных ограждений, которыми Чунмён оборонялся от него в глубине души. Бэкхён всё развалил. Просто удивительно, сколько всего в этом мире сумел поломать этот человек своим в нём появлением. — Сложно привыкнуть к мысли, что ты на самом деле богат и независим, — сказал Чанёль. — Подозревал, что ты был успешен в своей прошлой жизни, но не думал, что от богатых людей может разбежаться всё окружение. — Я неплохо зарабатывал, но не был богатым, — пожал плечами Бэкхён. — Он зарабатывал почти в три раза меньше тебя, Пак, — хмыкнул Чунмён. — Хотя умел больше, и его работа реально делала мир лучше. Бэкхён удивлённо повернулся к главному боссу на этой кухне, поднимая брови и улыбаясь. — Я смотрю, в дела-то мои ты уже успел залезть. — Мне было интересно, расплатишься ли ты со мной, если я буду твоим адвокатом. — Шанс всё уменьшается, — засмеялся тот. — Я не возьму с тебя денег, — неожиданно сказал тот. И это заставило беседу с заданным шутливым тоном резко сменить настроение. Бэкхён перестал улыбаться, глядя на человека, который очень долго использовал жёсткий юмор, чтобы не давать ему подойти ближе, а теперь отбросил сразу все свои маски, готовясь высказать свои мысли. — Почему? — осторожно спросил он. — Шутки шутками, конечно, но тебя не только ограбили, незаконно удерживали и подвели под статью, но ещё и убить пытались. И вся судебная и правоохранительная система отдохнула на твоём деле. Это не только возможность для меня сделать достойное дело, но и шанс ткнуть их носом в то дерьмо, которое они после себя оставили в очередной раз. А то продажными негодяями считают нас, а копы будто святые мессии. До этого довольно инертный и молчаливый Чанёль повернулся к нему: — И что на первом месте? Достойное дело или ткнуть носом копов? — Я не такой ублюдок, Пак, — ответил Чунмён. — Впрочем, это всё совершенно неважно. Ты вот лучше скажи мне одну вещь, Бён. Где хранятся все твои материалы, связанные с той тормозной системой? Все ваши чертежи, жалобы, рецензии, предложения. Мне нужна машина, на которой всё это появилось впервые. — Впервые мы это делали на заводе, на компьютере в нашем кабинете. Но я не думаю, что там что-то сохранилось. Так как мой дом арестован, имущество давно перелопатили, я думаю, вряд ли и там остались какие-то упоминания о нашей работе. Но… И Бэкхён нахмурился, усиленно вспоминая. Многое обсуждалось слишком мельком, а Бэкхён, в целом, никогда не был сильно внимательным. — Должно остаться что-то ещё, — сказал Чанёль. — Они подумали, что нейтрализовали тебя, когда ты остался на улице. Но, связавшись со мной, как с юристом, ты стал опасен, а значит, мне есть в чём разбираться. Они боялись, что ты что-то скажешь, и я это что-то найду и смогу раскрутить дело. Иначе пытаться тебя убить смысла бы не было. Чунмён кивнул. — Пак прав. Твой завод постарался над уликами, у меня есть лишь небольшой шанс нарыть там информацию, и было бы здорово, если бы где-то нашлось стопроцентное опровержение твоего мотива. — Стопроцентное, говоришь… — проговорил Бэкхён, поднимая голову и улыбаясь. — Мой приятель регистрировал свои исследования в децентрализованной блокчейн-платформе с защитой от модификаций. Он знал, что, рано или поздно, придётся доказывать своё авторство разработок, и использовал блокчейн для подтверждения даты исследования и имени. В таких платформах каждая из строчек данных переведена в хэш-код, и каждый пакет информации содержит хэш-сумму этих кодов, и после удаления или изменения чего-либо хэш-сумма меняется, и восстановить её прежнее значение… Заметив такой давно забытый, но привычный взгляд полного отсутствия понимания, Бэкхён махнул рукой. — В общем, в такой системе невозможно удалить или изменить информацию. Если найти там пакет, где содержатся чертежи и наша рецензия, мы будем иметь достоверную информацию об авторстве этой рецензии и дате её публикации. — А где эту систему найти, если его компьютер почистили? — Где угодно, — пожал плечами Бэкхён. — Блокчейн — распределённая