Bloody Memory

Угарный пиздец, ИМХО =___=" Едва Канда увидел Роад в кругу её гомонящих подружек, из головы исчезли тревожные мысли. Из шумного, капризного и безумно надоедливого ребёнка с мальчишечьей стрижкой и острым языком сестра превратилась в очаровательную юную леди с пронзительно-синими глазами в обрамлении густых чёрных ресниц и длинными тёмными волосами – наследием покойной матери. Неуловимо Канда и… Роад ("До чего непривычно её так называть!..") были похожи – разница заключалась в чертах лица: сестра унаследовала европейские, отцовы, в то время как сам Канда – материны. Разумеется, чтобы ещё больше испортить ему настроение, Роад была с будущим супругом, который явно тяготился девичьими разговорами, в то же время успевая вставлять междометия в их рассказы. Чёртов Ной постоянно искал кого-то взглядом… И Канда готов был дать руку на отсечение, что знал, кого именно. ...Левую руку, ибо её свело судорогой. Канда совершенно пропустил появление Шпенделя, – его толкнула под руку зоркая Линали. С довольным визгом Роад уцепилась за его плечи, что-то говоря сквозь весёлый смех Тики. Капризно надув губы, она отступила на пару шагов. Сестрина ладонь теперь была сжата в руке Люлюбелл, – её Канда мельком знал от Клауд Найн – эта женщина отвечала за самые важные сделки, которые заключались… с мужчинами. Когда Шпендель и жених Роад Тики-чёртов-Микк исчезли из зала вместе (что наталкивало на неопределённые, но явно не самые радужные мысли), Линали осторожно тронула Канду за плечо. – Идём за ними? – Да. Канда отрывисто кивнул. Пробираясь и лавируя между танцующими парами, они торопились к выходу. У двери их подстерегало большое разочарование: коридор перед бальной залой расходился надвое, и оба ответвления оказались совершенно пустынны. – И... куда? – Линали разочарованно вздохнула. – Может, разделимся? – Да, так будет лучше. – Канда махнул рукой влево. – Я пойду туда. *** Спустя пару минут Канде пришла здравая мысль: что, если они просто зашли в одну из многочисленных комнат? И он толкнул первую попавшуюся створку. Яркий свет вырезал аккуратный прямоугольник в темноте. Прищурив глаза, Канда вошёл внутрь. У стены обжимались две полуобнажённые фигуры. Очертания одной из них казались странно знакомыми. И Канда распахнул дверь шире. Сказать, что увиденное его потрясло – не сказать ничего. Канда уцепился за стену, невольно выдохнув и позже проклиная себя за чёртову несдержанность: – Ш-шпендель?! *** Нельзя сказать, что он сильно изменился за эти четыре года внешне. Он вырос, не сильно, но достаточно заметно. Плечи стали шире, тёмные волосы, забранные высокий, конский хвост, – длиннее, в левом ухе покачивалась, изредка сверкая серебристой искрой серьга. Но стал другим взгляд. Спокойный, с долей ожидания, – удивление прошло, испарилось, улетучилось, диффузией растворившись в непроницаемом равнодушии, – без ненависти, ревности, раздражения или злости. Аллен невольно передёрнул плечами, ощущая, как струится по коже, обволакивает шёлком прохладный воздух. Этот Канда был другим, – словно и не зная былой вспыльчивости и импульсивности, – более замкнутым, скупым на жесты и эмоции. …Он повзрослел не только внешне. На удивление, первым не выдержал Тики. Он поднялся с колен, отряхивая брюки, надевая смятую рубашку, затягивая галстук и накидывая на плечи пиджак. – Оставлю-ка я вас одних, – Аллен перевёл на него взгляд. – Чувствую, вам обоим есть что обсудить. – Не так быстро, Тики. – Стоять, чёртов Ной. Обе последние фразы прозвучали практически в унисон. – Ты его не тронешь, Канда – твёрдо сказал Аллен, невольно оттесняя Тики за плечо. – А ты пошёл вон, Шпендель. – Не глядя в его сторону, коротко приказал Канда. Аллен словно оцепенел. "Ой, что сейчас бу~дет", – с ехидцей подсказал ему внутренний голосок. Юноша лишь с досадой отмахнулся от него. – Но я... Канда... я же просто... – руку жгло, словно огнём, и Уолкер едва сдерживал крик сквозь прокушенную губу. – Вон, я сказал. Этот разговор не для твоих ушей, Шпендель. Тики неожиданно больно пихнул его в плечо, подталкивая к двери. – Иди, – он коротко кивнул. – В конце концов, этот парень прав: дело касается только нас двоих. И Аллен вышел, кусая губы. Как бы ни было велико его желание подслушивать, юноша отправился в зал, целуя руку имениннице, выпросил возможность покинуть бал, сославшись на своё плохое самочувствие (у Аллена горели лоб и щёки, как озабоченно сказала ему Роад). Почти бегом поднявшись наверх и дойдя до своей комнаты, Аллен бросился на кровать, сворачиваясь и обнимая свои колени. Единственное, чего он страстно желал – чтобы из чёртовой памяти исчезли эти злополучные четыре с половиной года, и всё было по-прежнему: завтраки в постели рядом с Маной, гости в торжественной гостиной и чопорные лаконичные ответы с опущенной головой, корпение над учебниками и занятия с учителями, а после всего этого – долгие разговоры и мягкие клетчатые пледы на плечах на пронизывающем ветру, от которого становились солёными и растрескавшимися губы, рядом со старым баркасом, навсегда пропахшим водорослями и нагретым солнечным песком, и ужины у берега океана. И Аллен, не пытаясь больше сдержать злые слёзы, провалился в тревожную дремоту. *** Сквозь сон Аллену казалось, что в дверь стучат. Впрочем, когда он проснулся окончательно, то понял, что нет, не казалось. Отчаянно зевая, Аллен вытащил из кармана смятого пиджака, брошенного им же самим на кресло, часы-луковицу. Половина третьего утра. Ну и кому он понадобился в столь поздний – ах, прошу прощения, – цинично ухмыльнулся он сам себе, – ранний час? Проворачивая в замке ключ ("Когда это я успел закрыть комнату?") и распахивая дверь, Аллен ожидал увидеть практически кого угодно: Графа, как обычно мучавшегося бессонницей, в голубой пижаме с медвежатами, Люлюбелл со срочным сообщением о сборе, обеспокоенную Роад, Тики с синяком на скуле и странно довольной улыбкой (как в прошлый раз), в конце концов, но ни в коем случае не... Нежданный гость откинул капюшон дорожной мантии, скрывающий лицо. – Господи... Ты?! – в ужасе пролепетал Аллен, отступая назад. – Я не Господи, – логично известили ему с короткой и непривычной беззлобной усмешкой в тёмных глазах. Аллен неожиданно расхохотался, зажимая себе рот, сгибаясь пополам и хватая себя за локти. Из глаз снова брызнули слёзы – верный признак истерики. Похоже, один из фрагментов этого странного прошлого, коренным образом изменившим и искалечившим ему жизнь, не захотел покидать его добровольно, протягивая сейчас, в трудную минуту, руку для поддержки и помощи. …И Аллен был за это невероятно благодарен.