система, она хранится не на одном компьютере, а сразу на всех, где была установлена. В его случае она даже, вероятно, у матери в деревне на компьютере была, настолько он серьёзно относился к этому. Чунмён допил чай, оставляя кружку на столе и поднимаясь на ноги. — Отлично, я пойду найду хоть кого-нибудь в городе, кто понимает, что он сейчас сказал, и мы возьмёмся за работу. У Чанёля столь же положительного настроения не было. Чунмён ушёл из дома, совершенно не просохнув, но с идеей в голове, которая заставила его забыть обо всём, и Бэкхён просто счастья своего не осознавал. Ещё день назад у него никого не было, и он плакал, сидя у двери и думая, что он на очередном этапе, который надо переступить. И он смог бы переступить — не был бы собой, если бы не смог, просто было сложно знать, что ситуация совсем безвыходная в очередной раз. А теперь всё хорошо. Ещё, точнее, не совсем хорошо, но есть очень большая надежда, что станет. Бэкхён не знал, как сложится его жизнь дальше, но думать об этом не очень хотел. Он хотел порадоваться. Только вот Чанёль, очевидно закончивший с работой и отдавший своих ближайших клиентов другим адвокатам, был не весел. Бэкхён сел рядом с ним, заглядывая ему в лицо и ожидая, пока мужчина вынырнет из своих мыслей и посмотрит на него. — Что случилось? — тихо спросил он, касаясь чужой руки. Чанёль повернул свою ладонь, открывая её для ладони Бэкхёна. Но взгляда не поднимал, сжимая руки и всё ещё будучи задумчивым и печальным. — Я рад, что Чунмён возьмётся за дело. Он лучший. Бэкхён поднял брови, всё ещё ища взгляд мужчины. — Думаю, что да, как и ты. Но радостным ты точно не кажешься. Не хочешь, чтобы он вмешивался? — Дело не в нём, он-то правда крутой адвокат, он во всём разберётся и всё вернёт тебе. Всё будет как раньше. До всех проблем и до меня. Улыбнувшись, Бэкхён поднялся с места, подходя к Чанёлю ближе и садясь на его коленку. — Кто-то, похоже, не хочет, чтобы меня оправдали? — мягко проговорил он. — Кому-то хочется, чтобы я всегда был бездомным помощником адвоката и обращался на «Вы». — Нет, такого я не говорил. — Но в идеале хотелось бы, да? Бэкхён положил пальцы на лицо мужчины, поднимая его и глядя в его глаза. — Ты поверил в мою историю, у которой всё ещё нет ни одного доказательства. Но не веришь в мои слова о любви? — Верю, — честно ответил Чанёль. — Но я всё время тебя теряю и не могу быть уверенным, что этого не случится снова, когда твоя жизнь вернётся к тебе. Всё же будет круто, как раньше. В той жизни меня не было. А зависимый от тебя глупый адвокат останется здесь лелеять наши пару часов совместного времени в неделю. Вот чего ты смеёшься, объясни? — он недовольно посмотрел на всё шире улыбающегося Бэкхёна. У того было отличное настроение, и ничто не могло его испортить. Хотя в последнее время вслух такие вещи он не говорил — если его судьба-извращенка услышит, она тут же выпишет на его долю ещё сотню ужасных испытаний. — Просто забавно, что ты сравниваешь по важности себя и дом. Всё равно, что, будучи голодным, ради насыщения пойти книжки читать, — Бэкхён развёл руками. — Будет ведь не только дом, — возразил Чанёль. — А даже если и только дом, будет понятно, что ты захочешь жить у себя, и это уже значительные изменения для меня. Не верилось, что он правда переживал о таких вещах. Вообще не верилось, что Пак Чанёль, серьёзный и влиятельный человек, властный мужчина, испытывал тревожность. И из-за кого? Из-за мальчика, моющего полы в его доме! Сейчас, когда они сидели лицом к лицу и мужчина, глазом не моргнув, доверял Бэкхёну свои для кого-то, возможно, глупые и не стоящие внимания мысли, казалось, словно никакого неравенства нет и быть не может. Не было разницы между ними сейчас, когда оказалось, что маленький Бэкхён способен выдержать груз неизмеримой тяжести, а суровый и бескомпромисный Чанёль обладал большим хрупким и ранимым сердцем. Он нуждался в защите Бэкхёна ничуть не меньше, чем тот нуждался в его защите. — Послушай, — Бэкхён скользнул ладонью на его щёку. — Никогда ничего не станет как раньше. Тот Бэкхён был милым парнем из хорошей семьи с хорошим образованием, — он наклонил голову, задумчиво и мечтательно улыбаясь, но взгляда с Пака не спуская. — Он всегда жил в достатке, мог не отказывать себе в капризах, у него было много друзей, к которым у него не было вопросов. Он никогда не был с мужчиной. У него была девушка, которую он считал любовью всей его жизни. Он был успешным молодым физиком. — Молодым? — усмехнулся Чанёль. — Ну, под тридцать. Но достаточно молодым. И телом, и духом, — ответил Бэкхён, хихикая вместе с Паком. — Это был очень хороший парень. Милый, заботливый. Ему только характера не хватало время от времени. Слабоват был. И что ж… Этого человека больше нет. И он никогда не вернётся, а вместо него планету теперь топчу я. Тот, кто, даже обретя свой дом, будет всё тем же измученным пацаном из перехода. Моя история началась не в хорошей семье и в тёплых отношениях. Она началась в тюрьме, на допросах, в судах и на улице. И у меня только один любящий человек, и это ты. Теперь это и есть Бён Бэкхён. И странно думать, что обретение дома что-то изменит. Чанёль ничего не ответил, приближаясь и оставляя на губах Бэкхёна поцелуй. Тот не знал, убедил ли он мужчину, но сам он правда так думал. Он не мог представить себя без этого человека, он даже не думал о том, чтобы оставить его здесь и уйти. Те три месяца спокойной жизни в доме Чанёля, которые мужчина обещал когда-то Бэкхёну, сидя в машине после ночного выезда на убийство, кстати, подходили к своему завершению. Бэкхён не боялся оказаться на улице — трудно себе представить в текущей ситуации, чтобы Чанёль просто вышвырнул его. Эта дата тревожила его раньше, когда он был лишь помощником, а сейчас она заставляла думать о том, как многое осталось позади. Пройдёт дождливый февраль, и в марте ничего не изменится. И в апреле тоже не изменится. Он всё так же будет жить в маленькой комнатке на первом этаже дома большого и сильного человека. Будет делать ему утренний кофе и оставлять его на столе с маленькими печенюшками, ловить за это улыбку и мягкие касания. Бэкхёну нравилось. Нравилось иногда присесть рядом, лечь подбородком на плечо Чанёля и смотреть в экран его ноутбука. Границы между ними ещё не стёрлись, но местами он мог себе позволить быть чуть ближе, чем положено. Чанёль не препятствовал. Ему тоже нравилось. Выйти из дома он мог только буквально в сопровождении других людей. Сегодня это был Чунмён, которого Бэкхён не видел с того самого дня, как тот согласился, и мужчина не изменился за эти дни ни капли. Всё та же защитная насмешка на губах и взгляд, скрывающий надежду. — Я тебя просил прилично одеться, — сказал он, вопреки своим словам пожирая Бэкхёна взглядом. — Я отлично одет в меру моей приличности, — отмахнулся Бэкхён, проходя мимо него и залезая в машину. В Сеуле хоть и дождливо, но очень холодно. Чунмён не нашёлся, что ответить, молча закрывая за собой дверь и заводя машину. Бэкхён хотел поблагодарить его, но решил не трогать сейчас. Чуть позже, когда он хотя бы поймёт, куда они едут. — Какие у нас планы? — К следователю едем. Снимем с тебя ношу уголовного дела и избавим несчастного от глухаря. И сначала Бэкхёну показалось, что всё хорошо. Даже здорово: его ведь в любой момент могли отловить и привлечь к ответственности за убийство. Пусть прошёл уже почти год — было как раз достаточно времени, чтобы качественно сфабриковать доказательства. Да и в целом статус подозреваемого в деле об убийстве не очень способствовал приведению жизни в порядок. А затем на глаза попался сам участок, и неожиданно Бэкхён просто прилип к своему креслу. Потому что, как бы отвратительно ни относился к нему Чунмён, здесь Бэкхён был в безопасности. Над ним тут могли жёстко шутить, но на этом всё. Чунмён не ударит его, не будет оскорблять, не будет угрожать — сколько страданий Бэкхёна видели эти стены. Он еле унёс ноги отсюда в прошлый раз, неужели сейчас он зайдёт туда по собственному желанию? Чунмён открыл дверь автомобиля с его стороны, тут же уткнув руки в бока. — Ну давай уже, барышня, вылезай, — потребовал он. Бэкхён сидел. Трусливый болван никуда не торопился. — Слух давно проверял? — продолжал Чунмён, ткнув его в плечо. — Мне тебя выволочь? Тот сжал пальцами коленки на своих брюках, косясь на здание, а затем поднимая взгляд на Чунмёна. — Я, наверное, не смогу туда пойти... — проговорил он. — Что значит не сможешь? Давай уже шевелись, у меня, помимо тебя, ещё полно дел. Дыхание участилось, и Бэкхён, выставив одну ногу наружу, тут же спрятал её, чувствуя, как паническая атака приближается к нему. — Мы можем прийти в другой раз? — тихо спросил он. Чунмён оглянулся, немного раздражённо выдыхая. Подняв брюки в коленках, он присел на корточки рядом с машиной. — Посмотри на меня, Бэкхён. Чунмён вновь был серьёзен, и слушаться его должны были по умолчанию. Все. Бэкхён повернул к нему голову, доверчиво глядя в его глаза. — Эти люди не опасны для тебя. — Меня не раз били здесь. Мужчина выдохнул. — Тебе никто не сделает больно, пока я рядом. За тебя теперь есть кому заступиться. Я в полномочиях мокрого места от них не оставить, если они меня разозлят. Чунмён протянул ему руку, и Бэкхён кивнул, кладя свою ладонь на его и выползая из машины. — Извини. Смелость не моя сильная сторона. — И не копов тоже, раз они такого, как ты, с помощью кулаков допрашивали. Кофе будешь? — спросил он, кивая на кофейный автомат у входа. Бэкхён отказался. Ещё большей порции адреналина ему сейчас не хватало. Всё, что ему было необходимо, уже было у него — это Чунмён, держащий его ладонь в своей. Перед кабинетом Бэкхён зажмурился, чтобы справиться с эмоциями, но это было трудно сделать. Это первое место из его прошлой жизни, в котором он побывал, будучи уже другим Бэкхёном, но сейчас тот мальчик выл внутри, не позволяя и шагу ступить дальше. Он считал, что Бэкхён совершает ошибку, но Бэкхёна за руку держал мужчина, который обещал не дать в обиду. И он остановился, глядя на чужое смятение. — Впервые вижу, чтобы тебя что-то вывело из себя. Бэкхён нахмурился, повернувшись к Чунмёну. — Я не бывал в такой ситуации ещё. — Ты сразу, как встал на ноги, приваландался в мой офис после того, как я наведался в твою больницу, сказал, что лучше бы ты умер, и убрал капельницу с обезболивающим. Не знаю, как с твоей стороны, но с моей твоё посещение казалось поступком просто наглухо отбитого человека. — Думаю, что я сделал тебе больнее, — признался Бэкхён. Чунмён хмыкнул: — Я всё ещё подхожу тебе лучше, чем Пак. Бэкхён улыбнулся, опуская взгляд на их сжатые вместе ладони. Он знал, что, рано или поздно, Чунмён остынет, и, кажется, сейчас они были совсем близки к хорошим отношениям. — Может, и так, — пожал плечами он. — Не может, а так и есть. Пак тебе хоть в чувствах-то признался? Я, даже будучи брошенным тобой, смог сказать о своей любви, а он морозился месяцами, прежде чем хоть намёк дать. Больше недели понадобилось, чтобы поверить, что ты не убийца — серьёзно? Я за один вечер переварил инфу и понял, что что-то уж точно не сходится, хотя ты ещё не был мне близок. Не спорь даже, я намного лучше него. Дай хоть этим мне потешить своё самолюбие. — Я благодарен тебе, — проговорил Бэкхён. — За всё. И всегда буду благодарен. Чунмён вновь усмехнулся, качая головой. Он и не ждал другого ответа. Бэкхён мог сказать избитое «сердцу не прикажешь», но промолчал. Чунмён знал. Он, возможно, сам так не думал и не видел смысла в этих словах, но точно знал, что смысл есть для Бэкхёна. А это значит, что ответ не изменится. Чунмён зашёл в кабинет первым, а Бэкхён смело застрял между ним и дверью, даже носа своего не показывая — даже не показывая, что там вообще ещё имелся чей-то нос, помимо чунмёновского. — Здравствуйте! — кто-то, кто находился перед Чунмёном, явно поднялся с кресла, приветствуя большого адвокатского босса, которого Бэкхён, к слову, с третьего дня их знакомства уже называл на «ты»… — Какими судьбами, мистер Ким? «Мистер Ким», ну обалдеть, конечно… Настала минута, когда Бэкхён должен был явить себя, и он осторожно выглянул из-за чужого плеча. Некоторое время давно знакомый ему следователь смотрел на него, видимо, усиленно вспоминая, где он уже видел этого парня. А затем, кажется, вспомнил, и его лицо расправилось так, словно он пытался высказать очередное издевательство в его адрес. Но ничего не сказал. Понял, рядом с кем стоит его старый знакомый. — Как же так случилось, что Вы стали защищать нищих? — спросил следователь, вновь падая в кресло. — Вроде бы, огромных денег раньше стоила Ваша защита. — Ну, представлю, что это Ваше дело, и скажу, что с друзей я денег за помощь не беру. И вдруг мужчина хмыкнул, посмотрев на них обоих, пока Чунмён положил руку на плечо Бэкхёна, указывая на стул у стола следователя. — Ну, понятно, платить пришлось иным способом. Бэкхёну было так по боку на его провокации — он настолько привык к этому, что реакции даже не последовало. Пусть что хочет думает. Шлюха так шлюха, не играет роли. — Чёрт, как же я сам не догадался потребовать от тебя секса за мою помощь, — всплеснул руками Чунмён. И вот ему удалось удивить Бэкхёна своими словами и своим настроем. Сколько парень уже раз сидел на этом стуле, сколько страха и боли он здесь испытал, но сейчас на его лице мелькнула расслабленная улыбка. Лишь потому что Чунмён сделал этот момент проще. И потому что его рука на плече, которой несколько секунд назад мужчина направил его, показала, что он под защитой. Бэкхён здесь не беспомощен. Следователь, кстати, тоже был удивлён этими словами. Похоже, мразь действительно думал, что они спят вместе. А оказалось, что Бэкхён весьма и не принижен по сравнению с Чунмёном. Они не равны, конечно, но их связывает точно не имущественный или корыстный интерес. Что-то куда ближе. — Так и что, пришли давать признательные показания? — О, нет, мы пришли менять статус моего подзащитного с подозреваемого на свидетеля. И, если останется настроение, мы ещё постараемся стрясти какую-нибудь символичную компенсацию за год страданий, через который моему подзащитному пришлось пройти. Как же это было красиво. Бэкхёну казалось, что для Чунмёна всё так легко, что этот разговор, эти сухие факты и уверенность в себе — это естественная манера его разговора. Мужчина не прикладывал видимых усилий, он пришёл сюда уже победителем, и Бэкхён словил себя на мысли, что он не видел ничего подобного даже в кабинете у Пака. Он мог быть сколько угодно зол и обижен на Чунмёна за жестокость, опасаться его давления и грубых слов, но сейчас он восхищался, и, похоже, у него буквально на лице это было написано. — Тебе повезло, — следователь вывел Бэкхёна из мечтаний пронизывающим взглядом. — То, что ты просто избежишь наказания, встретив человека, которому с какого-то ляду не всё равно на тебя. Хорошенько подсоси тем, кто тебя с ним свёл. Чунмён повернулся посмотреть на реакцию Бэкхёна, но тот сидел смирно, не позволяя себе даже шевельнуться. Хотя чего там высматривать, он в первый раз тут, что ли, находился… Он о себе вещи и похуже слышал и от людей поопаснее. — А давайте по существу, — увидев ледяное спокойствие готового очевидно ко всему Бэкхёна, сказал Чунмён, вновь поворачиваясь к следователю. — Без фокусов в Вашем стиле, с которыми Вы и мать Терезу в её вине убедите. Откуда это дело вообще взялось, кто его Вам сбросил? Кто нашептал Вам имя человека, под которого надо подкопать? — Действительно, давайте по существу, — хмыкнул следователь. — Почувствуйте слова, которые я Вам сейчас скажу, в полной мере, мистер Ким, — он выдержал паузу, набирая в грудь воздуха. — Я понятия не имею, о чём Вы говорите. — Это я как раз прекрасно почувствовал, — кивнул Чунмён. — Лакею имён не называют, да? Имейте только в виду, что отдел по борьбе с должностными преступлениями о Вашей лакейской роли ничего не знает. И, если парня, на которого уже напали с ножом, в следующий раз всё же убьют, им будет интересно, почему за год другого подозреваемого в деле даже не было. Следователь резко поднял голову, хмурясь. Похоже, что-то пошло не по плану. — На Бёна было совершено нападение? — и он посмотрел на Бэкхёна. — А с чего вы взяли, что это не просто уличная шпана? — Ну, Вы можете положиться на это, господин следователь, — хмыкнул Чунмён. — Этому человеку ничего не было нужно, — ответил Бэкхён. — Он пришёл к дому, где я живу, ткнул меня ножом в грудь, ничего не взял и сразу скрылся. Ему был нужен только я. И его это напугало. Бэкхён пока не до конца понимал, что происходит, но Чунмён определённо ориентировался в деле намного лучше. — Что, Ваше спокойствие ведь зиждилось на том, что положение Бёна всех устраивало? Не нужно было придумывать улик, чтобы доказать его вину. Не нужно было отбиваться от своего начальства, если бы его убили. Он подозреваемый, за решёткой не сидит, доказательств нет — дело глухарь, сам Бён никто и никому не нужен, шансов пробиться вновь и отстоять права у него ноль. Идеальная ситуация, все довольны. Но людей над Вами что-то перестало устраивать, и они решили его убрать, а на Вас повесить ответственность за это дело, которое глухарём никогда не было и остановка работы над которым повлекла за собой смерть второго человека. Не мне Вам объяснять, чем просто убийство отличается от убийства двух и более лиц. Сухим из воды Вы после этого точно не выйдете. Бэкхён был напуган. Он как шахматная фигурка на доске, и, к сожалению, по достоинству он точно не выше пешки. Чунмён понимал, что происходит, следователь понимал, Чанёль понимал, те люди, которые подставили его, понимали — у них была большая игра, а Бэкхён, как мячик, только летал из стороны в сторону. Оставалось только надеяться, что Пак и Ким не дадут ему из рук выскользнуть. По какой-то причине. — Решайтесь и помогите мне защитить пацана. Он не виновен в убийстве — он вообще ни в чём не был виновен. Расскажите мне всё, что Вы знаете, я сам найду тех, кто должен быть в ответе за это, потому что, так или иначе, Вы тоже в опасности, а потому мы на одной стороне. Бэкхён испытывал искреннее восхищение. Он неотрывно глядел на то, как Чунмён за дверью кабинета укладывает листок бумаги с информацией в свой портфель, и тот в итоге заметил это, усмехаясь. — Чего? — Вау… — только и смог ответить Бэкхён. — Что, эффектно? Ничего не произнеся, Бэкхён посмотрел на него безумными глазами и часто закивал, вызывая смех мужчины. — Ну, теперь ты понимаешь, как я себя чувствовал, когда ты гильзу из-под пола достал. — Это была случайность, а ты… вау, — Бэкхён счастливо выдохнул. — Никогда такого не видел. — Такая случайность, что по найденной тобой гильзе и установленному тобой росту стрелявшего раскрыто дело. — О, правда?.. Уже раскрыто? — удивился Бэкхён. — Я этого не знал. — Ну, оно раскрылось не в нашу пользу, так что справедливо, что Пак тебе ничего не сказал. Бэкхён растерялся. — Значит, я испортил вам дело? — Это далеко не первое дело, которое ты испортил, — хмыкнул Чунмён. — Чего один тот нарик стоил. Он не просто провалился с наркотиками, которые ты нашёл, что создало негативный прецедент, он ещё в итоге написал на нас заявление и натравил пару высших инстанций после того, как ты ему врезал. Нам даже штраф выписали. — Боже… — Но, вопреки всему, он заплатил нам за защиту после этой твоей находки намного больше, чем размер штрафа, который мы получили. То, что ты суёшь нос в наши дела, в итоге заканчивается хорошим заработком. Единственное, что плохо, — опасность лично для тебя. Ну и то, что с твоим появлением Пак отказывается браться за дела, которые заставят его пасть в твоих глазах. Было так неприятно это слышать. Он поднял печальный взгляд на Чунмёна, вздыхая: — Он отвергает дела? — Может, кофе всё-таки? Я бы тоже выпил. — У тебя же было полно дел, помимо меня, — напомнил Бэкхён. Чунмён закатил глаза. — Ну, до свиданья тогда, я пошёл работать. — Чунмён! — Бэкхён схватил его за руку, останавливая. — Нет, я хочу выпить с тобой кофе. — Да что-то ты мне напомнил, с какой сучкой я имею дело, и уже не очень-то и хочется. — Ну, пожалуйста, останься. Он мог бы ещё сказать Чунмёну, что он уже две недели не выходил за порог дома, и очень бы хотел прогуляться, а Чунмён — это лучшее «прогуляться» из всех доступных. Но это было бы уже слишком льстиво, и Чунмён справедливо бы напомнил, что есть ещё кореш Ким Чондэ. А простая мольба — это идеальная лесть, это так в духе Чунмёна, что Бэкхён почувствовал себя грёбанным манипулятором. Но всё сработало, и Чунмён повернулся к нему, высокомерно и покровительственно улыбаясь. — Тогда кофе с тебя, — сказал он, указывая на автомат. — Я буду эспрессо экс-эль. Бэкхён уже довольно давно не получал зарплату и уже по привычке начинал экономить на всём, но ради установления совсем добрых отношений с Чунмёном он был готов на такие траты. — Никогда бы не подумал, что ты можешь пить кофе из автомата, — и Бэкхён присел рядом, отдавая пластиковый стаканчик Чунмёну. Он взял ещё маленькую упаковку медовых вафелек, раскладывая её на своих коленках и очень желая, чтобы Чунмён тоже взял. И он взял. Сразу, даже ничего не спрашивая, а у Бэкхёна разлилось внутри приятное тепло. Потому что Ким Чунмён — большой босс, и сейчас он так по-студенчески просто сидел на стуле на первом этаже участка, пил дешёвый кофе и без какой-то брезгливости кушал вафельку из упаковки с коленок своего куда менее зажиточного товарища. Как же приятно было видеть такого человека, у которого очень много денег и которого они в действительности не избаловали. — Как будто у нас есть выбор. Все кофейни закрыли, даже навынос взять нельзя и на улице посидеть, — покачал головой Чунмён. — Странно, что отсюда ещё не выгнали. Кофе теперь вообще не достать. — А дома? — спросил Бэкхён. — У меня нет кофемашины дома. Только в офисе. Его тоже закрыли. Вообще из всех нас работать дома оказался готов только Пак, и то только потому, что он и в добрые времена оттуда выходил раз в сто лет. — Почему он так нелюдим? — спросил Бэкхён. Чунмён мог отреагировать как угодно. Мог глаза закатить или жёстко отшить, но он выдохнул, показывая, что готов говорить на эту тему: — Он уже был таким, когда мы познакомились, — пожал плечами он. — С годами усугубилось. Пока мы были студентами, ещё возможно было с ним потусить, но чем дальше, тем труднее его было заставить выйти. — Неужели вы учились вместе? — удивился Бэкхён. — Да, в одной группе. И Ким Чондэ тоже. Он был старостой. Чанёль — единственным отличником. Ну, а я — самым проблемным человеком в группе, — усмехнулся Чунмён. — Ты почти ничего о нём и не знаешь, получается. И словами не описать, как это беспокоило Бэкхёна. — До последнего времени он обо мне тоже. Он дал обещание не лезть в мою историю, и я взаимно не лез. Ты расскажешь мне? Чунмён вновь пожал плечами, отхлебнув глоток эспрессо. Бэкхён хотел бы знать, а Чанёль явно рассказывать и возвращаться к этой теме не хотел. Чунмён бы мог, но, вероятно, не очень хотел вмешиваться. — А что ты хочешь знать? — Не знаю. Почему его затворничество усугубилось? — Он жил с парнем, когда поступил на первый курс. Вроде как, они уже несколько лет были вместе, родители Пака этого не приняли, но и на произвол судьбы его не оставили. А парень как раз твоего рода был человеком, только, пожалуй, характером послабее. — И что с ним? — Он ушёл. Уехал куда-то: то ли в Австрию, то ли в Австралию. Не помню точно — помню, что далеко, навсегда, неожиданно и без вести. Для Пака это был такой удар, что он выпал из жизни на несколько месяцев. С большим трудом доучился, красный диплом себе испортил в последний семестр и лишился работы. Ну, и из дома не выходил совсем. Мы тогда с Чондэ работали копами, но я скоро ушёл в адвокатуру и потащил Пака за собой, чтобы он хоть чем-то занялся. Пока готовились к адвокатской аттестации, он чуть живее стал, хорошо сдал, сразу выиграл пару хороших дел. Когда у меня появился мой офис, я вновь его за собой потащил. — Так и носишься с ним, — улыбнулся Бэкхён. — Он важен тебе? — Он отличный адвокат и хороший мужик. У него получается всё, за что он берётся, и хорошо бы ему с головой своей разобраться. Он мог бы стать великим, не сиди он на одном месте. — Это не ответ на мой вопрос. Чунмён хмыкнул, отводя взгляд и задумываясь. — Да, важен. Я часто думаю, что было бы лучше для него. Не знаю, почему, но он мне как младший брат. — Я рад, что могу проводить с тобой время сейчас и видеть тебя таким. Мужчина посмотрел на Бэкхёна без какой-либо грубой фамильярности в его адрес, как он уже привык общаться с этим человеком. Просто посмотрел, потому что хотел увидеть, с какими чувствами Бэкхён это говорит. А Бэкхён действительно был мягким, как подушка. Чунмён тоже, но не признавал этого. — Каким таким? — он сделал вид, что не понял. — Настоящим. Не ненавидящим меня и не пытающимся передо мной покрасоваться. — А когда это я перед тобой красовался? — возмутился тот. — Может, когда арендовал бугатти вейрон, чтобы приехать за мной к дому Пака? Или может, когда надевал на свидания часы, которые стоили больше, чем если бы все мои органы продали на чёрном рынке? Согласись, ты собирался быть королём в моих глазах, — засмеялся Бэкхён. И Чунмён признал. Подумал, посопротивлялся, но всё же кивнул головой. — Хорошо, допустим. А сейчас что изменилось? — Твои часы дешевле моих, — Бэкхён указал на руку Чунмёна. — Ты пьёшь кофе в пластиковом стаканчике, потому что решил не покупать домой кофемашину. Заботишься о человеке, который, вероятно, никогда в жизни не заботился о тебе. У тебя только что была минута славы, но ты не дал мне возможности искупать тебя в лаврах, сразу переводя тему. Ты, вероятно, думаешь, что это незаметно, но я всё замечаю. Поэтому, как бы ты меня ни называл, я не буду считать тебя плохим человеком. Ты очень хороший, Чунмён. Я надеюсь, что ты перестанешь отталкивать меня и дашь возможность позаботиться о тебе так же, как ты заботишься о других. Такое странное тёплое чувство было у Бэкхёна внутри, когда он говорил это. Он вспоминал, как на первом свидании Чунмён сказал, что ему просто нравится ухаживать за такими, как Бэкхён, и сейчас как будто бы всё встало с ног на голову. Бэкхён так привык к обжигающим словам от Чунмёна, к его поведению, скрывающему его чувства, которыми сложно поделиться и которые он, вероятно, хотел бы защитить. Под этим камуфляжем, состоящим из высокомерия и понтов, стоял большой босс, который никогда не испытывал в реальности никакого высокомерия. Не пытался использовать власть против своих работников и друзей, не становился избалованным, хотя имел на то полное право. Бэкхёну хотелось позаботиться. Несмотря на всё, что между ними было, Чунмён того заслуживал. — И я снова собираюсь перевести тему, — сказал мужчина, но его щёки покраснели, как у маленького ребёнка. Бэкхён захихикал, видя такую реакцию на свои слова. — Спасибо, что помогаешь мне, — снова сказал он. — Это место пугает меня, но с тобой уже не страшно. И, думаю, холл этого здания уже точно ассоциируется у меня с чем-то хорошим. — Скажи спасибо эпидемии, из-за которой единственное место, где мы можем посидеть и поговорить без нытья Пака, — это холл полицейского участка. Бумажка в портфеле Чунмёна, где следователь написал то, что не мог сказать вслух по каким-то причинам, давала шанс. Чувствуя себя сегодня шахматной фигурой в чужой игре, Бэкхён думал, что ничего, кроме слепого следования за Чанёлем и Чунмёном, ему не оставалось. Но одновременно с этим он понимал, что не такой уж он и неважный. Пешек много, избавиться от любой, и игра продолжится, но игра вокруг складывается таким образом, что Бэкхён, сам того не подозревая, стал ключевой фигурой. Он не пешка — он король, как бы это пафосно ни звучало. Он ничего толком не умеет, не выполняет на доске никакой функции, но избавиться от него — и игра окончена. И всё, что может сделать король, чтобы облегчить игру, в данном случае, это сидеть тихо и не высовываться без необходимости.